Полная версия
Девочки. Семь сказок
Она удивленно смеется.
– Нет у меня никакого младенца!
– Знаю. И, может, никогда не будет, тут уж я бессилен. Но если младенец появится… он мой.
Ой, ну и что с того, думает девочка. Когда еще это случится! Если вообще случится. Такое трудно себе представить. Ее грезы всегда заканчиваются смутно: за роскошной свадьбой следует «долго и счастливо». За свадьбой – которая теперь состоится. Какое облегчение!
Ну а если этот ребенок когда-нибудь и появится, думает она, я просто не стану слишком сильно его любить. Ничего сложного. И до этого еще дожить надо.
Ночь пролетает незаметно, и последующие восхитительные дни и недели тоже.
Ребенок
И как она теперь? Счастлива?
Вполне. Но длится счастье недолго. Не успела она оглянуться, как забеременела. Не успела опомниться, как округлилась и потяжелела.
Король ждет не дождется появления сына и наследника.
– Хотя дети… они, знаешь ли, стоят недешево, – говорит он. – Ты бы садилась за прялку время от времени, а, милая?
– Ты ведь обещал, что двадцати тюков хватит, – напоминает она. – Навсегда.
– Да-да, конечно. Но ты все же попробуй, по чуть-чуть, каждый день, – бормочет Жорж. – На всякий случай.
Ребенок у нее в животе растет, а с ним растет и тайна. Она омрачает все, даже ее счастье – больше, чем девочка ожидала.
Отец то и дело наведывается во дворец. Он доволен и горд: ведь его дочерью все так довольны, так горды. Но она не улыбается. И никому не рассказывает почему.
– И не пытайся понять, – советует королю тесть. – Женская душа – потемки.
Рождается ребенок, девочка.
Жорж слегка разочарован, но быстро приходит в себя. Ведь всегда можно попробовать еще раз. И тут же призывает кормилицу: он-то никогда ничего не делал сам, а потому и мысли не допускает, что мать захочет сама кормить своего ребенка. Кормилицу зовут Элин.
– Так ты сможешь сосредоточиться на других вещах, милая, – говорит он жене. – Может, наведаешься в подвал? Попытаешься еще разочек?
Она кивает, но в подвал не идет, а сидит целыми днями наверху и смотрит на дочь, на ее глазки, носик, нежно-золотистые кудри.
«Больше мне ничего не нужно, – думает она. – Никогда». Потому что «не слишком сильно любить» не очень-то получается. Ей все время хочется быть рядом с малышкой, всегда держать ее на руках.
О тайне она никому не говорит. Но каждый день чувствует приближение неизбежного. Хотя и надеется, что все обойдется, что, быть может, ей все это привиделось. Или что она как-нибудь наберется смелости и расскажет Жоржу. А тот вступится за нее: «Мою дочь? Отдать этакому уродцу? Да ни за что!» И отправит человечка в ссылку, или прикажет обезглавить, или разорвать надвое.
Надо бы рассказать. Каждый день она собирается это сделать.
Но молчит.
Сидит у кроватки и смотрит на дочку, потом на дверь. И опять на дочку.
Вот малышка уже поднимает головку, вот пробует что-нибудь ухватить, вот уже улыбается матери, которая не смеет улыбнуться в ответ.
И тут дверь распахивается.
– Чего испугалась? – спрашивает человечек. – Знала ведь, что приду. А слово я держу, девочка.
Человечек протягивает руки. Он даже розовую дорожную люльку прихватил.
– Ну же, давай ее сюда.
– Ни за что! Ни за что и никогда! – кричит она, хватает малышку и прижимает ее к себе. – Элин, зови стражу! Принцессу хотят похитить!
– Похитить? – фыркает человечек. – Обо всем договорено, как полагается. Сиди, Элин.
– Ты ее не получишь! Не видать тебе моего ребенка!
– Да не кипятись ты! Можно подумать, я ее съем!
– Съешь?! – Она прижимает девочку к себе еще крепче.
– Нет конечно, я ведь не варвар! – возмущается человечек. – Мне всего лишь нужна… компания, я пожилой человек, одинокий. Вот и все, честно. Я прекрасно ее воспитаю. Уже записал в весьма престижную школу… Да тут и спорить не о чем, девочка.
Она все мотает головой.
– Нет, нет, прошу… – Она разражается слезами. Младенец тоже. И, толком не понимая почему, принимается всхлипывать и Элин.
– Здравствуйте пожалуйста! – восклицает человечек. – Я и не ожидал, что ты такие слюни разведешь. Ну же, возьми себя в руки.
– Прошу вас, не забирайте ее, прошу вас, господин, э-э-э…
Человечек каменеет.
– Прошу, господин… какой? Ты ведь знаешь, как меня зовут, не так ли, девочка?
– Э-э-э…
– Я тебе и визитку вручил. Ты ведь ее прочитала? – Из маленьких глазок брызжет холодное пламя. – И не запомнила! А ведь я столько для тебя сделал!
Она ищет в путанице своих мыслей имя и не находит.
Человечек делает несколько шагов по направлению к двери. Потом оборачивается.
– Вот что я тебе скажу, девочка: даю тебе время. Завтра в пять часов пополудни я вернусь и заберу малышку. Если только ты не… не окажешь мне любезность и не вспомнишь мое имя. Полное имя. Тогда ребенок останется у тебя. По-моему, чрезвычайно щедрое предложение.
Дверь захлопывается.
– Кто это был? – пугается Элин.
– Хотела бы я знать… – тихо шепчет девочка, зарывшись в волосы дочери.
– Моего ребенка? Ты пообещала отдать моего ребенка? Да как тебе такое в голову взбрело?
С дочкой на руках она стоит в тронном зале, Жорж сидит на троне, на часах уже почти пять. Целый день она изо всех сил пыталась вспомнить имя человечка. А когда это не удалось, найти старое платье, в кармане которого должна была остаться визитка. Они с Элин перерыли все шкафы во дворце. Но платья не нашли.
А теперь она во всем призналась.
– Я жутко на тебя зол, – говорит король. – И очень разочарован. Выходит, ты не сама пряла! Если б я только знал… – Он смотрит на нее, но не договаривает. – Ну да ладно, я, конечно, прикажу казнить этого человека. Не волнуйся, куколка. Кто посягает на моего ребенка, посягает на меня.
Она слегка выдыхает и качает малышку. «Тише, тише, – думает она. – Отец тебя спасет».
– Похитить ребенка, ради всего святого! – Король трясет головой. – Кому только в голову мог прийти такой отвратительный…
– Здравствуй, Жорж.
Двери открываются, и пол тронного зала перерезает длинная тень.
– О!.. – слабо восклицает король и сглатывает. – Это вы!
Человечек невозмутимо семенит по мраморному полу. Подойдя к трону, он подмигивает девочке.
– Мы с твоим муженьком старинные знакомцы, разве я не рассказывал? Нет? И Жорж не рассказывал? Кстати, он задолжал мне кучу денег. И вот сегодня я подумал: а не пора ли вернуть долг?
Она видит, как муж вжимается в трон и загнанно смотрит на нее.
– Деньги кончились, – шепчет он. – Милая, у тебя внизу, в подвале, ничего не завалялось?
– Видишь, девочка, я везде поспел, – говорит человечек. – За это стоит выпить. И выкурить хорошую сигару. А потом дело за вами, дети мои: либо вы отдаете мне долг, либо называете мое имя. И назвать его должен не ты, Жорж, это не в счет. А нет – так я отправляюсь восвояси с вашей милейшей дочуркой. Выбор за вами.
Мажордом Пьер уже несет поднос с рюмками и пепельницами. Выпив, король вновь обретает свой привычный румянец.
– И как ты могла такое забыть! – распекает он жену. – Ох уж эти женщины… важные вещи в их умишко не помещаются.
Что ж, за это можно и выпить.
К счастью, в этот самый миг распахиваются двери и в зал вбегает раскрасневшаяся Элин с перепачканным платьем в руках. Она нашла его под кучей грязного белья, в самом низу, в самом дальнем углу прачечной. В кармане – белый бумажный комочек.
Девочка разворачивает его и читает. Ах да! Вспомнила.
Пьер наливает королю Жоржу и господину Штильцхену еще по рюмочке. Мужчины пьют и наблюдают за ней. Она стоит с ребенком на руках. Пока что молча.
Тронный зал наполняется синим дымом. Стрелка часов медленно подползает к пяти.
– Что ж, говори, – велит король. – Это всего лишь формальность, милая. Покончим с ней.
Она набирает побольше воздуха и спрашивает:
– А как зовут меня?
Повисает пауза.
– Сейчас речь о другом, девочка, не об этом я спрашиваю, – наконец произносит господин Штильцхен.
– А я – об этом, – отзывается она. – И я жду ответа. Как меня зовут?
– Можно подумать, ты вправе здесь задавать вопросы!
– Как меня зовут?
– Но, дорогая… – вмешивается король. – Милая, вопрос не в этом. Вопрос в том…
– Как меня зовут? Не знаешь?
– Конечно знаю!
– Да? И как же?
– Просто… сейчас вылетело из головы. Я, э-э-э…
– Жорж, ты что, не помнишь, как зовут твою собственную жену? – хихикает господин Штильцхен.
– Ну знаете ли! – взрывается король. – Я ведь не всегда зову ее по имени! Я обычно говорю… э-э-э… милая или… э-э-э… Впрочем, ее отец в курсе, может, спросить у него? Пьер?
– В свидетельстве о браке тоже должно значиться имя, – услужливо подсказывает мажордом.
Пока мужчины напряженно совещаются, а лакеи бросаются искать свидетельства о браке и рождении, девочка нежно закутывает дочку в одеяльце. Потом берет сумку для подгузников, надевает удобную обувь, чмокает Элин в щеку и выходит из дворца.
За оградой начинается лес. Вдали простираются пашни, по небу плывут барашковые облака. Солнце согревает лицо, день выдался мягкий.
Такой мягкий, что кажется, будто он заключает ее в объятия.
Такой мягкий, что можно легко просунуть сквозь него руки и дотронуться до того, что по ту сторону.
Волк
Девочка за обеденным столом учит историю. «Темные века» – так называется глава. Рядом картинка, на ней грубыми жирными линиями выведена фигура в черном капюшоне. Палач размахивает молотом, который вот-вот обрушится на человека, привязанного к большому колесу. Позади на двух виселицах болтаются повешенные.
«Представь себе, – гласит подпись: – что ты средневековый преступник и лежишь без сна и весь в поту в ожидании ужасной кары…»
В учебнике истории много таких фраз:
«Вообрази, что ты охотишься на мамонта в степи, и из оружия у тебя – лишь деревянное копье…»
«Только подумай, как страшно было нашим первооткрывателям в этом новом, незнакомом мире…»
– Прекрасно! Таким образом история оживает у вас в головах, – любит повторять учитель.
Девочка рассматривает рисунок так долго и внимательно, что даже с закрытыми глазами может вызвать в памяти каждую деталь.
«Вот он, последний час», – думает она.
– Да пропади ты пропадом! Будешь работать или нет?! – На углу стола мама дубасит по клавиатуре. – Доставить продукты бабушке – неужели это так сложно?
– Бабушке? – Девочка отрывает глаза от учебника. – Почему вдруг?
– Я ей обещала, – объясняет мама. – Опять она заболела, когда у меня ни минуты свободного времени.
– Я могу отнести, – предлагает девочка.
Но мама не слушает. Она разговаривает с экраном.
– «Доставим в тот же день», ага! Не можете – не обещайте! – Она принимается стучать по клавишам, обновлять страницы. – Ну да, конечно, система перегружена. Знаешь, кто здесь на самом деле перегружен?
Девочка снова поднимает глаза, проверяя, ждет ли мама ответа, – нет, не ждет.
– А мне как раз некогда! Сегодня – некогда. – Мама со вздохом подносит к губам пустую чашку. – Но почему, собственно? Почему у меня даже нет времени навестить родную мать, когда это необходимо?
Скорее всего, она и сейчас не ждет ответа. Мамино место за столом – как постепенно сжимающаяся клетка. Она держит под рукой все, что ей может понадобиться: чашки, все нужные бумаги, пачку жвачки, чтобы бросить курить, низкокалорийные крекеры, чтобы не набрать вес, телефон, ноутбук, зарядные устройства.
Девочка снова утыкается в книгу. Там палач все так же замахивается молотом. Вот-вот раздробит привязанному кости, в первую очередь – в руках и ногах, чтобы подольше помучить. Зеваки будут встречать каждый замах радостными воплями. И только когда дробить станет нечего, палач нанесет смертельный удар. Девочка снова закрывает глаза. История оживает у нее в голове.
«Бей! – кричит публика. – Бей! Круши! Крооо-ви! Крооо-ви!»
«Но этого не произойдет», – думает она. Палач на картинке будет вечно замахиваться молотом, а привязанный к колесу человек вечно ждать удара. И бояться. Может, даже визжать от ужаса. Но не дождется. Уже тысячу лет он лежит, застыв во времени, и смотрит на молот, который все не падает.
И этого не случится. Никогда.
Может, такая кара еще ужасней.
– Да делай же, что тебе говорят, железяка тупая!
Мама нехорошо ругается и тут же просит прощения. Она всегда извиняется, когда нарушает собственные запреты, словно извинение отменяет поступок. Можно подумать, девочка давным-давно не знает все ругательства, даже самые ужасные. Можно подумать, она не замечает, когда мама порой курит тайком и наливает себе лишний бокал вина. Можно подумать, девочку это волнует!
Она смотрит в окно. Прошел дождь, на сером небе проступили синие прогалины. Если сказать, что она хочет подышать свежим воздухом, мама, пожалуй, разрешит. Детям полезен свежий воздух.
– Давай я схожу, – предлагает она, и на этот раз мама поднимает на нее глаза.
– Сходишь? Куда?
– К бабушке. Отнесу продукты.
– Ну нет, – не соглашается мама. – С ума сошла? Это слишком далеко.
IIОн легко может пробежать целый круг без остановок и без одышки. Хорошо. Значит, не в такой уж он плохой форме.
Но это может означать и то, что лес стал еще меньше. И, честно говоря, так оно, скорее всего, и есть. Хотя об этом они не договаривались. Он не все помнит, но такое ведь не забудешь? Разве шла об этом речь в разговоре с лесником?
Кажется, лесник был здесь совсем недавно. А может, и давно.
Месяцы назад. Годы.
Если каждый день бегать по одному и тому же кругу, недолго и умом тронуться. Начинаешь видеть то, чего нет. Мелькающую среди деревьев добычу. Убегающих оленей, хихикающих зайцев. Ах, зайчики…
«Поймай же меня! – тихо поют они. – Эй, разиня, я здесь, за деревьями! Нет, тут. Нет, там. Нет, здесь, ротозей!»
И он уже бежит, задыхаясь, оскальзываясь, кружит на месте, разевает пасть и хватает… пустоту.
Потому что нет здесь никаких зайцев.
Так вот, лесник. Он даже ружье с плеча не снял. Дубинка так и осталась висеть на поясе. Неужели трудно погрозить ей, хоть чуточку? «Назад, зверюга! Назад! А не то мозги вышибу!» – что-нибудь в этом роде. Хотя бы просто из вежливости.
Надо было его сожрать прямо на месте, вот что. Подождать, опустив морду, покорно уткнувшись взглядом в землю, как ручной, как холоп. Но при этом внимательно следить за всем, за каждым движением, за каждым шагом. Навострить уши. Напрячь мышцы мощных лап в ожидании подходящего момента…
А ведь был, был подходящий момент. Он помнит, когда именно: когда этот тип случайно перелистнул сразу два листочка того проклятого контракта. И вынужден был перелистнуть обратно. И на миг забыл о стоящем перед ним хищнике. Вот когда.
Прыжок, лапы ему на грудь, клыки в шею. Кусать, рвать, терзать. И вот добыча уже при смерти, лежит, истекая кровью, так и не смекнув, что произошло. А ты давай жрать да прихлюпывать. На ненавистных бумажках – кровавые отпечатки лап. И так до тех пор, пока от лесника не останется ничего, кроме остывающего мяса в разорванных камуфляжных штанах, пока земля не покроется красными ошметками плоти.
Никакого контракта. Никакого уговора. Никаких правил. Ничего.
– Вы не можете не согласиться, – сказал лесник.
Ну хоть на «вы», и на том спасибо.
– Вы будете полностью обеспечены. Единственное, что мы от вас просим, – это не пересекать утвержденную границу. Забор послужит чем-то вроде напоминания. Теоретически вы можете сквозь него пробраться, но на вашем месте я бы не стал. Особенно с передатчиком на шее.
С чем-чем? Где?
Только тогда он будто очнулся по-настоящему, только тогда заметил, что с ним что-то сделали. Надели что-то на шею. Он тряс головой, скреб лапами, пытался сорвать эту штуковину, но ничего не вышло. А когда он принялся носиться туда-сюда в надежде сбросить ошейник, у уха что-то запищало.
Чем ближе он подбегал к забору, тем громче пищало, верещало, ревело; сердце бешено колотилось, он прижал уши, но это не помогало, ничто не могло заглушить звуки, наполнившие голову. Писк прекратился, только когда он отбежал подальше, еще дальше, еще, пока, побежденный и обессиленный, со свистящей башкой не свалился у ног лесника, который все это время просто стоял и ждал. Ружье так и висело у него на плече. К дубинке он и пальцем не притронулся.
– Вот я о чем, – сказал этот гад. – Что до сигнала – мы его тоже слышим. Если он будет звучать слишком долго, можете не сомневаться: мы срочно прибудем, чтобы сопроводить вас обратно к утвержденной границе. Полагаю, к насилию прибегать не придется. Мы действительно очень рады тому, что вы поселились в нашем лесу. Островок настоящей дикой природы – нам бы очень хотелось его сохранить. Ведь мы уже столько потеряли, вы не находите?
В его карих глазах светилась искренность. Как будто волк и лесник были согласны друг с другом, желали одного и того же.
Тогда, в тот самый миг, надо было его разорвать. Ай как жаль, что он этого не сделал!
Потому что потом рвать стало нечего. То, чем его каждый день кормят, в одно и то же время, в условленном месте, давно умерло. Так давно, что никакого удовольствия. Поначалу он еще тряс «добычу», катался с ней по опавшей листве, подвывая и пуская слюну, будто пытался ее одолеть. Но потом перестал. Поест немного, а бо`льшую часть не тронет.
Не то чтобы он не чувствовал голода. Он отчаянно, беспрестанно голоден. Но есть эту падаль?
– Распишитесь здесь. Отпечаток лапы тоже подойдет, – с улыбкой сказал лесник.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Стихотворный перевод эпиграфа Елены Фельдман.
