По следам Дягилева в Петербурге. Адреса великих идей

ГАЛЕРНАЯ УЛИЦА, 28. КВАРТИРА СЕРГЕЯ ДЯГИЛЕВА

Через некоторое время, но уже с братьями Юрием и Валентином, Сергей находит другую квартиру, побольше и переезжает обратно на Галерную, в дом 28. Квартира была просторная, пятикомнатная, настоящая «барская». По сохранившемуся в архиве рисунку (Сережа отправил его в письме мачехе) можно живо представить и расположение комнат, и дружеские посиделки с беседами на тему искусства, и то, как молодые люди, вырвавшиеся из-под крыла родителей, культивировали дух свободы и независимости мысли.

Любопытно, что Дягилев поселился в весьма престижном районе Петербурга: Галерная проходит параллельно Английской набережной, где находились многочисленные дворцы Великих князей (родственников императора) и особняки богатых аристократов, купцов, промышленников, словом, финансовой элиты той эпохи. Среди жителей Английской набережной нас, прежде всего, интересуют двое: двоюродный брат императора Николая II, Великий князь Андрей Владимирович, и княгиня Мария Клавдиевна Тенишева. И если Андрей Владимирович причинит Дягилеву немало неудобств и создаст множество препятствий в будущем, то Мария Тенишева будет финансировать журнал «Мир искусства» и всячески поддерживать начинания молодых людей (об этом скажем далее).

Дома по нечетной стороне Галерной – сплошь служебные флигели дворцов, главный фасад которых обращен к Неве. Отсюда за несколько минут можно доехать и до Мариинского театра, куда любил захаживать Дягилев, и до университета на Васильевском острове, где он учился.

Добраться с Галерной зимой до университета на Васильевском острове можно было пешком прямо по льду.

Ледовый трамвай, ходивший в зимнее время от Сенатской площади до Академии художеств, был не так удобен – во-первых, он появится только в 1895 году, а во-вторых идти до его остановки будет все же неблизко. Проще было пересечь Неву на финских санках, правда, не бесплатно – за пятак. Зато с ветерком!

Ну а летом все более прозаично – через Благовещенский мост, который был открыт еще в 1850 году. Так что, как только сходил лед, можно было спокойно взять извозчика (своего рода такси того времени) и отправиться в университет. Кстати, любопытно, что определенных тарифов у извозчиков в конце XIX века не существовало: они оглядывали своего клиента с ног до головы, примерно оценивая его финансовую состоятельность, учитывались также погодные условия и наличие «конкурентов» – других извозчиков, то есть потенциальных конкурентов, а затем уже называлась цена поездки.

О своем переезде на новый адрес Дягилев подробно пишет мачехе. В итоге: площадь втрое больше прежней, адрес Галерная, дом 28, квартира 3. Тогда же из Перми в Петербург приехала няня Сергея и его братьев – Дуня, ужиться с которой было непросто: она переживала за своих подопечных, хоть и уже взрослых, по любому поводу. Видимо поэтому, как бы в оправдание, в письмах родителям Дягилев описывает завтраки, которые он готовил братьям, когда они приходили к нему (и Валентин, и Юрий поступили в военные училища и бывали дома только в выходные), а также рисует план своей квартиры с указанием всех комнат.

ЗАГОРОДНЫЙ ПРОСПЕКТ, 28. КВАРТИРА РИМСКОГО-КОРСАКОВА

Во время учебы в университете Сережа не оставляет занятий музыкой: он продолжает брать уроки пения у тети Татуси и готовится к поступлению в консерваторию, штудируя основы музыкальной теории. Помимо уроков с тетей (кстати, именно с ней Дягилев побывал в гостях у Чайковского!), Сережа берет уроки у известного итальянского певца Антонио Котоньи, который работал в Петербурге по приглашению Консерватории. Котоньи, кстати, был очень доволен успехами Сергея и восторженно отзывался о его вокальных данных. Музыкальные устремления Сережи Дягилева не понимала его другая тетя – Анна Павловна Философова, хотя и очень хвалила его пение. Она считала мечты своего племянника о консерватории эгоистичными и недостойными времени, ведь важно думать о народе и решать социальные противоречия, а не витать в облаках, рассуждая об абстрактных теориях или сочиняя симфонии.

Мечта Дягилева о композиторстве чуть позже сбудется: он все таки поступит в Консерваторию в класс Н. А. Римского-Корсакова. Несмотря на некоторые исполнительские успехи в Перми и опыт музыкальных сочинений, талантом композитора, по всей видимости, Дягилев не обладал, о чем ему сразу и было заявлено его же наставником. Обидевшийся Дягилев перед тем, как удалиться, хлопнув дверью, и навсегда оставить попытки сделаться музыкантом, пообещал Римскому-Корсакову превзойти его собственную славу и стать более знаменитым. Как говорится, будто в воду глядел… Хотя на самом деле этот случай можно рассмотреть и под другим углом: у тети Татуси, например, был собственный взгляд на способности племянника: она считала, что критикуют обычно перспективных учеников, тех, кто талантлив и имеет большое будущее. Недюжинные способности племянника были для нее совершенно очевидны. Да и Римский-Корсаков никогда не хвалил своих учеников, даже если ему нравились их сочинения. Когда Игорь Стравинский, тогда еще начинающий композитор, принес ему на урок новую работу, Римский-Корсаков раздраженно обругал его, назвав сочинение выкрутасами и дрянью. А вечером признался жене, что никто из его учеников и вполовину не справится с тем, что он задает Стравинскому. Так что, сделать однозначный вывод относительно музыкального таланта Сергея Дягилева невозможно. Но совершенно точно ясно, что ему была уготована другая судьба.

ГАЛЕРНАЯ УЛИЦА, 28. КВАРТИРА СЕРГЕЯ ДЯГИЛЕВА

Регулярные собрания студентов продолжаются, причем теперь не только у Бенуа, но и в квартире Дягилевых на Галерной. Но если у Бенуа в основном беседы-лекции, то у Дягилева – домашние концерты. Из Перми, из отчего дома, в Петербург был переправлен рояль фирмы «Бехштейн», занявший в квартире центральное место. Появление концертного инструмента стало для Сережи одним из самых радостных событий, и он сразу же решает организовать нечто вроде музыкального салона. Об этом мы знаем из сохранившихся писем 1893 года, в которых Дягилев приглашает Бенуа на свои концерты. Собиралось в квартире у Дягилева не более 10–12 человек, исполняли Бетховена, Шумана, Чайковского, Рубинштейна. Начинали обычно в 8 часов, а заканчивали за полночь. Так что Сергей продолжает традиции своей семьи: «четверги» его детства переместились со Шпалерной на Галерную.

МОХОВАЯ УЛИЦА, 41. ДОМ МОЛАСОВ

Что касается музыки, тут надо упомянуть музыкального критика и коллекционера Платона Львовича Вакселя (он жил на набережной реки Мойки, 26), а также певицу Александру Молас, известную своей активной поддержкой композиторов «Могучей кучки». Дягилев писал родителям о своих частых визитах к ней и о музыкальных вечерах у Вакселя. Молас была родственницей Римского-Корсакова: ее родная сестра вышла замуж за композитора в 1872 году, после чего дом Моласов (Моховая, 41) превратился в центр музыкальной жизни столицы: по воскресеньям здесь устраиваются музыкальные вечера, ведутся разговоры о русской музыкальной культуре. Это семейство даже упомянуто в энциклопедическом словаре (!), а их дом назван сборным пунктом всего яркого и интересного в музыкальном мире. Супруг Александры был заведующим типографией императорских театров (где позже будет служить и Дягилев, так что, очевидно, это было важное знакомство, хотя Дягилев, наверное, тогда этого еще не осознавал. Кстати, типография тоже находилась на Моховой, правда, в доме № 40). Николай Молас также состоял в Товариществе передвижных выставок в качестве художника-любителя. Примечательно, что Дягилев, будучи еще совсем молодым человеком, становится вхож в этот круг любителей русской культуры. Он определенно обладал талантом налаживать связи и заводить полезные знакомства. Учитывая, что Дягилев прославится на весь мир именно как антрепренер-импресарио, понятно, что основа его успеха – потрясающие навыки коммуникации.

ГАЛЕРНАЯ УЛИЦА, 33. ТЕАТРАЛЬНЫЙ ЗАЛ БАРОНА ФОН ДЕРВИЗА

Кроме кузена Димы и Валечки Нувеля соседом Дягилева по Галерной были два весьма примечательных персонажа: княгиня Тенишева и Сергей Павлович фон Дервиз. Правильнее сказать, что они проживали на Английской набережной, а вот служебные флигели их особняков выходили на Галерную. На Галерной, 13 позже находилась рисовальная школа княгини Тенишевой (об этом пойдет речь далее). А на Галерной, 33 – театральный зал барона фон Дервиза.

Сергей Павлович фон Дервиз – наследник огромного состояния своего отца, известного концессионера и строителя железных дорог, Павла Григорьевича фон Дервиза, в полной мере был сыном своего отца по части того, что касалось культуры и, прежде всего, музыки. Павел Григорьевич в силу обстоятельств (здоровья детей) переехал в Ниццу, где, купив землю, выстроил потрясающую резиденцию и разбил парк с гротами, фонтанами и скульптурами. Был предусмотрен и театральный зал, куда хозяин мог спуститься прямиком из своих личных покоев. Примечательно, что Дягилевы были знакомы с Дервизами и даже посетили их виллу Вальроз по приглашению хозяина: он был приятелем Валериана Панаева. Елена Валериановна после перенесенной болезни по совету врачей и настоянию родных отправилась на зиму 189 года на юг Франции, Павел Григорьевич, узнав, что семья дочери его друга находится в Ницце, пригласил их пожить у него какое-то время и, конечно же, посетить его знаменитые концерты. Так что музыка сопровождала Дягилевых везде, и в Петербурге, и в Перми, и даже за границей в Ницце.

После смерти Павла Григорьевича его сын Сергей с матерью и младшим братом вернулись в Россию. Занявшись строительством собственного дворца (в 1885 году, то есть, когда Сергей Дягилев приезжает в столицу, здание уже имеет нынешний современный вид) в Петербурге на Английской набережной, Сергей фон Дервиз решил использовать служебный корпус вдоль Галерной не как доходный дом (что было бы логично, хотя в таком виде доходов Дервизы не нуждались), а как собственный театр.

Говорили даже, что молодой барон иногда просил прислугу вынести все стулья из театрального зала, приглашал лучшую труппу и сам, в одиночестве, наслаждался спектаклем. Действительно, театральный зал особняка фон Дервиза как нельзя лучше подходит для свиданий с музами.

В начале 1900 годов фон Дервиз продает свой дворец и переезжает за границу. Здание было разделено на три части, и каждая досталась разным хозяевам: часть корпуса по Галерной приобрел шталмейстер (начальник гаража и конюшен) императорского двора Николай Шебеко и стал сдавать бывший театральный зал Дервиза в аренду различным труппам и антрепренерам. Так, например, здесь появляется театр Интермедий Всеволода Мейерхольда, который выступал под псевдонимом «доктор Даппертутто» (в переводе с итальянского языка – «везде, повсюду». В то время режиссер был связан контрактом с Александринским театром и не мог работать в других местах под своей настоящей фамилией). Выступала в театральном зале Шебеко и Айседора Дункан. Кстати, известно, что Дягилев со своей компанией посещали ее спектакли (правда, в зале Дворянского собрания, а не на Галерной) и были в восторге от идей свободного танца и новой хореографии. Более того, в интервью 1910 года он будет подтверждать духовное родство с творчеством этой танцовщицы.

А в 1911 году в театральном зале Шебеко состоится примечательное мероприятие, непосредственно связанное с «Русскими сезонами». Речь идет о показе мод! Причем, устроит дефиле моделей и прочитает лекцию о современной моде известнейший французский кутюрье Поль Пуаре. К моменту приезда в Россию Пуаре Дягилев проведет уже 6 сезонов русского искусства в Париже, и они с Пуаре познакомятся лично. Галерная улица помнит Сергея Дягилева студентом, юношей с большими планами на жизнь и мечтами о будущей карьере, а спустя 15 лет на той же самой Галерной, в особняке по соседству с его когда-то съемной квартирой, лучший парижский модельер показывает коллекцию, вдохновленную проектами Дягилева.

Когда Пуаре со своими моделями прибыл в Петербург из Москвы, пресса уже написала о нем, и некоторые обозреватели подчеркивали связь моделей французского кутюрье с русской тематикой. В особенности это было заметно в фасонах манто и костюмов для прогулок, но и другие туалеты с вышивкой и декоративной отделкой, совершенно очевидно, были заимствованны из России. Корреспонденты подчеркивали, что уже не в первый раз нужно благодарить иностранцев за то, что они напоминают об эстетических ценностях, исконно присущих русским людям, но ценностями этими, увы, часто пренебрегают.

Одна из газет вообще проводит параллель между русским балетом, творчеством Бакста (знакомство Льва Бакста и Поля Пуаре произошло на выставке художников, участвовавших в оформлении спектаклей «Русских сезонов», открывшейся 20 июня 1911 года – до поездки Пуаре в Россию – в парижской галерее Бернхейма) и модными находками Поля Пуаре: автор прямо заявляет, что Россия оказала значительное влияние на творчество кутюрье.

Во время демонстрации моделей и затем в ходе лекции о современной моде стало ясно, что помимо этнографического элемента, едва ли не во всех туалетах читалось влияние русского балета, некоторые силуэты перекликались с «Шехеразадой», другие же вызывали в памяти изящные образы полотен художника Леона Бакста.

Думается, что если бы Сергей Дягилев в тот период находился в России, он бы обязательно почтил своим присутствием театральный зал на Галерной, однако ни в Москве, ни в Петербурге Дягилева тогда не было.

О московском показе свидетельствует письмо художника Игоря Грабаря к Александру Бенуа, в котором он восторженно рассказывает о вечере, проведенном в особняке Надежды Петровны Ламановой (московской портнихи, поставщицы двора Ее императорского высочества великой княгини Елизаветы Федоровны) на Тверском бульваре. Надежда Ламанова – коллега Поля Пуаре, друг с другом они были знакомы уже некоторое время, так как Ламанова минимум раз в год посещала Париж для закупки тканей. Именно она пригласила знаменитого француза к себе в Москву, после чего он также решил посетить и Санкт-Петербург. Грабарь советовал своему другу-художнику обязательно оказаться на показе мод в столице, так как московское дефиле произвело на него самого неизгладимое впечатление. Кстати, забавно, что Пуаре в мемуарах писал, будто в Россию он привез шесть манекенщиц, Грабарь же вспоминает о дюжине «пробир-мамзелек», то есть девушек было двенадцать. То ли кто-то из них ошибается, то ли дамы быстро переодевались, создавая ощущение, что их больше, то ли у художника от изумления двоилось в глазах.

Бенуа, конечно же, не пропустил такое событие! Да еще об этом модном показе он написал статью, в которой назвал представителя портновского искусства художником. Впервые именно в Петербурге мастерство модельера вообще стало восприниматься не как ремесло, а как искусство, а портной стал наделяться качествами настоящего художника. Александр Бенуа в своей статье говорит о том, что давно пора отказаться от академических различий между «большим искусством» и искусством прикладным. Это разделение, и без того условное, изжило себя и должно уйти в прошлое. Кроме того, Бенуа называет Пуаре своим коллегой и подчеркивает, что из его речи-лекции, прозвучавшей в театральном зале Шебеко, можно сделать вывод, что сам кутюрье обладает всеми признаками настоящего художника. Он натура чувствующая и думающая, уже то, как он описывал античную статую в своем парижском саду, – сближает его с поэтами своего времени. В его «произведениях» можно обнаружить куда больше эстетики, нежели в большинстве традиционных «художественных» работ. Известно, что петербургское дефиле посетил и Роман Петрович Тыртов – в будущем известнейший художник Эрте, который будет работать с Пуаре в Париже. Эрте получит предложение о сотрудничестве и от Дягилева, но в итоге выберет другой проект. О несостоявшейся работе с «Русскими сезонами» Роман Петрович будет вспоминать с сожалением…

Итак, уже в 1911 году «русский балет Сергея Дягилева» добрался из Парижа до Галерной улицы в Петербурге, где за 15 лет до этого юный Сережа начинал свой творческий путь. Через французскую моду, Поля Пуаре и «Шехеразаду» Дягилев как будто бы преодолел законы и механизмы времени.

Глава 2

Первые кураторские предприятия. Выставки современного искусства

ЛИТЕЙНЫЙ, 45. НОВАЯ КВАРТИРА СЕРГЕЯ ДЯГИЛЕВА И БУДУЩАЯ РЕДАКЦИЯ

Дягилев окончил университет последним из своей компании – летом 1896 года. К тому моменту он уже вступил в наследство своей покойной матери, получив около 60 тысяч рублей (учитывая, что по нынешним меркам это более 60 млн., понятно, что унаследованный капитал был весьма внушительным), и проживал по другому адресу: Литейный, 45. В 1894 году умер отец Философова, и через полгода Анна Павловна с семейством оставили квартиру на Галерной и переехали на Фонтанку к Летнему саду. Дягилев, обычно обедавший у родственников и не желавший жить слишком далеко от них, переехал тоже, сняв квартиру на Литейном проспекте в доме 45. Произошло это осенью 1895 года. Именно в этой квартире на Литейном родится «Мир искусства», но позднее: первый номер журнала выйдет только в 1898 году. Тем не менее, за три года до этого Сережа многое успеет сделать.

Возможно, на данном этапе возникает вопрос: почему и Дягилев, и Философовы так часто меняли адрес пребывания? Дело в том, что в Петербурге до революции домовладельцами были единицы, большая часть населения, даже весьма обеспеченные люди, обычно снимали квартиры, а летом – дачи. Именно поэтому существует выражение «доходный дом», с которым мы встречались, говоря о Галерной улице. Дом, в котором квартиры и комнаты сдаются в аренду, разумеется, приносит доход своему хозяину – отсюда и название.

Переехав в другую квартиру, да еще и обладая средствами, Сергей решает задуматься об обстановке, в которой он будет жить, и во время путешествия по Италии летом 1895 года покупает старинную мебель эпохи Возрождения, картины, лампы и вазы. Помогал ему с покупками двоюродный брат Павка – Павел Корибут-Кубитович, увлекавшийся антиквариатом и имевший среди приятелей определенный авторитет в этом вопросе. Посещая старьевщиков и антикваров, молодые люди искали подходящие предметы, и в итоге это предприятие увенчалось успехом: Дягилев привез для своей квартиры кожаные кресла, кресла «Савонарола», стол с ящиками и несколько стульев, бронзовые вазы и статуэтки. Когда покупки прибыли в Петербург и заняли свои места, квартира преобразилась настолько, что друзья Дягилева не скрывали свой восторг, оказываясь там. Сам хозяин был невероятно горд проделанной работой. Несложно представить эту гордость! Ведь Сергею Дягилеву тогда всего-то 23 года, но его квартира – почти музей и прелестный образец хорошего вкуса.

Безусловно, такое поведение не могло не вызвать обсуждений. Сплетни из Петербурга, преодолев больше тысячи километров, добрались до Перми: всех интересовала квартира Дягилева стоимостью 950 рублей в год, мебель, привезенная из Венеции, картины, купленные за границей. Конечно, Дягилеву предрекали скорое разорение. А он все не разорялся. Сам герой этих сплетен был осведомлен о том, что про него говорят и что ему пророчат.

Сохранилось несколько его писем к родителям, где он в ироничной манере успокаивает мачеху, чтобы она не переживала за его благополучие, и как бы невзначай напоминает ей о своих встречах с немецким живописцем Ленбхом и писателем Львом Толстым. Стоит ли после подобного рассуждать о мебели? Зачем тревожиться по пустякам?

Дело в том, что Дягилев во время своего заграничного путешествия был принят многими за богатого русского аристократа (видимо, облик молодого человека был соответствующим). Когда Сергей купил у Ленбаха картину для своего «музея», художник сделал на полотне дарственную подпись – «меценату». Что касается Толстого: Сергей с кузеном Димой застали писателя у него дома в Москве и даже были удостоены беседы.

В январе 1896 года в печати выходит статья Дягилева об акварельной выставке, правда подписана она псевдонимом «Любитель». Можно себе представить, как 23-летний Сергей, еще студент, предоставивший на вернисаж несколько полотен из собственной коллекции, сидел в своей квартире за 950 рублей в год и писал этот обзор выставки, с трепетом ожидая реакции публики на свои мысли. Реакция последовала: княгиня Мария Тенишева была в восторге от статей Сережи: она хлопотала по поводу места для него в газете «Новая Русь», Дягилев должен был работать в художественном отделе. Из этого, увы, так ничего не получилось. Однако за год Дягилев опубликовал 4 статьи, а в следующем году еще 6. Бенуа, который в некоторой степени считал себя наставником своего друга, тоже был восхищен, так как, по его собственному признанию, ничего подобного не ожидал от человека, на которого сам он меньше всего возлагал каких-либо надежд. Вероятно, что более всего друзей и близких Сережи восхищала его смелость, ведь в статьях 1896 года и были сформулированы основные принципы устремлений Дягилева и его планы на будущее. Почва для «Мира искусства» еще только подготавливалась, а он уже знал и понимал, что нужно делать: идти напролом, поражать, выступить сразу, показать себя полностью, со всеми национальными качествами и со всеми недостатками. Нужно отвоевать себе место на мировой художественной арене, сделаться постоянными участниками европейского искусства. Дягилев писал о необходимости не только показываться в Европе русским художникам, но и привозить европейское искусство в Россию.

Привлечением европейского искусства Дягилев и занялся в следующем году. У него уже были планы относительно организации выставки в Санкт-Петербурге, так что с осени 1896 года Сергей предпринимает активные действия. Сначала он пытался найти покровителей в лице какого-нибудь учреждения, но, получив отказ от общества акварелистов, а затем и от академии художеств, обратился к княгине Тенишевой, которая как раз занималась коллекционированием и предложила устроить выставку у себя в особняке.

Уже здесь Дягилев ведет себя очень активно, если он сталкивается с трудностями, он не отступает и все равно доводит дело до конца. Препятствия как будто только подзадоривают его, а не вызывают страх и желание отступить. Там, где его друзья лишь мечтали о великих свершениях и изменении общественного вкуса, Дягилев предпринимал реальные действия.

Действительно, энтузиазм Сережи не знал пределов, его активность была так высока, что в итоге отношение к его затее начинает меняться. Императорская академия художеств выразила готовность содействовать устройству выставки: вице-президент Императорской академии граф И. И. Толстой поддержал идею молодого человека, которого считал способным справиться с подобной задачей. По его распоряжению Дягилеву были выданы рекомендательные письма и удостоверение. Более того, академия позволила ему отправлять в ее адрес акварели, которые будут на выставке. В благодарность доход от выставки (около 500 рублей) был пожертвован в пользу учеников Высшего художественного училища при академии, которым требовалась финансовая поддержка. Практика благотворительных сборов была довольно распространена, так как это помогало снизить затраты на таможенные пошлины при ввозе картин из-за границы.

СОЛЯНОЙ ПЕРЕУЛОК, 15. АКАДЕМИЯ ШТИГЛИЦА

Поскольку Дягилев планировал проведение выставки в доме княгини Тенишевой на Английской набережной, для экспозиции было отобрано более двухсот работ, которые вполне могли бы разместиться в гостиных ее особняка. Однако все получилось еще лучше: за пару недель до открытия Дягилев нашел другое, более просторное место в Музее училища технического рисования барона А. Л. Штиглица. Извинившись перед Тенишевой за неудобства и поблагодарив ее за оказанное содействие и всяческое участие, Дягилев занялся подготовкой к открытию.

В итоге, мероприятие удалось устроить в одном из самых лучших выставочных залов Петербурга, ведь музей открылся буквально за несколько месяцев до описываемых событий: 30 апреля 1896 года. Центральное училище технического рисования барона А. Л. Штиглица было основано в 1879 году и тогда же началось строительство учебного корпуса. Спустя два года было решено открыть и музей, который, естественно, потребовал отдельного здания. Руководил строительством профессор архитектуры и первый директор училища, Максимилиан Месмахер, такой же целеустремленный энтузиаст, как и Дягилев. Пока строился музея, Месмахер ежедневно присутствовал на стройке: давал указания рабочим, часами разговаривал со своими учениками, которые расписывали потолки или работали над мозаикой, проверял, как идут дела в мастерских. Работа училища при этом тоже продолжалась и требовала от директора максимального внимания, спал он всего лишь четыре часа в сутки.