В долине бабочек

Именно в этот момент в нашей жизни появились астрологи, шаманы, экстрасенсы, тарологи, энерготерапевты, другие сомнительного рода занятий люди. Тогда-то мы и потеряли нашу Маргариту, я – как мать, отец – как жену. Потому что далее все, что я ни делала, было «типичным Водолеем», в отце как «в Стрельце» она вообще разочаровалась. Сильнее всего ее увлекала нумерология. Мать была не сильна в математике, но эту «науку» усвоила быстро. Всех своих знакомых и родственников она пересчитала на предмет совместимости с ней и, основываясь на полученных знаниях, начала зачистку круга общения. Формула для подсчетов была очень простая: следовало все цифры в дате рождения складывать до тех пор, пока не получалось простое число. Например, папа родился 1 декабря 1965 года, складываем 1+1+2+1+9+6+5=25, получившийся результат тоже суммируем, и получается, отец был «семеркой». «От таких, как он, всегда надо ждать подвоха, – говорила мать, – предадут не моргнув глазом». Но главная несовместимость было у матери с дочерью, то есть со мной. Мы, с ее слов, не совпадали ни по знаку зодиака, ни по году рождения. Мне кажется, она бы с радостью отдала меня бабке, но шаманка Роза сказала, что я – это урок для матери и если она его не пройдет, то в следующей жизни мы опять встретимся и опять будем мучить друг друга. Мать решила меня оставить, я, честно сказать, этому рада. Если вторые, третьи и прочие жизни существуют, то встречаться с ней еще раз я бы не хотела.

Кстати, именно мать сказала мне, что Павлик меня бросит. Я до последнего скрывала, что у меня кто-то появился, но однажды утром мать спросила: «Роза увидела рядом с тобой мужскую энергию – кого-то встретила?»

Бой с Розой я проиграла еще в четырнадцать, когда облила ее газировкой. Это был день рождения матери, шаманка, сидя напротив меня, долго смотрела, а потом заявила, что я мелкая душа, не прошедшая уроки прошлого, и в этой жизни ничего не добьюсь. Мать стала кивать и соглашаться, а я вдруг, сама того от себя не ожидая, взяла и вылила на голову Розе стакан газировки. Шаманка повернулась к матери и сказала: «Терпи, Маргарита, эта незрелая душа в своем процессе совершенствования выпьет из тебя все соки». Мать кивала и цокала языком. Так вот, дорогой дневник, если Роза что-то «видела», значит, то было правдой и не обсуждалось. В случае с «мужской энергией» около меня, я думаю, шаманка просто угадала, но я честно призналась, что уже полгода встречаюсь с Павликом. Мать тут же потребовала дату его рождения, а на следующее утро сообщила, что все это ненадолго: «Бросай, пока тебя не бросили». И тут мне хочется заплакать, потому что Павлик меня и правда бросил. И сделал это очень жестоко и некрасиво. Когда я выла у загса, мать и Роза молча переглядывались, ничего неожиданного для них не произошло. Мол, что предсказали, то и получили.

Запись 4

Дура

Дорогой дневник, терапия не помогает. Я по-прежнему живу, балансируя между желаниями убить или кого-то, или себя. Павел Дмитриевич сегодня утром сказал мне, что это все потому, что я зарылась в воспоминания, в которых мало приятных моментов, и надо бы вспомнить что-то хорошее, но я ему возразила. Сколько можно копаться в прошлом? Сдохнуть-то мне хочется сейчас. Как, вспоминая свою бедную на яркие эмоции жизнь, я смогу вытащить себя из того болота, в котором сижу сейчас по самые уши? Чтоб ты понимал, дорогой дневник, это все не фигура речи и не потому, что я какая-то ранимая натура, любящая поныть. Вовсе нет, я правда так убита горем и раздавлена, что честно не понимаю, для каких таких благих целей все еще просыпаюсь каждый день.

Утро я вообще ненавижу. Говорят, что люди в депрессии плохо спят, я же сплю как убитая, ложусь и отключаюсь прямо в тот момент, когда рыжие волосы касаются подушки в катышках, затем проходит секунда – и я просыпаюсь. Доброе утро, Варвара Эдуардовна, вы проспали десять часов. Вот хоть бы что-то приснилось ради приличия, чтобы как-то обозначить тот момент, что я спала. Мне как-то гланды вырезали, так вот – ощущения похожие. Помню, как я легла на операционный стол, анестезиолог со шрамом через все лицо склонился надо мной и сказал считать от десяти до одного. На восьмерке я отключилась на секунду и проснулась уже без гланд. Сейчас такая же ситуация, только просыпаюсь я без одного дня жизни. Затем час уходит на то, чтобы себя привести в чувство и начать хоть как-то проживать новый день. А еще меня жутко тошнит в душе, ударение в этом слове на «у», а можно и на «е», там меня тоже прилично выворачивает. После тошноты наступает истерика, и когда она утихает, я иду завтракать. У нас в отеле на редкость скучный и депрессивный завтрак, максимально безликая и серая еда. Только листья салата как-то выделяются на этом бледном фоне, все остальное и на вкус, и на вид как картон. Хоть бы яйца пожарили для яркости этого однородного ряда. Хотя, наверное, в моем состоянии я бы даже радугу на небе не рассмотрела, сказала бы: «Фу, что за черно-серая полоса».

Обо всем об этом я рассказала Павлу Дмитриевичу, и он предложил мне завести новые знакомства. Сказал, что выходить из скорлупы надо маленькими шагами, и дал задание поболтать с кем-то, хотя бы пару минут, чтобы отвлечься. Сказал, что начнем с малого. Ничего себе малое! Но, дорогой дневник, забегая вперед, скажу, что я с этим справилась. Я сегодня, можно сказать, перевыполнила план: я поговорила с двумя людьми.

Первым был официант из соседнего кафе. Я вижу его каждое утро, когда иду завтракать, поскольку террасу нашего отеля от террасы ресторана, в котором он работает, отделяют лишь три горшка с фикусами. До этих горшков стоит белая отельная мебель, далее начинается потертая деревянная ресторанная. Вообще этого паренька я давно заметила, он маленького роста, с короткими руками и сутулый, но в целом – приятный на вид, немного напоминает Надиного Игоря, но только тот томный и медленный, а этот очень энергичный и живой. Он приходит в ресторан раньше всех и начинает готовить помещение к открытию: подметает пол, расставляет стулья, натирает столы. И все это он делает в каком-то очень скрюченном виде: спина полусогнута, весь какой-то скукоженный – но зато скорость у него феноменальная, я не успеваю дожевать свой картонный завтрак, как он уже вдыхает жизнь в это пыльное заведение. После чего он поднимает ролл-ставни над баром, включает там свет и ждет клиентов, и как только появляется первый – он буквально на глазах превращается в другого человека. Официант как будто все это время экономит энергию, но в нужный момент отключает режим энергосбережения и делается совершенно другим. Даже ростом становится выше.

Начать исполнять задание Павла Дмитриевича было решено с этого официанта. Я поднялась в номер, снова приняла душ, снова высушила волосы, достала платье – тут должны звучать аплодисменты: до этого я несколько дней ходила в одних и тех же велосипедках и футболке. Далее я это платье погладила, а это я даже у себя в Москве не всегда делаю, нанесла на губы блеск, сбрызнула запястья пробником духов, надела балетки и пошла обратно на террасу. Зачем я все это описала? Затем, чтобы Павел Дмитриевич оценил, что я ответственно и очень серьезно подошла к выполнению его задания.

Я зашла в кафе, села недалеко от стола, за которым размещался официант. Когда не было посетителей, он пристраивался за столик у бара, включал телевизор, который висел под крышей террасы, и что-то смотрел. До этого дня я не могла знать что, так как экрана с отельной стороны не видно, но сейчас поняла, что он смотрит сериал. Официант внимательно, не отрываясь следил за происходящим. В телевизоре очень красивая героиня только что проснулась и нежно потягивалась в постели. Для только что проснувшейся женщины она имела на редкость пышные локоны и яркий макияж. Героиня кулачками терла глаза, зевала, прикрывая рот ладонью, и всячески давала зрителям понять, что, несмотря на идеальный внешний вид, действительно только что проснулась, честно-честно. Далее, как и положено, она встала и резко раздвинула шторы в разные стороны. Я закатила глаза. «Такой избитый штамп», – подумала я. Но кто я такая, чтобы судить эту неизвестную мне героиню. Официант мой весь вжался в кресло, согнулся подковой, и только лицо его было устремлено вверх. Короткие руки он сложил ладонью к ладони и зажал между коленей. Я подождала какое-то время, не решаясь его отвлекать. Началась реклама, он взял пульт, убавил звук, но взгляда не отводил. И в этот момент я вторглась в его жизнь своим: «Гуд монинг!» Он вздрогнул, оглянулся, и вдруг произошли метаморфозы, свидетельницей которых я неоднократно являлась. Буквально на моих глазах этот гадкий утенок расправился пусть не в прекрасного, но все же лебедя, глаза его заблестели, улыбка растянулась от уха до уха. «Да, мадам!» – произнес он на английском. И тут я поняла, что не придумала, о чем с ним говорить! Вот такая я дура. «Зря платье гладила», – отметила я, но потом собралась и поинтересовалась, делает ли он апельсиновый фреш. На это меня натолкнула большая ваза с апельсинами на стойке. Официант кивнул утвердительно и скрылся за баром. Я пересела за стол, который был ближе к телевизору, и через минуту «лебедь» поставил передо мной стакан сока и стакан со льдом. Я помнила, что надо продолжать разговор, пока не кончилась реклама.

– Как вас зовут? – Я себя слышала, как будто со стороны.

– Юсуф, мадам.

– Какое редкое и красивое имя, – голосом Сусанны из «Самой обаятельной и привлекательной» произнесла я. Никакой статистики относительно мужских турецких имен я, естественно, не изучала, но для короткого разговора фраза была подходящей.

– Вовсе нет, мадам, – тем же приятным ровным голосом ответил он.

– Просто раньше я никогда его не слышала, – сказала я, краснея.

Юсуф отодвинул стул и сел ко мне за стол.

– Просто вы в Турции совсем недавно и еще не успели обратить на это внимание. Если вы видите какого-то мужчину на улице, то с очень большой вероятностью его зовут или Юсуф, или Мехмет, или Мустафа. – Английский у него был прекрасный.

– Никогда об этом не знала, – искренне удивилась я.

– Вон тот парень напротив, – он указал на молодого мужчину, который выставлял пластмассовые манекены в блузках от «Гуччи», – тоже Юсуф. А вон тот, – его палец переместился левее, на парикмахера, который развешивал полотенца на сушилке перед входом, – Мехмет. А вот управляющий вашим отелем, – он кивнул подбородком на толстого человека, с трудом выбирающегося из маленькой машины, – его знаете как зовут?

– Мустафа? – робко предположила я.

– Да, мадам. Так что ничего интересного в моем имени нет. Но спасибо за комплимент. Вы иностранка, и для вас оно и правда должно звучать красиво.

– А что означает ваше имя? – не унималась я, хотя человек мне прямым текстом сказал, что это заведомо бесперспективная тема.

– Данный Богом или дар богов. – На этой фразе он на долю секунды посмотрел наверх, словно обращаясь к Всевышнему. – Моя мать родила меня поздно, вот и назвала Юсуфом, считает меня подарком небес.

– Так я не поняла, нравится вам ваше имя или нет? – Тут я уже действительно была заинтересована. – Раз в Турции столько мужчин, которых даровал их матерям Бог, и всех их зовут одинаково, то не потеряли ли они уважения к своему имени? Не стало ли быть подарком небес – обыденностью?

Он пожал плечами.

– Наверное, было бы здорово, если бы меня звали Бурак, – произнес он.

– Почему? – удивилась я.

– Потому что всех известных у нас актеров зовут Бураками, – сказал Юсуф.

– И его? – Я показала на экран, там как раз закончилась реклама и возобновился сериал.

– Нет, это Керем Бюрсин. Он вам нравится?

Я честно ответила, что вижу его впервые. По поведению Юсуфа я поняла, что ему не терпится смотреть сериал, и сказала, что буду не против, если он включит звук. Официант сбегал за пультом, прибавил звук, и мы вместе погрузились в перипетии любовной драмы, которая разворачивалась на экране. В целом, даже без знания турецкого было понятно, что там творится, но Юсуф обрывочно переводил мне короткими фразами суть происходящего. «Это ее тетя», – говорил он, показывая на женщину, которая от силы на два года была старше главной героини. Или: «Это главный герой, он строгий и злой, но в душе добрый», – и так далее.

И вот так, дорогой дневник, я выполнила первое задание, а еще даже полдень не наступил, можно было идти ложиться в кровать и дальше помирать. Но это маленькое общение вдруг придало мне сил, и я решила прогуляться, тем более что в кафе стали заходить люди, в основном пожилые англичане, и Юсуфу стало уже и не до меня, и не до сериала.

Я вышла из кафе и отправилась в сторону моря – господи, какое же оно красивое. Я сделала несколько фотографий, чтобы отправить их Павлу Дмитриевичу, пусть знает, что я не потеряла способности видеть красоту вокруг.

Разговор номер два случился с русской туристкой, сын которой облил мои балетки растаявшим мороженым. Я стояла у аптеки и вспоминала, как сказать на английском «таблетки от вздутия живота» – картонные завтраки не прошли для моего пищеварения даром, – и тут мальчик лет пяти просто взял и бросил бумажный стаканчик с коричневой жижей к моим ногам, и их очень сильно забрызгало. Я не стану скрывать: я хотела его пнуть. И вообще не стесняюсь об этом писать, я считаю, что дети тоже бывают отвратительными людьми. Да простит меня моя коллега Эля, мать двух «мальчиков-зайчиков», и все остальные любящие матери. Ну почему детям должны сходить с рук их мерзкие поступки только потому, что они дети? Человек независимо от возраста обязан соображать, что он делает. Наверное, если я когда-то стану матерью, может начну думать иначе, но пока думаю именно так. Я посмотрела на ребенка злым взглядом и очень жестко сказала:

– Экскьюз ми…

И тут из аптеки выбежала мать, выглядела она еще хуже, чем я по утрам. В руках у нее был целлофановый пакетик, сквозь который я разглядела упаковку таблеток – название мне было неизвестно, но по изображению букетика трав на коробочке я поняла, что это успокоительное. Она схватила малыша и по-русски стала выговаривать ему, что убегать от матери нельзя и даже опасно. Я выставила правую ногу вперед и громко произнесла:

– Ваш сын испортил мне обувь.

И сын, и мать смотрели на коричневые пятна.

– Я прошу прощения, он в таком возрасте, что ему невозможно что-то объяснить, – сказала она, убирая грязные волосы за ухо.

– И сколько же ему?

Мне на самом деле было интересно, в каком возрасте дети вдруг «выходят из берегов» и начинают творить такое с чужой обувью.

– Огнеслав, скажи тете, сколько тебе лет?

Огнеслав! Что я хочу от человека, которого буквально прокляли с рождения. В эту минуту я простила ему всё.

– Пять, – пробубнил Огнеслав.

– Вы понимаете, я так устала и совершенно не могу выспаться, бессонница меня просто замучила, вот бы знать, как с ней справиться, – призналась женщина, глядя на пакетик с успокоительным.

– Все очень просто, – ответила я, – впадите в депрессию.

Она уставилась на меня удивленным взглядом, а через секунду произнесла:

– Дура, – и ушла, в одной руке держа руку Огнеслава, в другой – пакетик успокоительного, которое ей не поможет.

Вот так, дорогой дневник, я узнала, что я дура. Балетки я выбросила в урну около отеля и босиком ушла к себе в номер. Ощущать мусор ступнями было радостно, я уже и забыла, что это такое – ощущать…

Запись 5

Фетхие

Дорогой дневник, Павел Дмитриевич сообщил мне, что мы с ним какое-то время видеться не будем, он уезжает на очень важное мероприятие. А я, честно сказать, очень рада. У меня вообще есть подозрения, что никакой он не психолог. Например, сегодня на заднем фоне хихикала девушка, а сам он хоть и пил чай из большой чашки, но к концу сеанса от этого чая немного поплыл, называл меня Валей, а я его поправляла и говорила, что я Варя. Я думаю, что он просто ушел в загул – и правильно сделал. Слушать мое нытье – не самое приятное занятие, а ведь я, наверное, не одна у него такая. Кстати, он меня похвалил за проделанную домашнюю работу, поставил мне «твердое пять» за разговор с официантом и мамой мальчика со странным именем. Сказал, что вот так маленькими шажочками он поможет мне выйти из сложного состояния.

Следующая наша встреча состоится через пять дней, но чтобы я тут зря время не теряла, дал задание: навести порядок в квартире и в голове. Я спросила, как это понимать, но он сделал вид, что «завис», а потом просто захлопнул свой ноутбук. Квартиры у меня сейчас нет, хотя ее и в целом нет: в ту, где мы жили с Павликом, я возвратиться не могу, а жить опять с матерью… лучше уж под мостом в коробке из-под холодильника. Но прежде чем рассказать, как я справилась с заданием, я расскажу, где я. И кстати, не хочу давать спойлер, но вы, Павел Дмитриевич, и ты, дорогой дневник, узнаете такое сегодня! Держитесь!

Я в Фетхие, или, если произносить на манер местных, Фетие, «х» они проглатывают, примерно как я – «л». Город ну очень красивый, я бы даже сказала – это большая красивая деревня. Я тут четыре дня, а уже узнаю некоторых случайных прохожих.

Когда мы с Павликом планировали свадебное путешествие, то решили поехать в какой-то большой и шумный отель, в самый обычный all inclusive, но мать, которая подарила нам этот тур на свадьбу, сказала, что должна посоветоваться с Розой. И вот Роза и рассказала ей про Фетхие. У нее есть богатые клиентки, этакие дуры, которым делать нечего, они придумывают проблемы и потом с помощью шаманки их решают. Я уверена, что Роза – шарлатанка, у нее в багажнике машины есть буквально все что хочешь: от черепа волка до крови девственниц, куча всякого барахла в виде стеклянных шаров, свечей, карт, ножей, я даже как-то живого петуха там видела, уверена – он уже давно труп, пал жертвой каких-нибудь ее обрядов. Все эти старинные атрибуты, по ее словам, Роза собирала по всему миру. Но вот, например, ее хрустальный шар я сама видела в магазине фиксированных цен за триста рублей, но матери этого не сказала.

Есть у Розы одна клиентка – Виолетта, жена состоятельного ресторатора. У них в Фетхие вилла, и вот поехали они сюда, и муж вдруг пропал. Два дня его не было, а на третий день она вдруг забеспокоилась и пошла в полицию. Там с подобными «пропажами» сталкиваются в день по пятнадцать раз, и ей объяснили, что муж, скорей всего, в загуле, мол, море, пляж, туристки, сами понимаете. Но у Виолетты «сердце было не на месте». Муж плохо плавал, и сознание жены рисовало самые жуткие картины, в которых он утонул. Отчаявшись найти любимого, она позвонила Розе, чтобы та как-то «своими методами» просканировала, где может находиться пропавший. Роза честно старалась, но все время что-то мешало, потом она сказала, что так как они на море, то она физически не может просмотреть пространство и определить, куда пропал муж, потому что «море отражает ее поток», только на месте можно что-то сделать. Тогда было решено отправить Розу в Турцию первым же самолетом. Дальше мне мама рассказывала, что шаманка приехала на виллу, распустила свои длинные черные косы, достала гребень и стала их расчесывать и мычать. Мама, когда об этом говорила, вся покрылась мурашками. Шаманка смогла увидеть, что он живой, не утонул и надо искать его на лодке. А чтоб ты понимал, дорогой дневник, других вариантов тут и не было.

Фетхие – деревня, богатому человеку тот совсем делать нечего, но это отличное место для яхт, парусников и катамаранов. На всех этих яхтах, сотнями пришвартованных у берегов, людей обитает в три раза больше, чем во всем городе. Я уверена, что Роза, как только въехала в Фетхие, так сразу и поняла, какую версию ей надо из волос вычесать. Еще день они ходили с Виолеттой по набережной, пытаясь металлической рамкой определить, в каком направлении им двигаться, а к вечеру наткнулись на живого и невредимого мужа в супермаркете, где тот затаривался алкоголем. Он и правда зависал все это время с какими-то друзьями на яхте, мобильный утопил еще в первый день и был без связи, а жене-истеричке в ее телефоне показал сообщение, которое отправил в день отплытия, мол, уехал с друзьями, вернусь в пятницу. Но так как его жена читала только мессенджеры, а во вкладки с СМС не заходила никогда, и непрочитанными там были тысячи сообщений, то и эсэмэску от мужа она не видела.

Мать от этой истории была в восторге, я ее слышала миллион раз, в какой-то момент она стала менять содержание этой байки очень кардинально. Иногда Роза чесала косы над картой города, потом тыкала пальцем в дом и говорила, что он тут. И, по версии матери, ресторатор действительно находился там. Иногда она говорила, что Роза шла по пляжу, замирала на секунду, хваталась за сердце, указывала на яхту и хриплым голосом сообщала, что пропавший на ней – и, о чудо, он там и находился. В общем, сюжет истории менялся, но в конце шаманка всегда совершала чудо из чудес.

Розе тогда так понравилось жить на халяву в Фетхие, что, когда к ней обратились за советом относительно того, где нам с Павликом лучше провести медовый месяц, ее дар ясновидения указал именно сюда. В целом, я не против, город на самом деле красивый, я сегодня по нему гуляла и выбором Розы осталась довольна.

Теперь про задания Павла Дмитриевича. Он мне велел навести порядок в квартире и в голове. Лучше бы на голове, я бы тогда купила краску для волос и покрасилась в брюнетку или вовсе, как Бритни Спирс, подстриглась налысо. И то и другое было лучше нынешнего варианта.

Но начала я с номера. Повесила на ручку двери бумажку с просьбой не беспокоить. Первым делом я застелила кровать. Была мысль попросить чистое постельное белье и самой его поменять, но я ненавижу надевать пододеяльники, для меня это с самого детства большая мука. Так что я просто застелила кровать и бросила сверху узкую полоску ткани, которая в номере была в цвет штор. Затем я расставила скудное содержание своей косметички, а потом пришло время разобрать чемодан. Он как огромный гроб стоял в углу, из полуоткрытых створок торчали рукава, шлепки, край пляжной сумки. Я боялась его открывать еще и потому, что там таилась физическое воплощение моей боли.

Чемодан был куплен специально под свадебное путешествие, состоял он из двух глубоких половинок, одна фиксировала вещи широкими резинками, а вторая закрывалась клапаном на молнии. И именно под этой молнией скрывалось самое для меня страшное: вещи Павлика. Свадьба наша должна была состояться четырнадцатого числа, а пятнадцатого рано утром мы вылетали в свадебное путешествие. Мы планировали напиться, чтобы всю дорогу спать в самолете. Чемодан собрали тринадцатого утром, чтобы в свадебной суматохе ничего не забыть. Когда Павлик не приехал и свадьба отменилась… Господи, дай мне сил все это написать. Хотя можешь не давать, ты не обязан поддерживать тех, кто в тебя не верит. В общем, когда Павлик не приехал, я сутки пила и рыдала у Вики дома, именно тогда она решила, что мы полетим в путешествие вместе.

Вика – моя самая близкая подруга, мы с ней дружим с одиннадцатого класса. Моя мать ее очень не любит, после первой же встречи она «посчитала» одноклассницу и сказала, что та, как «типичная восьмерка», если судить по нумерологии, предаст меня в самый неожиданный момент. Тогда в загсе только Вика пришла мне на помощь. Благодаря ей я не сиганула в Москву-реку, которая протекала рядом. Мать и Роза, поджав губы, упивались тем, что в очередной раз не ошиблись в предсказании. Надя опаздывала, родня Павлика вся разом звонила ему, и он никому не отвечал, а Вика трясла меня и орала, чтобы я успокоилась. Помню, как она запихала меня в такси и увезла к себе. Слава богу, я была не в свадебном платье-торте, иначе это выглядело бы совсем смешно.

Мы с Павликом решили, что свадьбу устроим скромную и «современную» – это его слово. Он ни в какую не хотел строгого костюма и пышного платья. Сошлись на джинсах и пиджаке для него и белом брючном костюме для меня. Мы планировали расписаться и отправиться в ресторан, пить и танцевать всю ночь, а утром уехать в Шереметьево. Я тогда и правда всю ночь пила, только не с мужем, а с Викой. И когда пришло сообщение о том, что регистрация на рейс открыта, мы вспомнили про тур, и Вика решила лететь со мной. Но перебить имя в путевке нам отказались, и в итоге я тут одна. Вот если бы я не пила в ту ночь столько, наверное, я бы и не полетела, но в день отлета от стресса, голода и алкоголя я совсем не соображала. Помню, что проходила границу с большой шляпой в руках, помню, что садилась в самолет уже без этой шляпы, а далее ты все знаешь, дорогой дневник. Разве что добавлю, что, когда вечером меня посетила мысль утопиться в Эгейском море, я вспомнила про подарок Нади в виде курса встреч с психологом и написала ему.

В чемодане, прикрытые серой тряпкой на молнии, скрывались вещи Павлика, и раз Павел Дмитриевич дал мне задание навести порядок в голове и в квартире, то я должна это исполнить. Кстати, забавно, что человека, бросившего меня в пучину депрессии, и человека, который меня оттуда пытается вытащить, зовут одинаково. Все Павлики со странностями. Я распахнула чемодан, охапкой вытащила свои вещи, разложила и развесила их в шкафу, а затем набрала воздуха в легкие и одним махом расстегнула молнию, словно пластырь оторвала, так это было больно. В нос ударил запах несостоявшегося мужа. Сверху лежали плавки, зеленые с улыбающимися акулами, несколько джинсовых шорт, аккуратно сложенные футболки и худи с надписью «ПЗДЦ». Я посидела какое-то время над вещами, а потом решила, что пусть тот самый порядок в голове в моем случае будет избавлением от шмоток Павлика и от всего, что о нем напоминает. Хорошо, что я отказалась от татуировки с первой буквой его имени у себя на запястье. У него была идея набить себе «В», а мне «П». Сейчас бы я ее, наверное, зубами выдрала вместе с кожей.