Мир синего льда

Ноктравен стоял на краю бездны, его шаги гудели на льду, подобно рёву, рвущемуся из земли. Он чувствовал Тёмную Луну, её голос – низкий, словно гром – звучал в его разуме:

– Ты – моё дыхание, сын. Верни мне равновесие.

Его грудь вздымалась глубоко, дыхание вырывалось клубами пара, сливающимися с тенью, и в нём – не покорность, а жажда, горящая, как пламя в ночи.

Равнина слёз лежала между ними, её лёд был расколот, но жив, его трещины дышали, подобно ранам, оплакивающим Кристаллион. Сияющая Луна и Тёмная Луна стояли в небе, их свет и тень больше не танцевали – они смотрели друг на друга с болью и яростью, разорвавшими их клятву. Ледяные Ткачи парили над равниной, их мантии струились, словно туман, тающий в ночи, и их нити рвались, подобно ткани, не выдержавшей ветра. Они молчали, но их глаза – серые с золотыми прожилками – смотрели на Лунариссу и Ноктравена с печалью, превосходящей слова.

Селарис осталась в пыли разрушенного храма, её мантия лежала вокруг, словно река, высохшая, и её голос – слабый, словно шёпот – звучал в пустоте:

– Я разрушила всё.

Звёздный Скиталец смотрел на неё из теней, его фигура мерцала, словно звезда, гаснущая в рассвете, и его голос шептал в ветре:

– Так пала клятва, и родилась судьба, разрывающая мир.

Лунарисса и Ноктравен стояли на равнине, их взгляды – пурпурный свет и алый мрак – встретились, подобно двум клинкам, ждущим удара. Лёд под ними звенел, тонко и печально, словно песня, оборвавшаяся на середине.

ГЛАВА 4: УВЯДАНИЕ СВЕТА

Земли света раскинулись под мягким сиянием Сияющей Луны, парящей в небесах, подобно матери, укрывающей своих детей серебряным покрывалом, но её свет стал бледнее, словно дыхание, слабеющее от усталости. Кристальные равнины простирались до горизонта, где небо сливалось с землёй в тонкой, дрожащей линии, будто нить судьбы, натянутая до предела. Лёд здесь сиял некогда ослепительно, его поверхность переливалась, словно зеркало, поймавшее звёзды, но теперь это сияние тускнело, покрываясь серой дымкой, ползущей по нему, подобно пеплу, рождённому из угасающего огня. Трещины, тонкие, словно паутина, ткущая бурю, расползались по равнине, и их края темнели, будто вены, несущие болезнь.

Сады света, некогда звенящие жизнью, стояли в молчании, их кристальные деревья гнулись под ветром, ставшим холоднее и резче, подобно шёпоту предательства. Их стебли – тонкие, словно стеклянные нити, дрожащие под росой, – ломались, а листья, сияющие голубым и пурпурным, падали, подобно слезам, замерзающим в воздухе. Эти листья звенели в последний раз, их мелодия – слабая, надломленная, будто песня, забывшая свои ноты, – растворялась в тишине, становящейся гуще с каждым днём. Вдалеке виднелось озеро света – его воды, некогда сияющие, словно расплавленные звёзды, теперь мутнели, их поверхность покрывалась рябью, напоминающей морщины на лице стареющего мира.

Ледяные Дети бродили среди садов, их хрупкие фигуры, сотканные из кристаллов, дрожали, словно отражение света в треснувшем зеркале. Их одежды – тонкие, будто паутина, поймавшая утренний мороз, – струились за ними, усыпанные осколками льда, гаснущими, теряя свой блеск. Их голоса – чистые, словно звон колокольчиков, – звучали тише, будто боясь нарушить покой умирающей земли. Они прятались в тени деревьев, их глаза – голубые, словно кристаллы, растущие в садах, – смотрели на небо с тревогой, растущей, подобно тени перед закатом.

В центре равнины стояла Лунарисса, владычица Сияющей Луны, её фигура – высокая и тонкая, подобно лучу, пробивающему тьму, – казалась маяком в этом угасающем мире. Её кожа была бледна, почти прозрачна, словно лёд, хранящий звёзды, а волосы – белоснежные, струились, подобно водопаду, замершему в падении, их пряди ловили свет луны, дрожащий над ней. Её глаза – бесцветные, но глубокие, словно омуты, скрывающие бурю, – смотрели на сады с ясностью, острой, как лезвие, и с печалью, текущей в её венах, подобно реке, знающей свой конец.

На ней были доспехи, сотканные из сияния Сияющей Луны, их пластины переливались узорами лунных фаз – серпы, круги, полумесяцы, – и струились, словно шёлк, текущий под ветром, но теперь на них виднелись тонкие трещины, будто паутина, предвещающая разрыв. Плащ её – лёгкий, словно дым, поднимающийся от угасающего огня, – колыхался за ней, его края мерцали, подобно звёздам, гаснущим в ночи. В руке она держала меч – тонкий, словно лунный луч, его лезвие сияло пурпуром, пульсирующим, как сердце, знающее боль своего мира. Её грудь вздымалась медленно, дыхание вырывалось паром, растворяющимся в морозном воздухе, и в нём – не слабость, а сила, борющаяся с тенью, ползущей по её земле.

Лунарисса шла через сад, её шаги звенели на льду, словно мелодия, обещающая жизнь, но её сердце сжималось, подобно льду под солнцем, не могущим его согреть. Она видела, как Ледяные Дети прятались в тени, как их голоса стихали, и чувствовала их страх, острый, словно игла, пронзающая её душу. Она остановилась у дерева, чьи листья падали, подобно каплям, замерзающим в вечности, и её пальцы коснулись его ствола, холодного и хрупкого, словно стекло, знающее свой конец. Она шептала, и её голос – звонкий, словно хрусталь, падающий на лёд, – звучал в тишине:

– Свет не должен угаснуть. Не теперь, когда он ещё помнит тепло.

Из тени сада вышел Талион, воин Ледяных Детей, чья фигура – высокая, но крепкая, подобно скале, стоящей против ветра, – казалась тенью, бросающей вызов свету. Его кожа была бледна, с голубым отливом, словно лёд, сияющий в садах, а волосы – короткие, серебристые, подобно инею, покрывающему траву на рассвете, – торчали, будто иглы, знающие бурю. Его глаза – голубые, но тёмные, словно озеро, мутнеющее под тенью, – горели гневом, острым, как клинок, и страхом, текущим в его венах, подобно реке, теряющей свой путь.

На нём были доспехи – лёгкие, вырезанные из кристаллов, сияющих голубым, их пластины переливались, словно вода, поймавшая свет, но их края темнели, будто тень уже коснулась их. Плащ его – тонкий, словно иней, тающий под солнцем, – струился за ним, усеянный осколками льда, звенящими, подобно колокольчикам, поющим о прошлом. В руке он держал копьё, вырезанное из кристалла, его острие сияло, словно звезда, упавшая с небес, но его блеск был тусклым, как свет, теряющий свою силу. Его грудь вздымалась тяжело, дыхание вырывалось паром, сливающимся с воздухом, и в нём – не покой, а буря, рвущаяся наружу.

Талион стоял перед Лунариссой, его взгляд – острый, словно копьё, держимое им, – пронзал её, и его голос – низкий, подобно гулу земли, дрожащей под тенью, – звучал в саду:

– Ты – свет Сияющей Луны, но где твоя сила? Наши сады гаснут, наш народ умирает, а ты стоишь и смотришь, как всё рушится.

Его слова были резкими, словно лёд, треснувший под ударом, и в них – не просто гнев, а страх, превосходящий то, что он мог признать.

Лунарисса повернулась к нему, её бесцветные глаза встретились с его взглядом, и в них – не обида, а печаль, превосходящая слова. Она чувствовала его боль, его сомнения, жгущие её, подобно пламени, не могущему согреть. Она отвечала, и её голос – мягкий, словно шёлк, текущий под ветром, – звучал в тишине:

– Свет не умирает, Талион. Он борется, даже когда тень близка. Я найду путь.

Но её слова дрожали, подобно свету, гаснущему под тенью, и она знала, что его вера в неё слабела, словно лёд, тающий под солнцем.

Сады вокруг них молчали, их деревья гнулись, подобно старикам, оплакивающим свою юность, и листья падали, словно звёзды, гаснущие в ночи. Ледяные Дети прятались в тени, их голоса стихли, и их глаза – голубые, словно кристаллы, угасающие, – смотрели на Лунариссу с надеждой, хрупкой, подобно стеклу, знающему свой конец. Равнина за садами темнела, её лёд покрывался серой дымкой, ползущей, будто тень, рождённая из бездны. Озеро света вдали мутнело, его воды теряли свой блеск, и его рябь становилась гуще.

Лунарисса стояла среди этого увядания, её доспехи сияли, но этот свет был тусклым, подобно звезде, теряющей свой путь. Она чувствовала Сияющую Луну, её зов – мягкий, но тяжёлый, словно слеза, не упавшая, – звучал в её разуме:

– Найди моё сердце, дитя. Оно спрятано там, где лёд поёт.

Её пальцы сжимали меч, и пурпурный свет в нём дрожал, словно пламя, борющееся с ветром. Она знала, что тень Ноктравена росла, что его мрак полз по миру, подобно буре, ждущей своего часа, и её сердце сжималось, словно лёд, не выдерживающий этой тени.

Талион смотрел на неё, его копьё опустилось, и его взгляд – голубой, но тёмный – стал мягче, но в нём – не вера, а сомнение, острое, как игла. Он шептал, и его голос – низкий, подобно гулу земли – звучал в саду:

– Если ты не спасёшь нас, кто сделает это?

Его слова упали на лёд, словно капли, замерзающие в воздухе, но Лунарисса не ответила – её взгляд устремился к горизонту, где тень становилась гуще.

Равнина света лежала в тишине, её лёд темнел, словно зеркало, забывшее свой свет. Сады гасли, их деревья ломались, и их листья падали, словно звёзды, теряющие свой путь. Ледяные Дети прятались в тени, их голоса стихли, и их надежда – хрупкая, подобно стеклу – дрожала в их глазах. Лунарисса стояла среди них, её плащ струился, подобно реке, несущей свет, и её меч сиял, но этот свет был слаб, словно дыхание, знающее свой конец.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.