Лесниковы байки. «Горошкино зеркальце»

– Понял, Каллистрат Демьяныч, – сказал Антип приятным голосом и улыбнулся Васятке, – Ну, Василий, идём, провожу тебя малость.

– Благодарствуй, Каллистрат Демьянович, – Васятка поклонился в пояс Спиридонову, – Дай тебе Господь всякой благодати и охрани от зла!

Тут Васятке то ли приблазнилось, то ли ещё чего приключилось у него с глазами, а только показалось ему, словно вокруг Каллистрата что-то лопнуло, словно пузырь какой невидимый был, рассыпался он чёрным прахом и тут же сгинул.

Каллистрат сам это увидал, или почуял, а только вздрогнул он, а после вздохнул свободно, будто его груз какой-т от себя освободил. Посмотрел Каллистрат с удивлением на мальчика, но промолчал… После кивнул Антипу, и тот повёл Васятку в ту же самую прихожую, где он только недавно ожидал Спиридонова.

Глава 4.

Антип провёл мальчика по коридору, и указал ему на одну из тех мягких скамеек пурпурного сукна, что стояли в прихожей с зеркалами:

– Покуда присядь тут, а я сейчас управлю, что мне Каллистрат Демьянович велел, и вернусь. Никуда не уходи.

Васятка послушно кивнул и поглядел в зеркало, никакой страшной зеркальной тропы он в этот раз не увидал, в отражении стоял он сам, и Антип, только вот вокруг Антипа словно искры играли. Такое бывает, когда сидишь у речки на утренней заре, глядишь на удочку, а неподалёку в воде плескает рыба, али ещё кто, и от этого вверх летят брызги, а в них играет своими лучами восходящее на небосвод солнце.

Благостно стало Васятке, покойно. Он сел на краешек обтянутого дорогим сукном сиденья, пощупал за пазухой два узелка – один с монетами, а другой с леденцами. Надежда поселилась в его душе, может этот лекарь, что дядька Каллистрат пришлёт, не станет говорить, что нет лекарства от старости, и каждому своего веку отмеряно, а вместо пустых разговоров бабушку вылечит.

Минут пять прошло, как показался откуда-то из коридора снова этот… Спиридонов назвал управляющего Пахомом Кондратьевичем, вот он и стоял снова перед Васяткой, скрестив на груди руки и сердито хмурясь.

– Ну? Чего опять тут расселся? Али нечего делать? Кто дозволил тебе на кушетку садиться?! Для таких, как ты, вон, скамья поставлена, туда и садись! Тоже, важная птица!

– Каллистрат Демьянович так велел, – Антип вернулся вовремя, и сердито глянул на управляющего, – Я его наказ исполняю, Пахом, оставь мальчика. Али у тебя самого дел мало? Что за забота тебе такая, его гонять?

Покраснел Пахом, набычился, но возразить ничего не посмел, а Васятка хотел было в зеркало глянуть, хоть и страшно было, но Антип загородил от мальчика и зеркало, и самого Пахома. Васятка хотел поглядеть во второе зеркало, за его спиной, но не поспел – управляющий вышел, сердито махнув рукою, а Антип повернулся к нему.

– На вот, это вам с бабушкой, – Антип дал мальчику какой-то свёрток, – Пойдём, я тебя провожу, там тебе ещё Акулина собрала кой-чего, как Каллистратом Демьянычем наказано, да самому тебе не донести.

На дворе Антип повёл Васятку к конюшне, там стояла небольшая бричка, запряжённая невысокой справной лошадкой с гривой, сплетённой в длинные красивые косы. Васятке лошадка шибко понравилась, он не стерпел и подошёл погладить, не спросив разрешения. Лошадёнка будто своего увидела, стала тыкаться мордой в парнишку, да радостно эдак, приветливо.

– Что, Зыпка, занравился тебе Василёк-то, я гляжу, – усмехнулся Антип, – Ну, тем и хорошо теперь его домой повезёшь.

К бричке прибежал какой-то человек, он положил внутрь мешок, поставил ещё корзину и небольшой бочонок, потом поманил Васятку и указал ему садиться в бричку. Васятка послушно забрался в повозку, рядом с ним сел Антип и взял вожжи. Зыпка резво заиграла копытами по пыльной дороге, Васятка глядел на дома и людей что останавливались поглядеть на спиридоновскую бричку.

Ехать было недалече, и скоро стояла уже Зыпка возле дома Гороховых, что у самой околицы. Антип кивнул Васятке, чтобы тот бежал в дом проверить бабушку Устинью, а сам стал выгружать гостинцы, что Каллистрат Демьяныч послал.

Устинье вроде и полегче стало, пока Васятки дома не было, она и каши впечь наладила, и всё поглядывала в окно с беспокойством, где мальчишка запропал, как бы чего не приключилось.

– Здравствуй, хозяюшка, Устинья Петровна, – Антип вошёл в дом и поклонился хозяйке, – Меня Каллистрат Демьяныч послал, и просил кланяться от него. Завтра доктор городской у него проездом будет, ты уж дозволь к тебе его отправить, о здоровье твоём справиться. И гостинцев прислал, прими, не побрезгай.

– Благодарствуй, Антип, и Каллистрату поклон передай за заботу, – Устинья кивнула парню, – Присядь, немного отдохни. Как отец твой с матушкой, скажи? Давно их не видала.

– Ничего, спасибо, все в здравии, – Антип кивнул, – Однако недосуг мне у вас гостить, на обратной дороге мне ещё поручение дано. А скажи, матушка, Васятка от чего в приходскую школу не приходит? Не видал я его там…

– Ох, Антипушка, – вздохнула Устинья, – Ходил ведь он в ученье… да забижают его шибко дети, вот я и не стала пускать. Сама учу, что могу. Писать он умеет, Закон Божий наизусть знает, память у него хорошая. Да вот вишь как… блаженным прозвали, так оно и пошло.

– Матушка, пусть приходит. Я теперь сам за этим пригляжу, никто не посмеет обижать! А коли надо станет, сам буду к вам сюда приходить. Учиться ему надобно, время нынче такое, куда неграмотному, только в батраки дорога.

Пока взрослые говорили, Васятка всё глядел на Антипа. Что-то в нём было, не мог Васятка того распознать, а только вот стоит перед ним обычный парень, а ежели чуть приглядеться, он словно в серебряную накидку облачён. Как же так, дивился Васятка, закрывал глаза и ждал, что морок рассеется. А когда открывал, то по его велению снова всё было так, как то обычный человек видит.

Антип ещё тишком поговорил с Устиньей, потом улыбнулся Васятке, потрепал его по вихрам и уехал, ласково погоняя послушную Зыпку. Васятка висел на плетне и глядел им вослед, как завивается дорожная пыль и мутнеет в ней силуэт Антипа.

Лекарь от Калистрата Спиридонова приехал рано утром, у двора Гороховых остановилась красиво украшенная крытая повозка, с козел соскочил мальчишка, чуть постарше Васятки. Он поспешно отворил дверь и потянул повозку. Из повозки на землю ступил невысокий полный человек в платье дорогого сукна, Васятка такого и не видывал. Человек глядел на мир через одно стекло на глазу, что показалась мальчишке смешным, он сощурил глаза и тоже попытался глядеть одним глазом, ох и чудно́!

Доктор важно прошёл в дом в сопровождении мальчика и пробыл там недолго, Васятка в дом не ходил, бабушка Устинья так велела, вернулся в избу только после того, как уехала повозка доктора.

– Бабушка, что же доктор сказал? Антип говорил, что доктор этот городской, поди знает про всякие болезни.

– Ничего, Васятка, не тужи. Все мы под Богом ходим, сколько он нам даст дней, ни одним больше не проживём, – сказала Устинья, но глаза её были грустными, беспокойными.

Понял Васятка, не поможет доктор, нет у него снадобья подходящего… Загрустило сердечко, заплакало, жаль бабушку ласковую, добрую. Кому он, блаженный, опосля нужен будет!

В ту ночь неспокойно Васятке спалось, сны его посещали странные, да такие яркие, словно наяву всё происходит. Там и управляющий спиридоновский был, страшный, с пастью раззявленной, языки оттуда словно змеи далеко вились, того и гляди ухватят…

Измаялся, вся подушка по́том изошла от страха, но к утру сжалились над Васяткой сновидения – приснилась ему матушка. Плакала, гладила Васятку по голове, а после научила, как надобно сделать, хоть и страшно это…

Глава 5.

По утру проснулся Васятка уставшим, словно бы его работать всю ночь заставили. Устинье вроде бы полегчало после тех порошков, что ей доктор городской-то оставил, только что не спалось ночью, в груди теснило, озноб пробирал.

– Бабушка, почто ты сама с горшками занялась, неможется ведь тебе! – сетовал Васятка, – Меня бы разбудила, я бы сам управился, умею ведь.

– Да не вовсе я немощная, – улыбнулась Устинья, – Уж с кашей управлюсь как-нибудь. А ты глянь, Василёк, погоды то какие нонче стоят! Ведь уж осень на дворе, а как хорошо.

Василёк кивнул. Он сидел над кашей в задумчивости, приснившееся ночью никак не выходило у него из головы… Устинья приметила это, но молчала, с парнишком такое бывало, что ж, все мы в своих думах.

– Антип сказал, чтоб ты в церкву на ученье приходил, – сказала ласково Устинья, – Я вот рубаху тебе новую достала, поди в воскресенье-то, сходи, уважь его.

– Хорошо, бабушка, сделаю, как велишь, – кивнул Васятка, и подумал, что Антип ему понравился, добрый он, хороший, только вот не навредил бы ему этот… чёрный, что управляющим у Спиридонова служит.

– Поди что ли Белку у речки привяжи, пока ещё зелено там, – Устинья пригляделась к мальчику, – А ты уж не захворал ли часом?

– Бабушка, я Белку привяжу по-за огород, к речке не поведу. Там давеча дядька Сысой стадо гнал да подзадержался, всё и объели. А ещё… бабушка, дай мне хлеба с собой, да соли. Я к Каменной Краюхе пойду, к вечеру оборочусь.

– Это зачем в этакую даль? – забеспокоилась Устинья, – Да ещё и одному парнишку, небольшому! Чего там делать? И не думай!

– Бабушка, мне шибко надо, – опустив голову проговорил Васятка, – Уж ты не серчай на меня, а я всё одно пойду. Ты за меня не бойся, я скоренько обернусь.

– Да пошто тебе туда? – Устинья удивилась, Васятка никогда ей не перечил, всегда слушал, – Ежели так надобно, давай Антипа хоть бы попросим, чтоб вместе, он добрый, не откажет.

– Бабушка… один я пойду, – упрямо сказал Васятка.

Поняла Устинья, что не отговорить ей мальчишку, видать резон у него какой-то есть на это, да и сама Устинья чуяла, изменилось что-то… то ли на селе, то ли вовсе… уж было подумала, что это она так перед кончиною холод чует, который расползается по округе. Видать придётся отпустить Василька, хоть и стучит неспокойно сердце!

Мальчик встал из-за стола и достал из сеней старый отцовский заплечный мешок. Он хоть и был кое-где заплатан, но ничего, крепкий ещё. Васятка стал складывать туда огниво, что ещё дед оставил, баклагу воды налил, свернул отцов истёртый армяк, который матушка на Васятку перешила да для тепла подбила шерстью. Идти то не близко, мало ли, может и дождик застанет, хотя небо было чистое, солнце пригревало пригорки не по-осеннему. Погода будто благоволила Васяткиной задумке, только вот бабушка глядела беспокойно.

Собрался он рано, Сысой Клешнин с помощниками только отсвистали своими кнутами, выгоняя за околицу деревенское стадо. Опоясался Васятка отцовой перевязью, тесак евойный приладил, взял из рук бабушки обёрнутый в чистую тряпицу хлеб, соль в узелок завязал, Устинья ему ещё яиц крутых положила и сала кусок. Чего ж голодному мальчишке шастать, раз уж такое придумал. И чего ему вздумалось на гряду идти, неужто и правду Антип сказал, что придумал Васятка золотого корня добыть!

– Василёк, – Устинья кое-как удерживала слёзы, – Душа не на месте у меня, ты уж остерегись, и к вечеру домой вертайся.

– Бабушка, да тут недалече ведь и идти, – Васятка улыбнулся, – Я уж сколь раз раньше туда бывал, дорога знакомая, зверя там нет никакого, что ты заволновалась.

Устинья смотрела на мальчика, ведь и годов ещё немного ему, а уж и глядит как взрослый, дела у него, и по всему видать, что серьёзные. Такого дома не удержишь, думала Устинья, да и что может стрястись, когда гряда-то – вот она, с пригорка видна. И ребятня окрест всегда ходят, кто за шишками, летом грибы-ягоды, а те, кто постарше – дров главные добытчики.

Васятка шёл по лесной тропе и слушал, как свистят в кустарнике птицы, лес был наполнен своими звуками, а в вершинах пышных елей гулял прохладный осенний ветерок.

«Матушка не зря ко мне во сне пришла, – думал Васятка, глядя, как шустрая белка скачет с ветки на ветку, сопровождая его в пути, – Так и сказала, поди, Василёк, на Каменную Краюху, нешто помощь для бабушки Устиньи отыщешь там… И ещё что-то говорила, да только я заспал, не могу вспомнить».

Защемило в груди у Василька, тоской на сердце сон отозвался. Вспомнилось, как гладила его матушка по голове, прижимала к себе, ласковые слова говорила… На глаза навернулись слёзы, да только Василёк их не пустил, сжал покрепче зубы, он уж большой, чтобы плакать! Вон, бабушка прихворала, кто за ней присмотрит кроме него? Нету у них с бабушкой Устиньей никого больше, всего родни они двое и остались.

Нахмурил брови упрямо и пошёл вперёд Васятка, вон, до гряды рукой подать, а там, знал он это, во сне ему показали, в небольшой лощине, укрытой от глаз человеческих, есть то, за чем он в путь и отправился – притаился там золотой корень! Да такой большой и старый, что выкопать его неможно, а вот те, что рядом растут – тех и дозволено взять. Не мог Васятка это бабушке Устинье сказать, ну а как? Ведь и так его блаженным на селе прозвали, бабушка шибко горюет об этом, и в ученье его пускать боится. А он и не блаженный вовсе, просто видится ему иногда то, что другим людям неведомо.

Вот потому и отправился Васятка на гряду один, потому что провожатых как брать, коли корень золотой никому нельзя показать – так ему открылось. Заповедный тот корень, думал Васятка, вышагивая по тропе, всем прочим он голова, как отец в большом семействе. А ну как попадёт такой корень на глаза алчному человеку? Не устоит он, сгубит заповедный корень, за него ведь как много денег выручить можно, а после от этой алчности и все прочие корни в округе пропадут, не станет их. Не будет человеку помощи, Богом подаренной в том золотом корне!

«Слыхал я… только не припомню, где и когда, – думал Васятка, поглядывая на провожающую его белку, – Что корень сей не только в добром деле помочь может. А вот ежели человек худое замыслит, да эдаким корнем завладеет, то многих бед наделать может!»

Впереди уже начиналась гряда, хоть лес ещё не закончился, но Васятка понял это потому, что начали на тропе попадаться каменистые поляны и большие валуны. Он свернул в лес, белка затрещала ему вслед и пропала средь ветвей, а потом снова появилась на орешнике, только теперь она не трещала, а оглядывала тропу, которой Васятка сюда пришёл.

Узкая лощина была скрыта от глаз густым кустарником, его ветки переплелись с разросшейся травою и образовали плотную завесу, глядя на которую невозможно было угадать, что за ней есть проход – повсюду виднелась каменная стена. Васятка натянул вниз рукава, чтоб колючками не пораниться и закрыл ими лицо, так и пробрался через эту преграду, а оказавшись по ту сторону кустарника обомлел…

Перед ним раскинулся небольшой садик, словно невидимый садовник тут постарался. А всего-то и надо было укрыться небольшой полянке среди огромных отколовшихся от гряды валунов. Небольшой ручеёк стекал по отвесной скале гряды, вода звенела хрустальным перезвоном, и уставший путник подставил ладошки, чтобы напиться. Вода оказалась сладкой на вкус, тут же исчезли усталость и беспокойство, мучившее Васятку всю дорогу, дышать стало легко, а душа повеселела.

Парнишка прошёлся по небольшому садику. Осень здесь ещё не прогулялась, листья растений сияли зеленью, по мху тянулись стебельки с мелкими белыми и жёлтыми цветочками. Васятка сел на замшелый камень и привалился спиной к большому валуну, напротив стекающего по скале ручья открывалась чудесная картина – зелень вилась вверх по склону, образуя пышный шатёр, дышалось здесь легко, пахло чем-то приятным, и знакомым…

А вот и то, за чем Васятка сюда явился. Огромный пышный букет листьев венчал золотой корень, а вокруг его сгрудились кусточки поменьше, вот их и показала Васильку явившаяся ему во сне матушка. Васятка закрыл глаза и прошептал слова благодарности тем, кто незримо приглядывает за ним, и не оставляет одного. Потом осторожно стал окапывать три небольших кусточка – всё так, как было ему разрешено.

Набрав в баклагу воды из источника, Васятка завязал свой мешок, приладил его на спину и выбрался наружу через плотную стену кустарника. Оглядел потемневшее небо, как бы дождя не нанесло, пора отправляться в обратный путь, бабушка ждёт, беспокоится!

Васятка вышел на каменистую тропу, теперь надо пройти вдоль гряды до подлеска, а там тропка сама в Карсуки выведет. Однако приблизившись к орешнику, Васятка вздрогнул – на каменистой поляне у большого валуна стоял человек в сером грязном плаще.

Глава 6.

Васятка остановился, сердце испуганно стукнуло. Лицо незнакомца было скрыто балахоном и было в этом что-то зловещее, Васятка чуть попятился, да куда тут бежать? Позади гряда стеной стоит…

– Дяденька, ты кто? – спросил Васятка, пытаясь разглядеть лицо стоявшего у большого валуна человека.

– Покажи мне то место, куда ты сейчас ходил! – проговорил человек каким-то странным, каркающим голосом.

– Никуда я не ходил, – растерялся Васятка и невольно пощупал добытые корешки за пазухой, – Пусти меня, дяденька, мне надо домой вертаться, бабушка ждёт.

– Я сказал, покажи мне вход! – рявкнул человек в балахоне и двинулся на мальчика, – Ежели жить хочешь, покажи!

– Уйди! – крикнул Васятка и отступил назад, обернувшись и чуть не упав на камни, когда под ногу ему попался острый булыжник.

Если этому так надо узнать про вход, мелькнула в голове Васятки мысль, значит нельзя ему показывать то место, где растёт тот самый «царь-корень», как его сам Васятка назвал. Да и как же так получается – ежели этот в балахоне стоит там, у валуна давно, то он должен был видеть, как Васятка выбрался из плотного кустарника.

Бежать обратно нельзя, этот проберётся за ним, решил Васятка и лихорадочно огляделся, тут он приметил едва заметную тропку, ведущую наверх, на гряду, и кинулся туда. Тропка была узкая, неровная и Васятка скользил ногами по поросшим мхом влажным камням, хватался руками за чахлые кустики, кое-как примостившиеся в расщелинах скалы.

Мальчик взбирался по траве и не оборачивался, он и так чуял, как пыхтит позади его преследователь. Нужно спешить, стучало в голове, и Васятка лез шибче, обдирая руки об острые камни.

Тропинка уходила вверх, а склон становился всё круче, лезть было труднее, но Васятка почуял – тот, сзади, отстаёт, дышит хрипло и всё тяжелее, тогда мальчик рванул вперёд изо всех сил. Его преследователь зарычал, понимая, что добыча от него ускользает, но Васятка уже ступил на плоскую вершину каменной гряды. И тут он понял свою оплошность – деваться отсюда ему было некуда. Он огляделся, другого пути вниз, кроме того, где сейчас пыхтел его преследователь, нет…

Васятка кинулся к противоположнному краю узкой скалы, но там была отвесная стена. Что ж… хриплое дыхание человека в балахоне слышалось уже совсем близко, тогда Васятка достал тесак и огляделся.

По плоской, похожей на блюдо вершине гряды были разбросаны большие валуны, и мальчик приметил, что они образуют круг, он вошёл в него и встал посередине, спиной к самым высоким камням, в руке Васятка сжал старый отцовский тесак.

Тот, что гнался за ним, тяжело дыша и хрипло ругаясь наконец добрался до вершины. Он откинул полы своего балахона и достал из-за широкого пояса нож.

Меж тем небо над грядой хмурилось, странные фиолетово-сизые облака сгрудились над вершиной, небо грозно ворчало. Было похоже, что вот-вот начнётся гроза, чего Васятка на своём веку никогда не видывал – в этих краях гроза осенью за прожитые Васяткой годы ни разу не случалась.

– Покажи мне ход, и я оставлю тебе жизнь! – хрипло проговорил человек в балахоне, лицо его, скрытое тенью, словно было каким-то мутным, – Почто тебе умирать за такой пустяк! Просто покажи мне, как туда пройти! Открой ход и ступай к своей бабушке! А нет – тогда не жить вам обоим, так и знай!

– Я не знаю никакого хода! – крикнул Васятка, – Уходи!

– Я видел, как ты появился из скалы! Я шарил там, гладкий камень только увидал! А ты там был, я видел! Открой мне ход и уходи к своей бабке! Или умрёшь тут!

Васятка молча смотрел на человека и его нож, понимая, что убежать он не сможет. Но и сказать то, что от него требует этот человек, он не мог. Чуял это нутром!

– Ну? – рыкнул человек, – Иди ко мне, спустимся обратно, и ты мне всё покажешь! Ты не думай, парень, я не за просто так! Я тебе денег дам, много денег!

– Нет, – Василёк насупился и вдруг почуял за спиной своей тепло, словно лежащие в заплечном мешке корни грели его и давали силы, а камни вокруг него сгрудились, защищали.

– Ну, тогда умри! – крикнул незнакомец и ринулся на мальчишку.

Гул прошёлся над грядой, словно бы кто-то ударил в огромный бубен. Человек, кинувшийся на Васятку, отлетел в сторону, будто ударившись о невидимую преграду, окружившую мальчика. Васятка даже увидел, как вибрирует перед ним воздух.

Человек встал, потирая бок, он сильно ударился о камень и теперь в недоумении глядел на Васятку. Потом подошёл к окружавшим мальчика валунам и потрогал пространство между ними. Рука его наткнулась на невидимое глазу препятствие.

Васятка от удивления рот открыл и выронил из рук тесак. Человек не мог подойти к нему, не мог даже ступить внутрь этого круга, а тот сам это понял и бесновался от злости, бил руками по камням. Устав, он сел на землю и стал злобно смотреть на мальчишку, видимо раздумывая, как его достать.

А Васятка, посидев немного, достал из мешка хлеб, развязал узелок с солью и решил подкрепиться, запивая вкусной водой, набранной в потаённой лощине. Он ел хлеб и смотрел, как скалится тот, кто истово желал ему смерти, и раздумывал теперь, как же к Васильку подобраться.

Собрав все крошки с тряпицы, в которую был обёрнут вкусный бабушкин хлебец, Васятка и сам призадумался, как ему отсюда выбираться? Бабушка его ждёт, и ежели он к вечеру не объявится, как она будет?

А тот, который в балахоне, видать чего-то придумал. Он поднялся, достал из-под балахона какой-то небольшой мешочек. Василёк подошёл поближе, чтобы посмотреть, чего ему ждать хоть, какой беды.

Незнакомец развязал мешочек и высыпал на плоский валун костяные кругляши, на которых были начертаны какие-то знаки. Человек глянул на Васятку, из-под балахона зло сверкнули глаза, он оскалился и стал что-то шептать над кругляшами. Они сами собой задвигались на камне, Васятка почуял, как порыв ветра прошёлся по вершине гряды.

Мальчик посмотрел в небо и обомлел – там собирались чёрные, страшные тучи, сгущались и накрывали землю мраком, так бывает перед сильной грозой. Но сейчас, гроза? Как же это возможно? Васятка понимал, это всё он, этот человек, по его злой воле прошёлся по гряде грозовой рокот, Васятке в лицо кинуло сухой травы от порыва ветра… И тут он понял, какая опасность ему грозит!

Мальчик кинулся к валунам, те ещё источали тепло, он огляделся и выбрал два камня, которые стояли очень близко друг к другу. Сперва Васятка приладил меж них свой мешок с драгоценными корешками, за него он сильно переживал, протиснулся рядом, охватив руками тёплый валун, прижался к нему сам и своим телом придавил мешок.

А этот, в балахоне, бесновался, ходил кругами, вздымал руки к грозовому небу, и словно под его чарами налетел вихрь, гром гремел так, что казалось будто скалы трещат. Дождь хлынул широкой рекой, и Васятка крепче ухватился за валун, опасаясь, что сейчас его и вовсе смоет с гряды.

Стихия бушевала, повинуясь чьей-то злой воле, Васятка уже еле дышал от усталости, из последних сил цепляясь за кусточки травы возле валунов. Он прижимал собой к земле мешок и бормотал молитву, но чуял, что силы скоро покинут его, и тогда… Этот, в намокшем страшном балахоне доберётся до него!

И тут чёрное небо над Васяткой разверзлось молниями. Они сверкали так, что всё кругом освещалось синим, мертвенным светом, Васятка закричал от страха, когда одна ударила совсем рядом с ним. Мальчик понял – это конец, и тут же что-то вспыхнуло прямо у него в голове, нутро ожгло огнём, и Васятка упал, из последних сил обхватив валун и прижавши к нему свой мешок. Мир для него пропал во тьме…

Глава 7.

Открыв глаза, Василёк увидел, что нет никакой грозы, и всё вокруг залил солнечный свет. Голове было мягко, а телу тепло, Василёк зажмурился от солнца и снова открыл глаза. Над ним склонилось улыбающееся лицо матушки… Она гладила его по волосам, голова мальчика лежала у неё на коленях.

– Матушка! – обрадовался Василёк, – Матушка!

Мальчик поднял руки и обнял её, прижался и закрыл глаза, опасаясь, что вот сейчас это чу́дное виденье исчезнет. Солнце заливало гряду, они сидели на полянке, окружённые валунами, которые спасли сегодня Васятку. Только… вот спасли ли?

– Матушка! Что же, я никак помер? – спросил Васятка, и прижал к лицу матушкину ладонь, – Коли так, дак это и хорошо, я истосковался по тебе! Только вот… бабушка Устинья загорюет по мне… жалко её, хворая она…

– Рано тебе помирать, Василёк, – ласково сказала матушка и поцеловала его в лоб, – Сколько ещё тебе сделать надобно, сколь пути одолеть! Ничего не страшись, сынок, Бог с тобою, и мои молитвы!