Пятый шаг

Сунна Самайн

Пятый шаг

Иногда, чтобы выйти на свет, нужно пройти сквозь чью-то тень.

Сны и знаки

Ханна резко открыла глаза, хватая ртом воздух. Сердце бешено колотилось, мягкий утренний свет и пение птиц за окном казались чужими, словно проникшими из другой, нормальной жизни.

Снова и снова ей снилась одна и та же часовня старинного замка: тусклый свет факелов, чей-то тихий шёпот за спиной и пять шагов. На последнем – неизменно резкий удар в спину, боль, падение на холодный каменный пол. Она захлёбывалась собственной кровью и просыпалась, так и не увидев лица убийцы.

Ханна устало потёрла лицо руками. Ни бесконечные приёмы у психиатров, ни успокоительные лекарства, ни медитации не могли избавить её от этих видений. Подойдя к зеркалу, она встретила взгляд усталой женщины лет тридцати, с растрёпанными русыми волосами и синяками под глазами. Ханна почти не узнавала себя.

Из соседней комнаты донеслись бодрые крики и смех. Там уже вовсю шла война игрушечных солдат. Пятилетний Пётрык командовал своими «войсками», спорил с ними и метко швырял подушки во «врага». Днём он был маленьким генералом, а вечером – тихим, ласковым мальчишкой с тёплыми ладошками, доверчиво шепчущим: «Спокойной ночи, мамочка».

С кухни уже тянуло свежесваренным кофе – муж, как всегда, поднялся первым. Ярослав и дома держался так же строго и уверенно, как на трибуне Сейма: сдержанный, точный, словно каждое его слово записывалось в протокол.

Ханна на мгновение переключила внимание на семейное фото на прикроватной тумбочке: они втроём, улыбающиеся, на фоне осеннего парка. Со стороны всё казалось безупречным: надёжный муж, счастливый ребёнок, уютный район Варшавы. Только ночи разрушали эту иллюзию. С каждым годом кошмары не давали покоя – словно кто-то невидимый настойчиво пытался напомнить о себе. А потом, среди самого обыкновенного дня, будто в ответ на этот зов, случилось нечто странное.

Возвращаясь домой из магазина, Ханна вдруг ощутила, что за ней кто-то наблюдает. Обернувшись, она заметила посреди толпы старика, застывшего в нелепой позе. Его поношенный костюм выглядел так, будто его забыли в прошлом веке и случайно достали сейчас.

Ханна хотела отвернуться и уйти, но незнакомец неожиданно преградил ей путь. Его сухие, морщинистые пальцы с неожиданной силой сомкнулись на её запястье. От старика пахло плесенью и сыростью. Он приблизился вплотную, и Ханна ясно поняла: перед ней не безумец. В лице старика проступало нечто куда более страшное – холодное осознание и пугающая ясность мысли.

– Оглянись назад, – прошептал мужчина надтреснутым голосом. – там твоя смерть. Там, где всё крутится по кругу и спираль сжимается до точки. Где уже было – и будет снова.

Ханна выдернула руку. Старик отступил на шаг и, уже отвернувшись, бросил через плечо:

– Найди Ванду. Она тебе скажет то, чего не могу я.

Незнакомец растворился в толпе так же быстро, как и появился.

«Он просто не в себе», – повторяла про себя Ханна, но голос старика не исчезал из её головы…

«Он просто не в себе», – повторяла про себя Ханна, но слова старика о смерти и спирали продолжали звучать в голове, как эхо в пустой часовне – навязчивое и леденящее. Чтобы отвлечься, она машинально нащупала в кармане телефон и набрала номер мужа. Ответ не прозвучал сразу – короткие гудки, затем знакомый, но усталый голос:

– Да, дорогая? – В трубке слышалось приглушённое эхо зала, голоса на заднем плане.

– Любимый, ты приедешь сегодня на обед?

– Ох, нет… – Ярослав вздохнул. – У меня сложный день. После Сейма – закрытое партийное собрание. Новак решил провести его сегодня. Какие-то срочные вопросы… Прости. Весь день как на раскалённой сковороде.

Ханна уловила знакомую напряжённость в его голосе – ту самую, что появлялась, когда он балансировал на политическом канате. Сегодня Ярослав делал ключевой доклад по своему законопроекту о партнёрских союзах. Он пытался нащупать хрупкий компромисс между консервативным крылом, для которого любые новые права были предательством традиций, и прогрессивными депутатами, обвинявшими его в трусости и полумерах. Закон был осторожным, как шаг по тонкому льду: предусматривал право на наследование, возможность принятия медицинских решений, но избегал слова «брак» и обходил стороной болезненную тему усыновления. Эта умеренность только подливала масла в огонь – обе стороны были недовольны.

– Ничего. Хорошего тебе дня, – сказала она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. Тень от кошмара и странная встреча сжимали сердце, но сейчас ей нужно было быть опорой.

– Люблю вас, – ответил Ярослав, и связь оборвалась.

«Это может продолжаться вечно», – пронеслось в голове у Ханны. Когда-то он сказал это о политике. Но сейчас эти слова звучали как дурное предчувствие, переплетаясь с голосом старика.

Поправка №7

После заседания в Сейме, едва успев перехватить сэндвич в буфете, Ярослав направился в зал для закрытых партийных собраний. Воздух здесь всегда был густым от кофе, дорогого парфюма и невысказанных амбиций. У дверей его перехватил лидер партии – Анджей Новак. Солидный, с безупречной сединой у висков и вечно поджатыми тонкими губами, он излучал спокойствие человека, привыкшего держать нити управления. Его рукопожатие было крепким, но быстрым.

– Ярослав, – кивнул Новак, бегло оглядев зал через открытую дверь. – Настроение… напряженное. Будь готов. – Они были старыми приятелями, понимали друг друга с полуслова, но Ярослав давно чувствовал, что для Анджея рейтинги и имидж партии зачастую значили куда больше, чем декларируемые идеалы. Споры между ними случались все чаще.

В зале уже гудели голоса. Первым, едва Ярослав переступил порог, слово взял Марек Гурский – харизматичный политик с резкими чертами лица и пронзительным взглядом. Его поддерживали сельские округа и консервативные структуры, близкие к костёлу. Гурский говорил громко, жестикулируя, обращаясь не столько к президиуму, сколько к своим сторонникам в зале.

– Вишневский! – бросил он, словно вызов. – Твой проект – чистый популизм! Ты размываешь священные устои семьи, открываешь ящик Пандоры! Это предательство наших базовых ценностей! Шаг к той самой пропаганде, против которой мы всегда боролись!

Ряды его сторонников ответили гулом одобрения и редкими выкриками: «Верно!», «Позор!».

– Порядок! – Новак стукнул председательским молоточком по столу, но без особой силы. Его взгляд скользнул по Ярославу. – Коллеги, у нас на повестке дня не проект Вишневского, а предложенные поправки к законопроекту о развитии и модернизации сельского хозяйства на текущий период. Пожалуйста, Тадеуш Вильк, ваш доклад.

Поднялся Вильк – плотный, коренастый мужчина в тёмном пиджаке, с лицом практика, далёкого от высоких материй. Он начал монотонно, словно бухгалтер, зачитывая поправки: цифры субсидий, нормы удобрений, льготы на технику. Голос его был глуховатым, лишённым эмоций, лишь изредка он подчёркивал фразы вроде «поддержка настоящего польского села» или «защита отечественного производителя». Его слушали с показным вниманием, но глаза многих блуждали.

– …и, наконец, поправка номер семь, – Вильк откашлялся. – Речь о целевой налоговой льготе для сельхозпредприятий, внедряющих передовые технологии замкнутого цикла. На пилотный период в три года. – Он бегло зачитал его, не называя конкретных цифр.

– Ну что, коллеги? – Новак обвёл зал оценивающим взглядом, когда Вильк сел. – Есть вопросы? Замечания?

– Конструктивные предложения…

– Своевременные меры…

– Важный акцент на инновации…

Раздавались осторожные, нейтральные реплики. Гурский мрачно молчал, уткнувшись в телефон.

Ярослав нахмурился. Что-то в поправке №7 показалось ему… слишком конкретным в своей расплывчатости. Он поднял руку.

– Анджей, коллеги. Поправки объёмные. Я должен изучить их, особенно седьмую, подробнее, сверить с финансовыми выкладками. Прокомментирую письменно завтра утром. Сегодня голосовать не готов.

Лёгкий шорох пробежал по залу. Новак едва заметно сжал губы, но кивнул:

– Принято к сведению. Продолжим по повестке.

После заседания, когда зал начал пустеть, Ярослав подошёл к Новаку, который аккуратно складывал бумаги в кожаную папку.

– Анджей, – произнёс он негромко, но с нажимом. – Что это за «пилотный проект» в поправке семь? Кто именно под него подпадает? Уж очень он точно ложится на специфику “Золотого Колоса”. Я что-то не знаю?

Новак вздохнул, поправляя галстук, как будто это помогло бы ему лучше подобрать слова.

– “Золотой Колос” – просто один из крупнейших агропроизводителей в регионе, – начал он с деланной нейтральностью. – Модернизированный, влиятельный. Мы не можем игнорировать его интересы. Особенно сейчас.

Он на мгновение замолчал, затем добавил:

– Скажем так… участие в проекте открыто. Просто некоторые предприятия соответствуют критериям чуть лучше других. Это не схема, Ярослав. Это компромисс. Стратегический. Поддержка таких игроков… важна. Не только для бюджета, но и для устойчивости всей коалиции. И – честно – без неё твой законопроект тоже может не пройти. Мы должны думать о балансе.

Ярослав смотрел на него внимательно.

– Баланс – это одно. Но если поправка проталкивается ради интересов конкретной фирмы, пусть и завуалированно, это уже не политика. Это – протекция. И я не собираюсь это поддерживать, пока не получу ясности, кто стоит за этим “проектом” и для чего.

Он сделал паузу.

– Ты меня знаешь, Анджей. Если скверно пахнет – я не буду делать вид, что ничего не чувствую.

И, не дожидаясь ответа, развернулся и вышел из зала.

Новак провожал его взглядом, лицо оставалось спокойным, но пальцы уже нервно постукивали по стеклу смартфона. Через несколько секунд он нажал кнопку вызова.

– Богдан. Вишневский не соглашается. Унюхал «Колос». Я не знаю, как его склонить, он упёрся.

– Это твои проблемы, Анджей, – ответил холодный, низкий голос в трубке, лишённый интонаций. – Не можешь справиться с членами своей партии – за что я тебе плачу? Придумай что-нибудь. Или я найду того, кто сможет.

Связь оборвалась. Новак сжал телефон так, что костяшки пальцев побелели.

Спираль

В просторном кабинете загородной резиденции Богдан Ковальский отложил телефон. Он сидел в глубоком кожаном кресле – массивный мужчина лет пятидесяти пяти, с мощной шеей и тяжёлым подбородком. На нем был безупречно сшитый твидовый жилет поверх шёлковой рубашки. В руке он держал бокал с темным виски, на столе рядом дымилась сигара в пепельнице из черного мрамора.

Напротив него, в таком же кресле, непринуждённо развалился Ян Зелиньский. Мужчина лет сорока, с острым, словно выточенным лицом, холодными серыми глазами и едва уловимой, постоянной полуулыбкой на тонких губах. Его элегантный костюм сидел безукоризненно, а манера держаться сочетала показную расслабленность с внутренней пружиной. Он наблюдал за Ковальским, попивая коньяк.

– Новак? – спросил Ян, уже зная ответ. Его голос был мягким, бархатистым.

– Вишневский не сдаётся. Упёртый баран, – процедил Ковальский, отхлёбывая виски. Лицо его покраснело от досады.

– Этого и следовало ожидать, Анджей, – усмехнулся Ян. Его взгляд скользнул по тяжёлой золотой печатке на пальце Ковальского. Узор на ней был сложным, завораживающим – спираль, уходящая в тёмную точку в центре камня. – Идеалисты редко гнутся. Их обычно… ломают.

Ковальский хмыкнул, поставив бокал. Его толстый палец с печаткой лёг на полированную столешницу.

– Тогда, – сказал он с ледяной решимостью, глядя прямо на Зелиньского, – будем действовать по-другому. По-нашему. Готовь почву.

Спираль на печатке словно дрогнула в отблеске лампы.

Ванда

Ярослав пришёл домой поздно. Родные уже спали. Он заглянул в комнату сына, поправил одеяло, потом тихо прошёл в спальню. Ханна лежала, отвернувшись к стене. Он лёг рядом и почти сразу уснул.

Ночь принесла Ханне возвращение старого видения.

Теперь она снова стояла перед массивным зданием. Босыми ногами шагала по холодному каменному полу, повторяя маршрут, знакомый до боли: пятнадцать шагов прямо, затем налево, восемь шагов до деревянной двери. Рука, будто чужая, коснулась гладкой поверхности. Створка скрипнула, отворилась. За ней – зал с фресками, мерцающими в тусклом свете факелов. Ханна вошла, считая шаги: один… На пятом – удар в спину, острый и неизбежный.

– Ванда! – закричала она, просыпаясь в холодном поту.

– Опять эти ужасы? – Ярослав приподнялся на локте. Голос его был хриплым, тревожным.

Ханна отвернулась. Первые лучи солнца робко пробивались сквозь плотные шторы. Муж нежно коснулся её плеча:

– Может найдём другого специалиста?

Ханна помотала головой и вышла из спальни. Через мгновение на кухне зашипела кофемашина. Ярослав последовал за ней, громко вздохнув.

– Я уже была у лучших врачей, – сказала Ханна, механически расставляя чашки на столе. Потом повернулась к нему и спросила ровным голосом: – А у тебя что? Снова заседание до ночи?

Муж устало провёл рукой по лицу:

– Бардак полный. Законопроект о браках расколол всех. Одни требуют голосования хоть завтра, другие уже шантажируют выходом из коалиции.

– А ты на чьей стороне? – Ханна пристально посмотрела ему в глаза.

– Я… посередине, —муж отвёл глаза. – Но давление растёт.

Пауза. Ярослав поднял чашку и сделал глоток.

– Не понимаю, кто это раскручивает. Что бы ни предложил – половина взбесится.

Ярослав подвинул сахарницу, как фигуру на шахматной доске.

– А впереди ещё выборы…

Жена ничего не сказала. Она знала: если Ярослав не смотрит в глаза – всё серьёзнее, чем он говорит.

Они молча допили кофе, и каждый закружился в своих обычных делах.

Ханна отвела Пётрыка в детский сад. Мальчик, весело размахивая новой игрушкой, побежал к друзьям. Теперь у неё было несколько часов свободного времени, которые она могла посвятить себе.

Было свежо после ночного дождя. Ханна неспешно шла по знакомым улицам, размышляя о своей жизни. Недавно она была перспективным дизайнером. Ее платья отмечали на модных показах, а клиенты записывались в очередь. Но с рождением сына пришлось оставить карьеру. Пётрык часто болел, а Ярослав с головой ушёл в политику.

Ханна шагала по знакомому маршруту – и вдруг заметила вывеску, на которую раньше не обращала внимание. Рядом с дверью висела выцветшая деревянная табличка: “Ванда”. Ханна замедлила шаг. Было в этой двери что-то неправильное – и оттого притягательное…

Ханна потянула за ручку и вошла. Это был небольшой кабинет. В центре – письменный стол, за которым сидела женщина. Напротив – кожаное кресло.

– Слушаю вас, – деловито произнесла хозяйка комнаты, взглянув поверх очков.

– Я… Просто увидела вывеску и решила зайти…

– Ах, это… Осталась от прежнего арендатора. Женщина занималась… чем-то странным. Говорят, оккультизмом. – Она усмехнулась, но не слишком весело. – Я собираюсь снять, да руки не доходят.

– Вы не знаете, как её найти? – спросила Ханна.

Хозяйка кабинета задумалась, затем достала из ящика стола старую визитку.

– Вот это её… А теперь, извините, у меня много работы.

По дороге домой Ханна засомневалась. Искать незнакомку по совету нелепого старика? Полный абсурд. Придя домой, она убрала визитку в ящик стола. Просто сны. Глупо искать в них смысл…

Тишину квартиры разорвал внезапный телефонный звонок. Ханна сняла трубку.

– Пани Вишневская? – голос как у диспетчера, читающего чужую судьбу, не выражал никаких эмоций.

– это я…

– Ваш муж – Ярослав Вишневский? ДТП. Похоже, отказали тормоза. Он в центральной городской больнице. Сейчас стабильно, но… – пауза повисла в трубке, как недосказанность, – лучше приехать как можно скорее.

Телефон выпал из рук Ханны. Дыхание перехватило так, словно она сама оказалась в искорёженном автомобиле…

Машина прыгала на выбоинах, как сердце у неё в груди. Ханна с силой сжала руль, повторяя в уме: «Живой. Только бы живой…»

Больничный коридор встретил её запахом антисептика и резким, безжалостным светом. За одной из дверей она увидела Ярослава – бледного, с перевязанной головой и плечом, но… живого. Ноги подогнулись, и Ханна схватилась за косяк двери.

– Ярэк… – вырвалось у неё хриплым, сдавленным шёпотом.

Муж поднял на неё усталые, запавшие глаза. Тень от перевязи на лбу казалась неестественно темной.

– Шуму много… – голос его был слабым, но он попытался улыбнуться. – А по факту – царапины. Врач будет наблюдать пару дней, а там выпишут.

Он говорил спокойно, но Ханна заметила, как дрогнул его подбородок, когда он попытался поднять здоровую руку, чтобы дотянуться до неё. В этот момент дверь палаты бесшумно приоткрылась.

В проёме возник Ян Зелиньский. Он был в безупречном, но не кричаще дорогом костюме цвета морской волны, с едва уловимой полуулыбкой на губах, которая смягчала обычно острые черты его лица. В руках он держал изящную плетёную корзинку, доверху наполненную яркими фруктами: апельсинами, хурмой, виноградом.

– Ох, старина, – произнёс Ян, его бархатистый голос звучал теплее обычного, с искренней ноткой облегчения. – Ну и напугал ты нас всех. Сердце едва не выскочило, когда услышал новости. – Он легко вошёл, поставил корзинку на тумбочку рядом с кроватью и его внимательный, чуть прищуренный взгляд мягко скользнул к Ханне.

– Ян, – представился он, делая небольшой, учтивый наклон головы. – Старый друг Ярэка, со студенческих времён. Пожалуй, самый старый из ныне здравствующих, – добавил он с лёгкой самоиронией.

– Ханна, жена, – Ярослав кивнул в её сторону, пытаясь подвинуться на кровати.

– Ян, очень приятно, – Ханна автоматически улыбнулась. У неё внутри что-то сжалось – слишком своевременно он появился. Его спокойная уверенность немного резанула на фоне ее собственного потрясения.

– Не буду вам мешать, – быстро сказала она, ловя на себе его проницательный взгляд. – Мне пора. Пётрыка нужно забирать из сада. – Она наклонилась к Ярославу, нежно коснулась его неповрежденного плеча. – Отдыхай. Я скоро вернусь. – Их объятие было быстрым, но крепким, в нем передалось все, что они не успели сказать. Ханна вышла, чувствуя на себе спокойный, оценивающий взгляд Зелиньского.

– Твоя жена… просто очаровательна, Ярэк, – произнес Ян, когда дверь закрылась. Он пододвинул к кровати пластиковый стул и сел, его движения были плавными, несуетливыми. – Настоящая красавица. И явно за тебя переживает. – Он взглянул на корзинку. – Фрукты принес. Думал цветы, но потом вспомнил, ты их не особо жалуешь.

– Спасибо, Ян, – Ярослав слабо махнул рукой. – Фрукты отлично. Ты очень внимателен, как всегда.

– Ну так что случилось? – спросил Ян, слегка наклонившись вперед, его выражение стало серьезным, заинтересованным. – Расскажи. В новостях только сухие факты: ДТП, водитель госпитализирован.

Ярослав вздохнул, закрыв глаза на секунду.

– Да просто ехал… по работе. Обычный маршрут. Подъезжал к перекрестку на Мицкевича – зелёный еще горел, но уже мигал. Хотел притормозить, подождать следующего… – Он замолчал, лицо напряглось при воспоминании. – И… ничего. Педаль провалилась в пол. Тормоза не сработали. Пронесся на красный… Мимо пролетел огромный самосвал. Буквально в сантиметрах. Еще секунда – и меня бы уже… – Он не договорил, лишь покачал головой. – Врезался в отбойник. Повезло невероятно.

Ян тихо присвистнул.

– Черт возьми… Повезло – это мягко сказано. Настоящее чудо. – Он помолчал, его пальцы бесшумно постукивали по ручке стула. – А как там в штабе? Угомонились после вчерашних страстей, или все еще шумят?

Ярослав хмыкнул без веселья.

– Шумят. Так быстро не успокоятся, ты же их знаешь. Им бы покритиковать все и вся, особенно когда кто-то слаб и не может ответить. Анджей звонил, спрашивал, как я. Дежурно.

– Ну, главное, что ты цел, – Ян встал, поправил пиджак. На лице снова появилась мягкая, дружеская улыбка. – Отдыхай, набирайся сил. Если что-то понадобится – помощь с документами, с Пётрыком, поговорить с врачами – просто скажи. Я рядом. – Он похлопал Ярослава по плечу. – Выздоравливай, старик. Ещё сыграем партию-другую.

С этими словами Ян развернулся и вышел, оставив после себя лишь лёгкий шлейф одеколона и спокойную тишину.

Ярослав лежал, глядя в потолок. Тревога, которую он старался подавить при жене и Яне, снова накатила волной. Он набрал её номер.

– Привет, это я.. – начал Ярослав, когда она ответила. – Ты уж прости, мы с тобой даже не поговорили нормально… Этот визит Яна…

– Я тут все думаю… – голос Ханны в трубке звучал приглушенно, напряженно. – Тормоза… Только сегодня ты говорил о давлении на тебя… и вот это происходит. Это слишком…

– Совпадение! – резко, почти грубо перебил он. Голос сорвался на хрип. – Обычная поломка, Ханна. Машина старая, износ. Не надо накручивать.

Его лицо в больничной полутьме стало жестким, каменным. Ярослав сжал телефон так, что пластик затрещал.

– Пожалуйста, не заводи эту тему. Если я начну везде видеть угрозу, в каждой поломке – заговор… я сойду с ума. Это как ходить по минному полю и ждать взрыва от каждого шага…

Он не договорил, резко положил трубку, не прощаясь. Ханна не видела, как судорожно сжались его кулаки, как побелели костяшки пальцев, как он зажмурился, будто мог стереть всё это одним усилием. Но если бы видела – поняла бы без слов: его это беспокоило куда сильнее, чем он хотел показать.

Квартира встретила Ханну глухой, напряжённой тишиной, усиленной после больничной суеты. Она сразу бросилась к ящику стола и стала лихорадочно копаться в нём, будто визитка Ванды могла испариться, если не найти её немедленно. Пальцы дрожали, перебирая бумаги.

Ханна застыла с телефоном в руке, глядя на найденную карточку. Гудки тянулись бесконечно, сливаясь с бешеным стуком сердца. Разум кричал, что это – безумие, бегство от реальности в мистические кошмары. Она уже собиралась положить трубку, когда в динамике раздался тихий щелчок…

– Я знала, что вы позвоните, – голос прозвучал так, будто говорившая стояла прямо за её спиной. – После того, как узнаете, что случилось с вашим мужем.

Ханна вздрогнула.

– Кто вы? Как вы…

– Завтра. Девять утра. «Аркадия».

Связь оборвалась прежде, чем она успела что-либо выяснить.

На следующее утро Ханна стояла у входа в торговый центр, то и дело посматривая на часы.

«Зачем я вообще на это согласилась?» – с досадой подумала она. В этот момент к ней подошла элегантная женщина.

– Ханна? – незнакомка улыбнулась так, будто знала её сто лет. – Пойдёмте, выпьем чего-нибудь.

Они устроились за столиком у окна. Кафе было почти пустым: приглушённые голоса, редкие посетители, аромат кофе. Ханна заказала капучино и сразу обхватила чашку ладонями – будто надеялась согреться.

Она нервничала. Ванда, напротив, казалась безмятежной: медленно размешивала сахар в эспрессо, наблюдая за собеседницей с лёгкой, почти насмешливой улыбкой.

– Я представляла тебя иначе. Решительнее, что ли… Но это неважно. Духи привели тебя ко мне, – Ванда прищурилась. – Тот, кто приходит по ночам, хочет поговорить. Ты его слышишь?

Ханну передёрнуло, словно в комнате резко похолодало.

– Кого «его»? Это просто кошмары…

– Пять лет одно и то же? – Ванда чуть приподняла бровь. – Замок? Кинжал? Спина?

Ханна вздрогнула. Эти подробности она никому не рассказывала.

– Что вы от меня хотите? – прошептала она.

Ванда подалась вперёд.

– Не я. Дух. Ему нужна помощь. Иначе… – она сделала паузу, – иначе могут пострадать ваш муж и сын.

Ханна вскочила, опрокинув стул:

– Откуда вы про них знаете? Вы следите за мной?!

– Тени многое рассказывают, – спокойно ответила Ванда. Она достала из сумки небольшой холщовый мешочек. – Травяной сбор. Заваривайте на ночь. Поможет расслабиться и запомнить детали. Если решите вернуться в сон – выпейте чай.

Ванда встала.

– А мне пора.

Собеседница исчезла. Ханна продолжала смотреть на стул – словно там должен был появиться кто-то ещё. Мешочек лежал рядом. Она вздохнула и убрала его в сумку.

Вечером Ханна стояла на кухне, теребя небольшой пакетик. Сквозь плотную материю уже пробивался горьковатый аромат с нотками чего-то забытого c детства. Она колебалась. Это выглядело странно – заваривать сбор, подаренный женщиной, уверенной, что общается с духами. Разум протестовал: слишком нелепо, слишком неправдоподобно. Но Ванда знала слишком много, а её слова о том, что могут пострадать близкие Ханны, пугали. Женщина вздохнула, вскипятила воду и осторожно засыпала щепотку травы в чашку. Когда кипяток коснулся листьев, воздух наполнился неожиданно сладким запахом. Ханна прикрыла глаза и глубоко вдохнула. Вкус чая оказался мягким, древесным, с лёгкой горечью в послевкусии – совсем не таким пугающим, как она ожидала.