Учитель. Назад в СССР

В том гробу вместо царевны лежала старушка божий одуванчик в белом платочке, с улыбкой на сухих бесцветных губах, с букетиком полевых цветочков в руках, скрещённых на груди.

Глава 5

– Ы-ы-ы-ы… – тянул на одной ноте председатель, потом вдруг внезапно заткнулся и растерянно произнёс. – Это не Таисия.

– Знамо дело, – подтвердил Митрич. – Таисия и при жизни-то красавица не была, а как померла, так и вовсе подурнела. Ну-ка, посчитай, сколько с весны-то прошло? Да и как бы покойница сюда пробралась? Ещё и с гробом? – дядь Вася почесал затылок.

– С-с-с-с… – засвистела возле меня Зинаида, которая от испуга ухватила меня за руку и теперь не отпускала.

– Чего ссыкаешь? Нормально говори, – буркнул Митрич.

– Степанида! – выкрикнула Зиночка.

– Чего Степанида? Думаешь, она приволокла гроб с покойницей? А что, Стёпка может, – задумчиво протянул Митрич. – Она по молодости ого-го, огонь-баба была… А со Таиской они завсегда в контрах были. Мужика по молодости не поделили, вот и лаялись на пустом месте, – пояснил знаток женской натуры.

Я молчал, не встревая в дискуссию, разглядывал бабку, лежащую в гробу, и что-то в ней казалось мне неправильным. Вот будет весело, если я оказался в какой-нибудь альтернативной реальности, и сейчас покойница восстанет из гроба, да как пойдёт всех кусать. Хотя нет. Это уже на апокалипсис с зомби похоже.

– Это из-за кого, из-за дядь Коли, что ли? – полюбопытствовала Зина, дослушав до конца рассуждения Митрича.

Я с удивлением покосился на девушку: интересно всё-таки устроен женский мозг, только что орала, вон, даже руку мою до сих пор не выпустила, а стоило услышать сплетню, сразу весь страх прошёл.

– Не, Стёпка за Кольку назло мне вышла! – горделиво приосанившись, заявил дядь Вася. – А Таисия…

– Да кому ты сдался, конь плешивый! – раздался сердитый незнакомый женский голос. – Я за Колю маво по любви вышла! А Таська твоя стерва была, стервой и померла!

– Ы-ы-ы-ы… – завыл Иван Лукич, выпучив глаза, тыча пальцем в сторону гроба.

– Лукич, ты чего глаза пучишь? Сердцем, что ли, плохо? Зинка, хватит орать, не видишь, председателю поплохело. Давай, качай его. Ещё помрёт, неровен час, куда нам без председателя тогда?

Я переводил ошалелый взгляд с бабки, восставшей из гроба на заикающегося Ивана Лукича, который побледнел до синевы и застыл памятником Ленину, вытянув руку вперёд. Только впереди у него оказалось не светлое будущее, а сухонькая старушонка с цветами, презрительно скривившая губы.

– Ты, Митрич, дураком был, дураком и помрёшь, – фыркнула бабулька.

– Говорю же, любила меня, – дядь Вась выкатил грудь гоголем. – Вона как ярится!

– Степанида Фёдоровна! – воскликнула Зиночка, и покрепче прижимаясь пышной грудью к моей руке.

– Какого чёрта, дуры ты старая?! – внезапно заорал председатель отмерев. – Ты зачем сюда гроб притащила? А?

– Дык примерить, – спакойненько так заявила бабка. – Слышь, сынок, подай-ка мне руку. Что-то вылезти не могу.

– Я? – уточнил я.

– Ты, ты. Митрич старый конь, а Лукич – председатель! – пояснила бабка.

Я аккуратно отцепил от себя Зиночкину ладошку, шагнул к гробу. Легко подхватил бойкую старушку подмышки, вытащил её из домовины и поставил на деревянный пол.

– Ох, ты ж, силён! – совсем по-девичьи хихикнула недавняя покойница. – Спасибо, милок. – Так, ты, стало быть, наш новый…

Договорить Степанида не успела, позади меня раздался глухой стук, я стремительно обернулся и увидел на полу председателя.

– Слабак, – чиркая спичкой о каблук сапога, констатировал Митрич.

– Да вы чего стоите? – рявкнула Степанида. – А ну, Михална, сердце глянь! Ох, ты ж, несчастье-то какое! – запричитала бабулька.

– Ой! – пискнула Зинаида и кинулась к посиневшему Ивану Лукичу.

Дрожащими пальцами девчонка принялась развязывать тугой узел галстука, короткие ногти цеплялись за ткань и срывались. Не раздумывая, я присел рядом, дёрнул, освобождая горло председателя.

– Спасибо! – Зиночкины пальцы прижались к вене на красной шее Звениконя. – Фух… Стучит!

– Стучит? – грозно переспросила Степанида.

– Стучит! – уверенней произнесла Зинаида. – Его надо положить куда-нибудь… Не на полу же… Нехорошо как-то…

Девушка растерянно окинула взглядом пустую комнату, а потом мы все как-то не сговариваясь, посмотрели на пустой гроб.

– Ну а что, хорошая домовина. Качественная. И подушечка красивая, – высказал всеобщее мнение Митрич. – Хватай за ноги, Ляксандрыч, а я за плечи.

– Нет, Митрич, давай ты за ноги, я-то помоложе буду, – не стал говорить и посильнее, чтобы не обидеть мужичка.

– Ишь ты… помоложе, – добродушно буркнул дядь Вася. – Посмотрю я, как ты с топором управишься, потом и поговорим. Раз, два, взяли, – скомандовал Митрич.

Мы подхватили обмякшее тело председателя и под руководящие реплики женщин перенесли и уложили Ивана Лукича в гроб.

– Фух, ну и здоровый же лось, – прихватив поясницу ладонью, прокряхтел Митрич. – Отъелся на жениных пирогах, на председательском месте. Ты чего, Степанида? Чего делаешь-то?

– А что? Хороший букетик, не на пол же его ложить.

Старушка недолго думая сложила председателю на груди руки крест-накрест, под них засунула цветы. Я потряс головой, пытаясь примирит себя с этим театром абсурда. Может, я всё-таки в реанимации, и вот это все – галлюцинации?

Я посмотрел на Степаниду, которая поправляла подвядшие листики, на Зиночку, которая колдовала над телом Ивана Лукича, щупала пульс, прикладывала своё ухо к сердцу. На Митрича, который с невозмутимым видом курил самокрутку. И… ущипнул себя за запястье.

– Чёрт! – вырвалось у меня, я поморщился.

– Что такое? – всполошилась Зиночка. – Вам плохо, Егор Александрович?

– Мне хорошо, – торопливо заверил я. – Как Иван Лукич?

– Пульс в норме, просто обморок, – ответила фельдшерица.

– И долго он так… лежать будет? – уточнил у девушки.

– Ну-у… – уклончиво протянула Зинаида. – По-разному бывает. Нашатырь надо, – решительно произнесла Зина. – Да где его тут взять?

Мы невольно оглядели пустые стены комнаты. Из мебели в помещении находился один цветочный горшок с землёй, но без цветка, выгоревшие занавески и табурет, сиротливо стоящий в углу. На него чья-то заботливая рука уложила постельное бельё. Видимо, для нового учителя, то есть для меня. Только на что новый жилец будет его стелить, никто от чего-то не подумал.

– Может, по морде его того-самого? – выдвинула предложение Степанида.

– Ты чего, Стёпка, – Митрич изумился до такой степени, что едва не выронил изо рта папироску. – Всё ж таки председатель! Не абы кто! Тут понимать надо! – для пущей важности дядь Вася задрал вверх указательный палец, пожелтевший от табака. – Не, тут с лекарской точки зрения надобно подходить. Медицина, что скажешь? – обратился к Зине.

– Да что тут говорить! – всплеснула руками Зинаида. – Нашатырь надо! Или скорую вызывать.

– Скорую вызывать резону нет, – скривился Митрич.

– Почему? – полюбопытствовал я.

– Да пока доедет, председатель окочурится, – доверительно пояснил мужичок.

– Дурак, ну, как есть дурак, – покачала головой бабка Степанида, аккуратно вытерла кончиком белого платка уголки губ, сурово сдвинула брови и приказала. – А ну-ка, Михална, хватит мямлить. Сынок, – обратилась ко мне. – Глянь-кось на кухне в ведёрке, вода стоит, али нет?

Два шага, и я уже в так называемой кухне. Оглядел нехитрые пожитки и обнаружил эмалированное ведро на печке. В нём действительно оказалась вода, и даже ковшик свисал с железного бока. Набрав немного, вернулся к честной компании.

– И зачем тебе вода? – проворчал Митрич. – Чай, не ведьма деревенская, заговоров не знаешь.

– Тьфу на тебя, дурак старый! У-у-у, так бы и дала в лоб!

Степанида закатила глаза, приняла из моих рук ковшик, набрала в рот воды. Щёки у старушки раздулись, я едва сдержался, чтобы не улыбнуться. До того боевая бабулька стала поводить на хомяка. Боевой такой худощавый хомяк.

Недолго думая, старушка подскочила к неподвижному председателю и фыркнула водой прямо ему в лицо.

– Степанида Фёдоровна! – ахнула фельдшерица.

– Ай, молодца! – задорно выкрикнул Митрич. – Ну, Степанида, ну огонь-баба!

– Тьфу на тебя, конь плешивый, – вернула комплимент бабулька.

– Пампушечка моя, дождик пошёл, бельё занести бы… – забормотал Иван Лукич, утёрся ладонью и попытался перевернуться на бок.

– Это он кого пампушечкой обозвал? – оживлённо воскликнула Степанида. – Люську свою, что ли?

– Так она ж вобла воблой, – поддержала Зиночка.

– Корма у неё что надо, да и спереди порядок, – хохотнул Митрич.

– Корма? Что корма? Помокли? Сгорели?

Иван Лукич подскочил в гробу, как подорванный. Попытался подняться, но у него не получилось. Председатель с размаху завалился на спину и замер, таращась в потолок.

– Что со мной, Люсенька? – простонал Звениконь голосом смертельно больного человека. – Что-то нехорошо мне, голова кружится и общее недомогание…

– Какая я тебе Люсенька? – передразнила Степанида. – Глаза разуй-то! Да и не дома ты!

– Степанида Фёдоровна? – слабо удивился Иван Лукич. – Вы как здесь? А я где? – заволновался председатель, приподнялся в гробу и тут сообразил, где он лежит.

Со щёк мужчины, только что пышущих деревенским здоровьем, опять стекли все краски.

– За что? – проблеял Звениконь.

– Хватит ныть! – рявкнула Степанида. – Пришёл в себя? Вылазь! Не для тебя гроб готовила. Ишь, разлёгся в грязной обуви! А мне стирай потом! Вона, и кружавчики помял, ирод. А ну, вылазь! Кому говорю!

Старушка смотрела на очнувшегося односельчанина, сурово поджав губы.

– Гроб? Какой гроб?

Председатель растерянно глянул на нас, потом опустил глаза вниз, обнаружил себя, сидящим в домовине, и букетик цветов, скатившийся ему в ноги. Подпрыгнул на месте, плюхнулся обратно, неудачно завалился на бок. Деревянный ящик перевернулся и под ругань Степаниды перевернулся.

Председателя накрыло кружевным покрывалом и домовиной. Я шагнул к мужику, подхватил гробовину за край, приподнял и поставил на пол. Тихо подвывая, то и дело поминая какую-то мать, Иван Лукич распластался на полу в позе большого неуклюжего жука, шевеля руками и ногами. Чуть погодя председатель поднялся на четвереньки, затем с моей помощью принял вертикальное положение.

– Ты какого чёрта, дура старая, в гроб залезла? – без перехода, моментально озверев, заорал Звениконь на Степаниду.

– Ты кого дурой старой назвал, Лукич? – взбеленился Митрич, подскакивая к председателю. – А ну, извинися перед женсчиной! – потрясая кулаком, завопил дядь Вася.

– А ну, цыц, петухи ощипанные! – командным голосом рявкнула бабулька божий одуванчик. – Раскукарекалися!

Да так рявкнула, что я не зааплодировал от восторга. Воплем примерно такой же мощи будил нас старший сержант Рыбалко, когда я служил в армии. Сколько лет прошло, а до сих пор помню, как вскакивал с койки, не продрав глаза, на чистом автомате. Просыпался уже на бегу, по дороге к умывальнику.

– Учётчица! – гордо приосанившись, крякнул Митрич, подкрутив несуществующий ус.

– Фёдоровна! – раненым зайцем заверещал Иван Лукич, тут же сменив тональность. – Ты с какого ляду в домовину полезла, а?

– Так примерить, – внезапно засмущалась старушка, вмиг растеряв весь боевой пыл.

– Чего? – в три голоса завопили председатель, фельдшерица и дядь Вася.

Я тихо давился смехом, наблюдая за бесплатным цирком из первого ряда, так сказать. Отошёл к окну, облокотился на стенку и не отсвечивал. Присесть на подоконник не рискнул, не дай бог, обвалится.

– Чего ты сделала? – в абсолютной тишине переспросил Иван Лукич.

– Примерить решила, – огрызнулась Степанида.

– Да с какого рожна, Степанида Фёдоровна? – устало вздохнула Зинаида.

Бабулька зыркнула на неё, недовольно поджала губы, но потом всё-таки поведала нам свою душещипательную историю.

– Иак, а что? – начала она. – Я у тебя на приёме надысь была?

– Была, – подтвердила фельдшерица.

– Вот! – бабка обвела нас взглядом победителя.

– И что? – встрял Митрич.

– А то, старый пень! Михална мне сердце-то послушала, и говорил: хикардия у меня. Вот! – Степанида гордо выпрямилась. – Так и помереть, говорит, недолго. Нервничать нельзя, отдыхать больше, – перечисляла старушка, старательно загибая пальцы. – А когда тут отдыхать? То уборка, то засолка, то огород! Помочь ить некому! У всех свои дела! Где тут матери дела поделать? – распалялась бабулька. – На работе суета, дома полно людей.

– Да тише ты, угомонись, – поморщился председатель.

Митрич стоял и восхищённо таращился на раскрасневшуюся Степаниду. На лице его застыла блаженная улыбка, дядь Вася явно вернулся мыслями в свою молодость. В ту саму пору, когда сцепились из-за него Стёпка и покойная Таисия.

– Степанида Фёдоровна, я ж вам капельки прописала, – встряла Зинаида. – Вы их пьёте?

– Пью, всё, как велено, утром и вечером, – кивнула бабушка.

– Да ты ещё нас переживёшь Стёпушка. Какие твои годы! – ухнул Митрич.

– Тебя так точно, конь плешивый, – хмыкнула подруга дней его суровых.

– Ну, хорошо, – повысив голос, снова заговорил Иван Лукич. – Решила ты, Степанида, гроб примерить. Тьфу ты, и ведь взрослая баба… женщина! А ума… – Звениконь махнул рукой и продолжил. – Домовину ты откуда взяла?

– Так я Рыжего попросила, он и притащил, – с готовностью объяснила старушка.

– Пьёт? – печально вздохнул Митрич.

– Пьёт, – кивнула баба Стёпа.

– Но почему сюда-то? У тебя что, своего дома нет? Тащи к себе и выставляй во дворе. Там и примеряй сколько влезет! – рявкнул председатель, не выдержав накала страстей.

– Да ты что, Лукич, белены объелся? Михална, он головой-то не сильно повредился, когда бухнулся? – возмутилась Степанида.

– Теперь-то что не так? – устало вздохнул Иван Лукич, вытащил из кармана огромный клетчатый платок и промокнул лоб.

– Всё! дома у меня что?

– Хозяйство, – первым откликнулся Митрич.

– Хозяйство имеется, верно, – фыркнула Степанида. – Дома у меня семья! Дочка с зятьком, да внуки на побывке. Ну и Коленька мой, куда ж ему деться.

В этот момент мне показалось, что бабулька едва сдержалась, чтобы не показать Митричу язык. Мол, проворонил своё счастье, теперь локти кусай. Дядь Вася печально вздохнул и полез за очередной цыгаркой. Надо бы выяснить у него, где такой знатный табачок берёт.

– И что? – прервал мои мысли председатель.

– А то, дурья твоя башка! – Степанида упёрла руки в бока и сверкала глазами. – Коленька мой увидит меня в гробу, опечалится. А то и с перепугу помрёт, родименький! Останусь без кормильца!

– Ну, дура баба, как есть дура! – плюнул председатель, махнул рукой и вышел из комнаты, не оглядываясь.

За ним побежала Зинаида.

– Иван Лукич, вы меня до дома-то подвезёте?

– Подвезу, чего уж… – пробурчал председатель уже на выходе.

– Чегой-то я дура? А? Ты сам подумай, Лукич! Дом-то пустой, нет тут никого. Вот я и того! А тут вы! Я ж не знала! А всё ты, конь плешивый!

Степанида зыркнула на опешившего Митрича и метнулась вслед за Зиной и Звениконем.

– А я-то с какого боку?

Дядь Вася отмер и пошёл следом за весёлой компанией. Через минуту я остался совершенно один в комнате с домовиной по центру.

Глава 6

Тишина. Благословенная тишина. Я не торопился исследовать своё новое жилище. Успеется. Я смотрел на гроб посреди комнаты и улыбался, как дурак. Ну а что? Степанида жива, я жив, молод и полон сил. Передо мной открываются новые горизонты. Прорвусь, не впервой. И не из таких передряг выбирался.

Я отлип от стены и осмотрелся. Похоже, домишко давненько не ремонтировали. Точно, кажется, Митрич сказал, что покойная хозяйка была одинокая. А если она ещё и в возрасте Степаниды, неудивительно, что дом такой запущенный. Ничего, это я поправлю. Свой дом в той, будущей жизни, я тоже брал не с евроремонтом. Руками работать люблю, практически всё умею делать сам. Так что к Новому году сделаю из развалины конфетку. Главное, инструменты раздобыть.

Я улыбнулся и познакомиться со своим хозяйством. Прошелся по комнате. Половицы скрипели, кое-где доски проседали. Похоже, под полом голые балки и никакой стяжки. Но покрытие отложу на летние каникулы. Так, а в этих краях лето, вообще, есть и насколько оно длинное?

Окна помою, занавески постираю. Чёрт, а ведь стирать придётся ручками, как в армии, стиральной машины-то нет, и не предвидится. Хорошо хоть электричество есть. Я щёлкнул выключателем, лампочка под потолком мигнула и озарила комнату тусклым светом. Где-то минут пять ей понадобилось на то, чтобы разгореться в полную силу.

Похоже, с проводкой беда, или напряжение скачет. Ещё одна мысленная пометочка. Работы предстоял вагон и маленькая тележка, но меня это не пугало. Скорее, радовало. В своём том доме, который остался в двадцать первом веке, я порядки навёл. За пару лет всё переделал под себя и свой комфорт. Последнее время возился по мелочи для поддержания порядка, да бездельничал. Короче, начал скучать потихоньку. А тут поле непаханое и есть где развернуться фантазии. Хотя скорее смекалку придётся подключать, что где достать, на что выменять, где покупать.

Село небольшое, судя по тому, что я успел увидеть, пока меня везли к дому покойной Таисии. Уверен, магазин тут один. Сельпо, в котором три отдела: бакалея, гастроном и хозяйственный в одном помещении. Думаю, в нём и под запись можно будет отовариться. Главное, на работу устроиться, чтобы зарплата была.

Так, мысленно беседуя сам на сам, я обходил свои неказистые владения. Радуясь тому, что весь домишко и двор в моём полном распоряжении. Одна беда – мебели совсем нет. Стул, на котором постельное бельё сложено. Стол кухонный, колченогий, на который тяжелее чашки без воды лучше ничего не ставить, чтоб не развалился. Трехногий стульчик возле него.

Что ещё? Печка, коробка с галетами неизвестного года, маленькая пачка чёрного чая, больше похожего на серую траву. Неплохая добыча. Сегодня перетопчусь, а завтра прогуляюсь в магазин. Живём, Саныч. Живот заурчал, недовольный моим «перетопчусь», откровенно намекая, что пора бы и честь знать, закинуться чем-нибудь, желательно едой. А вот с этим как раз таки проблема.

И всё-таки я поставил чайник на плитку, чтобы вскипятить воду. Голод не тётка, на безрыбье и кипяток станет итальянской аквакоттой. На пенсии чего только не придумаешь, чтобы разнообразить досуг. Вот я и увлёкся кулинарией. Суп из воды – изобретение итальянцев. Тут всё просто: варёная вода с солью, кусочек зачерствевшего хлеба и любая трава. В моём случае просто вода с солью и залежалыми галетами. Благо задубевшая соль нашлась в жестяной консервной банке.

Неказистую кастрюльку тоже отыскал на полке, прикрытой пыльной занавеской. Перелил воду из чайника в посудину, прикрыл крышкой и задумался. Галеты покрошу вместо хлеба в воду, посолю и готово.

Тут мне пришла в голову гениальная мысль: исследовать двор на предмет заброшенного огородика. Ну не может такого быть, чтобы у деревенской женщины, пусть и одинокой, не оказалось хотя бы пары грядок. Тот же укроп растёт, как сорная трава. Можно будет добавить для аромата. А уж если крапиву или одуванчики отыщу, так и вовсе супец получится что надо.

Я с сомнением посмотрел на самодельную электрическую плиту, но всё-таки прикрутил огонь под кастрюлей и вышел во двор. Смеркалось. Решил, что справлюсь без огня. Окинул взглядом территорию, прикинул, где может находиться огород. Довольно кивнул сам себе, обнаружив плетень, отгораживающий основной двор от заднего, и двинулся в ту сторону.

Мои догадки оказались верными. Когда-то за этим заборчиком покойная хозяйка что-то да сажала. Кусок давно перекопанной земли тянулся в сторону неопознанных в сумерках зарослей. Возле забора росли несколько деревьев, похоже, фруктовых. Я двинулся вправо, вглядываясь в заросли травы. Удача мне улыбнулась, и я наткнулся на зонтики укропа. Осторожно ободрал с бадылки ароматные веточки и пошёл дальше. Одуванчиков не обнаружил, а вот крапива сама кинулась под ноги. Точнее, обожгла щиколотку, за что и поплатилась. Надёргал пучок, матерясь на лёгкие ожоги, и отправился домой. Дальнейшие исследования проведу завтра при свете дня.

Пока бродил, вода закипела. Я быстренько сполоснул свою добычу и только тут сообразил, что самого главного в коробке с парой погнутых ложек и вилок с загнутыми зубчиками, не нашлось. Нож отсутствовал. Скривился, но делать было нечего, пришлось рвать крапиву на кусочки руками, матерясь и чертыхаясь.

Справившись с задачей, закинул зелень в воду, посолил, предварительно расколотив окаменевшую соль. Супчик запах укропом, резко захотелось раков. Интересно, есть тут поблизости речка? Если да, будут мне и раки, будет и рыбёшка на жарёху.

Завтра нужно прогуляться по деревне, познакомиться с окрестностями и с местными жителями. Разузнать про магазин и про натуральный продукт: парное молоко – это ж кладезь витаминов для молодого растущего организма.

Аквакотта по-русски закипела. Я убавил огонь, разодрал упаковку на древних галетах, достал одно печенье, осмотрел его со всех стороны, понюхал. Пахло старым маслом. Ухмыльнулся: итальянский суп из чёрствого хлеба и варёной воды с солью медленно превращался в аналог французского блюда из кипячёной воды. Хотя да, там же кроме оливкового масла и корочки хлеба ещё желток яйца добавляется.

«А не завести ли мне курочек?» – мелькнула мысль, но я тут же прихлопнул ее, как надоедливую муху. Собаку точно заведу, овчарку, или охотничью, как осмотрюсь и пойму, чего от меня ожидают, и как жить дальше в далёком прошлом, которое теперь моё настоящее. Эх, красота. Никаких командировок, адреналина, секретки. Захочу – женюсь. Но лучше сперва всё-таки собаку. А что, буду на охоту зимой ходить, на лыжах. Красота, тишина и для здоровья полезно.

Вода в кастрюльке закипела в очередной раз. Желудок взвыл с утроенной силой. Последние пять минут живот ныл, не переставая, реагируя на укропный аромат и надеясь на вкусную раковую похлёбку. Наивный.

Снял пустую похлёбку с плиты, натянув рукава рубашки на пальцы, чтобы не обжечься. Отнёс на подоконник. Сидеть за столом, на котором стояла плита, не рискнул. Вернулся на кухню, поставил чайник на огонь, прихватил ложку, подумал, плеснул в ковшик воды, вышел на крыльцо, сполоснул столовое орудие. Вытирать не стал, всё равно сейчас водой закусывать буду.

Аквакотта вышла на славу. В том смысле, что жрать захотелось ещё сильнее. Но кипяток всё-таки сделал своё дело и ненадолго заставил желудок заткнуться. А тут и чайник подоспел. Я завис, сообразил, что ни одной кружки на кухне не обнаружил. Чертыхнулся, хотел было плюнуть на чай, но русские, как известно, не сдаются ни в какой ситуации. Сыпанул заварки в чайник, и снова выругался. Кружки-то по-прежнему не было, а пить чай из горлышка горячей посудины – такое себе удовольствие.

На глаза попалась банка с солью, идея родилась сама собой. Переложил окаменевшую специю в коробку к исковерканным столовым приборам, плеснул в жестянку коричневого кипятка, тщательно прополоскал, отнёс на порог и вылил в траву возле дома. Провёл пальцем по стенкам, лизнул, скривился от солёного привкуса.

М-да, у меня сегодня прям вечер экспериментов и рецептов кухонь мира. Калмыцкий солёный чай я пробовал и даже умел его заваривать. Вкус у него на любителя, конечно, да и готовить его нужно правильно. Но для джомбы необходимо молоко, масло и специи. Этого у меня как раз таки и нету. Значит, будет у меня калмыцкий чай по-русски с лёгким привкусом соли.

Я вернулся в дом, плеснул чай в банку, снова вышел на крыльцо, уселся, поставил жестянку рядом и глубоко вдохнул густой вкусный деревенский воздух, насыщенный ароматом трав, терпким запахом свежего сена, лёгкой сладостью цветущих лугов. Эх, хо-ро-шо-то, как!

Я подхватил жестянку, сделал глоток и прислушался. Где-то вдалеке тарахтел трактор, глухо гудели комбайны: уборочная страда в самом разгаре. За двором послышался девичий смех, похоже, стайка девчонок спешит на танцы. Время словно остановилось. Никогда ещё не чувствовал себя так хорошо, так легко. Так как будто я наконец дома.

Где-то громко ахнула выхлопная труба, задребезжал мотороллер. Звук невольно напомнил о товарищах, который не дожили до пенсии, отдали жизнь за нашу великую страну. Серёга Колыванов рядом был из деревни. Редкими свободными вечерами травил нам весёлые истории из деревенской жизни, делился, как сейчас говорят, лайфхаками… Тьфу ты, ёлы-палы, вот кому приходит в голову тащить в наш русский язык непонятные иностранные слова? Свои, что ли, закончились? На трезвую-то не выговоришь.

Делился Серёга этими самыми факами, в смысле полезностями, как из палок и говна организовать в походных условиях бытовые условия уровня «люкс».