Полная версия
Анастасия Незнанова
Безмерная любовь к Малеку и его прошлому
Новелла про РСА. Безмерная любовь к Малеку и его прошлому
Автор: Незнанова Анастасия
Глава 1. Распахнутые ворота обители
Первые лучи рассвета падали на каменные стены женского монастыря, наполняя их нежным сиянием и заставляя теней играть на старинных фресках. Тихая прохлада окутывала унылые коридоры, и казалось, что время здесь застыло в благоговейном покое. У ворот обители появился высокий юноша в строгом чёрном одеянии, держащий под мышкой небольшую кожаную сумку. Небольшое серебряное распятие на его шее светилось, как диковинная брошка, отражая ранние солнечные блики.
Олицетворение набожного ученика церкви, он шёл так, будто каждое его движение заранее было взвешенно и осмысленно, точно балетмейстер отмерял каждый шаг на сцене. Волосы, почти чёрные, струились волнами по плечам. Свежий ветерок чуть шевелил их, словно робко прикасался к тому, кто носил в себе неведомую миру тайну.
Мать Агата, седовласая настоятельница монастыря, смотрела на пришельца с крыльца. Несмотря на свой возраст, глаза у неё были живые, проницательные, как у юной девушки. Однако и опыт за долгие годы явственно проступал в лёгкой сдержанности её улыбки. Она сделала несколько шагов навстречу незнакомцу.
– Радушно приветствую тебя в нашем доме, сын мой, – произнесла она так мягко, что слова казались шелестом листьев. – Надеюсь, святая обитель станет тебе родным пристанищем. Мне сообщили, что прибудет юный богослов из столицы, дабы помочь нам в воспитании наших послушниц.
Малек склонил голову с учтивой почтительностью и прикоснулся к серебряному кресту, как будто почерпнул из него невидимую силу.
– Мать Агата, глубоко признателен за вашу доброту. Я лишь смиренный слуга Господа, – промолвил он, и в бархатных нотках его голоса чувствовалась странная сила. – Меня зовут Малек. Ваш монастырь славится строгостью нравов и благочестивой атмосферой; для меня это лучшая школа, чтобы укрепить свою веру.
Сказав эти слова, он взглянул на настоятельницу глазами, в которых отражался почти детский трепет – трепет, столь убедительный, что внушил бы доверие любой душе. И лишь если бы кто-то пригляделся внимательнее, то уловил бы на уголках его губ тень насмешливой улыбки, еле заметный изгиб, более приличествующий портрету циничного аристократа, чем покорного ученика церкви.
В этом мгновении сквозила двойственность, присущая Малеку: белая сутана его души была безупречно чиста снаружи и смертоносно пропитана ядом изнутри.
Несколькими мгновениями позже он вступил в прохладный полумрак монастыря. Коридоры казались сотканы из меланхоличных теней, а тишину нарушал лишь отдалённый звон колоколов, призывающий монахинь к утренней молитве. Проходя мимо старинных витражей, Малек скользил взглядом по изображению святых, как любознательный коллекционер, что разглядывает новое пополнение в своей галерее. Ему нравилось это величавое безмолвие, где каждый шорох отдавался эхом, словно тайные слова, шёпотом несущиеся от стен к сердцу.
– Следуй за мной, сын мой, – произнесла мать Агата, указывая дорогу. – Покои для тебя уже приготовлены. Надеюсь, ты найдёшь их удобными.
Отворив тяжёлую дубовую дверь, настоятельница пропустила гостя в небольшую келью. Скромная обстановка – узкая кровать, деревянный стол и книжная полка со святыми писаниями. Малек повёл рукой по переплёту самой пыльной книги: тонкая улыбка снова тронула его губы. Здесь не было кричащей роскоши, которую он прежде знал в высшем свете, но ему импонировал аскетичный дух этого места – он пробуждал его тонкую, почти эстетскую жажду к тайному.
– Я лишь верная служанка этой обители, – с почтением обратилась к нему мать Агата, – но прошу: если тебе что-то понадобится, обращайся ко мне без колебаний.
Малек чуть склонился в ответ:
– Ваше предложение – истинная милость, матушка. Уверен, здесь я обрету покой и… новые знания, – его голос звучал искренне, однако в интонациях будто скользнул лёгкий намёк, неуловимый для непривычного уха.
Настоятельница пожелала ему благословенного дня и тихо удалилась, закрыв за собой дверь. Остался лишь звук её шагов, затихающий в дальнем коридоре. Малек опустился на стул перед столом, осторожно достал из сумки маленькое зеркальце в серебряном обрамлении и улыбнулся своему отражению. В этой улыбке – насмешка, самодовольство и что-то пугающе прекрасное.
«Насколько проще играть роль благочестивого отшельника, когда вы в окружении тех, кто свято верует в каждое ваше слово», – подумал он.
«Монастырские стены подобны театру, где зрители сами умоляют показать им чудо. А я, увы, всего лишь предстану чудовищем под личиной святого… Но разве не в этом истинная красота искусства?»
Он вспомнил лицо матери Агаты, её добрую озабоченность о душах послушниц и искреннюю улыбку. Эта искренность – прекрасный материал, который так приятно калечить своими руками. Ему уже хотелось скорее увидеть пылкие взгляды юных воспитанниц, услышать трепетные голоса монахинь, призывающих его к молитве, а на деле взывающих к чему-то более земному и запретному.
В полутёмном свете кельи Малек закрыл глаза и ощутил знакомый холодок, будто прикосновение чужого присутствия за плечом. Он знал, что это – отголосок древней силы, перешедшей к нему по материнской линии, сила, чьи секреты он тщательно хранил от чужих. Астрея – имя, пробуждающее в нём тёмную иронию, ибо её когда-то звали богиней любви и света. Её сыну отведена иная роль: становиться олицетворением соблазна, разрушающим души.
Когда солнце поднялось выше и осветило монастырский сад, Малек вышел из кельи, уверенный в своей священной неприкосновенности. Словно прекрасный змей, несущий яд под сверкающей чешуей, он готовился познакомиться со своей паствой – монахинями и послушницами, которые, сами того не зная, вот-вот окажутся в его плену. И церковный колокол, мелодично ударяя, словно бы предупреждал: греху теперь открыт путь прямо к алтарю.
Глава 2. Знакомство с паствой
Нежный перезвон колоколов стекал по стенам монастыря, словно чистейшая вода, омывая каждый камень и каждую душу, что оказалась в пределах этой ограды. Когда Малек вышел во внутренний двор, тёплое солнце ласково освещало его лицо, подчеркивая утончённые черты: и без того бледная кожа казалась почти мраморной, а волосы сверкали, будто отполированные струи чёрного шёлка.
Во дворе собралась группа послушниц на утреннюю перекличку, и все они смолкли, завидев новую фигуру в рясе. Сердца юных девушек часто склонны к трепетной встрече с любым проявлением таинственности, и Малек, с его пронзительным взглядом и кроткой улыбкой, выглядел в их глазах как живое воплощение столичного шика и одновременно святости. Впрочем, не все глаза светились доверием. Среди присутствующих особняком стояла сестра София – статная женщина с суровым, но праведным выражением лица. Взгляд её серых глаз казался насторожённым и пытливым.
– Дочери мои, – произнесла мать Агата, обращаясь к послушницам, – прошу поприветствовать Малека, посланного к нам для благого дела: он возьмёт на себя наставничество в знаниях церковных, коим вы должны научиться ради веры и благочестивого служения.
Юные воспитанницы послушно склонили головы, и каждая по очереди представлялась. Одни делали это с неподдельной радостью, будто надеялись в общении с новым учителем отыскать нечто большее, чем уроки латыни. Другие, подобно сестре Софии, держались настороженно. Но Малек отмечал про себя каждую реакцию. Он умел читать людей, как тонкие пергаментные страницы: одно лёгкое дуновение его слова – и буквы меняли свой смысл.
– Благодарю вас за столь тёплый приём, – мягко произнес он, опустив на мгновение ресницы. – Наша общая цель – постигать не только букву священных текстов, но и глубину истинной веры. Я лишь проводник на этом пути, и искренне надеюсь, что вы, сестры, поможете мне, таким же новобранцем, укрепиться в моём собственном смирении.
Слова упали в оживленную тишину, как ароматные лепестки на гладь пруда, вызывая тихую рябь в сердцах собравшихся. Сестры зашушукались; кто-то смотрел на Малека, словно бы во сне, а кто-то, как София, ещё отчётливее хмурил брови. Казалось, волна неподдельного интереса и лёгкого смятения отразилась на лицах всех присутствующих.
«Ах, как легко они принимают внешние черты за истинное лицо!» – думал Малек, наблюдая за монахинями с тонкой усмешкой, тщательно скрытой за маской скромности.
«Но если лесть увенчана нимбом набожности, ей всецело верят даже те, кто считает себя непреклонным перед искушением».
Немного погодя, Малек занял небольшую классную комнату, выкрашенную известкой, где узкие окна пропускали достаточно света, чтобы каждое утро можно было бы читать без свечи. Деревянные скамьи были выстроены в два ровных ряда, а у передней стены одиноко стоял старый стул – место учителя. Девушки сели вполголоса, стараясь унять свои самые дерзкие мысли; но, быть может, именно благочестивая обстановка вызывала у них ещё больше внутреннего смятения перед новым наставником.
– Сегодня я хочу поговорить с вами о глубоком смысле покаяния, – негромко начал Малек, приблизившись к пюпитру. – Грех – это не только роковая тень, что преследует нас от рождения, но и… испытание, через которое раскрывается чистота души.
Эти слова, произнесённые в полутьме, прозвучали волнующе. Сестра Елена – юная монахиня с голубыми глазами и наивной улыбкой – слушала Малека с таким вниманием, словно каждое его слово могло открыть ей врата рая. Его бархатный голос был пронизан обманчивой нежностью, что заставляла сердце биться быстрее.
Наблюдая за ней, Малек почти наслаждался тем незримым электрическим током притяжения, который зарождался, когда человеческая душа чувствует власть сильнее своей собственной. Он был уверен в том, что даже тонкая завеса благочестия не может скрыть человеческих желаний. Напротив, она лишь разжигает их жар, превращая само стремление к святости в искушение.
Сестра София, стоявшая у входа, скрестив руки на груди, вдруг заговорила, прерывая затянувшуюся тишину:
– Полагаю, послушницам важнее всего научиться истинному смирению, брат Малек. Ведь покаяние без смирения подобно храму без фундамента – красиво выглядит, но легко рушится от любого порыва ветра.
Он перевёл на неё спокойный и почти ласковый взгляд:
– Сестра София, я безмерно рад, что в стенах обители есть столь ревностная защитница веры. Хотелось бы, чтобы наши уроки помогли не только им, но и мне обрести большую глубину… в смирении, – последнее слово он выговорил с особым оттенком, что прозвучало почти как вызов.
«Она станет моим лучшим оппонентом», – отметил он про себя. «Ведь нет наслаждения в искусстве соблазнения, если рядом не находится тот, кто готов бросить вызов твоему лицемерию».
Когда урок завершился, и послушницы тихой чередой отправились на обед, в классе задержалась лишь сестра Елена. Её звали помочь убрать книги в шкаф, и она старательно складывала потрёпанные Библии и богословские труды. Малек подошёл ближе, будто желая помочь. Расстояние между ними оказалось слишком маленьким для братской отстраненности, и Елена внезапно почувствовала, как дыхание застревает в горле.
– Доверь мне эти фолианты, сестра, – мягко сказал он, касаясь обложки одной из книг. – Я не хочу, чтобы ты утомилась: сегодня у тебя, вероятно, много обязанностей.
В её глазах отразился смутный трепет – тот особый, беспокойный блеск, что бывает у души, не привыкшей сталкиваться с чем-то столь притягательным и запретным. Елена попыталась отвернуться, но не сразу смогла разорвать зрительный контакт.
– Да… разумеется, – промолвила она, чуть запинаясь. – Благодарю.
Малек одарил её вежливой улыбкой, но в глубине своих мыслей насмехался над хрупкостью человеческого духа, столь легко поддающегося ласковой лжи. Он чувствовал горячую энергию, которая будто текла от Елены к нему и обратно, и знал: ещё несколько изящных слов – и её разум, как и сердце, окажется в его власти.
«Они читают молитвы о том, чтобы удержать в себе целомудрие, но стоит лишь раз прикоснуться к их сокровенным сомнениям – и любая мораль начинает таять, как снег под солнечными лучами».
Вернувшись в пустую келью ближе к полудню, Малек неспешно расшнуровал ворот рясы. В полутьме комнаты привычно отыскал то самое старинное зеркальце, что он хранил как талисман и напоминание об истинном своём облике. На миг его отражение дрогнуло, исказившись недобрым отблеском. В тихой келье послышалось едва различимое шипение – звук, который мог бы показаться сквозняком, если бы не было в нём чего-то до боли живого.
– О, мать Астрея… – шёпотом произнёс Малек, вглядываясь в собственные глаза. – Даже твоя печальная слава меркнет перед тем, что я совершу. Прости ли бы ты меня, если бы твои устремления ещё принадлежали свету? Или же стала бы ты моим покровителем, гордясь мной в бездне, которую я выбираю?
Зеркало молчало. Однако в том, как колыхался свет на его поверхности, чудилось зловещее присутствие. Короткий приступ мрачного удовлетворения дрогнул на губах юноши: вот оно – изысканное предвкушение греха, за которым Малек так упорно отправился в обитель, казавшуюся священным прибежищем. Тут, за монастырскими стенами, словно в хрустальном сосуде, замкнулись невинные души. И он сможет наблюдать, как постепенно трещины сомнений и порока проступят на идеально гладком стекле их веры.
Пока тишина и покой царили в коридорах, он вышел, спустился по холодным каменным ступеням в монастырский сад. Там, в окружении цветущих розовых кустов, сестры, отложив молитвенники, собирались на небольшой перерыв. При его появлении кто-то смиренно опускал взгляд, другие кивали с показной почтительностью; лишь сестра София по-прежнему стойко держала голову высоко, вглядываясь в его лицо, словно стараясь отыскать там следы невидимых грехов.
Малек дарил всем по-учтивому кроткую улыбку, но в его сознании уже пульсировала радостная мысль: взгляд Софи – это вызов, предвкушение дальнейшего противостояния, которое окрашивало его безупречную актёрскую игру в новые, пронзительные тона. Чем сильнее она будет пытаться разоблачить его, тем искуснее ему придётся маскироваться, а значит, тем изощрённее и тоньше будет игра, приводящая к падению – не только её, но и всех, кто окажется в сфере его влияния.
«Как же восхитительно небезопасны эти старинные стены, – подумал он. – И как легко я разрушу их изнутри, всего лишь коснувшись искушений, которые, подобно крошечным трещинам, могут превратиться в бездонную пропасть».
Так и заканчивался день в обители – в зловещем молчании её новых трещин, пока никто не замечал их зарождения. И лишь ветхий карильон на монастырской башне меланхолично отбивал звуки вечерни, будто предупреждал: видимая святость может скрывать за собой самое страшное богохульство, и не всегда святыня оказывается крепче дьявольского умысла.
Глава 2.1. Тени между строк
Библиотека монастыря была местом, где тишина не просто жила – она правила. Здесь даже дыхание казалось нарушением какого-то древнего устава. Пыльные тома выстраивались в ряды, как солдаты на параде, а запах старых страниц напоминал Малеку о чем-то забытом, потерянном, но до боли знакомом.
Он стоял перед высоким стеллажом, методично перебирая книги. Сортировка – так называли это скучное занятие, но для него оно было скорее охотой. Он искал её, хотя сам толком не знал, как она выглядит.
Где-то за его спиной послышались лёгкие шаги.
– Вы всё ещё здесь, наставник?
Малек едва заметно улыбнулся, не оборачиваясь.
– Неужели я вам наскучил, сестра Елена?
Она сделала ещё шаг ближе, склонив голову, чтобы разглядеть, что он ищет.
– Мне кажется, я вас совсем не знаю, чтобы скучать по вам.
Малек усмехнулся и провёл пальцем по корешку одной из книг.
– Как печально. Оказывается, мои старания произвести впечатление были напрасны.
Елена хмыкнула. Она уже не боялась его так, как в первые дни. Напротив, в ней росло какое-то странное любопытство.
Она подалась вперёд, глядя на его руки, которые аккуратно перебирали книги.
– Что вы ищете?
– Книгу.
Она закатила глаза.
– Я догадалась. Но какую?
Он прищурился, задумчиво оглядывая полки.
– Я не знаю.
– То есть… вы не знаете, какую книгу ищете?
– Совершенно верно.
Елена вздохнула, скрестив руки на груди.
– Как же вы тогда поймете, что нашли её?
Малек повернул голову и улыбнулся той самой улыбкой, от которой у неё внутри что-то дёрнулось.
– Она будет той, которую я не смогу прочесть.
Елена нахмурилась, но не смогла сдержать улыбку.
– Наставник, вы издеваетесь?
– Нисколько.
Она покачала головой.
– Вы самый странный человек, которого я встречала.
– Спасибо. Я надеялся, что кто-то это заметит.
Он вытащил одну из книг и провёл ладонью по обложке. Затем повернулся к ней и подал её с лёгким поклоном.
– А вот и ваша награда за терпение.
Елена посмотрела на книгу. «История древних цивилизаций».
– Я не просила награды.
– Но ведь вы терпели мой абсурдный поиск? Это требует поощрения.
Она вздохнула и открыла книгу.
– Хорошо. Расскажите мне что-то интересное. Что-нибудь из внешнего мира.
Малек оперся о стеллаж и сложил руки на груди.
– Вы ведь знаете, что в мире есть города, где никогда не бывает ночи?
Елена нахмурилась.
– Вы имеете в виду города с фонарями?
– Нет, я говорю о местах, где солнце не заходит. Где ночь – это всего лишь слово, не имеющее смысла.
Она замерла, вглядываясь в его лицо.
– Так бывает?
– Бывает.
Она задумалась, представив бесконечный день, и это казалось таким неправильным.
– А вы видели их?
Малек задумался, а потом медленно кивнул.
– Однажды. И это было… жутко. Когда нет ночи, ты не знаешь, когда кончается день. Люди там не спят, они просто продолжают жить, пока не забывают, зачем вообще живут.
Елена вздрогнула.
– Но ведь это так… противоестественно.
– Как и многое другое в этом мире.
Она посмотрела на него пристально.
– А вам где нравится больше? Там, где всегда день… или здесь, где есть ночь?
Малек ответил не сразу.
– Здесь.
Елена прикусила губу.
– Почему?
Он снова посмотрел на книги, провёл пальцами по корешкам.
– Потому что ночь делает день ценным.
Елена на мгновение забыла, как дышать.
Она чувствовала, что что-то изменилось. Что что-то в этом человеке тянет её к нему, хотя она не могла сказать, что именно.
И в тот момент, пока он продолжал искать ту самую книгу, она осознала:
Она хотела бы, чтобы этот человек остался в её жизни.
Но остался ли он?
И какой ценой?
Глава 3. Зёрна сомнений
Уже к концу недели в монастыре начали рождаться незаметные на первый взгляд, но настойчивые перемены. Мать Агата радовалась тому, как быстро Малек влился в обитель: каждый день он проводил уроки для послушниц, читал вместе с ними духовные тексты, старался разнообразить занятия небольшими беседами о высоком и светлом. Его голос звучал тихо и мелодично, словно мягко струящаяся вода, растворяясь в утренней прохладе каменных коридоров.
Однако за этой приятной видимостью уже таилась глухая тревога – зёрна сомнений, что начали пускать тонкие корни в сердцах монахинь.
Утро выдалось жарким, и солнечные лучи проникали в высокие окна, рисуя на полу золотистые прямоугольники света. Сестра Елена сидела за длинным столом в библиотеке и аккуратно переписывала цитаты из Ветхого Завета в тетрадь. Щёки её порозовели от зноя, влажные локоны выбивались из-под тонкого чепца.
Внезапно в дверном проеме показалась знакомая фигура: Малек входил неслышно, как хищник, скользящий в полумраке. Она вздрогнула, заметив его, но поспешила сделать вид, что просто сосредоточенно записывает фразы. Её кисть дрожала от тех чувств, что пробуждались с каждым его появлением.
– Прости, сестра, что отвлекаю тебя, – сказал он с вежливой улыбкой, подходя ближе, – но я подумал: раз тебе поручена такая ответственная работа, тебе может пригодиться моя помощь.
– О, я… ну… не хочу тебя утруждать, – Елена судорожно сглотнула, не в силах совладать с перехватывающим горло волнением.
– Не сомневайся, для меня это радость, – ответил Малек, опустив взгляд на её записи. – Прежде всего мы должны понимать, что каждое слово Священного Писания – будто дыхание Всевышнего. Но человек, читая эти строчки, не всегда готов воспринять то, что спрятано за буквальным смыслом…
Голос его звучал так проникновенно, что у Елены на миг закружилась голова. Она затрепетала, почувствовав, как его рука осторожно опускается поверх её руки, лежащей на пергаментном листе. Жар от его прикосновения странно пульсировал.
«Греховно ли чувствовать к нему такое влечение?» – подумалось ей.
«А если он и есть тот самый путь к просветлению, способный избавить меня от сомнений?»
В этой безмолвной библиотеке любая мысль о прегрешении казалась особенно отчётливой. Губы Малека изогнулись в лёгкой улыбке, когда он поймал её взгляд: все чувства, что он жаждал пробудить, уже теплились за тонкой пленкой её сомнений.
– Запомни, – тихо прошептал он, едва двигая губами, – страх и желание – всего лишь две стороны одной души. Иногда необходимо открыть своё сердце, чтобы по-настоящему постичь и веру, и собственную природу.
Елена ощутила прилив жара – то ли от внутренних переживаний, то ли от духоты, царившей в библиотеке. Перед глазами вспыхнули образы: их двое наедине, какая-то запретная искра меж ними, и ощущение бездонного падения в собственные, доселе неизведанные страсти. Но в этот миг раздался звучный голос сестры Софии, возникшей в дверях:
– Сестра Елена, тебя ищут в трапезной! – прозвучало негромко, но резко, и тут же заметно, как София сверкнула глазами, увидев, как руки Малека и Елены соприкасаются.
Девушка смутилась, торопливо выскользнула из-за стола, бормоча извинения. Малек ровно дышал, лишь чуть приподнял бровь, будто искренне недоумевая причудливой реакции Софии. Но в глубине души наслаждался её безмолвным укором.
– Неужели я нарушил какие-то правила, сестра София? – вопросил он с показной вежливостью, проводя рукой по гладкой поверхности стола.
– Вовсе нет. Я лишь боюсь за чистоту помыслов нашей молодёжи, брат Малек. Мы живём в непростое время, и злые силы подчас принимают заманчивые формы, – проговорила она ровным тоном, однако за этим угадывалось острое подозрение.
– Ты права. Мы все дети Божьи и должны оберегать друг друга, – ответил он, и в глазах его сверкнула ироничная искорка, мгновенно погасшая за маской невозмутимости.
София сжала губы. Всё внутри неё негодовало при виде этого «благообразного наставника». Быть может, внешне он и выглядит праведным, но какая-то неуловимая червоточина проступала в его манерах, в мягкой улыбке – словно величавая скульптура, под слоем позолоты скрывающая трещины.
«Может ли столь юный священник говорить о грехе так проникновенно и при этом не иметь к греху особой склонности?» – размышляла она.
«А его слова о “страхе и желании”… неужели это всего лишь духовная аллегория?»
Библиотека внезапно показалась ей слишком тёплой, почти душной; или же то было лишь глухое, тревожащее душу предчувствие.
После полудня все собрались в часовне на очередную молитву. Тихие песнопения монахинь поднимались к сводам, где эхо умножало их на десять. Там, в полумраке у алтаря, Малек стоял с опущенными глазами, держа в руках чётки. Сестра София краем глаза наблюдала за ним, всё больше утверждаясь в мыслях, что видит перед собой не «ясный свет добродетели», а фигуру, излучающую обман.
Когда молитва окончилась, София вышла во двор, надеясь найти мать Агату, но настоятельницы там не оказалось – матушку отозвали для беседы с приезжим из епархии. Вместо неё во дворе София увидела некого юного послушника, который спешил к хозяйственным постройкам и, казалось, выглядел слегка взволнованным.
– Сестра София, – заторопился он, – с утра у вас письмо принесли, наверное, от семьи… я положил его в вашу келью.
– Благодарю, брат мой, – кивнула София. – Скажи, ты не замечал чего странного вокруг нового наставника?
– Малека? – тот замялся, недоумённо пожав плечами. – Нет, сестра… он вроде очень добрый, приветливый. Вчера помогал мне перетаскивать тяжёлые бочки. Даже удивительно, такой утончённый человек, а силён.
София нахмурилась. Похоже, все вокруг видели в этом юноше лишь саму воплощенную кротость. Но она не могла избавиться от предчувствия, будто за тонким занавесом чинного поведения скрывается волк, успевший накинуть овечью шкуру.
