Кровавая сакура

Йоко выпрямилась, чтобы посмотрел на лик матери. Она уже понимала, что увидит там ужас, но что-то заставляло узреть тот страх, который испытывала женщина. Встретиться с матушкой взглядом, чтобы хоть как-то успокоить ее или сделать хуже. Тело матери было подобно осеннему листочку, уже давно пожелтевшему, но так и не сорвавшемуся с крепкой ветки. Девушка четко ощущала, как матушку трясло так же, как и этот листок колышущийся среди потоков холодного ветра, и пытающийся унести его вдаль.

Дыхание женщины участилось, а вдоль щеки уже скатывался холодный пот ужаса, зрачок сузился, а из глаз текли слезы. Трясло не только тело, руки женщины, что крепко сжимали девушку в объятьях, трясло не меньше. Из уст бедной женщины дрожащим голосом вырвалась еле уловимая фраза, которая была больше похожана бормотание.

– Меньше двух недель… И моей девочки не станет…– здесь обдало холодом уже Йоко. Смерть? Йоко умрет? Но почему на душе так тяжело? Ощущение тяжести и страха перед смертью впервые поглотило девицу. Во сне она, конечно, тоже очень хотела жить, но та опасность ощущалась иначе. Похоже, что-то в ней поменялось, и оно изменит ее жизнь навсегда.

Дрожащие руки закрыли глаза, и Кояо опустила свою голову на плечо дочери. Мамочка хотела что-то сказать, но боялась, как только губы начинали шевелиться, плачь усиливался. Йоко ощущала себя на месте своей матушки в детстве. Когда Йоко начинала плакать, она всегда была в такой же позе, чтобы скрыть заплаканное личико. Пусть глаза в традиционном макияже гейш и подводили красным цветом, но красное лицо и глаза не были востребованы у японок, – О чем ты говоришь, матушка?

Йоко последовала примеру матери. Она всегда дожидалась, пока дочка успокоится и лишь потом начинала выслушивать все. И нескольких минут не прошло, как Кояо успокоилась. Лик ее не был похож на тот, что пережил горе. За годы жизни с Такаши Кояо научилась плакать без следа. Вот к чему может привести жизнь с деспотом.

Наконец-то Кояо продолжила.

– Помнишь ли ты, моя химэ? Что раньше я жила в храме Инари – сама?

– Конечно, помню, матушка! Ты мне не раз рассказывала об этом месте, – воскликнула девушка, показывая полную уверенность в голосе.

– Незадолго до того, как храм тот сгорел, у нас жила девушка великой красоты. Не помню, сколько ей было, лет 15… Она должна была выйти замуж за одного парня и покинуть храм. Но в одну ночь она повздорила с одним парнем, который тоже желал ее в жены. Она объясняла, что жениха ей избрали родители, но он не слушал ее, угрожал, из-за чего ей пришлось бежать из храма. Вернулась она через день, и с ее уст сошла похожая история, произошедшая с тобой. Сон был полной копией. Цветок. Маска. Сакура, – наконец-то Кояо сделала остановку, чтобы отдышаться, много времени передышка не заняла, и женщина продолжила.

– Спала она тревожно, каждую ночь мы слышали крики из той комнаты, в которой спала она и еще пару жриц. Девица каждую ночь задыхалась, и никакой лекарь ей помочь не мог. Из-за таких проблем пришлось отложить ей работу и помолвку. Она уехала из храма и как мы узнали, в одну ночь она все-таки задохнулась, а в ее записях родители нашли просьбу о захоронение ее тело под ближайшим древом сакуры кое не цвело уже какое десятилетие. Никто воли ее противиться не стал, так и похоронили ее под этой прокля́той сакурой…

В этот раз вновь затрясло Йоко. Было уже понятно. Ее ждет неминуемая смерть во сне, уже сегодня она чуть не умерла. Как же спать теперь ей с пониманием, что это ночь может быть последней в ее жизни. Желание жить кипело в крови девушки, и крик со слезами сам сорвался с уст молодой красавицы.

– Святая Аматерасу, прошу, матушка помоги мне! Неужели никакого способа предотвратить мою смерть нет?! Я хочу жить! Я вкусила ее только сейчас! Прошу, помоги мне, матушка!

Мольба дочери еще сильнее ранила и так уже искалеченное с годами сердце Кояо. Ее руки тотчас устремились к щекам дочери и сжали их. Губы матушки прикоснулись ко лбу дочери, пытаясь всеми силами успокоить бурю, бушующую в теле. Все накопленное за годы жизни в страхе наконец-то выходило криком отчаяния, слезами и ненавистью.

– Моя любимая химэ, я обещаю, что отыщу для тебя способ, но иди сейчас прими ванну, тебе ее подготовит Акико, – Йоко уже и забыла об одном факту. В доме присутствуют слуги, их всего двое и они служили отцу, но теперь в доме хозяйка будет Кояо. Дом был большой, и комната слуг находилась далеко от кухни, нужно было изрядно кричать, чтобы дозваться до кого-то из слуг, потому Такаши всегда пользовался громкими бубенчиками на деревянной ручке, для каждой из слуг было определенное число взмахов чтобы каждый из них понял кого зовут. Так у Акико было два взмаха.

Кояо повернула голову и достала из рукава кимоно те самые бубенчики и сделала два резких взмаха. Через пару минуту в комнату вошла невысокая девушка. Кояо сразу же ей сказала, чтобы та направилась и налила горячей воды для Йоко и подготовила одежду для нее. В ответ девушка поклонилась и вновь пропала из виду.

– Акико… Почему матушка до сих пор ее не выгнала? – подумала Йоко. Она всегда знала секреты своего недалекого отца. Прекрасно видела, что он давно положил глаз на Акико, она не отличалась красотой в отличие от Кояо, но почему-то привлекала Такаши намного больше. Женщина и сама знала, что ее муж далеко не чист в этом деле, да и не любил он ее никогда, что уж тут поделать.

Прошло некоторое время, перед тем как Акико вернулась с шёлковым полотенцем и новым белым кимоно в руках.

– Пройдемте Йоко-сан, – в ответ девушка кивнула и, поднявшись с подушки, направилась в ванную. Может Акико была все же чиста, и отец ее принуждал к отношениям? Это возможно исходя из его характера, а вот сама Акико никогда не язвила и не мешала ни Кояо, ни Йоко.

Не успела Йоко оглянуться, как уже оказалась в объятиях теплого офуро, где горячая вода нежно согревала ее измученное тело. Служанка оставила сменную одежду неподалеку и, тихо выйдя из комнаты, направилась в другое место, чтобы постирать изможденные хомонги. Теперь, оставшись наедине с собой, Йоко могла погрузиться в размышления о жизни, о том, что было и что еще только предстоит.

Внезапно всё обрушилось на Йоко, и она оказалась на грани пропасти, ощущая дыхание смерти за спиной, а царство ёми уже готовило для нее место. Но она была настроена решительно: не сдаваться, не умирать. Йоко была готова бороться до конца, чтобы не дать смерти взять себя. Но почему? Почему теперь она так несгибаемо отстаивает свою жизнь, которой когда-то была готова отказаться без колебаний? Может быть, она обрела новый взгляд на жизнь, осознав свою ценность и важность? Нет, в этом было что-то другое… В ней что-то изменилось, что-то сломалось, и теперь она стремится к жизни снова.

Только мысль о смерти и ее приближении наполняет Йоко тревогой и страхом, ведь ей никогда не доводилось видеть умирание людей, даже тела отца она не видела. Каким может быть умерший человек? Возможно, бледным, как зерна риса, его тело уже окоченело и стало холодным, как камень, лежащий на дне океана, а под глазами появились темные круги. Одетый в черное траурное кимоно, он окружен талисманами, предназначенными, по поверьям, помочь умершему пройти в царство мертвых. Одним словом- жуть.

Одной рукой девушка коснулась затылка, по которому совсем недавно врезал ее дорогой отец. Под темными, густыми волосами наверняка затаился ушиб, который нереально будет увидеть, можно будет лишь почувствовать. И правду, – длинные белые пальчики прижались к голове, и губы сжались от острой боли, которая внезапно обуяла. Как же обидно, что боль во время удара не так ужасно, как его последствия. Раны болят намного дольше, чем мимолётный удар. Как бы было прекрасно, если бы такие увечья не имели ужасных последствий.Такую картину представляла Йоко, когда тело болело от свежих ударов отца. От них служение в храме никак не спасало, потому Йоко и стремилась приезжать в отчий дом как можно реже. Однако дома она бывала, и лишь редкие случаи обходились ей без травм и синяков.

Однако, признаться честно, это наказание от отца было еще мягким, бывало еще хуже, от которого Йоко едва потом могла сдержать слезы, а сейчас они текли по бледным и холодным щекам, эмоции не смогли взять верх, но смогли дать возможность чувствам Йоко выйти наружу.

Одно дело, когда боль выходит с криком, а другое когда спокойно, но что из этого будет лучше? Когда эмоции берут вверх или же когда на них сил уже совсем не остается и просто хочется тихо выплакать свою боль и переживания. Но боль, что копится в груди, а затем выходит наружу намного страшнее и масштабнее, нежели та, что будет долго накапливаться, а затем тихо изливаться вместе со слезами. Второй вариант больше похож на очищение, от него становится легче не сразу, но после него ты чувствуешь себя живым.

Йоко всегда предпочитала отдаваться тихому плачу, чтобы не тревожить никого. «Никому твои слезы не нужны, только проблемы приносишь!»– именно так всегда говорил отец Йоко.

Он был не прав, люди не настолько бесчеловечны. Кояо всегда была готова выслушать и вытереть слезы любимой дочери. Если уж к отцу относились таким образом, то это значит, что и ко всем будет такое же отношение.

Голова жутко болела, но по телу расходилось тепло. Дом по ощущениям обрел новые чувства. Йоко чувствовала, как теперь дерево дышит полной грудью и с успокоением готово держаться дальше, пока доски не сгниют, и не придется их заменить.

По истечении пары часов Йоко уже была одета в теплое кимоно. Наконец-то тело после ночного забега было не идеальным, но хотя бы чистым. Лицо не потеряло своего совершенства, а даже скорее наоборот, оно стало краше, смешно однако.

Слуги помогли собрать девушке волосы, заколов их шпильками и гребнями, и она направилась в комнату к матери. Может, матушка смогла найти решение проблемы?

Пройдя в темную комнату, освещенную только светом свечи, Йоко увидела матушку за столом, занятую изучением каких-то бумаг. Встретившись взглядом с матерью, девушка тут же присела напротив нее.

– Ну что, матушка? Удалось что-то найти?

Ответом последовала улыбка, за которой дама протянула дочери листы, на нем был выписан способ, который должен будет избавить девушку от смерти. По крайней мере, в это хотелось верить.

– Это ведь может оказаться лишь легендой, дорогая матушка?

– Увы и ах дорогая, но это все, что я сумела найти в наших архивах.

В бумагах писалось о том, что уничтожений всем нецветущих сакур должно привести к исцелению молодую красавицу. Опять же непонятно было ни как их уничтожать, ни что может подстерегать человека по пути в сакуре, ничего. Однако Йоко идти на риски все равно придется девушке, ибо ничего с этим не поделаешь.

– Значит, мне нужно уничтожить деревья сакуры? – это был исключительно риторический вопрос, ибо ответ на него девушка уже знала.

– Да, дорогая, но дело в том, что сакуру у заброшенного дома, нужно уничтожать в последнюю очередь.

И вправду в писаниях очень выделяется надпись «уничтожать первую сакуру самой последней». Но Йоко до сих пор не знала как. Чем уничтожить эти деревья и хватит ли ее сил?

–Матушка, я не уверена в своих силах… Я ведь совсем слаба для такого, – Девушка виновато опустила голову, нервно перебирая пальцами.

Йоко подняла глаза, услышав шум на столе. Там лежал прекрасный веер с узорами, выполненными на металле. Возможно, ему было уже не одно десятилетие, но он все еще выглядел великолепно. На краях веера блескал острый холодный металл, и в сложенном состоянии он напоминал клинок.

Девушка протянула к нему свою руку и взяла "клинок". Оружие было увесистым, но его красота в глазах Йоко делала его легким, как перо птицы.

– Возьми его с собой Химэ. Он как-никак поможет тебе. Ты умеешь пользоваться церемониальным веером, да это немного другое, но это единственное, чем ты умеешь пользоваться. Нужно просто привыкнуть к его весу.

А ведь Йоко даже не заметила, что около веера лежали офуда. Маленькие, но длинные листочки, на которых уже написаны заклинания защиты, усиление и т. д.

Мама девушки тщательно позаботилась о сохранности дочери, поэтому нашла самые мощные заклинания, какие может выдержать офуда.

Опустив веер на стол, Йоко подошла к своей матери, в ее глазах снова блеснули слезы. Но на этот раз это были слезы радости. Девушка бросилась в объятия матери, крепко обняла ее и громко поблагодарила за помощь. Кояо в ответ нежно обняла свою любимую дочь, гладя ей по голове.

Девушка смогла успокоиться только через пару минут. Как раз к этому времени служанки принесли мягкий, горячий хлеб, рисовые шарики с рыбой и прочую еду. Это был сегодняшний ужин, но не будет на нем Такаши, как же это не привычно.

Завтра Йоко выдвигаться в дорогу. Долго тянуть нельзя, и обе девушки это понимали. Йоко чувствовала, что нужно попросить помощи у богов, но у кого просить?

После ужина с тяжелыми мыслями девушка зашла свою комнату, в которой села за низкий столик. Молоденькая служанка с гребнем в руках зашла за ней и расплела волосы девушки.

Никто в доме не имел права сегодня улыбаться в дань почтения Такаши. Однако Йоко и Кояо не так жаловали мужчину, потому улыбка все-таки мелькала в их разговорах. Именно при слугах они старались показывать свою невозмутимость. Пока это выходило удачно.

Зубчики гребня начали проходить между прядями волос, вечернее расчесывание всегда помогало знатным дамам проснуться с гладкими и не сильно запутанными волосами.

Маленьких аристократок с детства учили спать исключительно на спине и не переворачиваться во время сна. Сон на спине, по мнению старших, помогал сделать осанку прямой и красивой. Кто знает, так оно или нет, но Йоко никогда не всматривалась с изгибы своей спины, не кривая и ладно. Перед тем как направится в кровать, она сообщила своей служанке:

– Я схожу перед сном помолюсь за отца… – промолвила Йоко, хотя ни о какой молитве за отца и речи ни шло. Это было лишь маской, прикрытием ее истинных намерений. Служанка безмолвно склонила голову в знак согласия. Йоко плавно поднялась с дзабутона и направилась в комнату, где располагался камидана – священное место, предназначенное для обращения к ками. Впрочем, там можно было воздать почести не только божествам. В домах богатых людей под подобные цели отводились целые комнаты, ведь считалось недопустимым смешивать мирскую жизнь и священные обращения к богам в одном и том же пространстве.

По пути в кимадану девушка заглянула на кухню, где попросила немного сакэ, а также риса для подношения. Старая служанка протянула девушке чашечку очоко наполненную алкогольным напитком, а также пиалу, наполненную сваренным ею рисом.

И вот, Йоко неслышно скользнула в комнату, тут же прикрыв за собой дверь, словно прячась от посторонних глаз. На алтарную полку легло подношение, принесенное девушкой с трепетом в сердце. Вспыхнувшее пламя новых благовоний потянулось к потолку, виясь тонким дымком – мольбой, призванной достичь небесных чертогов. Оставалось лишь выбрать бога, чей слух удостоит ее просьбу. Этот выбор всегда был самым сложным этапом молитвы. Каждый из ками ведал своей областью, требовал особой дани. Одни упивались сладостью, в обмен на исполнение желаний, другие довольствовались щепоткой соли. Но чаще всего, боги снисходили к тем, кто подносил им сакэ и рис. Оттого и выбор был так мучителен.

«Раз я задумала уничтожить сакуры, – пронеслось в голове Йоко, – мне нужна помощь либо богов войны, либо богов земли…» И тут ее словно озарило. Она ведь служительница храма Инари, бога плодородия! Его сила должна стать ее союзником.

Сложив ладони в молитвенном жесте, Йоко тихонько зашептала слова, обращенные к своему ками. Она ощущала, как энергия ки, подобно живому потоку, бежит от макушки к кончикам пальцев и обратно. Тысячи невидимых мурашек пробегали по коже, вызывая приятное щекотание.

Молитва смолкла. Йоко поднялась с колен и низко поклонилась незримому божеству. Теперь – сон. Завтра ее ждет день, полный опасности, и крепкий сон – единственное, что может уберечь ее от ошибок. Оставалось лишь надеяться, что сон будет спокойным.

Она не подведет ни себя, ни матушку.

Глава 4

И вот снова… сон… этот кошмар, цепко держащий в своих объятиях. Воздух – словно жидкое стекло, не дается пробиться в легкие и сдавливает грудб подобно могильной плите, и с неимоверным усилием Йоко распахивает глаза. Всё та же убогая сцена: жалкий столик, зловещая маска, а позади лишь голоса – призрачное эхо далёкого хора.

Тьма вокруг медленно отступала, являя взору девочек, склонившихся над ней, словно зловещие цветы. На каждой – маска, но цветок – уникальный символ: у самой маленькой – веточка сливы, у самой высокой – алые лилии. И всё же, их объединяло зловещее единство – багряный цвет, словно капли запекшейся крови.

Сначала их речи звучали как тихий шёпот листвы, убеждая её отречься от прежней жизни, сбросить оковы. Но теперь они приблизились вплотную, и голоса их, словно подменыши, превратились в лисье завывание – шипение, смех, хихиканье, режущее слух.

Голоса давили на сознание, грозя разнести его вдребезги, но внезапно всё стихло, словно по щелчку пальцев. Йоко ощутила прикосновение ледяной руки к голове. Холод пронзил её до костей, вызвав дрожь, словно от прикосновения самой смерти. Она подняла взгляд и увидела девушку невысокого роста, чьё лицо скрывала маска, подобная тем, что окружали её ранее. Она ласково гладила её по голове, словно успокаивая дитя, и что-то тихо шептала. Наконец, сквозь пелену страха, Йоко различила слова:

– Берегись воды, она может поглотить тебя раньше времени…

Фраза врезалась в память, словно высеченная на камне. Не успела Йоко осознать смысл пророчества, как тело девушки рассыпалось в прах – чёрную, адскую пыль, словно пепел сгоревших надежд, окутывающую её со всех сторон, как в прошлый раз.

Удушливый дым снова проник в лёгкие, вызывая кашель, разрывающий грудь, перекрывая доступ к и без того скудному запасу воздуха. Тело словно впечатывало в пол, сковывая каждое движение. Она отчаянно пыталась подняться, бежать прочь из этого кошмара, но повиновались лишь голова и руки. Из темноты доносился шёпот и то же жуткое хихиканье, словно насмешка потусторонних сил.

Йоко надеялась на скорое пробуждение, как избавление от этого кошмара, однако сон имет свое представление на этот счет и не отпускал девушку из своих цепких паучих объятий. Чёрная пелена поглощающей тьмы не давала ей вырваться, мысли путались в ядовитом дыму. Она отчаянно пыталась вспомнить, что вырвало её из ужаса грез в прошлый раз, но разум отказывался повиноваться воле девушки. Внезапно всё стихло, и она провалилась в бездну собственного сознания, где тьма начала медленно рассеиваться, предвещая пробуждение. Она почувствовала прикосновение к плечу – тёплую, живую руку, не ту ледяную хватку, что сковывала её голову.

Последний приступ кашля вырвался из груди, и перед ней возник потолок её комнаты, а затем – лицо встревоженной матери, державшей в руках свечу, отбрасывающую призрачные тени, делающие её лицо ещё бледнее, чем обычно. Другая рука матери нежно сжимала её плечо, словно удерживая от падения в бездну.

– Свежий воздух… Как же хорошо… – пробормотала Йоко, закрывая глаза, ощущая, как хватка матери ослабевает.

Открыв глаза вновь, она увидела, что мать поставила свечу на стол и села перед ней. Кояо была явно обеспокоена состоянием дочери, её глаза лучились тревогой.

– Что тебе снилось на сей раз, моя Химэ?

Йоко отшатнулась, словно от удара, когда воспоминания о кошмаре нахлынули с новой силой. Дышать всё ещё было тяжело, словно ужас сна был реальностью. С трудом поднявшись на футоне, она почувствовала, как всё тело пронзила боль. Почему-то особенно сильно болели руки и спина, словно её избивали несколько дней подрят как провинившегося перед небом цумибито (грешник на япоснкий манер).

Повернув голову к матери, она заметила, что за окном все пространсво залила персиковая заря утреннего солнца, в местах становясь боргяной как вишевые плоды. Значит, было уже около шести утра. Одной рукой Йоко заправила прядь волос за ухо и тяжело вздохнула. Лёгкие горели, каждый вдох отдавался болью в груди.

– Я видела всё тот же стол, но сегодня во сне там были девушки в странных масках. У каждой свой цветок. А на маске, что лежал на столе предназначенной для меня, был красный пион, такой красивый, с чёрными лепестками, словно обугленными. Во всём этом было что-то пугающее. Они пели и хихикали, просили меня надеть её и освободиться.

– Ты разбила эту маску снова? – с нетерпением спросила женщина.

– В том-то и дело, что нет. в одно мговения сзади меня появилась девушка и… – тут Йоко поняла, что один фрагмент сна она забыла, что-то она упустила из слов девушки и не могла вспомнить, она чувствовала как незнакомка произносит эти слова, но черная пелена страха и дыма словно заглушала все сказанное ею, – я не помню, что та дама сказала, но я помню, что позже ее тело разлетелось в пыль, распростронившуюся на все имеющееся пространство. Запах был ещё хуже чем в прошлый раз. Более едкий, пронзительный.

– Вот оно что. Значит, с каждым новым сном сила этой женщины в маске растёт… Тебе, свет мой, теперь опасно засыпать. Это может привести тебя к гибели. Тебе нужен кто-то, кто сможет вовремя будить тебя… Но успеет ли он? Ведь смерть проворна, как тень.

– Но кто же мне поможет в такой ситуации… Я ведь уйду из дома, и никто не спасёт меня, если я усну…

Женщина задумалась, понимая, что её дочь вряд ли сможет самостоятельно вырваться из кошмара, учитывая, как тяжело ей далось пробуждение в этот раз. Она вздрогнула и выпрямилась, словно её пронзила искра озарения. В её глазах загорелся огонь надежды.

– А что, если вымолить у божества помощи со сном? Да та же Цукиеми- сама, она ведь лунная императица, королева ночи, снами наверняка тоже владеет, попробывать стоит! – громко произнесла Кояо.

Эта идея показалась Йоко абсурдной. "Какое божество станет заниматься такой ерундой?" – подумала она. С детства она усвоила, что помощь нужно искать в себе или близких людях, что боги – это лишь далёкое эхо, до которого не достучаться. Они безусловно могут помочь, но маловероятно, что твоя молитва дойдет до них вовремя и вообще будет одобрена.

– Не думаю, что кто-то из божеств станет помогать мне с этим…

– Не думай так! Боги охраняют нас и готовы помогать, если наши просьбы чисты.

После этих слов в горле Йоко образовался ком. Вместо ответа она встала с футона и сказала:

– Нам лучше поторопиться. Мне нужно поесть и затем выдвигаться. Мы не знаем, с какой скоростью растёт сила этой дамы в маске, поэтому мне стоит поспешить, пока она не поглотила меня целиком.

Женщина кивнула и поднялась вслед за дочерью. Из своего кармана она достала колокольчик. Раздался звонкий звук, повторившийся дважды, а затем ещё один звон, повторившийся трижды. Не прошло и минуты, как в комнату вошли две служанки. Кояо приказала одной сложить футоны в комнате Йоко и её собственной, а второй – заплести волосы Йоко, придав им форму, достойную её красоты.

Девушка села на дзабутон, и одна из прислуг принялась тщательно расчёсывать её длинные, чёрные волосы, словно крыло ворона. Через некоторое время причёска девушки преобразилась. На её голове красовался большой гребень, благодаря которому причёска получила название «кушимаки», то есть «завёрнутая расчёска». Это была одна из любимых причёсок Йоко. Она нравилась ей своей простотой и скромностью, в которых она чувствовала себя комфортно, не стремясь выделяться на фоне других девушек, хотя её красота и без того притягивала взгляды.

Поднявшись с места, Йоко вместе со служанкой выбрали кимоно и пояс оби персиково-красного цвета, словно отблеск зари. Вторая служанка помогла затянуть кимоно как можно туже вместе с оби. Каждая утяжка отдавалась болью в рёбрах, словно их сдавливали тисками, и затрудняла дыхание.

Наконец, мучения закончились, и юная красавица направилась на кухню, где в воздухе уже витал аромат варёного риса и овощей.

Кояо сидела за столом и ждала свою дочь. Сейчас она выглядела строгой и величавой, словно императрица, готовая отдать последний приказ. Она отправила слуг завтракать и повернула голову к дочери, озарив лицо ласковой улыбкой.

Йоко улыбнулась матери в ответ и, наклонив голову к чашке, пожелала приятного аппетита. Взяв в руки палочки, она принялась завтракать, набираясь сил перед долгим и опасным путешествием.

Сегодня ей предстояла тяжёлая задача – отправиться в путь, в неизвестность. Высока вероятность того, что она не вернётся, но она и её мать надеялись на лучшее, веря в то, что судьба может оказаться благосклонной.

***

День мерк под свинцовым пологом туч, сотканным капризной богиней облаков. Она, словно ревнивая возлюбленная, в очередной раз заслонила солнце, украв его жаркий поцелуй у земли. И без того измученная летним пеклом, земля вздохнула с облегчением, но даже в тени этого небесного покрывала в воздухе висело томное, знойное марево, словно "душа томится по небесам…"