Счастье в стеклянном шаре

Lira Rali

Счастье в стеклянном шаре

Глава 1

Варя продрала глаза, ощущая, как серость рассвета давит на нее. Солнце, предательски спрятавшись за свинцовыми облаками, отказывалось дарить хоть немного света, оставляя комнату во власти промозглой полутьмы. Сергей мирно посапывал на краю дивана, под теплым коконом пледа Она же… она чувствовала себя выжатым лимоном, гниющим в темном углу мусорного ведра.

Каждое утро начиналось одинаково: с той самой разъедающей пустоты, что поселилась в груди. Будто там, в самом центре, выжгли клеймом зияющую дыру, которую ничем не заполнить. И это липкое, парализующее чувство безысходности… Оно обволакивало, проникало под кожу, словно черная смола, обещая никогда, никогда не отпустить.

Она поднялась с кровати медленно, опасаясь разбудить спящего мужа. Босые ноги коснулись холодного, предательски скользкого паркета, вызвав мгновенную дрожь. Варя поплелась в ванную, ноги волочились по полу, повинуясь лишь тяжести безысходности.

Щелчок выключателя ослепил ее, и, моргнув, Варя подняла глаза, чтобы встретиться со своим отражением. От неожиданности она вздрогнула, словно наткнулась на незнакомку. Из зеркала на нее смотрела бледная, измученная женщина. Запавшие щеки, темные, фиолетовые круги под глазами, словно клеймо на лице поражения. Не ей еще и тридцати нет, но уже предательские серебряные нити пробивались сквозь темные волосы, свидетельство упущенного времени и невыплаканных слез.

Но самое страшное – взгляд. Безжизненный, потухший взгляд, лишенный всякой радости и надежды. В нём застыла смертельная усталость, глубокая, как ядовитое озеро.

Это не она. Не та Варя, которая мечтала о большой любви, уютном доме, о жизни, полной ярких красок и приключений. Это всего лишь жалкая тень той девушки, сломленная, опустошённая, выпотрошенная изнутри, как заброшенный, никому не нужный дом.

Словно запрограммированный механизм, Варя двинулась на кухню. Холодильник встретил её привычной, почти зловещей пустотой. Не глядя, она выудила из дверцы початую упаковку яиц и приступила к приготовлению омлета.

Пока яйца шипели и скворчали на раскаленной сковороде, источая слабый, едва уловимый запах, в голове, словно болезненный укол, всплыли вчерашние слова Сергея, грубые и обидные.

"Ты совсем разучилась готовить! Что это за подгоревший кусок подошвы? Я пашу на работе, как проклятый, а ты даже нормальный ужин приготовить не можешь!"

Слова жгли и разъедали кислотой, отравляя и без того серое утро. Варя не заметила, как передержала омлет, и он начал подгорать, наполняя кухню едким, неприятным запахом гари.

Девушка сглотнула подступивший к горлу горький ком, пытаясь заглушить боль и обиду, захлестнувшие ее с головой. Она так старалась, потратила целый час, выискивая новый, интересный рецепт в интернете, хотела порадовать его, сделать что-то особенное. Но все зря. Все всегда зря. Любая ее попытка угодить, сделать что-то хорошее, неизменно заканчивалась провалом, критикой и унижением. Она чувствовала себя никчемной и бесполезной.

Она смотрела на недоеденный кусок пирога, одиноко лежащий на тарелке, и слезы невольно навернулись на глаза. Не то чтобы она ждала бурных оваций, но хотя бы слова благодарности, хоть малейшего намека на то, что ее старания были замечены. Вместо этого – лишь недовольное ворчание о том, что пирог слишком сладкий, слишком сухой, слишком… неправильным.

Комната давила на нее своей тишиной, наполненной невысказанными обидами и затаенной болью. Она чувствовала себя крошечной песчинкой в огромном океане равнодушия, брошенной на произвол судьбы и никому не нужной. Собственные мысли роились в голове, как потревоженный улей, жалящими вопросами: "Что я делаю не так? Почему он никогда не доволен? Неужели я действительно такая плохая хозяйка, жена, человек?"

Омлет получился невзрачным, каким-то безвкусным. Варя набросила на него несколько веточек петрушки, пытаясь придать хоть немного аппетита. Но он все равно выглядел жалко. Как и она сама.

Внутренний голос, ставший в последнее время слишком громким, зашептал: "Я никогда не смогу ему угодить. Что бы я ни делала, ему всегда что-то не нравится. Может быть, я действительно такая плохая, как он говорит? Никчемная, бездарная, неспособная даже приготовить нормальный ужин…"

Она машинально поднесла вилку с обуглившимся кусочком омлета ко рту, но противный, горький вкус и неприятная текстура застряли в горле, вызывая тошноту. В глазах предательски защипало, и слезы начали наворачиваться на глаза. Варя с отвращением отставила тарелку. Аппетита не было ни малейшего.

Она поднялась из-за стола, чувствуя, как дрожат колени. Нужно было что-то делать, чтобы заглушить эту невыносимую душевную боль. На автомате она начала убирать со стола, стараясь не смотреть на остатки пирога – свидетельство ее кулинарного провала и личной несостоятельности.

Внезапно ее взгляд упал на старую фотографию, стоящую на полке. На ней она и ее муж были счастливы, молоды и полны надежд. Он обнимал ее, а в его глазах читалась любовь и восхищение. Куда все это делось? Когда все пошло не так?

С тяжелым вздохом она отвернулась от фотографии. Воспоминания – это, конечно, хорошо, но они не могут заменить реальность, а реальность была такова, что она снова чувствовала себя одинокой и никому не нужной. И пирог тут был совсем ни при чем.

Обычно пустой автобус сегодня был набит людьми под завязку. Варя втиснулась между двумя мужчинами в деловых костюмах, вдыхая смесь запахов кофе, дешевого одеколона и пота. За окном мелькали серые многоэтажки, рекламные щиты и лица, устремленные в никуда.

Она крепко держалась за поручень, боясь потерять равновесие. Ее руки, покрасневшие от постоянного контакта с моющими средствами, резко контрастировали с холеными руками женщины напротив, уверенно листающей глянцевый журнал. Варя невольно задержала взгляд на ее безупречном макияже, стильной прическе, дорогой сумке. Ей казалось, что она наблюдает за инопланетянкой. За существом из другого мира, где нет места усталости, отчаянию и постоянному чувству вины.

Она посмотрела на других пассажиров. Бизнесмены, спешащие на важные встречи, молодые девушки с ноутбуками, студенты с рюкзаками, набитыми учебниками. Все они казались такими уверенными в себе, целеустремленными, живущими полной жизнью. А она… Кто она? Всего лишь уборщица. Тень, скользящая по чужим офисам и домам, собирающая чужой мусор.

Вдруг, сквозь шум автобуса и обрывки чужих разговоров, Варя услышала музыку. Она звучала только в ее голове – тихая, печальная мелодия Шостаковича. Пальцы непроизвольно задвигались по поручню, выстукивая знакомый ритм. Она закрыла глаза, и перед внутренним взором возникла старая, расстроенная рояль, в зале музыкальной школы. Ее пальцы, быстрые и ловкие, порхающие над клавишами.

Шестнадцатилетняя Варя, вдохновенно играющая сложную сонату. Ее глаза горят огнем страсти, музыка льется из-под ее пальцев, наполняя комнату волшебством. Она мечтала о консерватории, о концертах, о славе. Музыка была ее жизнью, ее воздухом, ее всем.

А через полтора года мама заболела, и умерла, наказав Варе следить за братом. Ей пришлось оставить школу, музыку, все свои мечты, чтобы заработать на жизнь себе и братику. Она начала работать в общепите, забыла о себе, о своих потребностях, о своих талантах. Лишь бы братик был сыт и одет.

Мелодия Шостаковича оборвалась, как внезапно перерезали нить. Варя открыла глаза. Автобус дернулся, и она чуть не потеряла равновесие. Взгляд упал на ее руки – загрубевшие, с короткими, обломанными ногтями. Руки рабочей, а не пианистки.

В груди что-то болезненно сжалось. Воспоминания нахлынули с новой силой, как цунами. Она помнила каждую ноту, каждую фразу, каждый вдох и выдох, когда играла. Помнила восторг и трепет перед музыкой, ощущение полета. Где все это теперь?

Внезапно она почувствовала острое желание вернуться к музыке. Хотя бы на мгновение. Сыграть хоть что-нибудь. Просто почувствовать клавиши под пальцами.

Автобус остановился. Варя вышла на остановке, чувствуя легкое головокружение. Она посмотрела на небо, затянутое серыми тучами. Август. Месяц, когда умерла мама. Месяц, когда умерла ее мечта. Но, может быть, еще не все потеряно? Может быть, еще есть шанс вернуть хотя бы часть себя?

Ей предстояло еще несколько кварталов пройти пешком до офисного здания. Работа ждала ее. А вместе с ней – очередная порция унижений и беспросветной тоски. Но на мгновение, в переполненном автобусе, ей почудился вкус свободы. Вкус музыки, вкус мечты, вкус жизни, которую она могла бы прожить. Но которую, похоже, уже никогда не проживет.

***

Первый луч солнца, пробившись сквозь грязное, заляпанное чем-то коричневым окно, упал на Варины руки, сжимающие потрескавшуюся, грубую тряпку. Тряпка, кажется, была такой же старой, как и сам этот офис. Запах пыли и затхлости, пропитанный сладковатым ароматом плесени и давно пролитого кофе, уже наполнил легкие. Привычный, как запах собственной кожи, он был еще одним напоминанием о ее серой, бесконечной рутине. Еще один день, еще одна смена в этом здании, полном пыли, разбитых надежд и забытых воспоминаний. Она провела влажной тряпкой по пыльному подоконнику, на котором слой грязи, перемешанный с крошками и остатками высохших мух, был таким толстым, что казалось, он никогда не исчезнет. Этот подоконник, как и она сама, впитал в себя всю грязь и уныние этого места, став немым свидетелем чужих успехов и ее собственных поражений.

За гроши Варя вытирала следы чужой роскоши и небрежности, стараясь игнорировать брошенные на полу окурки, разлитый кофе и следы чего-то липкого, непонятного происхождения. Ее зарплаты едва хватало на еду и аренду крошечной, тесной квартирки, где стены казались сжатыми, как тиски, а единственным украшением был пожелтевший от времени календарь. Каждый день был одинаков: провести тряпкой по полу, заляпанному грязью от неопрятных ботинок, вытереть пыль со столов, заваленных кипами ненужных бумаг, вынести мусор, переполненный окурками и одноразовыми стаканчиками от кофе. И снова, и снова.

Сегодняшний день не отличался от вчерашнего и позавчерашнего. Она механически вытирала пыль с полуразрушенных офисных столов, с их покосившимися ножками и сломанными ящиками, стараясь не обращать внимание на презрительные взгляды сотрудников. За все годы работы здесь она не увидела ни одной улыбки, ни одного доброго слова в свой адрес. Только равнодушие, скрываемое за натянутыми улыбками и высокомерными взглядами, и постоянное чувство того, что ее работа не имеет никакого значения. Она была лишь тенью в этом умирающем здании, призраком, призванным поддерживать иллюзию порядка в этом царстве хаоса и безразличия.

Варя оттирала пятно от кофе с полированной столешницы в конференц-зале. Мягкая тряпка скользила по поверхности, но пятно упрямо не поддавалось. Она с досадой вздохнула. Хотелось поскорее закончить с этим и уйти в свой маленький уголок в подсобке, где хотя бы на несколько минут можно было скрыться от чужих глаз.

Внезапно в кармане зажужжал телефон. Варя вздрогнула. Номер был незнакомый, но что-то подсказывало ей, что это он. Сергей.

Ее сердце забилось с бешеной скоростью. Руки вспотели, а в горле пересохло. Она колебалась, не зная, стоит ли отвечать. Но звонок продолжал настойчиво разрывать тишину зала. Игнорировать было нельзя.

Она задержала дыхание и нажала кнопку ответа.

– Алло, – прошептала Варя, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

В ответ ей обрушился шквал ярости.

– Ты тупая, никчемная тварь! – прорычал Сергей, его голос был переполнен злобой, – Я же просил тебя оплатить счета за квартиру! Почему до сих пор не оплачено? Ты опять забыла?!

Варя отшатнулась, словно от удара. Она машинально огляделась, боясь, что кто-нибудь услышит этот поток брани. В зале никого не было, но ей все равно казалось, что все вокруг смотрят на нее, видят ее унижение.

– Я… я стараюсь, Сергей, – пролепетала она, запинаясь, – У меня вчера много работы было. Я собиралась оплатить их сегодня вечером, сразу после смены.

– Не оправдывайся! Ты всегда все делаешь через одно место! – заорал Сергей. – У тебя что, совсем мозгов нет? Я тебе что, каждый раз должен повторять одно и то же? Ты вообще хоть что-нибудь можешь сделать правильно?!

Варя почувствовала, как к глазам подступают слезы. Она сжала телефон так сильно, что костяшки пальцев побелели. Она пыталась сдержаться, не позволить ему увидеть ее слабость, но голос дрожал, выдавая ее страх и отчаяние.

– Прости, Сережа, я оплачу сегодня же, – прошептала она, борясь со слезами. – Я больше не забуду.

– Знаешь, что я тебе скажу? – продолжал кричать Сергей, не давая ей передышки. – Я жалею, что вообще с тобой связался. Ты – моя самая большая ошибка!

Последние слова прозвучали как удар под дых. Варя почувствовала, как ее мир рушится на части. Она была ошибкой. Никчемной, бесполезной ошибкой. У нее задрожали руки, телефон вот-вот выскользнет из пальцев. Слезы хлынули потоком, обжигая лицо. Она еле сдерживалась, чтобы не зарыдать в голос.

– Я… я больше не буду… – прошептала она сквозь слезы, но Сергей уже бросил трубку.

Раздались гудки, но Варя все еще продолжала держать телефон в руке, словно пытаясь удержать осколки своей разбитой жизни. Она чувствовала себя раздавленной, униженной, беспомощной. Она была как сломанная кукла, брошенная в угол и забытая всеми.

Комната, в которой она находилась, казалась сейчас особенно пустой и холодной. Свет из окна, некогда такой приветливый, теперь казался безжалостным, подчеркивающим каждую трещинку на стенах, каждую пылинку в воздухе, каждое ее несовершенство. Она вытерла слезы тыльной стороной ладони и огляделась. Слава богу, никого не было видно. Ей нужно было взять себя в руки, закончить работу и вернуться в свою клетку. В свой ад. Но после этого звонка клетка казалась еще более тесной, а ад – еще более невыносимым.

Внезапно, из-за поворота коридора, появилась она – Алина Радиковна, заместитель директора, или, как ее прозвали в курилке, "Королева Ледяного Сердца". Алина Радиковна была воплощением всего, чего Варя не имела: яркая, стильная, с идеальной прической и маникюром, который, казалось, блестел даже в полумраке офиса. Ее костюм от известного дизайнера стоил, вероятно, в два, а то и в три раза больше, чем Варя зарабатывала за месяц. На тонкой шее блестел небольшой, но изящный алмазный кулон, подчеркивающий ее идеальный овал лица.

Быстрая походка и нервно подергивающиеся плечи выдавали спешку Алины Радиковны. В руке она крепко держала стаканчик с горячим кофе. Но стоило ей остановиться у стола, чтобы взглянуть на документы, как случилась неприятность. Легкий толчок, и кофейная волна с пенкой и молоком выплеснулась из стаканчика, оставив темное пятно на глянцевом паркете.

Алина Радиковна, приподняв брови, внимательно осмотрела кофейное пятно, затем медленно, с издевательской улыбкой, повернулась к Варе, которая как раз проходила мимо.

– О, Варвара Дмитриевна, как же вовремя вы здесь оказались, – проговорила она, и в ее спокойном голосе отчетливо слышалась скрытая ирония. – Уверена, ваша трудолюбие поможет вам незамедлительно устранить это… небольшое недоразумение.

Варя молча кивнула, её лицо оставалось непроницаемым. Под внешней оболочкой спокойствия клубилось раздражение, приправленное горьким привкусом унижения, ставшим, увы, привычным. Она достала из своей тележки чистящее средство и тряпку. Движения были отточенными – годами выработанный ритуал.

Всего за несколько минут паркет блестел, как новый. Никакого следа от кофейного пятна не осталось. Варя поставила бутылку и тряпку на место и, не дожидаясь комментариев Алины Радиковны, просто повернулась и ушла.

Но как только за ней захлопнулась дверь захламленной подсобки, с её мерцающей, убогой лампочкой, вся боль, которую она так долго сдерживала, вырвалась на свободу. Прислонившись к ледяной стене, Варя сжала кулаки, и горькие слезы покатились по её щекам. Это были не просто слезы уборщицы. Это был крик души, протест против той жизни, в которой ей приходится молчать и терпеть. Это были слезы отчаяния от того, что она не может дать сдачи, от осознания, что привыкла к унижениям. Её плечи содрогались от рыданий, и казалось, что вместе с каждым всхлипом из неё выходит вся та боль, что годами копилась внутри. В этом маленьком, грязном уголке мира она, наконец, могла позволить себе быть человеком. Могла позволить себе плакать.

***

Варя шла по улице, опустив голову, словно выискивая что-то под ногами. Но она не искала деньги. Она искала хоть что-то, за что можно было бы зацепиться, хоть маленький кусочек надежды в этой беспросветной серости. Вечерний город давил своей суетой, яркими огнями и чужими разговорами.

Взгляд её случайно зацепился за столб, обклеенный разномастными объявлениями. Потерянные котята, услуги сантехника, курсы английского… Среди всего этого пестрого хаоса выделялось одно, напечатанное крупным шрифтом на ярко-розовой бумаге: "Счастье в стеклянном шаре! Начни жизнь с нуля!"

Варя остановилась.

"Счастье?" – пронеслось в её голове с горькой иронией. "Какое счастье? Для меня счастья не существует. Это все сказки для дураков. Развод для наивных."

Она уже давно перестала верить в чудеса. Жизнь научила её, что чудес не бывает, а бывает только боль и разочарование.

Реальность оказалась жестокой и беспощадной. Сергей изменился. Или, скорее, она увидела его настоящего, без прикрас влюбленности. Он стал раздражительным, отстраненным, равнодушным. Цветы сменились упреками, комплименты – критикой, кино – молчаливыми вечерами перед телевизором. Он перестал слушать, перестал поддерживать, перестал восхищаться. Он просто был рядом, как мебель в комнате, занимая место, но не принося тепла.

Их будущее, такое светлое в ее мечтах, рассыпалось на осколки, острые и болезненные. Она пыталась склеить их, вернуть прежнего Сергея, вернуть ту любовь, но все было тщетно. Он отталкивал ее, как будто она была ему в тягость.

Она долго не могла понять, что произошло. Где была ее ошибка? Что она сделала не так?

Варя покачала головой, отгоняя навязчивые воспоминания. "Нельзя думать о прошлом. Прошлое не вернуть."

Она хотела уже пройти мимо, но что-то её остановило. Какое-то необъяснимое любопытство, какое-то смутное предчувствие.

Она ещё раз посмотрела на объявление. "Счастье в стеклянном шаре…". Звучало глупо и нелепо. Но в глубине души затаилась маленькая, едва заметная искорка надежды.

Машинально, словно загипнотизированная, Варя запомнила номер телефона, указанный внизу объявления. [phone]. Цифры отпечатались в её памяти, заняв там свое место навсегда.

Она оторвала взгляд от столба и пошла дальше, но внутри неё что-то изменилось. Серая пелена отчаяния слегка приподнялась, пропуская слабый луч света.

Внутренний голос, раньше заглушаемый страхом и унижением, прошептал: "Это глупо. Наверняка это какая-то секта или мошенники. Но что, если…? Что, если это действительно может мне помочь? Что, если есть хоть малейший шанс изменить свою жизнь к лучшему?"

Она шла, размышляя. Слова, нацарапанные на столбе кривым почерком – «Избавление. Надежда. Новая жизнь. Звоните…» – казались абсурдными, наглым рекламным трюком, рассчитанным на отчаявшихся. Но в её жизни отчаяние стало настолько привычным фоном, что даже самый нелепый шанс казался спасительной соломинкой.

Она достала из кармана старенький телефон. Пальцы дрожали, набирая номер. Гудки тянулись мучительно долго, словно испытывая её решимость. Наконец, ответил женский голос, мягкий и участливый. Испугавшись, она сбросила трубку, выключила телефон и поспешила домой.

***

За порогом тесной квартиры уже витала его аура – не аромат одеколона, который он считал излишней тратой, а скорее запах хозяйственного мыла, которым он демонстративно смывал с себя "грязь" профессии. Но не по запаху Варя узнал о том, что он дома, а по давящей тишине, которая опускалась на нее, словно свинцовая плита. Муж. Она старалась не произносить его имя вслух, как будто, называя его, она рисковала навлечь беду на свою голову. Просто – "муж". Просто полицейский.

Он был высоким, крепким, с волевым подбородком и пронзительным взглядом, который, казалось, проникал прямо в душу, выискивая там слабости и уязвимые места. Его губы часто складывались в снисходительную усмешку, словно он постоянно наблюдал за глупыми детьми, неспособными понять всю сложность мира. Он считал себя образцом мужественности, честности и справедливости – рыцарем в синей форме, защищающим слабых и наказывающим виновных. Правда, его представления о справедливости часто расходились с общепринятыми нормами, а защита слабых чаще всего выражалась в унижении тех, кто, по его мнению, этого заслуживал.

Когда он входил в квартиру, его движения были отточенными, почти театральными. Он вешал свою форменную куртку на вешалку с нарочитой аккуратностью. Каждая деталь его внешнего вида, его манеры говорить, даже его молчание – всё говорило о его непоколебимой уверенности в собственной власти. Он был центром их вселенной, и Варя должна была вращаться вокруг него, подчиняясь его воле и удовлетворяя его потребности. Он был убежден, что она должна быть ему благодарна за то, что он вообще обратил на нее внимание, за то, что позволил ей быть рядом с таким выдающимся человеком, как он. Он спас её от одиночества, от нищеты, как он любил повторять, и теперь она обязана была ему служить верой и правдой.

Варя чувствовала себя маленькой птичкой, попавшей в клетку к хищнику. Каждый его взгляд, каждое слово давили на нее, заставляя съеживаться и молчать. Она понимала, что любое сопротивление только разозлит его, превратит его снисходительную усмешку в злобный оскал. Варя научилась угадывать его настроение по едва заметным признакам, по оттенку голоса, по выражению лица. Она стала экспертом в чтении между строк, в поиске скрытых угроз и намеков, чтобы вовремя уклониться от удара.

Она помнила время, когда все было иначе. Когда она видела в нем героя, защитника, человека, способного изменить мир к лучшему. Она верила в его идеалы, в его непоколебимую честность. Но со временем пелена спала, и она увидела настоящего его – человека, одержимого властью, готового на все ради достижения своих целей.

Он считал ее своей собственностью, вещью, которой можно распоряжаться по своему усмотрению. Он не видел в ней личность, человека со своими чувствами, мечтами и желаниями. Для него она была лишь отражением его собственного величия, доказательством его неотразимости.

И Варя жила в этом замкнутом круге, в страхе и подчинении, мечтая о свободе, о возможности вырваться из этой клетки и вздохнуть полной грудью.

Варя никогда не осмеливалась спорить с ним напрямую. Не потому, что боялась физической расправы – руку на нее он поднимал лишь однажды, и то спьяну. Гораздо страшнее было его умение уничтожить её морально. Лёгкое пренебрежение, колкий сарказм, обесценивание её труда и чувств – вот его излюбленное оружие. Он знал, как надавить на самые болезненные точки, как заставить её чувствовать себя никчемной, виноватой, полностью зависимой от него.

Ее мир сузился до размеров клетки, где прутьями служили его прихоти и капризы. Она не смела без разрешения купить себе новое платье, встретиться с подругой или просто выпить чашку кофе в кафе. Каждый ее шаг, каждое слово, каждая мысль были под его неусыпным контролем.

Он контролировал каждый, даже самый незначительный аспект ее жизни. Зарплату, которую она с трудом зарабатывала, изнурительно убирая офисы и дома, он забирал почти полностью. Он оставлял лишь скудную, унизительную сумму на еду, самые необходимые вещи и проезд, словно милостыню, брошенную нищенке.

"Я лучше знаю, как распорядиться деньгами, – цедил он сквозь зубы, сжимая в руке ее зарплатную карту, – Знаю я вас, баб… шмоточницы! Только и умеете, что тряпки покупать да по салонам шастать. Из-за этого и меркантильными становитесь. Вам лишь бы мужика с толстым кошельком найти, чтобы штаны протирал да ваши прихоти исполнял."

Она чувствовала себя куклой, марионеткой, чьи нити крепко сжимал в своей руке жестокий кукловод. Ее воля была сломлена, ее дух подавлен. Она разучилась мечтать, разучилась радоваться, разучилась быть собой. В ее глазах поселился страх, а на губах застыла горькая улыбка смирения.

Иногда, в редкие минуты одиночества, когда его не было рядом, в ее душе рождалась слабая искра надежды. Она представляла себе другую жизнь, полную свободы и счастья. Но эти мечты были мимолетны, как бабочки, пойманные в сеть.

И Варя, опустошенная и подавленная, не смела возразить, не смела перечить его тирании, боясь вызвать вспышку гнева, которая всегда заканчивалась слезами и унижениями. Он решал, когда ей можно увидеться с подругами, если вообще можно, кого она может пригласить в дом, а кого следует избегать. Он читал ее переписки, придирчиво изучал каждое слово, слушал ее телефонные разговоры, требуя подробного отчета о каждом ее шаге, о каждой минуте, проведенной вне его контроля. Каждый день превращался в пытку, медленно, но верно разрушающую ее изнутри.