Полная версия
Анастасия Незнанова
Безмерная любовь к Малеку, его судьбе и человечеству
Роман про РСА. Безмерная любовь к Малеку, его судьбе и человечеству
Автор: Незнанова Анастасия
Пролог: Начало пути
Мальчик сидел на корточках, наблюдая за шмелём, которого он поймал ещё днём. Здесь, во дворе родительского дома, среди высокой травы и пахнущей сыростью земли, он был предоставлен сам себе. Он вытянул руку, на которой сидело это существо – маленькое, гудящее, живое. Шмель вибрировал в его ладони, тщетно пытаясь вырваться. Мальчик слышал этот звук. Он не испытывал ни радости, ни отвращения, ни страха. Он просто хотел посмотреть, что будет, если лишить его самого важного.Шмель ещё живой, ещё жужжащий, он извивался, пытаясь вырваться, но его крепко держали. Взгляд мальчика был пустым – не злобным, не жестоким, не жестоким в том смысле, в каком взрослые видели бы это. Скорее, отстранённым. Как если бы он просто наблюдал.
Осторожным движением он вытянул крыло шмеля между подушечками пальцев и оторвал. Шмель замер на мгновение, словно не понимая, что произошло, а потом дёрнулся, зашевелился быстрее, сильнее, попытался расправить оставшееся крыло.
Теперь насекомое лишь ползало, слабо перебирая лапками. Больше не могло лететь. Больше не могло быть шмелём. Только жалким, ползающим существом. Мальчик долго наблюдал. Его пальцы коснулись второго крыла – мягко, нежно. Он медленно потянул за него, ощущая, как тонкие прожилки сопротивляются, но в конце концов поддаются. Шмель теперь был полностью сломан.
Когда мальчик бросил его на землю, шмель не умер сразу. Он полз, судорожно пытаясь взлететь, толкаясь лапками о жёсткую траву. Первые секунды – это было интересно. Он ожидал эмоций. Но, глядя, как бывшее летающее создание теперь жалко извивается в траве, будто раненный зверёк, он понял —
Он не чувствует ничего.
В ту ночь он не мог уснуть. Мальчик лежал в кровати, глядя в потолок, прислушиваясь к тяжёлому дыханию родителей за стеной. Дождь прошёл час назад, на подоконнике остались капли, их блеск отражался в лунном свете.
Он поднялся, не включая свет, прошёл босиком по полу – его шаги бесшумны, как у зверя, который не хочет, чтобы его заметили. Он знал, что есть вещи, которые можно делать только ночью. Он открыл дверь в родительскую спальню, замер в проёме. Мать спала, отвернувшись, её волосы рассыпались по подушке. Отец покачивался во сне, сопел, тяжело ворочался. Они не заметили бы его, даже если бы он стоял здесь до рассвета. Он не знал, почему это его раздражает. Мальчик медленно закрыл дверь, затем развернулся и пошёл в гостиную.
Мальчик стоял в гостиной, прислушиваясь к тику часов, которые единственные несли жизнь в этот застывший момент. Тьма мягко лежала на мебели, скрывая углы, создавая странные, ломающиеся формы теней. Всё было спокойно. Именно это его раздражало. Он прошёл в гостиную, подойдя к тяжёлым шторам, которые почти не пропускали свет уличных фонарей.Он снова ждал чего-то. Он провёл пальцами по занавеске. Материя была лёгкой, воздушной. Как крылья шмеля.
Огонёк зажигалки вспыхнул в его ладони, он гипнотизировал его.
„Ты сделаешь это?“ – шептал кто-то внутри него.
Огонь коснулся ткани. Сперва ничего не произошло, только маленький, слабый след гари. Но затем огонь ухватился за край, как голодное существо, и начал пожирать его. Мальчик смотрел, как пламя расползается, как мягкая ткань превращается в чёрные обугленные полосы. Он сделал шаг назад, позволяя огню расти. В груди пустота не заполнялась.
Огонь рос, дышал, тянулся вверх, и вместе с ним тянулся жар, липкий, удушающий. Воздух стал густым. Мальчик чувствовал, как тепло касается его кожи – сперва мягко, как дыхание, потом сильнее, неприятно, обволакивая пальцы. Он не отдёрнул руку. Он ждал, когда боль станет ощутимой. Но она не приходила. Только лёгкое покалывание, как от горячей воды, когда долго держишь руки под ней. Его тело ощущало огонь, но внутри – ничего.
Ткань начала плавиться, тёмные пятна расцветали, как гнилые цветы. Огонь шёл медленно, словно пробовал дом на вкус. Сквозь дым он смотрел в зеркало. Его собственное отражение не выражало ничего. Глаза, пустые, как у золотой рыбки, смотрели на него.
Голос внутри него замолчал. Как и всегда, когда происходило что-то по-настоящему важное. Ждать стало скучно. Он повернулся и ушёл.
Когда крики соседей сверху разбудили дом, он стоял в дверях своей комнаты, наблюдая. Отец бросился к окну, сбивая горящую ткань. Мать кричала, хлопая выключателями. Дом просыпался, паника заполняла стены. Но внутри он не чувствовал ничего.
Не было ни адреналина, ни страха, ни эйфории.
Когда мать подбежала к нему, схватив его за плечи, её глаза были полны ужаса.
– Ты видел? Ты слышал?
Он видел. Он слышал. Но только пустота смотрела из его глаз.
Мальчик моргнул, впервые за вечер. Он встретил взгляд отца, но не увидел в нём ничего интересного.
Они просто не понимают.
Они боятся того, что не могут контролировать.
Родители и соседи успели потушить пожар до приезда пожарных. Приехало столько машин, будто горел ТЦ, хотя комната осталась почти цела. Родители отвезли его к бабушке на соседнюю улицу. Он ничего не сказал. Просто ждал, когда это закончится. Всю оставшуюся ночь он пытался что-то почувствовать. Он касался своего лица, искал панику, сожаление, вину. Но ничего не было. Как пустая комната, в которой никто не жил. И только одна мысль мелькнула в голове —
А вдруг люди на самом деле не живые?
А вдруг этот мир уже давно умер, а я просто один из тех, кто ещё не понял этого?
Но если это так… тогда зачем мне всё это?
Утром его мать сидела на краю кровати, дрожа и прижимая руки к лицу. Отец стоял рядом, опираясь на косяк, смотрел на него долгим, пристальным взглядом.
– Что с тобой не так? – наконец спросил он.
Мальчик не ответил сразу. Он просто смотрел в потолок, думая, что сказать. Наконец он повернулся к ним, слегка приподняв брови, и ответил:
– Ничего.
И он действительно так думал. В этом мире просто не было ничего, что стоило бы чувствовать.
***
Коридоры отделения полиции пахли бумагой, старым кофе и чем-то металлическим – то ли оружием, то ли чужими страхами, впитавшимися в стены. В этот день Малек не планировал задерживаться. Он пришёл по делу другого пациента, подписать документы, обсудить с детективом детали дела, но теперь его взгляд зацепился за нечто более любопытное.
Шум в углу. Толпа из восьми человек – соседей, стоящих у кабинета участкового. Они размахивали руками, говорили наперебой, голоса их были громкими, злыми, наполненными раздражением, почти ненавистью.
– Я вам говорю, он не нормальный! – бросила женщина в синем пальто, сжав кулаки. Её лицо покраснело, голос сорвался.
– Этот ребёнок опасен! Он не такой, как все!
– Да его вообще никто не воспитывает, что он хочет, то и делает! – её поддержал мужчина, тяжело дыша.
Женщина в очках, с тонкими губами, стоящая чуть сбоку, кивнула.
– Он как дикий зверёныш. Даже хуже. Дети хотя бы играют, смеются. А он только смотрит.
– И животные его боятся! – выкрикнул кто-то из толпы.
Малек слегка повернул голову, наблюдая за ними, словно за сценой в театре. Они были напуганы, но делали вид, что сердиты.
Так ведут себя люди, которым кажется, что у них есть власть, но на самом деле – нет.
Он смог бы предугадать каждое следующее слово, каждое выражение лица, каждое движение рук. Это было обычно. Это было неинтересно. Но затем он увидел мальчика.
Он сидел в углу, у самой двери кабинета участкового. Его посадили на жёсткий пластиковый стул, словно посадили в клетку. На него смотрели, о нём говорили, его осуждали, но он не выглядел испуганным. Не скрючился, не опустил голову, не прятал лицо. Просто сидел прямо, сцепив пальцы в замок, его локти покоились на коленях, а взгляд был… пустым. Малек видел тысячи пациентов, но редко встречал такой взгляд у ребёнка. Он не был полон злобы, как говорили соседи. Он не был полон страха, как они ожидали. Он был… нейтрален.
Как будто этот мир был ему не интересен.
Как будто он уже знал всё, что ему нужно, и просто ждал, когда его оставят в покое.
Это было странно.
Малек медленно подошёл к нему, сел на соседний стул. Он не смотрел на соседей. Они для него больше не существовали. Он смотрел только на мальчика. Тот заметил его, но не двинулся.
Малек слегка наклонился вперёд, поставив локти на колени, и спросил:
– Как тебя зовут?
Мальчик повернул голову, посмотрел на него. Не сразу ответил. А потом произнёс ровно, тихо, но ясно:
– А зачем вам это знать?
Малек улыбнулся краем губ.
– Я слышал, тебя зовут чудовищем. Мне кажется, это несправедливо.
Мальчик медленно моргнул. Его пальцы чуть сильнее сжали друг друга.
– Вы тоже так думаете?
– Нет. Я думаю, что если тебя называют чудовищем, то кто-то просто не разобрался, что это такое.
Мальчик посмотрел на него чуть дольше, затем всё-таки назвал своё имя.
Малек вёл его так, как он вёл бы любого пациента. Спокойно. Не торопясь. Делая паузы, но не оставляя пустот. Они говорили о детстве. О том, почему он не дружит с соседскими детьми. О том, что чувствовал, когда поджёг дом. О том, почему он вообще решил это сделать. Мальчик не избегал ответов, но и не говорил прямо. Он задавал вопросы в ответ, и Малек понимал – этот ребёнок намного умнее, чем пытается казаться. В какой-то момент в коридоре стало тише.
Соседи перестали обсуждать его, потому что не понимали, почему с ним можно так говорить – без крика, без обвинений.
Когда разговор подошёл к концу, Малек выпрямился, опустил руки на колени и спросил:
– Хочешь, чтобы я был твоим врачом?
Мальчик сжал пальцы. Подумал.
– А вы хотите?
Малек улыбнулся шире. Но только на секунду.
– Мне было бы интересно.
Мальчик кивнул. Это был единственный ответ, который Малек хотел услышать.
Врач вышел в коридор, где стояли родители мальчика. Они смотрели на него, настороженно, но с надеждой. Отец сжимал кулаки, как будто не знал, как себя вести. Мать выглядела бледной и уставшей, её глаза были пустыми, но в них было что-то ещё – что-то сломанное.
Она не верила, что её сын может стать другим.
– Я возьму его в свою программу.
Её губы дрогнули.
– Он… он ведь…
– Он ребёнок. – Малек чуть склонил голову набок. – Пусть у него будет шанс.
Они переглянулись. И мать сложила руки в замок, будто молилась, хотя давно не верила в Бога.
Когда Малек ушёл из полицейского участка, его догнал старый знакомый – один из офицеров.
– Доктор, зачем вам это?
Малек остановился, оглянулся через плечо.
– А почему бы и нет?
Офицер с сомнением качнул головой.
– Говорят, он… странный.
Малек усмехнулся.
– Знаете, когда-то и обо мне так говорили.
И ушёл, оставляя полицейского с этой мыслью наедине.
ГЛАВА 1. ПЕРВЫЕ ВСТРЕЧИ
Асфальт плавился под ногами. Лето стояло сухое, тяжёлое, безветренное, как застывший в небе глухой колокол. Воздух густел от жары, лип на кожу, пропитывался выхлопами машин. Мальчик шёл за матерью, держа её за руку, но не потому, что хотел – потому что она держала его слишком крепко, не позволяя вырваться. Он не любил, когда его касались.
Время от времени он дёргал пальцами, пробуя ослабить хватку, но мать только сильнее сжимала его запястье, словно он мог в любой момент сбежать.
Сквозь раскалённый воздух доносился визг тормозов трамвая. Колёса стучали по рельсам, напоминая, что движение —жизнь. На остановке стояли люди: кто-то сдвинул очки на лоб, кто-то отмахивался от жары газетой, кто-то пил воду из пластиковой бутылки, словно это могло помочь.
Мальчик знал, что мама нервничала. Её плечи были напряжены, как натянутые струны. Она шла быстро, целеустремленно, но каждые несколько минут оглядывалась, будто боялась, что кто-то идёт следом.
Дома вдоль улицы стояли высокими тенями. Окна раскрыты настежь – сквозняк приносил запах пережаренного масла и сигаретного дыма. Кто-то в одной из квартир слушал радио, и хриплый голос диктора смешивался с криками торговцев, с гулом машин.
Они подошли к зданию с высоким, тёмным забором. Табличка у входа, слегка выгоревшая на солнце, гласила: "Клиника психиатрической помощи".
Мать задержалась перед входом. Она снова оглянулась. Будто рассчитывала, что в толпе может быть кто-то, кто её узнает. Будто сам факт её присутствия здесь – позор, который не должен выйти за пределы этой улицы.
Мальчик наблюдал за ней. Она не думала, что он понимает. Но он понимал. Слабая дрожь в её пальцах, когда она снова сжала его руку. Тонкая полоска пота на виске, которую она машинально стёрла кончиками пальцев. Напряжённый вдох перед тем, как переступить порог.
Она не хотела здесь быть. Но ещё больше она не хотела, чтобы её сын был здесь.
Внутри пахло чем-то медицинским – не совсем хлоркой, не совсем лекарствами, но чем-то стерильным, резким, слегка сладковатым. Пол был серым, стены белыми, двери обшарпанными.
В приёмной сидели несколько человек. Телевизор в углу жужжал, но никто на него не смотрел.
Мать подвела мальчика к стойке.
– Мы записаны.
– Фамилия?
Она назвала её. Регистраторша мельком взглянула на ребёнка – взгляд, в котором было не любопытство, а что-то другое. Что-то такое, как будто она уже знала, зачем он здесь. Они сели на жёсткие пластиковые стулья у стены.
Мальчик скрестил руки на груди, вытянул ноги вперёд. Мать сложила пальцы в замок, сжала их так сильно, что костяшки побелели. Время текло медленно. Кто-то проходил по коридору, двери открывались и закрывались, воздух наполнялся отрывистыми голосами, приглушёнными шёпотами, резкими звуками шагов.
Мальчик вынул из кармана жвачку, сунул её в рот. Сладость разлилась по языку. Клубника. Слишком искусственная. Он жевал, а мать всё так же сидела с напряжённым лицом, не отрывая взгляд от пола.
– Ты волнуешься, – сказал он.
Она вздрогнула.
– О чём ты?
– Ты не хочешь, чтобы кто-то узнал, что ты привела меня сюда.
Она повернула голову, посмотрела на него, и в её глазах мелькнуло раздражение.
– Не говори глупостей.
– Это не глупости.
Она прикусила губу.
– Просто веди себя хорошо.
– А что такое «хорошо»?
Она помолчала, затем закрыла глаза.
– Просто молчи.
Он пожал плечами и продолжил жевать.
Мальчик смотрел, как на потолке дрожит отражение света от стеклянной лампы. Как в углу кто-то негромко кашляет. Мать сидела неподвижно.
Потом двери кабинета открылась. Молодая секретарь сказала:
– Следующий.
Она поднялась первой, схватила его за руку и потянула вперёд. Он не сопротивлялся. Но когда они вошли, он ощутил нечто странное. Будто снаружи оставался один мир. А за этой дверью начинался другой.
Кабинет Малека был тёплым.
Не уютным в традиционном смысле – тут не было старых кресел с продавленными подлокотниками, книжных шкафов, наклоняющихся под тяжестью знаний, или потертых ковров с рисунком, который невозможно разобрать. Но в этом кабинете было всегда тепло, даже когда за окном ветер сгибал голые деревья.
Малек верил, что пространство должно работать так же, как человек: оно должно быть удобным, чтобы можно было расслабиться, но не настолько, чтобы полностью потерять бдительность.
Темно-синяя стена за спиной, окна в потолок, через которые пробивался дневной свет. Большой стол, несколько кресел, диван у стены. Всё лаконично. Строго. Но почему-то здесь не было холодно.
Мальчик сидел напротив Малека, вцепившись руками в чашку чая, но не пил. Его пальцы слегка постукивали по керамике – раз-два, раз-два – мелкий ритм, который выдавал в нём напряжение. Малек наблюдал за ним так же, как в тот день в полиции: не слишком пристально, не слишком явно, но так, что мальчик чувствовал это.
Рядом на столе лежала открытая коробка конфет. Малек выдвинул её ближе к нему.
– Угощайся.
Ребенок медленно скользнул взглядом по конфетам.
– Вы хотите меня подкупить?
– Нет.
– Тогда зачем?
– Может быть, мне просто нравится смотреть, как люди пробуют что-то новое.
Мальчик покосился на него, затем осторожно взял одну из конфет. Тёмный шоколад, квадратная форма, маленький кусочек чего-то твёрдого внутри. Он положил её на язык и прикусил. Горько-сладкий вкус сначала обжёг нёбо. Какао – насыщенное, терпкое, почти обволакивающее. Затем появился другой оттенок – лёгкая кислинка, фруктовая, похожая на запоздалый послевкусие вина.
– Вишня?
– Угу, – Малек кивнул, откинувшись в кресле. – Вяленая. Она даёт привкус, который остаётся дольше, чем шоколад.
Мальчик медленно дожевал, облизнул губы.
– У вас странные конфеты.
– Я люблю их.
– Вы любите всё странное?
– В какой-то степени, – Малек слегка усмехнулся. – Но, возможно, просто потому, что всё остальное слишком скучно.
Мальчик не ответил. Он снова постучал пальцами по чашке, затем задал вопрос, который, как понял Малек, был самым важным для него:
– Мне правда придётся идти в школу?
– Да.
– Зачем?
– Это хороший вопрос.
– Мне не нужен этот опыт, – мальчик поднял взгляд. – Я знаю, как живут люди. Они ходят туда, куда им говорят, делают то, что им приказывают, строят иллюзию, что они кому-то интересны, а потом исчезают.
Малек склонил голову набок.
– Ты говоришь так, будто видел слишком много.
– Я просто умею наблюдать.
– Наблюдать – это одно. Испытать на себе – другое.
Мальчик усмехнулся.
– Вы хотите сказать, что если я попробую жить, как они, я пойму их лучше?
– Я хочу сказать, что пока ты не попробуешь, ты не узнаешь разницы между наблюдением и жизнью.
– А если я не хочу жить, как они?
– Тогда ты всегда будешь оставаться в стороне.
Мальчик на секунду замер. Малек видел, как это предложение зацепилось за его сознание, как оно крутилось там. Он не хотел быть, как все. Но хотел ли он быть совсем один?
– В школе тебе не понравится, – сказал Малек.
Мальчик прищурился.
– Вы уверены?
– Конечно. Ты не похож на тех, кто вписывается в толпу.
– Тогда зачем мне туда идти?
– Чтобы понять, насколько сильно ты не хочешь быть там.
Мальчик усмехнулся ещё шире.
– Вы хотите, чтобы я разочаровался?
– Я хочу, чтобы ты понял.
Он сделал глоток чая, выдерживая паузу.
– Люди часто говорят, что школа учит знаниям. На самом деле, она учит другому: как выживать в группе, как обманывать, как избегать, как находить тех, кто может быть полезен. Это часть природы.
Мальчик опёрся локтем на стол, изучающе глядя на него.
– Значит, вы считаете, что все люди используют друг друга?
– А ты считаешь, что они не используют?
Мальчик хмыкнул.
– Я считаю, что они не имеют значения. Они все – роботы. Делают, что сказали, улыбаются, когда надо, и грустят, когда надо. А я не умею так.
Малек чуть подался вперёд.
– Тогда зачем ты говоришь о них?
Мальчик замолчал. Воздух в комнате словно стал плотнее. Малек видел этот момент у сотен пациентов. У тех, кто строил стены, но вдруг оказывался перед чем-то, что заставляло задуматься.
– Если ты хочешь считать, что люди – мусор, – Малек отставил чашку, – то ты либо живёшь среди мусора, либо должен научиться существовать отдельно.
– Я уже существую отдельно.
– Пока что.
– И что изменится?
– Люди умеют что-то, чего ты не умеешь.
Мальчик нахмурился.
– Чего?
Малек выдержал паузу.
– Они умеют делать так, чтобы кто-то в них нуждался.
Слова зависли в воздухе. Мальчик смотрел на него, и в его взгляде было что-то, похожее на раздражение. Потому что он понимал. Малек не торопился говорить дальше. Он просто наблюдал. Потому что самые важные вещи всегда приходят в тишине. Время тянулось медленно. Часы на стене мягко тикали. Мальчик перевёл взгляд на коробку конфет, затем обратно на Малека.
– А вы умеете делать так, чтобы вас кто-то любил?
Малек усмехнулся.
– Я умею делать так, чтобы кто-то меня слушал.
Мальчик задумался, но спустя мгновение всё-таки взял ещё одну конфету. Он не знал, что думать о Малеке. Но знал, что теперь ему интересно.
***
Горько-сладкий запах карамели и жареных орехов висел в воздухе. Он был липким, приторным, наполнял лёгкие с каждым вдохом. Где-то вдалеке смешивались голоса, звон металла, глухой гул механизмов. Колёса аттракционов поворачивались с низким скрипом, ветер нёс крики восторга и ужаса.
Мальчик шёл рядом с Малеком, держа в руке стаканчик мороженого. Он не ел его – просто держал, словно это был бесполезный предмет, который ему вручили без причины.
– Это странно, – произнёс он, разглядывая тающий шарик пломбира.
– Что именно? – спросил Малек, не отрывая взгляда от медленно вращающегося чёртова колеса.
– Всё это. – Мальчик обвёл рукой парк. – Люди делают то, что им кажется весёлым, но это ведь просто механизмы. Просто конструкции. Они едут, кричат, но ничего же не происходит. Это же глупо.
Малек посмотрел на него с лёгкой усмешкой.
– Ты никогда не катался на аттракционах?
Мальчик медленно покачал головой.
– Я не вижу в этом смысла.
– А если смысл в том, что его нет?
Мальчик нахмурился, переваривая фразу. Он всегда искал закономерности, логику. Всегда смотрел на вещи так, словно пытался разобрать их по деталям. Но смысл в бессмысленности? Это его раздражало.
Малек взял ложку и черпнул мороженое из своего стаканчика.
– Ты пробовал?
Мальчик посмотрел на него.
– Что?
– Американские горки.
– Нет.
– Тогда откуда ты знаешь, что они скучные?
– Они просто двигаются по рельсам. Это предсказуемо.
– Но разве не интересно увидеть, что случится с тобой, когда ты потеряешь контроль?
Мальчик на секунду замер. Малек видел это. Видел, как в его голове мелькнула мысль. Как его разум попробовал отвергнуть её, но она уже зацепилась.
– Хорошо, – произнёс он ровно. – Один раз.
Железная конструкция стояла над ними, как огромный хищник, скалящий зубы из металла и светящихся лампочек. Цепи лязгали, вагончики медленно ползли вверх, будто робот пробуждался ото сна. Мальчик сел в кресло, пристегнулся. Его взгляд был бесстрастным, но Малек чувствовал напряжение в его теле.
– Как ты думаешь, чего боятся люди? – спросил он, пока вагончик начинал движение.
– Потерять контроль, – ответил мальчик, глядя вперёд.
– А ты боишься?
– Нет.
– Тогда почему ты так крепко держишься за поручень?
Мальчик заметно ослабил хватку, но ничего не сказал. Вагончика поднимался всё выше. Город уходил вниз, становился игрушечным. Малек следил за лицом мальчика. Оно оставалось бесстрастным, но в глазах мелькало что-то… новое.
– Люди живут, чтобы чувствовать, – тихо сказал Малек.
Мальчик посмотрел на него.
– Даже если эти чувства – иллюзия.
И прежде чем он смог ответить, вагончик достиг вершины.
Первый момент был тишиной. Потом – провал. Свободное падение, когда сердце будто остаётся на вершине, а тело летит вниз. Ветер ударил в лицо, сдавил грудь, лишая воздуха. Мальчик чувствовал, как его мышцы напряглись, как пальцы снова вцепились в поручень, а сердце – да, оно билось быстрее.
Ветер вырывал звуки изо рта. В груди вспыхнуло что-то тёплое, но оно не было страхом. Это было… странно. Повороты. Перевороты. Движение настолько быстрое, что невозможно предугадать следующий миг. Это была потеря контроля. И впервые за долгое время он не думал. Он просто чувствовал.
Когда вагонетка вернулась в исходную точку, мальчик молча расстегнул ремни, вышел, остановился.
– Как тебе? – спросил Малек, выкидывая пустой стаканчик от мороженого.
Мальчик посмотрел на него.
– Это было не так скучно, как я думал.
Малек усмехнулся.
– Значит, мы прогрессируем.
Они шли к выходу из парка, и мальчик вдруг замедлил шаг.
– Люди правда живут ради чувств?
– Иногда да. Иногда ради смысла. Иногда просто потому, что не знают, как остановиться.
Мальчик задумался.
– А если мне не нужны чувства?
Малек пожал плечами.
– Тогда ты сам станешь роботом.
Мальчик улыбнулся – впервые за день. Очень тонко, почти незаметно.
– Может, я уже робот.
Малек не стал спорить. Он только хлопнул его по плечу, и они вышли за ворота парка, растворяясь в летнем вечере. Запах карамели и сладкой ваты ещё витал в воздухе. Мальчик вдруг подумал, что этот день отличался от остальных. Он не был ни хорошим, ни плохим. Он просто… был.
В кабинете Малека было прохладно после знойного дня. Мальчик сидел в кресле, вытирая липкие пальцы влажной салфеткой. Доктор говорил по телефону у окна – что-то про новых пациентов, про расписание, про документы. Обычные вещи.
