Великолепный вирт

Возникла пауза. На последних словах хан почему-то хмурит брови.

–Ты хочешь сказать, что я, Баха-ата, плохой хозяин этих земель, раз допустил грабеж? – от возмущения бьет ладонью по поручню кресла, а принцесса грозно топает ножкой и, махнув руками, пытается что-то сказать, но, взглянув на мать, утихомиривается.

– Вижу кольцо на твоем пальце, почему злодеи отняли одежду, но оставили украшение?

Ну вот, приплыли, начинаем разговаривать на повышенных тонах. Кольцо запульсировало в тон моему сердечному ритму, словно кто-то живой в нем предупреждает об опасности. Тук, тук, тук, тук. Серьезно задумываюсь над ответом, случайно бросаю взгляд в небо. Там появились мелкие тучки. Они по-хозяйски пытаются отстранить солнце от выполнения своих обязанностей, но страж-ветерок с легкостью их разгоняет в сторону, где они опять собираются силами. Интересно, разразиться дождь или пронесет. Мимо пролетела с громким, испуганным лаем свора собак, следом шипя и злобно мурча матерый, с висящей клочьями шерстью на впалых боках, котище. Деловые горячо заспорили обо мне. Никак ставки делают: казнят или помилуют. Так себе вопросик, с двойным дном. Ну да ладно, и я не пальцем деланный.

– Отвечаю, дорогие Гиззарцы! Вы своими глазами видели, кольцо забрать не так-то просто, – в глубокой скорби указываю на два прямоугольника из металла и плоти, бывшими стражниками. – Вот что стало с вашими братьями, они вели себя агрессивно, за что и поплатились, – блефую, сам толком не зная, что да как, но чем черт не шутит, вдруг прокатит.

Хан вздыхает и уже спокойней спрашивает:

– Откуда у тебя такое необычное кольцо?

Толком не обдумав ответ, выпаливаю махом:

–Эта реликвия нашей семьи досталась мне по наследству от моего батюшки.

– Врешь! – хан вскакивает с кресла и, указывая пальцем на меня, обвиняющим тоном верещит, словно истеричная девка. – Ты его украл! Это кольцо нашего предка, наше наследие, обязан вернуть его Гиззарам!

И тут я чувствую, что меня пытаются развести, как последнего лоха. Кругом одно жулье, особенно при власти.

–Нет! – я сжимаю губы и с вызовом смотрю на Баху-Ату.

– Это твой окончательный ответ? – хан опять встает с кресла и щурит свои узкие глазенки, а я лишь обиженно отворачиваюсь.

– Ну, смотри, Локус, пожалеешь. И вот тебе наш приговор. За неподчинение законам Гиззарского ханства, я – хан Гиззарского народа – приговариваю тебя к году исправительных работ на руднике! Взять его под стражу!

Загромыхало железо, шесть стражей, ощетинившись копьями, надвигаются на меня. Я инстинктивно прижмуриваюсь, ожидая, что кольцо опять меня прикроет, и не сопротивляюсь. Воины, окружив меня, одевают на ноги кандалы с тяжелыми ржавыми цепями. В спину упираются копья, раздирая халат и царапая кожу. Но кольцо притихло, даже не пульсирует. Может, батарейка разрядилась? Кто его свойства знает? Я точно нет.

Шоу кончилось, народ потихоньку расходится, меня копьями толкают из города в сторону небольшого холма. Неохотно идя, замечаю на лицах охраны заметное облегчение, да, им повезло, а вот мне – нет.

Глава 4.

Рудник? Ха, ха, ха. Громко сказано – это несколько грязных ям у основания холма. Сам холм высотой примерно с девятиэтажку, в ямах у его основания бедолаги-попадашки, вроде меня, добывают железную руду, крайне необходимую Гиззарскому ханству. Еще год назад железо-добывающего рудника и в помине не было, слитки закупались у других государств. Железа вечно не хватало на нужды ханства. При помощи способностей Бата Гиззарцы отыскали железную гору и организовали самостоятельную добычу ископаемого. И даже построили временную Столицу рядом, чтобы исключить потери и грабежи драгоценного железа. Работа на руднике тяжелая и неблагодарная. На большем совете решено было направлять в рудник и опасных преступников, и наказанных за мелкие провинности – пусть таким нужным для ханства трудом искупают вину перед Гиззарским народом.

Стража отконвоировала меня к старой обшарпанной юрте, стоявшей недалеко от ям, собранной из кривых темных жердей, накрытых звериными шкурами. При приближении гремящей железом бравой стражи из темного нутра выходит человек. На вид, европеец в возрасте, высокорослый атлет с толстым мясистым шрамом на левой щеке. Лицо с широкими скулами, под мясистым носом усики, едва прикрывающие толстую губу, чуть нависающую над нижней. Под высоким лбом из-под надбровных дуг выглядывают серые умные глаза. Гладко выбритая голова озорно бликует на солнышке. Из одежды рубаха и простые штаны серого цвета, перетянутые веревкой. Выйдя, он мгновенно оценивает обстановку и с приветливой улыбкой встречает нас.

–Ну, наконец- то! Прошел целый месяц, как я просил людей. У меня план по выработке летит в тартарары!

–И тебе салям, Татум, – обращается к нему один из стражников.

–Салям, салям, доблестные воины, – Татум оценивающе осматривает меня, а я чувствую прилив крови на щеках.

– Ну и ладненько, худоватый немного. Ну это исправимо, откормим. На сколько его к нам?

–На год, – стражник, почесав за ухом, хитро прищуривается.

–Ай, хорошо, да мы с таким батыром горы свернем. Не хотите ли прохладного кумыса, уважаемые?

Те охотно закивали. На лицах довольные улыбки, и впрямь жарковато. По одному проходим в юрту. Нас встречает небогатое убранство: в центре очаг, вокруг войлочные матрасы- спальные места, у очага расстеленное одеяло, символизирующее стол. Рассевшись вокруг достархана, получаем от Татума по пиале, белого, как молоко, ароматного кумыса. Пьем не торопясь, смакуем, наслаждаясь каждым глоточком. Попутно завязывается разговор.

– А ну-ка, я вам кумыс, а вы делитесь новостями! А то работаешь тут как мул, света белого не видишь, с умными людьми не общаешься, – отпив глоток, Татум со вздохом ставит пиалу на одеяло. При слове «умный» самый общительный стражник заулыбался, явно польщенный.

– Новостей много. Все сразу и не расскажешь. Вот если бы уважаемый Татум пригласил нас вечерком на пару пиал Бозо, то все новости, до последней, услышал бы.

Луноликий, с толстыми губами стражник, отпив изрядную порцию кумыса, хитро прищуривается.

–Ай, ай, – запричитал Татум, – уважаемый Баксак, только вчера мой бурдюк иссох до дна, и когда он наполнится, неведомо мне, – он, тяжко вздохнув, продолжает, – забыли друзья старого Татума.

–Понимаю, понимаю. И в моем бурдюке давно завелись паучки, – Баксак закивал, – пока мы дышим, этот напиток никогда не прокиснет в наших бурдюках. Ну, если кратко, то слушай: «Карказы не дремлют, так и суются в наши земли. Эти дети шайтанов грабят караваны и обозы. Бесследно исчезают бегунцы с почтой. Наши конники днем и ночью охраняют границы. Но куда там, разве их поймаешь, – печально машет рукой. – А Вятхи совсем обнаглели, третий месяц не платят дань. Представляешь! Пропала связь с нашим посадником. На границе вооруженные отряды снуют туда-сюда, явно провоцируя мужественных Гиззарских воинов. Ну а про Словенсов ты и сам знаешь, план по руде у тебя не спроста-то. Чую – быть войне. Шакалы по ночам воют, верная примета, – остальные стражники закивали. Одним глотком допив остатки кумыса, Баксак вскакивает на ноги.

– Всё, нам пора на службу. Благодарю за угощение, уважаемый Татум.

Он вытер запыленным рукавом губы и вышел из юрты, остальные, громыхая железом, следом. Проводив гостей, Татум засыпает меня вопросами.

–За что тебя к нам?

– За неподчинение. Так ваш хан озвучил.

– Это нормально. Год, правда, за такое много.

Татум подлил себе и про меня не забыл.

–Согласен, многовато, – я благодарно киваю.

– Давай знакомиться: я – Татум, твой начальник. Руковожу здешним рудником.

После этих слов он протягивает руку, совсем как в Реале. Я, приятно удивившись, жму и отвечаю.

– Я Локус.

– Отлично, идем дальше, на руднике все в моем подчинении, ну и ты, стало быть. Забудь, кем был там, – он указательным пальцем выразительно ткнул куда-то в небо. – Теперь ты простой рудокоп, с обязанностью выработать утвержденную мной дневную норму. Будешь работать на совесть – дружим. Иначе, – он кривит лицо, – не люблю я это дело, но приходится нерадивых наказывать. Из каких земель будешь? Ветландец или Словенс?

–Не-а, я нездешний.

Всё, молчок, больше никаких подробностей, а то ляпну, чего не следует.

В юрту заходит человек в сером запыленном халате, на голове колпак из темной овечьей шерсти, ноги обуты в красные ичиги.

– А вот и наш повар. Аша, будь так добр накорми нового рудокопа. Локус, ешь, пей, отдыхай. Ну а завтра на работу. Вон в правом углу лежак, твой будет. Я на рудник с обходом, – с этими словами Татум стремительно выходит.

Я подливаю себе еще кумыса, по телу разливается приятное тепло, от очага запахло вкусным, вроде жизнь налаживается. Буду вливаться в новый коллектив. Наевшись до отвала, пытаюсь разговорить Ашу, но тот лишь улыбается и кивает, соглашаясь со всем, что я говорю. После меня сморило, и я заснул на своем лежаке

Утро. Мощный рев обезьяны-ревуна вырывает меня из объятий морфея. Ядром из пушки вскакиваю с лежанки, испуганно вращая глазами. Ба-а, я соней проспал остаток дня и всю ночь. Так дрых, что не слышал, как пришли уставшие люди с рудника. Ну, дела-а-а.

Тем временем Татум, воинственно встав посреди юрты, что есть сил, дует в рог, возвещая подъем. Вокруг охают, зевают и привычно неохотно встают рудокопы. Они лениво трут веки и, как сомнамбулы, двигаются к выходу. Я иду следом, мне полегче, отдохнул-таки. На площадке возле юрты выстраиваемся в две шеренги и ждем. Татум, с голым торсом, весь перевитый жилами и мышцами, медленно обходит строй, внимательно осматривая каждого из нас.

Жалобы есть? – по-генеральски командным тоном вопрошает.

Никак нет, «Ваш Бродь», – хором отвечает строй.

Все ли готовы к возвышающему вас труду на благо и процветание нашего ханства?

Так точно, «Ваш Бродь»!

Вольно, разойтись. Локус, ко мне.

Подхожу.

Идем за мной, выдам рабочую одежду и инструмент, потом завтрак и на работу. У нас правила просты, но дисциплина жесткая. Ты делаешь свою работу и выполняешь мои приказы, стало быть, живешь спокойно.

Так точно, Ваше Благородие. Я все понял. У меня нет никакого желания нарушать ваш уклад.

Мы подходим к небольшому сарайчику, сложенному из валунов. Заунывно скрипит дверца, и Татум исчезает в темном провале, но продолжает разговор.

Главное, выполнять дневную норму. Сроки жмут. Его Ханское величество в затылок дышит.

Я покорно стою у входа, жду. Наконец, Татум выносит серого цвета, шитую из мешковины, одежду. Это плотная свободного покроя рубаха, штаны с веревкой вместо ремня и старые из свиной кожи сапоги. Следом выдает кирку, штыковую и совковую лопату.

Переодевайся, завтракай и дуй на рудник.

Рудник, как я уже говорил, – это несколько неглубоких ям у холма. В них по человеку. Они киркой долбят землю и грузят в бадью. Двое сверху ее вытягивают и высыпают в тачку. Четвертый катит в условленную сторону и выгружает, наваливая огромную гору земли, собранную со всех ям. Бригада, у вываленной кучи, просеивает землю через большое сито. Всё, что мягкое и сыпучее – в одну сторону, ну а породу выбирают из камней и комков глины и укладывают в мешки. В определенное время подъезжает телега и увозит мешки с железной рудой на переплавку. На выходе из печи получается чистое железо в слитках. Вот такой нехитрый технологический процесс. Готовые слитки доставляют в город на склад.

После завтрака я вместе со всеми шагаю к холму, у одной из ям меня встречает малорослый и худощавый бригадир, похожий на сурка. Он отправляет меня на дно. Смешно и символично, конечно, но с его легкой руки я оказываюсь на дне этого Вирта. Внизу ямы, вооружившись киркой, буду вгрызаться в серую жесткую землю. Долбить каменюки, добывая драгоценную руду для Гиззарского народа, за плошку риса.

Земля, как бетон, весьма неуступчивая. Кирка от удара часто пружинит, больно отсушивая руки. Иногда кирка натыкается на породу, и вспыхивает сноп искр. Но позвольте, я человек умственного труда, нудная и тяжелая работа не для моих нежных и белых ручек, пусть и виртуальных. К обеду, потный, грязный и усталый, поднявшись по замызганной шаткой лестнице, я дико озираюсь, шаря глазами по окрестностям. В голове набатом стучит единственная мысль-вопрос: «Как совершить побег?» Мои, так сказать, коллеги привычно выстроились в очередь к только что прибывшему на низенькой, запряженной осликом повозке Аше. Наш заботливый повар привез рудокопам обед. Меня поражает их молчаливость. Если кто и переговаривается, то почти шёпотом. Каждый погружен в свои мысли. Дождавшись своей очереди, получаю потом заработанный кус лепешки и глиняную чашку с кашей. Удобно устраиваюсь на перевернутой бадье, где с аппетитом уплетаю пайку. Насыщаясь, размышляю о том, как побыстрее покинуть это скучное место.

Даже и не думай, – мои сумрачные мысли обрывает человек очень сильно похожий на Шерлока Холмса. Он являлся частным детективом из романа Конан Дойля, коим я зачитывался в те юные дни. Детство давно прошло, а вот образы, нате вам, выскакивают. Холмс, сияя располагающей улыбкой, протягивает мне руку.

Я Арчибальд, – он манерно склоняет голову.

Очень приятно, Локус, – чуть приподняв уголки губ для вежливости, жму ему руку.

Ну, так вот, мой дорогой друг, на правах старожила в здешних окрестностях, смею предостеречь вас от поспешных поступков, из-за коих можно лишиться головы.

Это каких же? – навостряю уши, не совсем понимая, куда он клонит.

Побег, и все, что с ним связано. Поверь на слово человеку из благородной семьи, мой друг. Многие из новичков, попавших на рудник, пытаются сбежать чуть ли не в первый день. Или думают об этом. Печально их хоронить в голой степи, вдали от любящих родственников. Да, труд тяжелый, но и здесь можно жить, строить планы на будущее, мечтать, наконец. Вникни, Локус, кажущая простота нашего содержания несколько расслабляет. Правда? Нет цепей на лодыжках, и заборов не наблюдаем вокруг. Погляди по сторонам, где здоровяки с кнутами? Верно? Ах, мой друг! Самый страшный тут Татум. А знаешь ли ты, когда-то он был одним из нас. Удивлен? Ему повезло, в тот час фортуна была на его стороне, и он оказал услугу одному высокопоставленному сановнику. В результате его повысили до смотрящего. Вот такая головокружительная карьера, мой дорогой друг. Своим везением он и по сей день вдохновляет местных горемык. Люди надеются и верят в свою удачу. Хм, м-м-м. Возможно, и я тоже.

Странно то, что при последних словах Арчибальд опустил глаза в пол.

Что за услуга? – пока он отговаривал меня от крамольных дум, моя тарелка наполовину опустела.

Ну-у, тебе лучше пока не знать.

Ладно, допустим, но я не понял, почему мысль о побеге опасная?

Сейчас, мой дорогой друг, я превращу всё в нежное пюре и скормлю тебе по ложечке. Смотри на все объёмно. Рудокопы бегут в основном ночью, правильно?

Если смотреть, как ты говоришь, объемно, то бежать можно в любое время, но ночью сподручней, – решаю немного пофилософствовать для поддержания беседы. Арчибальд благодарно кивает, что не спорю.

Так уж повелось, поверь на слово, бегут всегда в темное время. Но в безлунную ночь степь кишмя кишит диким зверьем. Оно слюной исходит, так мечтает вкусить дармовую человечину. А, чуть не забыл, волколаки часто круги нарезают вокруг города, в надежде поймать одиночку. Днем они обычными людьми торгуют на базарах, работают в мастерских, абсолютно не отличимые, но наступает ее величество ночь, и славные парни превращаются в злобных зверюг, неистово жаждущих крови и плоти припозднившегося путника или, в нашем случае, беглеца. И поверь, мой друг, кровь и плоть для них слаще меда. И если вдруг произойдет чудо, и твой ангел-хранитель убережет тебя от всех харизматичных зверушек, то утром выпустят поисковых коршунов. И взлетят они к облакам, а глаз человеческий не узрит в небесной синеве эти черные точки. Напротив – эти Глазастики с легкостью видят узорчики на спинках любых букашек, суетливо шуршащих в степной траве. Едва солнце выплывет на середину небосвода, как доблестные воины на длинноногих скакунах уже настигнут тебя, сколько бы ты ни прошел за ночь. Ну а дальше – грустная история. За побег к твоему сроку прибавят еще столько же и плюсом три дня у позорного столба без еды и питья. Ну и такие мелочи, как если окажешь сопротивление, то получишь двадцать плетей, совсем не прибавляющих шанса выжить у позорного столба. Вот так-то.

Его открытое и добродушное лицо и витиеватая речь располагают к себе, заставляя слушать, не перебивая. Рассказ убедительный. Из-за чего в душе завыли волки, но тщательно скрываю упадническое настроение. На моих губах играет бравая улыбка, так как не хочу показывать свои слабости. Задаю сакраментальный вопрос в целях поддержания беседы:

Сколько ты здесь?

Второе лето тружусь на благо ханства. Но не спрашивай почему, еще не время раскрывать душу. Пошли работать, Татум не любит опозданий, он хоть и из наших, но дисциплину держит железную.

Лилово-красный диск, не торопясь, катится за горизонт. Бригадир протрубил в рог, возвещая об окончании работ. От беспрерывного махания киркой мои нежные ладошки покрылись кровавыми мозолями, они лопались и повторно натирались, тут же превращаясь в раны. Жгучая боль и обида на Вирт преследовали весь рабочий день. Эта энергия заставляла меня заниматься самогипнозом. Весь день я твердил: «Включай мозг, думай, как выбраться». И многое другое в том же духе. Ну и правда, точно не для этого я пришел в этот весьма странный пиксельный мир. Верю, что это лишь проходной квест и он реально решается, как и многие до этого, но в других мирах. Так успокаивая себя, кое – как доработал до конца рабочего дня. Упавшая сверху лестница глухо стукнулась о чуть красноватую глину, преобладавшую в этом слое.

Собрав инструмент, я поспешил подняться наверх.

Вокруг хмурые уставшие лица, лениво, с шепотком переговариваются друг с другом. Веселый степной ветерок затянул тучами небосвод и ужиком проскользнул за пазуху. А там игриво щекочет холодком, вызывая мурашки и заставляя ежиться. Мы гурьбой двигаемся к дому, где нас ждет сытный ужин и спасительный сон.

Мой дорогой друг, поверь, тут не так плохо, как кажется, если соблюдать правила. Кормят, поят. Эм-м, не дают скучать, милостиво предоставляя физический труд на свежем воздухе. А он, видишь ли, укрепляет мускулы. Очевидная польза, не так ли, мой дорогой друг. Но вижу по твоему лицу, как мои аргументы разбиваются прибоем об утес, гордо возвышающийся над берегом, – Арчи, догнав меня, решительно заводит свой витиеватый монолог, развлекая меня слогом.

Пусть, я не против. Друзья мне точно нужны. Так и шагаем к юрте, взвалив на плечи лопаты и кирки.

Гордо стоящий! Мда, красиво говоришь, Арчи, из твоих бы уст мед пить. Но и ты пойми: для меня неволя не приемлема в принципе. Я готов рискнуть головой и избавиться от наказания. Лучше поведай мне, есть ли варианты сократить срок?

О, мой любезный друг, их несколько. Оказать услугу влиятельному лицу, как сделал наш уважаемый начальник. Еще вариант: завербоваться на службу в Гиззарское войско, но тут пятьдесят на пятьдесят – примут или нет. Ну и третий: стать гладиатором и выиграть три турнирных боя. Возможно, есть другие. Для примера, вдруг тебя кто-то захочет выкупить. Но тут подводные камни в виде цены, которую заломят, и состояния кошелька доброго человека.

Добравшись до нашего общего дома, все аккуратно складывают инструмент на землю около юрты и гуртом в отхожее место, затем мытьё у мелкого ручейка и – на ужин.

Под уютное потрескивание дров в очаге сидим, поджав ноги калачиком на лежанке Арчи и не торопясь, поглощаем вкусный мясной плов, закусывая лепешкой и запивая жирным кумысом. По натруженному телу разливается приятная сытость и удовлетворение. Разговариваем шепотом, не мешая остальным. У всех малая толика свободного времени. Каждый занимается, чем хочет: валяется на лежаке, бездумно уставившись в потолок, читает какие-то мудреные книжки, слюнявя палец для переворачивания страницы, азартно, но тихо играет в кости или, как мы, тихо переговариваются.

Расскажи про бои, мне этот вариант наиболее приемлем.

Мой друг, я говорил тебе, что сбежать отсюда почти невозможно?

Да.

Так вот, внесу не большое дополнение к сказанному, проще сбежать с рудника, чем выиграть этот турнир.

Даже так, но ты сам себе противоречишь. Зачем рассказал про эти бои?

Лицо Арчибальда внезапно потемнело.

Каюсь – зря, но расскажу правила турнира, а они заманчивые: любой желающий может стать участником боев. Выигравшему три турнира прощают все долги, преступнику все преступления. А главное, он автоматически становится почетным гражданином Гиззарского ханства с правом основать свой род! Его награждают золотом, выделяют табун лошадей и овец. Несколько человек определяют счастливчику в услужение. Еще одна небольшая, но приятная мелочь: победитель турниров вправе потребовать любую незамужнюю девушку в жены в Гиззарском ханстве! И любой род будет счастлив отдать в жены этому счастливцу свою кровинушку.

Прекрасно, мне это подходит, – сию секунду вспоминаю оливковые глаза принцессы Лисии, в которых бы с радостью утонул.

Мой дорогой друг, есть одно маленькое «но». За последние пятьдесят лет три турнир выиграли всего два человека. Да и счастливчиков давно нет в мире живых.

Значит я буду третьим. Как мне записаться в добровольцы? – Арчи взглянул на меня взглядом смотрящего на покойника. Молча качает головой. Чуть погодя все же отвечает с ноткой меланхоличности.

К Татуму обратись, он все устроит, – и помрачнев, уходит в себя. Разговор потух сам собой.

Возвращаюсь к своей лежанке и, улегшись удобнее, принимаюсь строить планы своего освобождения. Вокруг стойкий запах немытых ног, и мерное гудение пчелиного роя, но не мешает. Привыкаю?

Моя третья ночь в этом жестком мире, не отличимом от Реала. И я – все еще под плинтусом. Фи, фи, фи. Грязный рудокоп в одежде их мешковины, руки в кровавых мозолях, но с дорогим кольцом на пальце. Вытянув палец перед носом, смотрю на него. Камешек тускло отсвечивает блеклым светом, словно спит. Может продать? Выкуплю себя. Нет! Ни-за-что! Пробьемся и все порешаем, я не лох, который год будет долбить породу, ожидая окончания срока, а после с голым задом пойдет восвояси. А главное, куда пойдет? Я совсем не хочу уходить от оливковых глаз. Думаю, этот турнир и есть мой шанс быстро поднять свой статус в Вирте, одним махом я стану богатым и влиятельным. На правах победителя потребую руку принцессы, и этот надутый, пузатый старикашка никуда не денется, отдаст за меня свою дочь, как миленький. От этих мыслей я, как кот, зажмурил глаза и мечтательно заулыбался.

Глава 5

Освежающий ветерок разбуркал быстрее, чем традиционная утренняя чашка кофе, когда мы ранним утром гуртом вышли на построение.

Бригадир бодрым, жизнерадостным голосом рапортует шефу о результатах вчерашнего рабочего дня. Судя по довольному лицу Татума, потрудились мы ударно. Важно выслушав доклад, Татум толкает вдохновляющую на новые свершенья речь, мы, с радостными рожами, выслушиваем и идем завтракать. Кормят в этом заведении недурно, благодаря поварскому мастерству Аши. Позавтракав, рудокопы собирают свои средства производства, и мы, не спеша, идем к карьеру.

Ветер еще прохладный, но солнышко уже высоко, и берет бразды правления в свои нежные теплые лучики. Вездесущие жаворонки поют жизнерадостные песенки о небе, о просторе, о нежной травке и вкусных букашках, у речки шумит камыш, создавая благостную атмосферу. Лето только началось, наперебой стрекочут кузнечики, словно рассказывают нам новости, но мы не вникаем, нам не интересны их дела, а им наших забот не понять. В этот чудесный день, вместо наслаждения природой, надо снова долбить породу.

А вот и карьер. Бригадир, ухмыльнувшись, пальцем вниз отправляет меня снова в яму. Я показываю ему израненные ладони, но его равнодушный к чужим страданиям взгляд четко дает понять, что тут не детский сад, никто о тебе маленьком заботиться не будет. И вот мои стопы глухо стучат об узкие ступеньки лестницы, ничего не поделаешь – спускаюсь в яму. Кое-как обматываю ладошки тряпицей, хоть немного защищу, про перчатки, кажись, тут никто и слухом не слыхивал.

– Эх, ухнем! Да еще раз ухнем!

Чтобы чем-то занять мозг, пою песни или считаю удары киркой. На меня нападает какое-то остервенение. Ярко воображаю, как моя кирка входит в породу, словно в мягкий пух, вгрызаюсь в нее, будто она не имеет ни веса, ни плотности. Постепенно замах становится точнее и мощнее, комья земли и камней разлетаются от меня, в разные стороны; где-то на пятой тысяче кирка попадает в огромную глыбу руды. С силой ударившись в твердь, сталь пружинит и, неловко меняя траекторию, попадает по ноге. Сильнейшая боль затмевает мне мозг, в глазах кровавая пелена от страха за ногу. Помню: по-звериному дико заорал, но вдруг перехватило горло. Захлебываюсь криком и не могу дышать, и еще откуда-то сверху здоровенным великаном наваливается темнота.