Закон чебурека

Выпавшая из ее рук сумка будто передразнила хозяйку, с похожим звуком шмякнувшись на асфальт.

– Что? – Бабуля, конечно, ничего не могла пропустить.

– Кто, – поправила ее Алка и отступила от открытого багажника.

– Где? – Мамуля к нему подступила.

– Как? – изумилась я.

В багажнике, не слишком удобно расположившись среди разнокалиберных чемоданов, с закрытыми глазами лежал незнакомый гражданин.

Уточню, это важно: незнакомый лично мне. На бабулин закономерный вопрос «А это еще кто такой?!» он отреагировал в высшей степени адекватно – открыл глаза и приветливо молвил:

– Здрасьте, Марьсеменна!

– Что? – бабуля неподдельно озадачилась и повторила, щурясь: – Вы кто такой?

– Да Витя же, – ответил незнакомец и, оставаясь в позиции лежа, благовоспитанно шаркнул ножкой, неосторожно пнув проблемный желтый чемодан. – Я Витя Капустин из вашего пятого «Б»!

Желтый чемодан громко крякнул и изумленно раззявился, лаконично и ясно выразив наши общие чувства.

Внезапное явление Капустина народу вызывало вопросы, но задавать их мы с Алкой не спешили.

Не потому, что нам было неинтересно, каким образом в компанию наших чемоданов затесалось инородное тело, да не чье-нибудь, а легендарного Вити.

Просто, во-первых, мы ужасно устали и очень хотели поскорее оказаться в кондиционированных помещениях тихой уютной квартиры. А во-вторых, можно было не сомневаться, что все нужные вопросы своему ученику задаст его бывшая классная. И, если экс-пятиклассник Витя ответит неудовлетворительно, строгая Мария Семеновна не затруднится резюмировать: «Садись, два!», потребовать дневник, влепить в него «пару» и вызвать в школу родителей.

– Хотя живы ли они еще, – усомнилась Трошкина, с которой я поделилась этой мыслью по дороге к рецепции. – Виктору, как я понимаю, самому уже лет шестьдесят, его родители вполне могут быть на том свете, а оттуда их лучше не вызывать.

Она боязливо поежилась, а я подумала, что этим сюжетом надо бы поделиться с мамулей. Она из него шикарный ужастик сваяет, будет нашей семье очередной вкусный торт и деньги на новое путешествие.

Мамулю, бабулю и Витю, общими усилиями извлеченного из багажника, мы оставили на беломраморной скамье под сенью просторного и ароматного зонтика старой пинии. Там было прохладно, пахло разогретой на солнце сосновой смолой и цветами, над струями поливалок, орошающих газон, висела радуга, а от спрятанного за живой изгородью бассейна доносился манящий плеск. Посидеть четверть часика в таком приятном месте – сплошное удовольствие. Я не думала, что процесс нашего заселения может затянуться: жилье мы выбрали недешевое, что предполагало соответствующее отношение к гостям.

Квартиру нашла я, договаривалась об аренде англоязычная Трошкина, а финансирование этого проекта осуществлялось вскладчину, причем львиную долю внесла мамуля, как самая состоятельная из нас. Наличные доллары для расплаты с арендодателем лежали у меня в сумочке вместе с загранпаспортами, которые я собрала у всех еще на выезде из аэропорта. А ответственным квартиросъемщиком мы договорились назначить Алку – с имеющимся у нее австралийским паспортом она представлялась наиболее респектабельной из нас.

Как я и думала, никаких проблем с заселением не возникло. Договор аренды был составлен заранее, и Трошкина подмахнула его не читая, поскольку турецкого она не знает, а присланную по электронной почте копию на английском проштудировала еще дома. Мы получили ключи и вернулись в приют спокойствия под пинией, чтобы пригласить в квартиру ее новых жильцов.

При этом Алка опасливо призналась:

– Меня терзают смутные сомнения… Он же не собирается жить вместе с нами? Это сильно не понравится Зяме, Денису и Борису Акимовичу.

Я поняла, что ее тревожит судьба экс-пятиклассника Капустина, точнее, реакция на наше в ней участие мужской половины семейства Кузнецовых-Кулебякиных.

Справедливости ради следовало отметить, что не было сомнений: Зяме, Денису и папуле сто процентов не понравится сам факт нашего тайного путешествия в Турцию, но беспокоиться об этом раньше времени не хотелось, потом как-нибудь разберемся. А что касается Вити Капустина…

– Не думаю, что бабуля жаждет возобновить стародавнее знакомство с человеком, по милости которого у нее появилась первая седина, – рассудила я.

– Думаешь, их случайную встречу уже можно прилично закончить? – усомнилась Трошкина. – Типа обменяться телефонами, условиться как-нибудь созвониться и расстаться еще на полвека?

Мы занырнули в обширную лужу густой тени увитого виноградом навеса и встали, незаметно рассматривая трио на скамье под пинией.

Напрасно я думала, что дотошная бабуля завалит гражданина Капустина бесчисленными вопросами, – она с ним не говорила, даже не смотрела в его сторону. Сидела, насупленная, взирая на медленно увядающую под ее пристальным взглядом розу и предаваясь раздумьям, судя по всему, безрадостным и тяжким.

Зато мамуля вела с новым знакомым оживленный разговор – на тему, не представляющуюся актуальной мне, но всегда интересную ей.

Наша писательница обожает расспрашивать свежих людей об их литературно-художественных пристрастиях. Вот и сейчас она настойчиво допытывалась у гражданина Капустина:

– Самый яркий, а? Незабываемый? Выбивающий слезу? Вызывающий катарсис?

– Пожалуй… – Капустин задумался.

Мамуле явно понравилось, что он серьезно отнесся к ее вопросу, и она обворожительно улыбнулась.

Папуля, если бы он это видел, мигом выбил бы из Капустина и слезу, и зуб-другой. Такой катарсис устроил бы – Отелло отдыхает!

– Наверное, «Бременские музыканты», – наконец нашелся с ответом Капустин. – Старый советский мультик. Помните, как зверюшки уезжают из дворца наутро после свадьбы Трубадура и Принцессы? Медленно-медленно едут они по дороге и грустно-грустно поют свою песенку, и мордочки у них ужасно печальные, и ушки так уныло болтаются. – Он состроил плаксивую мину и жалобно провыл: – На-а-аша кры-ыша – небо голубо-ое…

– Да-да? – подбодрила его мамуля, слушая с преувеличенным интересом, который больше подошел бы другому профессионалу – не литератору, а психиатру.

– И тут вдруг до них доносится радостный голос Трубадура! – Капустин стряхнул с себя грусть-тоску, приставил ладони рупором ко рту и радостно прокричал: – Наше счастье жить одной судьбо-ою!

И снова на миг перевоплотился в печального зверя, глаза которого тут же засияли, обвисшие уши вскинулись, задние лапы притопнули, передние бодро забарабанили по лавке:

– Лалала-лала! Ла-лала, ла-ла-ла-ла-ла! Лалала-лала! Ла-лала, ла-ла-ла-ла-ла!

– Театр одного актера! – восхитилась Трошкина, непроизвольно дернув ногой в такт задорному лалаканью.

– Лалала-лала! Ла-лала, йе! Йе-е, йе-е, йе-е! – закончил Капустин, зажмурился и помотал головой. По щеке его скользнула блестящая слезинка. – Это было самое трогательное, что я видел в жизни. Честно! До сих пор плачу, как только вспомню.

– Однако-о-о, – уважительно протянула мамуля. – Я как-то недооценивала… Хм… А ведь ретеллинг нынче в моде…

Она подняла глаза к одинокому кудрявому облачку и задумчиво посоветовалась то ли с ним, то ли со своей музой ужастиков:

– Положим, ночью после свадьбы во дворце случилась страшная трагедия и все люди погибли. Выжили только звери, бременские музыканты, и вот они уезжают, оплакивая своего дорогого друга. Вдруг скрипучие ворота замка распахиваются, и восставший зомби-Трубадур устремляется вослед своим товарищам! А те сначала – ла-ла-ла-ла-ла, потом понимают – ой, нет, это ж полное йе-е, но им уже не убежать, не спрятаться, не скрыться… Их ковер – цветочная поляна, там они все и полягут…

– А? – озадаченно моргнул, прослушав монолог вдохновленной писательницы, Капустин.

– Вот зачем она так, – хныкнула впечатлительная Трошкина. – Кимка любит этот мультик, а мне теперь страшно будет его смотреть!

Я поняла, что надо давать занавес.

– Ну что ж, милые дамы, нам пора! – Я выступила из укрытия и громко хлопнула в ладоши. – Виктор, приятно было познакомиться, как-нибудь еще непременно увидимся…

– Я помогу с багажом! – Капустин, вопреки моим опасениям, не стал затягивать внезапную встречу. Он первым подскочил со скамейки и, подхватив самый большой чемодан, унесся с ним по дорожке к рецепции.

Мы с Трошкиной едва успели посторониться с его пути.

До рецепции он наверняка добрался, потому что оттуда прибежали два чернявых хлопчика в фирменных рубашках-поло с лого апарт-отеля. Они расхватали прочий багаж, не покусившись только на лопнувший желтый чемодан. Его потащили мы с Алкой.

Со стороны это должно было выглядеть интригующе. Две девы – это мы с Трошкиной – с великой заботливостью на руках несли по узенькой дорожке, усыпанной опавшими с кустов алыми лепестками, пластмассовый желтый гробик с отломанной крышкой, под которой вспучилась невнятная пестрая масса. Маленькую процессию замыкала величественная старуха с трагической миной добросовестной наемной плакальщицы – бабуля. Она по-прежнему была погружена в какие-то безрадостные раздумья, шествовала с отрешенным видом и тяжкими вздохами.

Мамуля, глядя на это, проворно извлекла из сумочки дежурный писательский блокнотик и что-то черкнула в нем. Не иначе сделала набросок с натуры для нового бессмертного произведения. Она умеет заметить и мастерски вставить в роман любую ерунду. «Нам каждая соринка – в желудке витаминка», – поэтично называет эту похвальную манеру супруги-писательницы папуля.

Едва переступив порог нашего временного жилища, я наскоро произвела ревизию: пересчитала чемоданы и членов компании. Убыли не нашла, лишних не обнаружила. Капустин, доставив к месту назначения чемодан, бесследно исчез со сцены, большое ему за это спасибо.

– А был ли мальчик? – пробормотала я.

– Ушел по-английски, не прощаясь. Вот и славно, – с облегчением выдохнула Трошкина, безошибочно угадав мои мысли и чувства.

Бабуля на финише многотрудного пути, похоже, полностью выдохлась. Как выронила бразды правления у багажника с лежащим в нем Капустиным, так и не попыталась их подобрать. Но в нашей семье свято место пусто не бывает, функции квартирмейстера сразу же взяла на себя мамуля.

Она влетела в наш новый приют, трепеща ресницами и оборками, и с ходу распределила помещения:

– Девочки, вы будете жить в детской, мама, вам отдаем супружескую спальню, а гостиная, чур, моя!

– Но это самая большая и светлая комната, притом совмещенная с кухней и террасой!

Если мамуля специально хотела шокировать бабулю, чтобы вывести ее из затянувшегося транса, то у нее это прекрасно получилось.

– Девочки будут спать в одной комнате, а мы с тобой, Бася, в другой! Гостиная, кухня и терраса – общие помещения, и никто не вправе оккупировать их в одиночку!

– Но я единственная, кто даже на отдыхе будет работать! – Мамуля оттопырила нижнюю губу.

– Ах, оставь! Ты не взяла с собой компьютер, а эпизодические почеркушки в блокноте не требуют организации отдельного рабочего места!

– Сейчас прольется чья-то кровь, – встревоженно нашептала мне Трошкина, и я поспешила охладить накал страстей, громко спросив:

– Составим график дежурства по кухне?

– Какого еще дежурства?! – Мамуля ужаснулась так, как сама хотела бы пугать поклонников своего творчества.

Папуля уже лет двадцать единолично и бессменно несет дежурство в горячей точке у газовой плиты. Он не считает это подвигом и жертвой и никому другому не позволяет хозяйничать на кухне.

– Никаких дежурств, – поддержала невестку бабуля. – Завтраки я беру на себя, а обедать будем в кафе.

– А ужинать? – спросила я с нескрываемым подозрением.

Совет «ужин отдай врагу» я считаю крайне вредным, непосредственно коварным врагом и придуманным.

– По желанию и настроению, – уклонилась от прямого ответа бабуля.

– Как раз сейчас они у меня есть, – нажала я.

– На той параллельной улице, которая у нас будет зваться Финиковой, полно самых разных заведений общепита, – вмешалась Трошкина. – Давайте быстро приведем себя в порядок и пойдем ужинать.

– Чур, я первая в душ! – подскочила мамуля.

– У тебя десять минут, потом я выключу свет в ванной! – уже ей в спину пригрозила бабуля.

М-да, расписание дежурства по кухне в нашей семье ни к чему, а вот график пользования удобствами вечно актуален.

В разных концах заполненного людьми зала выдачи багажа одновременно разговаривали по телефону два совершенно не похожих человека – хмурый брюнет и улыбающийся блондин.

В этом не было бы ничего удивительного: многие пассажиры сразу по прилету звонят родным и близким или вызывают такси. Но ни блондина, ни брюнета не связывали с собеседником родственные узы.

А вот тема разговора у них была одна и та же.

– Он ушел, – дозвонившись до нужного абонента, без всякого приветствия сообщил блондин и задорно щелкнул по носу пластмассовую акулу, из раззявленной зубастой пасти которой на ленту выплывали разномастные чемоданы.

– Как ушел? – спросил голос в трубке.

А кто ушел, не спросил, поскольку ждал этого звонка и знал, о ком речь.

– Как-то, – блондин хохотнул и пояснил: – Его ж вели без наручников и пуленепробиваемого шлема, просто в сопровождении полицейских. Те отвлеклись, и он ушел.

– Куда ушел?

– Куда-то, – легкомысленно ответил веселый блондин и показал пластмассовой акуле язык, как мальчишка.

– Ты ржешь там, что ли?

– Точно так. С тоскливой рожей на курорте буду выглядеть странно.

– Насчет тоскливых рож, – голос в трубке оживился, – как там чужие ребятки? Рыдают?

– И локти кусают, я думаю.

Теперь уже собеседник блондина хохотнул, но тут же построжал и велел:

– Ищи его. Сам знаешь, чужие тоже кинутся, ты должен их опередить.

В то же время в противоположном конце зала, где у ряда кресел с видом на дверь дамского туалета стоял брюнет, происходил похожий телефонный разговор.

– Он ушел, – с мученическим видом глядя на очередь в ватерклозет, сказал в трубку брюнет.

– Как ушел?

– Воспользовался общей неразберихой. Какая-то русская бабка устроила шумный скандал и привлекла к себе все внимание.

– Русская?! И ты думаешь, это случайность? Узнай, кто такая.

– Вроде туристка.

– Народная артистка! – Голос в трубке рассвирепел. – Это ж какое представление надо было устроить, чтобы отвлечь конвой! Ищите их!

– Кого? – хмурый брюнет тупил.

– Его! И ее! Чует моя душа, найдете бабку – найдете и дедку, и репку. Все, пошел, работайте, ротозеи!

– Сплошная эклектика! – радовалась мамуля, с удовольствием запивая бескофеиновым латте на безлактозном молоке брутальный доннер с говядиной и острым перцем.

Широко известная в мире сетевая кофейня, на горе хипстерам покинувшая российский рынок пару лет назад, на ближайшем к нам проспекте соседствовала с аутентичной турецкой харчевней. Мы устроились на мягких полосатых диванах за низким столом, с обновленным интересом воспринимая действительность, данную нам в ощущениях.

На глаз Анталья мало отличалась от Анапы, на слух разница не улавливалась вообще.

Со всех сторон звучала русская речь, что, по идее, должно было успокоить бабулю: она не любит выезжать за границу, потому что ностальгия ее накрывает раньше, чем отпускает джетлаг.

Рассаживаясь за столом, мы специально позаботились, чтобы нашей старушке открылся умиротворяющий вид на вереницу скульптурных матрешек в центре площади, но она все равно оставалась мрачна.

Наконец мамуля не выдержала и прямо спросила:

– В чем дело, мама? Что за вид – как на похоронах любимой бабушки?

Про бабушку она, конечно, зря сказала, это прозвучало бестактно. Я подпихнула неделикатную родительницу ногой под столом и слегка переформатировала вопрос:

– Ба, что случилось? Почему ты так печальна?

– Я бесконечно виновата, – пожевав губами, неохотно призналась бабуля.

– Бесконечно – это как долго, уточни срок? – резонно потребовала мамуля и призывно помахала юноше-официанту.

Среди ее персонажей полно реальных аксакалов – разных там пятисотлетних вампиров с большим списком преступлений без всякого срока давности.

Официант подскочил, уверенно опознал в аппетитной выпечке на картинке в меню, куда азартно потыкала мамуля, нечто с волшебным названием «Тавук Гогсу» и унесся, чтобы принести заказанное.

– Тавук Гогсу, вы уверены? – эрудированная зануда Трошкина испортила мамуле радость предвкушения. – Это же такая куриная грудка.

– Не может быть, написано, что это десерт! – не поверила мамуля.

– Да, но знаете, как его готовят? Сначала курицу варят и мелко режут на волокна, потом снова кипятят с водой, сахаром, молоком и рисом, а при подаче посыпают корицей.

– Какой ужас! – шокировалась мамуля.

Это оказалось очень кстати – сошло за правильную реакцию на первую фразу бабулиного трагического монолога:

– Целых пятьдесят лет я винила его напрасно!

– Кого? – спросила Трошкина.

Я сделала ей знак помолчать. Бабулю наконец прорвало, и ни помогать, ни мешать ей не следовало.

– Витю Капустина, – одними губами проартикулировала мамуля.

В турецких десертах она не разбирается, а вот в драматических сюжетах понимает побольше многих.

– Витю Капустина, – подтвердила бабуля и крепко взялась за две гульки из косичек, закрученных бараньими рожками за ушами.

Я напряглась, ожидая, что она выдернет из них шпильки и эффектно распустит волосы в знак глубокого раскаяния, но бабуля только помотала головой, придерживая ее за свои бараньи гульки, как кастрюлю за ручки.

– В половине случаев он был не виноват!

Тут уже я, взрощенная на эпосе о Витиных подвигах, живо заинтересовалась:

– То есть когда ты рассказывала, как твой Капустин забил замочную скважину в двери класса жеваной бумагой…

– Я ошибалась, это сделал не он, а Сережа Макаров.

– А доску салом кто намазал?

– Петя Соломин.

– А кто подложил тебе на стул колючую кожуру конского каштана?

– Это Витя, но не один, а с тем же Макаровым. И заспиртованную гадюку в банке из лаборантской они стащили вдвоем, а вот в мое пальто и песцовую шапку скелет в кабинете биологии нарядил вообще второгодник Гуськов из восьмого «А», мои пятиклашки при этом даже не присутствовали!

– Но дождевого червяка в твою пудреницу затолкал все же Витя, о, спасибо большое. – Мамуля приняла у официанта тарелку со своим десертом и отважно ковырнула его ложечкой.

Она у нас не робкого десятка – и червяка ковырнула бы.

– Хм… Вкус странный, но не настолько, как у Бориного экспериментального желе из мидий с зеленой алычой…

– Ты-то откуда знаешь про дождевого червяка в пудренице? – не поняла я.

– Так я же сидела с ними рядом под пинией, когда они вспоминали свое общее прошлое. – Мамуля кивнула на бабулю и подвинула к ней свой куриный десерт. – Рекомендую попробовать, должно перебить послевкусие горьких открытий. Хотя какая теперь разница, кто именно доводил нежную барышню-учительницу хулиганскими выходками!

– Бася, да я же полвека призывала на его голову кары небесные! Может, именно по моей вине…

У бабули пресекся голос, она поспешила хлебнуть свой айс-кофе, и конец ее фразы заглушило нервозное бульканье.

– А, я поняла! – обрадовалась мамуля. – Ты считаешь, что твои проклятья тяжко пали на голову Вити, в результате чего он и оказался в нашем багажнике с отшибленной памятью!

– А он потерял память? – заинтересовалась Трошкина.

Получается, уйдя на рецепцию, мы с ней пропустили всё самое интересное.

– Не всю, – допив свой айс-кофе, вступила бабуля. – Услышав мой голос, мальчик вспомнил яркие моменты из прошлого. Хотя события более позднего времени, увы, забыл.

– То есть как мальчик оказался в багажнике, вы не выяснили? – огорчилась я.

– Этого он не вспомнил. – Мамуля развела руками, посмотрела на расстроенную бабулю и добавила: – Пока. Может, теперь ему встретится кто-то незабываемый из недавнего времени и тогда его амнезия пройдет окончательно.

– Может, она уже прошла, – предположила Трошкина. – Он же покинул нас, не стал цепляться за бабулю как за единственный якорь, значит, нашел какие-то другие зацепки.

– Спасибо, Аллочка, – кивнула ей бабуля. – И тебе, Бася, тоже. Я понимаю, что вы хотите меня утешить, однако совесть не унять. Быть может, именно мои несправедливые упреки стали последней соломинкой, сломавшей спину верблюду Витиной судьбы.

– Как поэтично! – восхитилась мамуля. – Верблюд судьбы! Я должна это записать. – Она полезла в сумочку за ручкой и блокнотом, уже развивая метафору. – У кого-то из нас он одногорбый, а у кого-то двугорбый, но все мы без исключения рискуем получить его плевок…

– Как бедный Витя, – вздохнула безутешная бабуля.

– Мария Семеновна, вы же убежденный дарвинист, – напомнила ей Трошкина. – Откуда эти метафизические бредни о влиянии ваших проклятий на чужую судьбу?

– Да, мама, как же так?! – Мамуля охотно сменила тему, поскольку уже выжала все, что можно, из подаренного ей верблюда судьбы. – Ты критикуешь мои романы, называя их абсолютно нереалистичными, а сама впадаешь в бытовой мистицизм?

– Тихо, тихо, стоп, вы не о том говорите! – Я просторными взмахами рук, отогнавшими от нашего столика пугливого официанта, остановила диспут. – Бабуля, слушай меня! Не важно, физика это или метафизика. Факты доказывают, что твоя роль в судьбе Вити Капустина не трагическая, а совсем наоборот! Ты, можно сказать, его спасла!

– Каким же это образом? – Бабуля опешила.

Мамуля снова приготовилась записывать в блокнотике.

Она не такая, как многие другие мастера слова: всегда охотно и с благодарностью принимает идеи и подсказки.

– Ба, ты же крайне своевременно снова попалась ему на жизненном пути и тем самым вернула часть потерянной памяти! Суди сама, если бы Витя Капустин не услышал твой незабываемый голос, он бы сейчас даже имени своего не знал!

– Какая мысль! – восхитилась мамуля и зачеркала в блокнотике.

– Ты, правда, так считаешь? – Бабуля заметно приободрилась.

– Мы все считаем именно так, – заверила ее Алка. – Вы, Мария Семеновна, как настоящий педагог, фактически подарили вашему ученику новую жизнь!

– В которую он от педагога и ушел, как это обычно бывает после финального школьного звонка. – Я поспешила довести историю до логического завершения и помахала забившемуся в уголок официанту. – А теперь давайте съедим какой-нибудь вкусный, но не слишком странный десерт и на этом закончим насыщенную программу сегодняшнего дня. Я устала и хочу спать, а завтра надо встать пораньше, чтобы сходить на пляж до жары.

Завалиться на бочок мне не дали. Трошкина потребовала не сокращать физкультурную программу, и сразу после ужина, проводив мамулю с бабулей домой и взяв сумку с купальными принадлежностями, мы с неутомимой подругой вышли к бассейну.

Успели занять пару свободных шезлонгов в дальнем углу и тут услышали:

– Пс-с-с, пс-с-с! Девчонки, вы новенькие?

Поскольку девчонками нас давно уже не называл никто, кроме старших родственников, мы, конечно, отреагировали на призыв и подошли к невысокому забору, разделяющему наш ЖК и соседний.

С той стороны, двумя руками держась за металлические прутья и потешно втиснув между ними физиономию, стоял невысокий загорелый юноша. Белесые волосы, нос картошкой и синие глаза однозначно выдавали его принадлежность к числу наших сородичей, да и заговорил он по-русски, так что я ответила соответственно:

– Чего тебе, мальчонка?

– Артем. – Условный мальчонка просунул на сопредельную территорию правую руку. Вежливая Трошкина осторожно ее пожала, тоже представилась и покосилась на меня.

– Инна, – неохотно назвалась я.

Не собиралась вот так с ходу заводить на заграничном курорте сомнительные знакомства.

– Только приехали? – уточнил сомнительный знакомый. – Отлично. Что-то наше с собой привезли?

– Что вы имеете в виду? – заволновалась Алка. – Мы законопослушные граждане, ничего плохого не делаем, контрабандой не занимаемся…

– Так я ж про хорошее! – перебил ее юноша. – Черный хлебушек, колбаска, сало, нормальные соленые огурцы… А?

Он посмотрел с такой надеждой, что я смягчилась:

– У меня есть конфеты «Коровка» и шоколадка «Аленка».

– А у меня одна банка сгущенки и две – тушонки, – добавила Трошкина. – Правда, она белорусская. А что?

– Девочки, миленькие, а давайте меняться? – Артем молитвенно сложил ладони. – Ваши продукты – на мои особые услуги. Или просто на деньги, а?

– Мал ты еще особые услуги предлагать! – фыркнула я.

– Мне двадцать три! – Услужливый выкатил грудь, и почти вся она поместилась в проем между прутьями.

– Тощенький-то какой! – жалостливо скривилась Трошкина. – Давно тут живешь? Голодаешь, скитаешься?

– Можно и так сказать, – с готовностью согласился голодающий скиталец. – Так что, меняемся? Я могу сходить с вами в ночной клуб, с мужчиной там будет спокойнее. Или проведу экскурсию по райончику, тут много своих фишек, их надо знать.