Пятый шаг

В ту ночь Ханна снова оказалась в часовне. Третий шаг – и в руке что-то появилось: тяжёлый, холодный предмет. Это был старинный медальон из потемневшего серебра, покрытый тонкой гравировкой. В центре – рельефный рисунок замка, а по краям два щита: один с изображением белого орла, другой – со всадником. По окружности шла латинская надпись: Unio Kreva – Anno Domini 1385.

Ханна повертела его в пальцах, запоминая каждый завиток гравировки. Она невольно отметила пропорции, игру света, чёткость линий – глаз привык замечать такие детали…

Наутро, ещё до завтрака, Ханна уже сидела за столом, выводя на бумаге точную копию украшения. Карандаш скользил уверенно – годы работы дизайнером не прошли даром.

К полудню женщина стояла у тяжёлых дверей Археологического музея.

– Мне нужен специалист по средневековым артефактам. Моя фамилия Вишневская. Ресепшионистка подняла брови:

– Вы… жена Ярослава Вишневского?

Через несколько минут Ханна зашла в кабинет. За столом сидел мужчина средних лет с короткой седой бородой. Он указал на стул напротив.

– Анджей Левандовский, историк-археолог. Чем могу помочь?

Ханна протянула рисунок мужчине.

– Меня интересует история этого кулона. Не могли бы вы рассказать о нем подробнее?

Левандовский взял листок и склонился над ним, вглядываясь в детали. Его брови медленно поползли вверх.

– Любопытно…, – пробормотал он, водя пальцем по линиям. – Стиль исполнения соответствует указанной дате. Вот гербы: польский орёл и литовская Погоня. Такие вещи заказывали для знати или дипломатов.

Он повернул рисунок к свету.

– Надпись здесь: Unio Kreva – Anno Domini 1385. Прямая отсылка к Кревской унии.

Он замолчал на секунду, склонился ближе.

– А вот это… – палец замер у самого края, – языческий знак. Едва различим, но точно он.

Он покачал головой.

– Странно видеть такое на официальном артефакте того времени. Литва уже начала принимать католичество. Формально – с того самого года.

Историк откинулся на спинку стула.

– Возможно, реликвия принадлежала кому-то из противников унии. В те времена существовали тайные общества, сопротивляющиеся католицизации.

Ханна неосознанно сжала ремешок сумки:

– Где я могу найти больше информации?

– Думаю надо попробовать в архивах Кракова или Вильнюса. Там хранятся документы о знатных семьях того периода. – Он вернул ей рисунок. – Вам интересна сама Кревская уния? У нас есть материалы по этой теме.

Посетительница кивнула.

Когда Анжей принёс старинный альбом с зарисовками, Ханна замерла. На пожелтевшей странице был изображён знакомый замок – те же башни, те же стены…

– Крево? – вырвалось у неё.

– Да, именно там подписывали документы. – Левандовский изучающе посмотрел на неё. – Вы уже видели это место?

Ханна опустила глаза.

– Нет. Простите… мне нужно выйти на воздух, – пробормотала она, поспешно отступая к выходу. – Спасибо за консультацию.

На улице Ханна сделала несколько глубоких вдохов, пока дыхание не выравнялось. Всю дорогу женщина прижимала к себе сумку с драгоценным рисунком.

В следующие дни Ханна рассылала письма по всем возможным адресам, но больше всего надеялась на Вильнюс. В архивах хранились древние документы Великого княжества Литовского – если разгадка и была где-то, то там. Она по десять раз в день проверяла почту. Безрезультатно.

Краков ответил первым: вежливо, сухо – в каталогах ничего похожего. А Вильнюс молчал.

Однажды вечером, когда семья собралась за ужином, Пётрык заметил:

– Мама, ты совсем не ешь.

Ярослав оторвал взгляд от тарелки. И тут Ханна, не в силах больше сдерживаться, выпалила:

– Мне нужно в Беларусь. В Крево.

Ярослав удивлённо смотрел на жену. Шрам на его виске – напоминание о недавней аварии – был едва заметен в свете лампы.

– Прости, мне показалось, или ты сказала… – он сделал паузу, – в Беларусь?

– К тому замку, – голос её стал тише. – Эти сны… я больше не могу.

В кухне повисло гнетущее молчание. Ярослав отодвинул тарелку, явно взвешивая слова.

– Ты ведь понимаешь, как это выглядит? Одна, в другой стране, без языка, без поддержки…

–Если я ничего не буду делать, я попаду в психушку – с отчаяньем в голосе сказала Ханна, – обещаю часто тебе звонить… Ты же знаешь, если я не поеду – я сломаюсь. Просто развалюсь.

Он открыл рот, и хотел возразить, но замер. Плечи чуть опустились, и он тихо кивнул.

– Пётрык, поедешь к бабушке с дедушкой? – мягко спросил он сына.

– Да, – радостно кивнул мальчик, – побегу собирать рюкзак.

– Вот и хорошо, – сказал Ярослав, а затем, повернувшись к Ханне, добавил: – Три дня. Не больше. И звони часто. Обязательно.

Ханна кивнула. Они просто обнялись – так, как это умеют только те, кто вместе не первый год.

Союз изменников

На следующее утро Ярослав проводил Ханну и Пётрыка. Жена собиралась по дороге отвезти сына к родителям Ярослава.

У калитки царила привычная придорожная суета: чемоданы летели в багажник, звучали последние напутствия, объятия сменялись короткими поцелуями. Лицо Пётрыка светилось – он с нетерпением ждал приключений у дедушки и бабушки.

– Созвонимся ближе к вечеру, – Ярослав крепко сжал руку Ханны. Его взгляд был серьёзным, но тёплым.

– Обязательно, – улыбнулась она и легко коснулась его щеки. – Береги себя. И не вздумай лезть на рожон в Сейме.

– Обещаю быть шёлковым, – попытался пошутить он, но в глазах у него читалась усталость.

Ярослав нагнулся к сыну, обнял его крепко:

– Слушайся бабушку и дедушку, генерал. И не слишком мучай их солдатиками.

– Обещаю! – звонко откликнулся Пётрык.

Машина тронулась и вскоре скрылась за поворотом, унося с собой два самых дорогих сердца. Ярослав постоял ещё немного, чувствуя, как внутри разливается внезапная пустота. Потом глубоко вдохнул и направился к своей машине.

Впереди – Сейм.

Ярослав пролистал короткие сообщения в фейсбуке. Новости не радовали: язвительные заголовки, перекрученные цитаты, расползающиеся слухи. День предстоял тяжёлый. Но ясно было одно: кто-то целенаправленно дискредитирует его и проект закона. Делает это умело, с чёткой, выстроенной кампанией. Не в одиночку.

Он уже знал, с кем свяжется первым – Макс, старый друг, глава охранного агентства. Если кто и способен выследить тех, кто дёргает за ниточки, то именно он.

Но пока – держаться. Смотреть. Слушать. И сделать первый ход – прямо здесь, в самом центре политической машины.

Атмосфера в здании изменилась. Если раньше коллеги встречали его с улыбками, кивками, короткими фразами, то теперь на каждом шагу – волна сдержанности и отчуждения. Особенно со стороны консервативного крыла: взгляды отводят, разговоры становятся более оживлёнными, как только он приближается. Напряжение висело в воздухе.

Ярослав заметил Марека Гурского, идущего по коридору в сопровождении двух молодых депутатов. Не теряя времени, он встал у него на пути.

– Марек, – голос прозвучал чуть громче, чем хотелось. – Что происходит? Пока я был в больнице, всё успело перекувырнуться? Объясни.

Гурский замедлил шаг, взглянул на него внимательно. Его взгляд на секунду задержался у виска – там, где ещё оставался след ушиба.

– Ярослав, – сказал он ровно, почти мягко. – Рад, что ты на ногах. Но удивлён, что ты ничего не знаешь. Вокруг – шумиха. Законопроект обсуждают все, кому не лень: в кулуарах, на проповедях, в комментариях под мемами. Одни говорят – слишком радикально. Другие – что прогибаешься. Все спорят. Все нервничают.

Он сделал паузу.

– Ты умеешь держать удар, это я знаю. Просто… будь внимателен. – Он слегка наклонился вперёд, понизив голос. – Если захочешь поговорить – не здесь, не сейчас – дай знать. Всегда найду время.

Он шагнул в сторону, спокойно, без демонстрации, и пошёл дальше. Его спутники двинулись за ним, не оглядываясь.

Ярослав остался стоять в пустеющем коридоре. Лицо – спокойное.

Гурский о чём-то умалчивает. Идёт тайная игра. Пора звонить Максу.

Позже, в уютном, но полупустом кафе неподалёку от Сейма, Марек Гурский опустился в кресло напротив Тадеуша Вилька. Лидер аграриев выглядел усталым: костюм слегка помят, взгляд потухший, кофе в чашке остыл.

– Ну? – Гурский не стал церемониться. – Вишневский уперся?

Вильк кивнул, не поднимая глаз:

– Категорически. Не подпишет пакет с нынешними поправками. Седьмую называет коррупционной лазейкой. Без его визы проект в Сейм не выйдет. Блокирует всё.

– Его слабость – принципиальность, – констатировал Гурский. – Используем это.

Он наклонился вперед, голос стал тише, деловитее:

– Твой авторитет в партии еще кое-что значит. Сделай шаг. На голосовании по его закону о союзах – отпусти фракцию. Пусть голосуют как хотят. Закон провалится. Я выставлю Вишневского неспособным провести свой же проект. Заодно скомпрометируем Новака за слабость. Повод для перевыборов руководства будет железный.

Вильк помедлил:

– Моя выгода?

– Станешь первым замом, когда возглавлю партию. Полная поддержка твоих инициатив. Идет?

Вильк посмотрел в окно, потом кивнул:

– Ладно. Взамен – твоя помощь сейчас. Министр сельского хозяйства – твой человек. У него на подписи ведомственный законопроект. – Вильк достал из портфеля плотную папку. – Мои поправки. Критически важные. Передай ему лично. Без упоминаний моего комитета. И Вишневского.

– Конечно, Тадеуш. Франк получит их сегодня. – Он взял папку, легко, без колебаний, как будто знал, что в ней – и куда она направляется.

Гурский вышел из кафе и тут же набрал номер:

– Франк? Марек. Срочная встреча. Материал по поправкам готов. Вишневский блокирует наш пакет, но обойдемся без него. Работаем по схеме. Жду подтверждения.

Следующий звонок был краток:

– Ян? Гурский. Папка будет у Франка сегодня. Политический расклад меняется. Надеюсь, я могу рассчитывать на твою… весомую поддержку, когда дело дойдет до голосования по смене руководства?

В просторном кабинете Богдана Ковальского царила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием сигары. Хозяин отхлебнул арманьяк. Напротив, откинувшись в кресле, сидел Ян Зелиньский, лицо – маска спокойствия.

– Вишневский нейтрализован, – констатировал Ковальский. – Его принципы ему дороже карьеры. Кампания работает: лояльные СМИ давят, консервативное крыло партии активизировалось. Общественное мнение качнулось в нашу пользу.

Ян поставил бокал:

– Его позиции подорваны. Но ждать естественного краха – неэффективно. Ускорю процесс. – Холодные серые глаза метнули стальной блеск. – Помнишь скандал с госзакупками медоборудования? Тот, где Ярослав меня прикрыл? Пора пересмотреть те события. С новыми акцентами. И новыми… показаниями. Найдутся люди, готовые говорить.

Ковальский усмехнулся. Мужчины переглянулись – без лишних слов план был принят. Голоса слились в тихий, деловой шепот, выстраивая финальную ловушку.

Руины замка

Тем временем, в своем почти пустом кабинете в Сейме, Ярослав листал свежий номер оппозиционной газеты. Его лицо на первой полосе было искажено язвительным коллажем. Он уже поговорил с Максом – кратко изложил ситуацию, упомянул аварию, попросил проверить машину. Теперь ждал его доклада. Чтобы отвлечься, набрал Ханну.

– Привет, дорогая, – сказал он, стараясь придать голосу ровные, спокойные нотки. – Как там? Доехала?

– Все еще в этой бесконечной очереди на границе, – ответил усталый голос Ханны. Фоном гудели моторы, слышались чьи-то нетерпеливые крики. – Пятый час почти топчусь. Устала ужасно. До шлагбаума – рукой подать, но колонна мертвая.

– А Пётрык? Как он?

– Всё отлично! – в голосе Ханны сразу потеплело. – Бабушка с дедушкой просто счастливы. Грандиозные планы на все дни: и музей динозавров, и парк с каруселями, и ферма какая-то… Сын ждёт с нетерпением.

– Ну и славно, – Ярослав вложил в голос облегчение, которого не чувствовал. – Ладно, не буду мешать. Люблю. Осторожнее за рулем потом.

– И я тебя. Пока. – Связь оборвалась.

Ханна убрала телефон в карман, чувствуя, как от долгой неподвижности ноет спина. Она потянулась, поймала свое отражение в зеркале заднего вида – усталое, с тенью тревоги под глазами. Поправила прядь волос. И внезапно ее взгляд зацепился за движение возле машины.

– Добрый день, пани, – незнакомец наклонился к открытому окну, и Ханна уловила лёгкий запах табака и ментола. – Не подвезёте попутчика? Срочно нужно в Беларусь – жена рожает. Оплачу бензин вперёд.

Его польский был безупречным, лишь мягкий акцент выдавал в нём местного. Ханна окинула незнакомца оценивающим взглядом: никакого багажа, только небольшая сумка. Когда он достал пачку злотых, она сдалась:

– Ладно, садитесь.

– Павел, – представился он, устроившись на пассажирском сиденье.

– Ханна.

– В первый раз едете? – поинтересовался попутчик.

– Да, – кивнула она. – Еду в Крево. А вы так хорошо говорите по-польски…

– У нас тут всё приграничье двуязычное, – улыбнулся он. – Я вам покажу дорогу. Остановитесь у того знака, скоро въедем на территорию Беларуси.

На пункте контроля таможенник весело окликнул:

– А, Лисичкин! Опять в польской машине. Что на этот раз везёшь?

– Да что я, ничего не везу… Жена рожает – вот и спешу домой, – спокойно добавил Павел, легко переключаясь на русский.

– Знаем твои сказки! То жена рожает, то брат ногу сломал… Ладно, машину на досмотр.

– Машина не моя, – пожал плечами Павел. – Попросил панну подвезти.

– Тем более на досмотр, – отрезал таможенник.

Три часа мучительной проверки. Когда их наконец выпустили, солнце уже клонилось к горизонту.

– Простите, я не думал, что так получится, – искренне извинился Павел, когда они снова выехали на трассу. – Не хотел доставить вам неприятности. У вас есть где остановиться на ночь?

– Планировала снять гостиницу недалеко от Крево, – устало ответила Ханна.

– У меня сестра в тех краях живёт. Ядвига – местный библиотекарь, настоящий знаток истории. Особенно замков да старинных родов – она про всякие тайны знает, о которых в официальных источниках и не прочитаешь, – мужчина хитро прищурился. – Хотите я ей позвоню. Уверен, Ядвига вас с радостью приютит. И вам удобнее будет, и дешевле, чем гостиница.

Его слова звучали так убедительно, что Ханна снова согласилась. Павел быстро созвонился с сестрой, добавил адрес в навигатор:

– Через полтора часа будете у неё. А меня высадите вон на том повороте. Спасибо большое, и ещё раз простите за неудобства.

Ядвига встретила Ханну на пороге деревянного дома. Её польский действительно был хорош:

– Проходите, дорогая! Я как раз закончила готовить ужин. – Она приняла у Ханны куртку, указала на тёплую, просторную комнату. – Вам наверняка хочется отдохнуть после такой дороги.

Бигос пахнул детством – капустой, копчёностями и тем особым теплом, которое бывало только у бабушки в Подляшье. Ханна уснула сразу. В следующую секунду – каменная кладка под ногами, ворота замка перед глазами. Со всех сторон подъезжали всадники в сверкающих доспехах. Их лошади были украшены тяжёлой, дорогой сбруей. Рядом с Ханной стоял статный мужчина в кафтане. Он привычно коснулся её плеча.

– Люба моя, проверь, всё ли готово к трапезе. Видишь, сколько знатных гостей пожаловало?

– Конечно, Всеслав, – ответила она чужим голосом.

Ханна вошла в помещение. Внутренние коридоры были до боли знакомы. Поворот налево… Часовня… Сильная боль…

– А-а-а! – Ханна вскочила на кровати, хватая ртом воздух.

Дверь распахнулась. На пороге появилась Ядвига с горящей свечой.

– Дурной сон? – в её голосе прозвучало не столько удивление, сколько… понимание. – Завтра отведу вас к местной знахарке. Она знает, как с этим справиться.

– Нет! – Ханна мотнула головой. – Отведите меня лучше к крепости.

Утром на столе уже ждали блины с мачанкой. Ядвига налила молоко в глиняные кружки: