Полная версия
Ульяна Тесля
Проклятый дневник
"Тени не уходят, они затаиваются. Кровь пишет судьбу, но не всегда твою. Дневник шепчет, дом дышит, а ты – лишь пешка в их игре. Пока не сломаешь узы."
Глава 1: Новая жизнь
Туман висел над Старозёрском, густой и серый. Он стелился вдоль узких улочек и обволакивал старые дома с потрескавшимися крышами. Аня стояла на перроне, сжимая ручку нового чёрного чемодана, который был слишком пафосным для такого маленького всеми забытого городка. Поезд, что привёз её из столицы, давно исчез за горизонтом, оставив лишь гудок, растворённый в прохладе утреннего воздуха. Аня поправила шарф, напевая под нос старую мелодию – привычка, что выдавала её нервы ещё со времён работы в редакции. Воздух был сырым, с привкусом земли, и в нём витало что-то неуловимое, как предчувствие, что Старозёрск не отпустит её так просто. «Надо тут зажить счастливо, чтоб этот козёл сдох от зависти, – мелькнула мысль в голове Ани. – Хотя какого чёрта, козел? Нет, не так. Ради себя надо, и точка!»
Ей нужно было улепетнуть, сбежать, скрыться. Столица стала клеткой – бесконечные пробки, гул машин, толпы, что толкались на улицах, в метро, в торговых молах и запах асфальта после дождя, что сыпал соль на еще не зажившие раны, которые оставил он. Он, кто клялся в любви, а потом предал, оставив её с пустотой в груди и разбитыми мечтами. Аня бросила журналистику после своей болезненной истории. Копаться в чужих тайнах стало невыносимо, когда её собственные раны ещё кровоточили. Старозёрск, с его двадцатью тысячами жителей и старинным уютом, обещал тишину и спокойствие. Объявление об аренде жилья нашлось случайно: особняк на окраине, XIX век, просторный, с высокими потолками и большими окнами, по цене, от которой захватывало дух – слишком низкой, чтобы не насторожиться. Аня позвонила в агентство, которое занималось сдачей дома. И там ее заверили: «Дом в порядке. Но из всего особняка открыты лишь гостиная, спальня, кухня на первом этаже – остальное заперто владельцами особняка. Предыдущая жилец уехала внезапно, оставила кое-какие вещи, которыми можно распоряжаться как пожелаешь. Но это ерунда». И Аня решила рискнуть. Ей нужен был новый старт, новая жизнь, а не чужие проблемы.
Городок встретил её тишиной, нарушаемой лишь шагами редких прохожих, что спешили домой, и скрипом ржавых фонарей, бросающих пляшущие тени на брусчатку. Дома стояли невысокие, с большими окнами, за которыми мерцали слабые огоньки, будто Старозёрск жил в полусне. Когда-то здесь кипела жизнь – фабрика гудела, улицы звенели голосами, но с её закрытием городок словно выдохся, оставив лишь эхо былого. Аня сверилась с телефоном, где хранилось фото объявления с адресом, написанным ровным почерком. Плату за аренду она уплатила онлайн за 3 месяца вперед. А ключи от дома ей выслали по почте. Поэтому Аня смело шагнула вперёд, чемодан гудел колёсиками по камням, а тени фонарей следовали за ней, как молчаливые провожатые.
Особняк возвышался на холме, окружённый парком, где голые деревья гнулись под ветром, напоминая стражей с кривыми руками. Его тёмные кирпичные стены, резные наличники на окнах и кованые перила балконов хранили величие прошлого. Три этажа, шпили, что пронзали туман, десятки окон. Тишина здесь была густой, почти осязаемой, и только скрип крон нарушал её, шепча что-то на языке, которого Аня не понимала. Когда-то этот парк был любимым местом отдыха местных жителей. Но сейчас Аня заметила отсутствие птиц – ни воробьёв, ни ворон, ни даже голубей, только ветер, холодный и настойчивый. Местные почему-то стали сторониться этого места.
Аня толкнула ржавую калитку, прошла к двери – массивной, деревянной, с резьбой в виде листьев и завитков. Достала из сумки ключ. Вставила в замочную скважину и провернула. Ключ щёлкнул в замке, и дом выдохнул ей навстречу холодный воздух, пропитанный сыростью и запахом старого дерева. Внутри было темно, рассвет только пробивался сквозь щели занавесок, рисуя полосы на пыльном полу. Высокие потолки, широкая лестница, уходящая в мрак, и тени, что дрожали на стенах. Она оставила чемодан у стены. Подошла к лестнице, её шаги гулко отозвались в холле.
– Есть кто? – позвала она. «Хотя что это я- удивилась Аня сама себе- кто тут может быть кроме меня сейчас?» Конечно же ей никто не ответил, но наверху что-то шевельнулось – тихо, почти не слышно. Аня подняла голову, всматриваясь в темноту лестницы. Ничего, только тени, что казались живыми. Она тряхнула головой, отгоняя тревогу. Старый дом, просто старый дом, повторяла она про себя.
Гостиная встретила её холодом и тишиной. Она подошла к высоким окнам и открыла шторы. Окна выходили на парк. Аня огляделась. В комнате было не так уж много мебели: шкаф с мутным зеркалом, диван с потёртой обивкой, стол у стены. На тумбочке лежала книга – старая, с потемневшей обложкой, видимо оставленная прежней жилец. Аня бросила на неё взгляд, но не тронула, напевая мелодию, она начала распаковывать свой чемодан. Свитера, джинсы, футболки легли в шкаф, ноутбук – на стол. Во всех этих хлопотах Аня не заметила, как прошел день. Усталость навалилась, но сон не шёл. Она сидела у окна, глядя на парк, где тени шевелились в темноте, как живые. Вдруг где-то наверху скрипнула половица – резко, как будто кто-то наступил. Аня замерла, сжимая чашку, но звук не повторился. Она выдохнула, отгоняя холодок, что пробежал по спине.
На следующий день она пошла в магазин на углу. Внутри пахло свежим хлебом и специями, за прилавком сидела женщина лет пятидесяти, полная, с любопытным взглядом. Рядом две старухи шептались, их голоса были неприятными, резкими.
– Слышала опять кто-то въехал в том дом, – качала головой одна, в выцветшем платке. – Долго ли задержится?
– Молодая, городская, – вздохнула вторая, с седыми кудряшками. – Как Катерина тогда…
Аня взяла бутылку воды, чувствуя, как их взгляды жгут затылок.
– Помню Катерину, – с нажимом сказала седовласая. – Кричала, что тени ходят за ней. А до неё – другие. Все молодые, все в том доме.
– Может, эта другая, может будет все иначе у нее, – буркнула первая, но голос дрогнул, будто она сомневалась.
– В том доме иначе не бывает, – вставила продавщица, её хриплый голос резанул слух. – Стоит себе, крепкий, красивый, а пустует. И не просто так.
– Ой, я-то знаю, что там было, – седовласая понизила голос, шепнув что-то подруге. Та перекрестилась, бросив взгляд на Аню.
Аня расплатилась, её руки дрожали, пока она ставила бутылку в сумку. «Сплетни. Да и вообще, с чего я взяла, что это про меня?» – убеждала она себя, шагая домой, но их слова застряли в голове. Напевая мелодию, она пыталась отогнать тревогу, но сейчас ритм сбивался.
Прошла неделя. Старозёрск стал её убежищем – тихим, уютным, почти родным. Она гуляла по улочкам, слушала скрип велосипедов, любовалась облупившейся штукатуркой домов. Сплетни растворились в новой рутине, мелодии возвращались к ней, успокаивая. Утром пришло сообщение: посылки ждали на почте. Она отправила вещи заранее – книги, одежду, мелочи, чтобы не тащить их самой. Позавтракав тостами и чаем, Аня вышла на улицу. Туман висел над городом, воздух пах влажной травой и камнем. Она шагала в центр, напевая под нос, её взгляд скользил по кованым балконам и старым фонарям.
Почта ютилась в двухэтажном здании из красного кирпича. За стойкой сидела женщина в очках, перебирая бумаги с усталым видом.
– Доброе утро, – сказала Аня, протягивая телефон. – Мне пришли посылки.
– Фамилия? – буркнула женщина, не поднимая глаз.
– Морозова. Анна Морозова.
Женщина ушла в подсобку, а Аня прислушалась к шёпоту у окна. Две тётки – одна в вязаном платке, другая в строгом платье – болтали, не замечая её.
– Опять молодая девушка переехала, совсем одна, – сказала первая, качая головой.
– Да, слышала. Красивая, говорят, темненькая, с длинными волосами, – кивнула вторая. – Что ей тут делать? Молодёжь не задерживается.
Аня замерла, их взгляды скользнули к ней, шёпот стал громче.
– Ты смотри, а вот и она, – прошептала первая, её глаза сузились.
– Этот город ничего не забывает, милая, – добавила вторая, её голос стал ниже, почти угрожающим.
Работница вернулась, поставив две коробки на стойку. Аня расписалась, схватила их и выскочила на улицу, чувствуя, что сердце начало биться быстрее. Напевая мелодию, она пыталась успокоиться, но слова теток звучали и звучали в голове. Старозёрск смотрел на неё – не просто город, а что-то живое, древнее, ждущее своего часа.
Глава 2: Неизвестная находка
Аня втащила коробки в гостиную, бросила их у стола и прислонилась к стене. Руки ныли от тяжести, но в груди теплилось удовлетворение: пора сделать этот дом своим. Тишина обволакивала её, нарушаемая шорохом ветра за окнами и скрипом половиц под ногами. Она подошла к столу, взялась за первую коробку, разрезала скотч и начала вынимать вещи: свитера, пахнущие стиральным порошком, книги с потёртыми корешками, статуэтку совы – подарок подруги с запиской «Докажи, что журналист в тебе жив». Она раскладывала всё медленно, напевая мелодию, что успокаивала её, пока свитера не легли в шкаф, книги не заняли место на столе, а сова не встала у окна, глядя на голые ветви парка, что шевелились в темноте.
Закончив с первой коробкой, она потянулась, разминая шею, и её взгляд упал на угол комнаты. Там стоял книжный шкаф – тёмный, с резными дверцами, будто вросший в стену за годы. Аня нахмурилась, мелодия оборвалась. Она не замечала его раньше – или не хотела замечать? Шагнув ближе, она провела пальцами по дереву, ощущая шершавость и холод. Узоры на дверцах были вырезаны вручную, но потрескались от времени. Она потянула дверцы, и её обдало волной затхлого воздуха, от которого защекотало в носу. Аня чихнула.
На полках теснились книги: романы в старых переплётах, сборники стихов с выцветшими буквами, чьи-то заметки на пожелтевшей бумаге. Аня вытащила одну, сдула пыль и открыла. Старый любовный роман, изданный в 50-х, с тонкими страницами. Между листами лежал засохший цветок – лепестки ломкие, почти чёрные, как память о чьём-то прошлом. Она положила книгу обратно, её взгляд скользнул ниже, на нижнюю полку. Там, среди томов, лежал дневник – чёрная кожаная обложка, но не такая старая, как все остальное. Хотя уголки страниц пожелтели, края загнулись, а на корешке виднелись царапины. «Может кошка» – мелькнуло в голове у Ани.
Аня взяла дневник в руки, и тепло – не холод, а странное, мягкое тепло – коснулось пальцев. Она удивилась, но книгу из рук не выпустила. Наоборот, сжала крепче. Узоры на обложке – проступали под пальцами, они выглядели очень красиво. Видимо рука опытного мастера поработала над оформлением. Чужая вещь. Листать – значит вторгаться в чужую жизнь, в тайны, которых она не должна знать. Её учили уважать чужие границы, но здесь, в этом доме, почему-то правила казались размытыми. Журналист в ней – тот, что копался в архивах и выуживал истории, – проснулся, подгоняемый острым любопытством. Что, если это история, ждущая своего часа? «Просто тетрадь», – шепнула она, глубоко вдохнув, и открыла дневник.
Первая страница была пуста, лишь слабый запах чернил витал над ней. Она перелистнула дальше. Записи – выцветшие, но тёплые, как шепот, с вмятинами от пера, мягкими и ровными. Почерк менялся: то уверенный, плавный, то мелкий, задумчивый, будто писавшие размышляли о чём-то важном. Несколько человек? Семья, что делилась мыслями? Аня листала дальше, вглядываясь в строки: «Я нашла его здесь», «Он знает, что мне нужно», «Всё стало проще». Слова были простыми, но цепляли, как голос друга.
На одной из последних страниц чернила были ярче, свежее, будто их нанесли недавно. «Привет, Анна. Ты ведь хочешь чего-то большего?» Аккуратный почерк, мягкий, но чернила чуть растеклись, придавая словам глубину. Аня удивилась – «Вот это совпадение. Это же мое имя». Да, её имя. Лично. Аня задумалась, сердце забилось быстрее. Но Анна – имя не редкое. Может, это не к ней? Скорее всего, другая Анна держала этот дневник, другая женщина, что жила здесь до неё? Она знала, как легко разум достраивает совпадения – в журналистике она не раз попадала в такие ловушки, принимая случайности за знаки. И всё же… строчка казалась живой, будто смотрела прямо на неё. Аня покачала головой. Нет, это глупо. Просто старая запись, совпадение. Но тепло от обложки усиливалось, и сомнения шевельнулись глубже: а что, если он знает? Что, если это не случайность?
Она перелистнула страницу. «Все они хотели. И я помог». Аня нахмурилась. Кто «они»? Аня вспомнила слова старух. Прошлые жильцы что ли? Женщины, о которых шептались в магазине? Слова были мягкими, почти дружелюбными, но в них сквозило что-то ещё – намёк, который она не могла уловить. Ещё страница: «Скажи, чего ты хочешь, и я услышу». Удача? Деньги? Кстати с этой недели заказы сыпались сами – клиенты, которых она не искала, звонили один за другим. Совпадение, конечно. Или нет? Дневник лежал в руках, тёплый, почти живой, и её разум метался: это просто старая тетрадь, память о прошлом жильце, или что-то большее?
Она положила его на стол, руки дрожали. Тень от обложки легла мягко, почти уютно. Аня уставилась на него, напевая мелодию, чтобы успокоить нервы. Что, если это не к ней? Что, если другая Анна писала это, а она просто нашла чужую историю? Но имя жгло её мысли. Вдруг эта тетрадь – это семейная реликвия. Тогда Аня просто обязана вернуть ее владельцам. Она схватила телефон, набрала агентство. Гудки резали тишину, пульс бил в уши. Наконец раздался голос с ноткой напряжения.
– Алло?
– Добрый день, это Анна Морозова… Я недавно арендовала у вас особняк, – начала она, голос дрогнул. – Мне говорили, что здесь могут оставаться вещи предыдущих жильцов.
– Адрес? – спросили на том конце провода
–Калиновая,7. Я нашла дневник. Чёрный, с записями. Там… имя Анна написано. Вы не знаете чей он?
Тишина в трубке стала тяжёлой. Аня услышала, как женщина сглотнула, её дыхание участилось.
– Дневник? – голос упал до шёпота, дрожал. – Чёрный? С именем?
– Да, – Аня сжала телефон, её пальцы онемели. – Там много разных записей, много почерков. И я подумала может это семейная ценность.
Женщина шумно выдохнула, будто сдерживала дыхание слишком долго.
– Послушай меня, девочка, – её голос стал резким, но ломким. – Не трогай его. Оставь, где лежит. Я не знаю чей он. Он… – Она осеклась, её голос дрогнул. – Он сам найдёт, кто ему нужен. Не пиши в нём, слышишь?
Ухо услышало резкие гудки. Аня отдёрнула телефон, глядя на экран – вызов завершён. Её сердце колотилось, пальцы дрожали. В агентстве что-то знали. Знали и боялись. Дневник лежал на столе, неподвижный. Аня задумалась, разум шептал: оставь. Но любопытство – её старая слабость, что гнало её в журналистике, – победило. Она любила тайны, а этот дом, этот город похоже были напичканы ими под завязку.
Она зажгла лампу, свет упал на обложку. Открыла дневник снова. «Привет, Анна. Ты ведь хочешь чего-то большего?» Аня перечитала еще раз. «Нет все-таки другая Анна», – подумала она. Это не ко мне. Но строчка прицепилась к ней как надоедливая муха. Аня пробежала глазами дальше: «Все они хотели. И я помог». И новое: «Скажи, чего ты хочешь, и я услышу». Она листала дальше, и новая строчка заставила её вздрогнуть: «Я жду твоих слов». Аня пыталась понять: к кому это обращение к ней или к другой Анне, что жила здесь до неё? И главное, кто это обращается?
Она закрыла дневник, отложила его на стол, её руки дрожали. Слишком личное, слишком странное. Но интуиция шептала: ответ не в нём, а рядом – в этом доме, в этом городе. Аня представила себя детективом, сжимающим лупу над старой картой. Где искать ответы? В Старозёрске почти все друг друга знают, слухи живут в небольших магазинах и на почте. Продавщицы, старушки у прилавков, операторы на почте – они помнят и знают всё: кто жил, кто уехал, кто переехал, кто пропал.
Она накинула куртку, схватила зонт. Дождь барабанил по брусчатке, туман глушил звуки. Почта? Нет, там угрюмая работница – с ней не поговоришь, только получишь раздражённый взгляд. Аня свернула к магазину «Семья Павловых» – деревянная вывеска, слегка потрепанная, говорила сама за себя. «Здесь точно должны что-то знать»– воодушевилась Аня. Дверь скрипнула, её окутал запах хлеба и пряностей. За прилавком стояла женщина – седая, в фартуке, с тёплой улыбкой, но глаза вспыхнули тревогой, когда Аня вошла.
– Здравствуй, милая! Новенькая? – её голос был мягким и живым.
– Да, недавно переехала, – Аня стряхнула капли с зонта. – Я Анна.
– Хорошее имя. Я Анна Павлова, хозяйка этого магазинчика, – женщина рассмеялась, но смех был коротким. – Где поселилась?
– В старом особняке у парка, на окраине.
Улыбка Павловой пропала.
– У парка… – она отвела взгляд, начала перекладывать булки, но движения были нервными. – Интересное место.
– Почему? – Аня шагнула ближе, её сердце ёкнуло.
– Много жильцов он повидал. Кто там только не жил, – Павлова пожала плечами, но голос выдал тревогу. – В последнее время молодёжь, девушки вроде тебя. Приезжали быстро и уезжали внезапно, кто куда.
– Или менялись, – резкий голос ударил сзади. Женщина в тёмном платье, с острым взглядом, смотрела на Аню. – Лена уехала богатой, но странной. Катя пропала. Всё после того дома.
– Маргарита, не пугай её, – мягко упрекнула Павлова, но её глаза метнулись к Ане, полные сомнения.
– А что? – Маргарита склонилась ближе, её дыхание пахло мятой. – Об этом все в городе шепчутся. Дом даёт, что хочешь. Удачу, деньги, славу. А потом что-то берёт. Всегда. А ты сама? Уже заметила, что тебе стало везти? А?
Аня сжала зонт сильнее.
– Спасибо, я еще загляну – бросила она, голос дрогнул. – Побегу, дела.
Женщины переглянулись, Павлова кивнула, но её улыбка была натянутой, а Маргарита проводила Аню взглядом, острым, но задумчивым. На улице дождь усилился, вдалеке послышался раскат грома. Аня брела домой. Шаги тяжёлые, мысли путались. Дом смотрел на неё, ждал. И дневник знал имя – но чьё?
Глава 3: Первые записи
Аня вернулась домой. Хоть и шла под зонтом, но промокла до нитки и устала как собака. В полумраке прихожей она оставила раскрытый зонт, чтоб он высыхал. Сбросила ботинки оставив их у двери – под ними тут же натекла лужица, тёмная и блестящая и сняла куртку. Дождь стучал по стёклам. Аня щёлкнула выключателем – лампа мигнула, но зажглась, залив холл тусклым теплым светом. Она прошла на кухню, потирая озябшие руки. Ей нужен был чай, горячий крепкий и желательно сладкий, чтобы прогнать холод и тревогу, что цеплялась за неё после магазина, как мокрый шарф.
Она включила чайник, его гудение разбавило тишину, и прислонилась к столешнице. Взгляд скользнул по кухне: старый стол с потёртыми углами, выцветшие занавески, шкафчик с треснувшей ручкой – всё знакомое, но сегодня какое-то чужое, будто дом смотрел на неё и не узнавал. И тут она вспомнила про дневник. Заглянула в спальню. Он лежал на тумбочке, там же, где он лежал и вчера, но ближе к краю – всего на пару сантиметров, но достаточно, чтобы её сердце ёкнуло. Аня нахмурилась. «Я ж его вроде не трогала», – мелькнула мысль, но она тут же отогнала её. Наверное, задела перед уходом, случайно, когда собиралась. Или нет?
Чайник закипел, пар вырвался из носика, Аня тряхнула головой, отгоняя сомнения. И вернулась на кухню. Она достала кружку, бросила пакетик чая, залила кипятком, насыпала сахар – мягкий аромат трав поднялся в воздух. Обхватив кружку двумя руками, она прошла в гостиную, плюхнулась на диван и поджала ноги. Чай был горячим, она осторожно отсербнула глоток, чувствуя, как тепло стекает по горлу. Но даже оно не могло прогнать слова Маргариты, что эхом звучали в голове, резкие, как её взгляд: «А ты сама? Уже заметила, что тебе стало везти?» Аня поставила кружку на столик. Она не хотела думать об этом, но слова. Эти слова она не могла забыть.
Ведь действительно с момента переезда её жизнь начала меняться. Все шло как маслу. В столице она месяцами выбивала проекты, тратила часы на звонки и письма. Билась и ломилась во все двери, но мало кто открывал. А здесь, в Старозёрске, всё складывалось само собой. Слишком гладко. Слишком быстро. Слишком легко. Аня начала напевать мелодию, старую, знакомую, чтобы успокоить нервы. У нее не получалось. Везение – это хорошо, да. Но Маргарита намекала на цену. А в агентстве дрожали от страха, говоря о дневнике. Что, если это не просто совпадение?
Её взгляд упал на дневник. Он лежал на тумбочке, неподвижный. Она покачала головой, допила чай и поднялась с дивана. «Завтра», – прошептала она, голос дрогнул. Ей нужно отдохнуть, смыть этот день – разговоры, намёки, прожигающие взгляды старух. Спустя двадцать минут она вышла из душа, накинув халат, что пахнул липой. Волосы, ещё влажные, холодили шею. Аня прошла в спальню, чувствуя, как усталость тянет тело к кровати. День был слишком насыщенным: натянутая улыбка Анны Павловой, истории Маргариты о доме, тени прошлого. И дневник, который как непрошеный жилец поселился в ее голове. Навсегда.
Она потянулась к одеялу, но взгляд снова упал на него. Дневник все также лежал на тумбочке у кровати, но теперь он казался другим. Будто смотрел на неё, манил, как магнит. Аня замерла, рука зависла над одеялом. «Глупости», – пробормотала она, но голос сорвался, а рука потянулась к тумбочке. Она села на край кровати, взяла дневник. Тепло от обложки побежало по рукам. Это было приятное тепло.
Она раскрыла его на странице, где было написано: «Привет, Анна. Ты ведь хочешь чего-то большего?» Слова смотрели на неё, мягкие, аккуратные, но с растёкшимися краями, что придавали им глубину. Аня провела пальцем по строчке, ощущая вмятины от пера, мягкие, но глубокие.
Она листала дальше: «Все они хотели. И я помог». Пальцы дрогнули.
Неожиданно для себя Аня потянулась к тумбочке что бы взять ручку – простую, синюю ручку, с погрызенным колпачком, – и замерла в сомнениях. Писать в дневнике? Это казалось безумием, детской игрой, но слова Маргариты, другие сплетни и её собственное везение – всё это толкало Аню вперёд. Она сжала ручку, нервы были на пределе, но дрожащей рукой Аня вывела на чистой странице: «Если ты слышишь, дай мне знак». Чернила легли ровно, синие, обычные, ничего особенного. Аня смотрела на страницу, её пальцы сжимали ручку. Прошла минута. Ничего. Ещё минута. Тишина давила, её дыхание было неровным, быстрым. Она вздохнула, плечи расслабленно опустились. Аня разочаровано потянулась закрыть дневник, когда заметила движение.
Её надпись – «Если ты слышишь, дай мне знак» – начала бледнеть. Сначала края букв расплылись, затем они растворились, как чернила в воде, и исчезли, оставив страницу чистой. Аня на мгновение перестала дышать, глаза расширились, сердце заколотилось. И вдруг на бумаге появились новые слова. Медленно, буква за буквой, словно кто-то невидимый водил пером. Чернила были тёмными, густыми, с лёгким блеском. «Завтра утром ты увидишь». Аня захлопнула дневник, отбросила его на тумбочку – он упал с глухим стуком – и отшатнулась. Сердце учащенно билось, дыхание стало коротким и прерывистым.
«Что за чёрт?» – вырвалось у неё, голос дрожал, срываясь на шёпот. Она провела рукой по лицу, пальцы были холодными, липкими от пота. Комната выглядела как обычно – кровать с мятым одеялом, тумбочка с лампой, окно с дождём за стеклом. Но тревога висела в воздухе. Аня уставилась на дневник, лежащий неподвижно. Нет, это не могло быть реальным. Усталость, воображение, тени – всё что угодно, только не это.
Но любопытство, ее врожденное любопытство взяло верх над страхом. Аня медленно взяла дневник и снова открыла его. «Завтра утром ты увидишь» – слова смотрели на неё. Она перечитала их раз, другой, третий, шевеля губами. Она перечитывала их, медленно, шепча каждую букву, словно могла разгадать секрет их появления. Её собственная запись исчезла, а эта… эта появилась. Аня прищурилась, вглядываясь в буквы. Почерк был мягким, аккуратным, не таким, как её дрожащие каракули. Она поднесла страницу к свету лампы, поворачивая её, проверяя на просвет. Ничего – ни следов чернил с другими скрытыми фразами, ни намёка на подделку. Она пошкрябала ногтем по строчке, ожидая, что буквы размажутся или сотрутся, но бумага осталась гладкой, а слова – нетронутыми.
«Кто это написал?» – шепнула она. Аня перелистнула страницу назад – пусто. Вперёд – тоже пусто. Только эта одинокая строчка на странице. Аня захлопнула дневник, но тут же открыла снова, проверяя, не исчезли ли слова. Они остались. Это не трюк. Или трюк, но такой, какого она не понимала.
Она сидела, глядя на дневник, напевая мелодию, чтобы унять дрожь, постукивая пальцем о висок. Что это было? Как вообще возможно провернуть такой фокус с исчезанием чернил? Как новая фраза проступила? Это ответ? Или это не ответ, а просто старая запись? Но «завтра утром» – слишком точное, слишком близкое. Аня сжала кулаки, мысли молниеносно сменяли одна другую. Может, это игра её воображения, усталость после долгого дня? Но везение, слова старух, Маргариты из магазина – всё складывалось в мозаику, которую она не могла разгадать. Она легла, натянула одеяло до подбородка, но лампу оставила включенной. Темнота сейчас пугала.
