Цикличное 20

Виктор Гренёв

Цикличное 20

Глава I

Особая благодарность за помощь в начинании и за всё отстранённое от него:

Иван Ж.

Глеб С.

I. По ту сторону зеркала

Я сидел в плохо обставленной комнате. По сути, в ней не было ничего, кроме дивана и кресла, расположенных друг напротив друга так, будто между ними должен был быть стол или что-то подобное, чего, конечно же, не было. Сама комната была серой. То ли от освещения, то ли от выцветших белых обоев, комната выглядела словно покрытая золой; пыльно было соответственно, и дышать приходилось с усердием. Я сидел на краю дивана с одной рукой на его подлокотнике и постукивал другой рукой по бедру. В комнату вошли. Старая дверь с характерным скрипом сообщила о входящем госте.

– Сидишь? Как у тебя…

Я резко поднял руку, прерывая его.

– Тихо! – громким шёпотом шикнул я.

Кирилл молча сел на другую сторону дивана. Наступило минутное молчание. Я повернул голову направо и устремил взгляд в точку. Луч лунного света мягко ложился на фрагмент стены, а в его сиянии летали мелкие частички пыли, так привлёкшие моё внимание.

– Помнишь день, когда мы сюда въехали? – тихо начал я, отведя взгляд от стены в сторону.

– Да. Уже тогда эта квартира мне была мерзка. Я постоянно задыхался в пыли.

– На протяжении всего времени здесь недвижимыми оставались два элемента: этот диван и это кресло – ты замечал?

– А что в этом такого?

– Я ведь ненавижу этот диван и кресло. Десяток раз зарекался их выкинуть, да всё руки не доходили, и вот остались только они.

– «Слушаюсь и повинуюсь…», – пафосно проговорил Кирилл, пародируя того безумца с радиостанции «Серебряный дождь».

Наступило неловкое молчание. Покрутив головой, я понял, что в комнате почти ничего не было. Исключая окно и кресло с диваном, она была полностью пуста. Также, проводя взглядом вдоль стен, я то и дело терял фокус, в принципе зрение было довольно мыльным.

– Ты разве не умер?

– Умер? – лукаво улыбнулся Кирилл. – Мы все мертвы, Сергей; только для меня я всё-таки жив, а ты, вот, мёртв.

– Мёртв? – Я помолчал. – По-твоему, жизнь по другую сторону?

– По-моему, ты не понимаешь, на какой стороне ты сейчас.

– А с какой ты?

– Меня вообще здесь нет, как и тебя, кстати. Впрочем, из нас двоих ты более реальный.

– О чём ты?

– Ты уверен, что ты правда в комнате?

– Не особо.

– Тебе и не важно. Ты ведь скоро тоже «оживёшь», верно?

Решив пощупать диван вокруг себя, я обнаружил лежащий рядом со мной кусок синего крепкого троса, по ощущениям отрезанного из альпинистского снаряжения.

– Это ты принёс?

– Трупы не ходят, Сергей.

– А я…

– А ты труп?

– Я жив.

– Ненадолго. Петля ведь рядом с тобой лежит, верно?

– Это не…, – я посмотрел на кусок троса. Он был уже красиво связан в элегантную петлю. Оставалось только привязать её, надеть и затянуть.

– Мы ведь не снаружи, верно?

– Мы по ту сторону зеркала.

– А точнее?

– Мы видим то же, что и он, но… – Кирилл кивнул в центр комнаты. На крюке в потолке уже висела откуда-то взявшаяся аккуратно связанная петля.

– Получается, я навряд ли что-то изменю?

– Изнутри зеркало разбить сложнее, чем снаружи. Да и мы только наблюдатели, хоть и твоего разума.

Я снова осмотрел комнату. Внезапно я обнаружил, что не знаю почти ничего об этом месте и в принципе о себе.

– Он отошёл за стулом, я предполагаю, – произнёс Кирилл.

– А как это – рождаться?

– В моём или твоём плане?

– Как тебе удобно.

– Никак. Смерть интересней. Тебе не важно, ты всё равно выдумка.

– А ты?

– Я уже мёртв.

– А мы сейчас умрём или родимся?

Кирилл примолк. Незаметно под петлёй уже появился стул; стало страшно. Спустя мгновение на шее появилось странное ощущение какого-то веса, после чего петля на крюке затянулась, а с ней и усложнилось дыхание.

– Но, в отличии от тебя, я хотя бы не в своём разуме.

Когда отлетел стул, я стал задыхаться, Кирилл же до сих пор сидел рядом.

– Я хотя бы не чувствую то, что я делаю там.

Тело стало дёргаться; я прилип к дивану. Голова резко закинулась к спинке; дышать стало невозможно.

– Если путь зависит от конца, то без конца от пути уже ничего не зависит, – с усмешкой произнёс Кирилл, после чего встал и вышел из комнаты.

Я задохнулся. Серая пыль, освещённая лунным светом, методично перелетала с одного края луча на другой, словно переходя дорогу, одновременно с этим поблёскивая и переливаясь в красках лунного свечения.

II. Ночь

Луна уже воцарилась на небе, и цикады с расстановкой начали свой концерт. Летняя ночь была удивительно тёплой по сравнению с прошлым годом и отдавала сухим воздухом, пропитанным автомобильным дымом и дымом недавно сгоревшего ТЦ. Я сидел на скамье и попивал кофе из термоса, наблюдая за спокойным течением звёзд, иногда переводя взгляд на мошек, круживших вокруг стоящего рядом фонаря. Небо было чистым, и луну было отчётливо видно. Её освещённая первая четверть ярко сияла, наполняя ночь синим светом. Иногда подувал ветерок, а за ним и листья оживлялись в лёгком шелесте. Где-то мигали фонари, озаряя поддавшеюся освещению часть парка мимолётным светом; где-то за периметром участка скамеек и аллей моментами шумел окружавший его город. В общем и целом, ночь была удивительно успокаивающей.

Последний раз я проверял время перед выходом, где-то двадцать минут назад; был почти час ночи, сейчас, вероятно, уже час. Я нередко приходил на эту скамейку любоваться тьмой, ибо, несмотря на наличие фонарей, бо́льшая часть окружавшего меня парка всегда была сокрыта в аномальной тьме, настолько густой, что даже лунный свет обделял её своим вниманием. Вдруг со стороны одного пучка тьмы раздался короткий, но звонкий и слышный женский крик. Он звучал довольно отдалённо и, видимо, донёсся с противоположной стороны этого теневого препятствия.

– Что… Есть кто? У вас всё в порядке? – Я слегка привстал со скамейки, пытаясь разглядеть тьму, но не вышло.

В это мгновение за спиной появился человек. Он сел на другом конце скамейки за моей спиной, при этом сделав это так тихо, что я даже не сразу ощутил его присутствие.

– Вы слышали крик? – спросил я, повернувшись к мужчине.

Это был довольно высокий мужчина атлетического телосложения. У него была тёмная, гладко выбритая борода, низ которой был похож на конец эллипса; сам он был в огромном пальто, явно ему не по размеру («бездомный» – подумал я), а также в рваной и большой шляпе, в темноте напоминающей те соломенные канотье, которые носят девушки, но гораздо более крупной во всех отношениях. Вместо ожидаемых мной рваных штанов и обуви, на нём были гладко выглаженные брюки, слегка замаранные пылью аллей, и блестящие чёрные туфли, отражавшие в себе свет фонаря. От странности его вида я даже не сразу сел на скамью, замерев на месте, его рассматривая, но быстро усмехнулся про себя его наряду и снова опустился на деревянное ложе скамейки.

– Крик? – вдруг очнулся мужчина, повернув ко мне голову. – Нет, зато слышал выстрел.

– Выстрел?

– Сейчас много стреляют. Вы стреляли когда-нибудь?

– Нет… а к чему вы это?

– Просто спрашиваю. А что хоть за крик-то был?

– Да, наверное, показалось… – Я снова взял в руку поставленный на землю термос и налил в кружку ещё кофе.

Вернув термос на место, я отхлебнул горячего напитка и понял, что наступило молчание. В этот момент я даже начал немного параноить, когда понял, насколько странна обстановка и насколько просто было бы этому мужчине со мной что-то сделать, но странность его нового вопроса быстро вернула меня из моих размышлений.

– Часто сюда ходите? – спросил он, повернув голову в мою сторону.

– Да, иногда прихожу.

– А для чего?

– А вы для чего? – переспросил я, почему-то не желая отвечать на его вопрос.

– Я, видимо, чтобы встретить вас.

– Тем не менее, вчера вас не было.

– Меня вчера в принципе не было.

– О чём вы?

– А откуда шёл крик? – перевёл он тему, взглянув в сторону.

– Из темноты… – я помолчал, повторяя в голове наш диалог, – подождите, что вы сейчас сказали?

– Вот, – мужчина достал из кармана пальто сложенную газету, аккуратно положил её на скамью и ушёл в направлении ранее прозвучавшего крика.

Я развернул газету. В центре единственной не пустой страницы был заголовок: «Пропал мужчина около сорока лет. Мускулистое телосложение, чёрная округлая борода, *** глаза (слово перед „глаза“ было зачёркнуто). В последний раз его видели в парке имени N-ского в 01:30, в большом коричневом пальто и большой фетровой шляпе (вот что это было)». Я, узнав мужчину из описания, оторвал голову от газеты и крикнул во тьму. Так и не услышав ответа, я решил ещё раз осмотреть документ. Всё соответствовало местной газете, которую даже я иногда почитывал, пока я не увидел дату: «Этой газете уже двадцать лет…» – прозвучало у меня в голове. Так и было, судя по дате, эта газета появилась десятилетие назад.

В этот момент я не на шутку удивился, после чего встал и решительно отправился во тьму, в сторону которой ушёл мужчина, чтобы догнать его и задать вопросы. Я быстро подбежал к ней и уже хотел прыгнуть сквозь, но остановился от звука. Это был выстрел – один единственный. Он был не очень громким, возможно, из другой части парка или из района поблизости. «Кто-то застрелился» – подумал я, вспомнив о частых самоубийствах в последнее время. «Кстати, а где этот мужчина?» – я быстро осмотрелся, но никого не обнаружил. Снова вспомнив про тьму, я быстро собрался и прыгнул внутрь, считая, что мужчина прыгнул туда же. Я будто ослеп; внутри было до жути темно. Звуки в мгновение исчезли, а по всему телу наступило сильнейшее онемение. Сердце забилось в скором темпе и в мгновение почувствовался сильнейший холод. Спустя мгновение появился отчётливый стук, потом хлопки, словно выстрелы. Все эти звуки сменялись какими-то возгласами и криками, словно какие-то события быстро проматывались сквозь время, но уже через мгновение все звуки резко стихли, а я упал на траву ночного парка. Упал абсолютно голым. По ощущениям, я провёл в темноте минуты две, но казалось, будто полжизни. Недалеко от места, где я выпал, валялась какая-то куча ткани и тряпок; подойдя ближе, я обнаружил, что это и была моя одежда, исключая помятости, она была абсолютно целой. Одеваясь лишь бы прикрыть наготу, я услышал, как недалеко проходящая девушка вскрикнула и убежала, вероятно, увидев меня и испугавшись.

Вдруг я ощутил чьё-то присутствие: человек за моей спиной вышел из тьмы. Он был странно закутано одет, а его лица не было видно, если оно вообще было. На рукаве его плаща была еле видная белая надпись: «Цикличное 20». Стоя в онемении от какого-то неведомого ужаса, я смотрел на неизвестного. Тот же медленно сделал пару шагов ко мне и вложил мне в руку страницу из газеты, после чего повернулся и ушёл обратно во тьму. Онемение сразу пропало, и я стал разглядывать газету. Это была газета, аналогичная той, которую мне дал тот странный мужчина, но в отличии от той, здесь не было объявления о пропаже, здесь был лишь странный заголовок о каком-то убийстве и самосожжении, которого… которого ведь и никогда не было, то есть… то есть, для меня не было. Посмотрев на дату газеты, я понял, что для меня она будет написана лишь через десять лет, буквально на следующий день после описываемого события. Не понимая ничего, я, устремлённый взглядом в газету, в беспамятстве подошёл к ближайшему фонарю. Подняв голову, я увидел парня примерно моего возраста; он был чуть моложе меня и стоял, привстав со скамейки, вблизи фонаря передо мной. Убрав газету за пазуху, я подсел к нему.

– Вы слышали крик? – спросил он меня, обернувшись.

В это время где-то вдалеке оркестр цикад, освещаемый лунным прожектором, уже начал свою ночную композицию, а летний ветер, столь тёплый в эту ночь, уже начал поражать ветвистые шапки деревьев своими нередкими посещениями, вызывая шуршащий и неспешный шелест листьев. И одновременно с ними старый, настрадавшийся человек, томимый усталостью и слабостью, с пистолетом в кармане приближался к парку. Сейчас он был уже на тропе. Через пять минут он застрелит двух случайных ночных гостей природного уголка города, а после сожжёт себя, с ярким счастьем исполненного долга этого вечного, цикличного 20.

III. Выстрел

Стояла тёплая погода. Яркое солнце посылало не менее яркие лучи на улицы города, раскаляя асфальт, но при этом почти не нагревая воздух. На улице чувствовалась приятная свежесть и лёгкость: никакой духоты и пота на лице, чистейший, вкусный, как говорят старики, воздух. Приятная небольшая кофейня с типичными столиками у витрины озарилась лучами солнца и тенью рядом стоящего дерева. Слегка подувал ветерок, было видно, как листья, порываемые ветром, блестят на солнце, пока унылые прохожие, проходя под ними, пылят крупноплиточный тротуар. Лишь иногда проезжающие машины нарушали идиллию свежего чуть шумного от пешеходов утра.

Я сидел у витрины в тени дерева и спокойно попивал кофе, иногда проверяя часы в ожидании желанной встречи. Всё навевало успех и порядок: мой синий пиджак с красным галстуком, крепкое кофе, кружка которого с приятным стуком ставилась на гладкий округлый деревянный стол кофейни, мягкий комфортный стул с красной набивкой – всё чувствовалось идеально. Даже газета, обычно наполненная шлаком и бредом, сегодня как специально была очень милой, ну, почти.

– Представляешь, вчера в парке N-ского мужик пропал, – воскликнул я, обращаясь к человеку за стойкой.

– Да? – Молодой бариста, стоявший за стойкой в другом конце кафе, слегка заинтересованно ответил на мою новость.

Я приходил сюда довольно часто, так что успел войти с Владимиром (так его звали) в дружественные отношения. Плюс в кофейне никого не было в такую рань, так что, думаю, ему тоже было скучно. Это был молодой парень двадцати двух лет. У него было чистое и молодое лицо, карие глаза и под стать глазам шатеновые волосы. Он был обычного телосложения и не очень выделялся бы без своего фартука. Кафе принадлежало ему, что зачастую вызывало удивление, так что кроме него здесь никто не работал. Я его о делах не спрашивал, но как я знаю, дела у него идут неплохо. Я стал ходить сюда почти сразу же, как только кафе открылось, и так же почти сразу же сдружился с этим молодым парнем. Он был вполне смешного характера, до сих пор был невинно наивен в душе и напоказ чёрств и бессердечен снаружи, что внушало определённый смех при общении с ним. Тем не менее он часто включал серьёзность и был довольно рассудителен, чем, по ощущениям, иногда даже гордился. На мои нередкие вопросы о том, как он сумел открыть это кафе в столь раннем по моему убеждению возрасте, он отмалчивался или менял тему, благо уже после пяти попыток мой интерес к этому окончательно погас.

Сегодня он выглядел как обычно: та же форма, тот же вид и та же лёгкая скука, всегда нападающая на него в безлюдное для кафе столь раннее время. И правда, по часам было почти семь утра.

– «Молодой мужчина примерно двадцатипятилетнего возраста пропал вчера в парке N-ского. Неизвестный очевидец события сообщил, что мужчина пришёл в парк к часу ночи и пропал уже спустя тридцать минут, также он подчеркнул, что мужчина был одет в…»

– Всё, хватит; ничего интересного всё равно не будет, – Владимир, будто чем-то раздражённый, резко перебил меня.

– Странно, что статья на первых страницах, а бланк «Разыскивается» вообще в конце газеты, так ещё и после нескольких чистых листов, что странно.

– Это всегда так, – сказал он, посматривая в телефон. – Они всегда какую-нибудь статью напихают вперёд, а самое важное прячут. То ли это увеличивает читабельность, то ли они – мудаки, – докончил Владимир, ехидно усмехнувшись.

– Я, кстати, вчера ночью почти в то же время недалеко от себя выстрел слышал, ты нет?

– Это который недалеко от парка?

– Видимо.

– Мне друг-полицейский говорил, что там мужик повесился. Он сначала своего друга застрелил, а потом повесился на куске отрезанного альпинистского троса.

– А откуда он трос взял?

– Говорят, заранее приготовил. Вообще, фиг знает. Лёха (видимо, его друг-полицейский) говорит, мол, мужик особый, какой-то важный, то ли псих, то ли кто. Поэтому в газету и не печатали – запретили. По крайней мере, ему так передали.

– И даже никто не слышал?

– А какое дело? Убил и убил, повесился и повесился. Вчера, вон, мужик пропал, а я об этом только сейчас услышал, и что с того?

– Скучный ты, Володя. Вообще жизнью не интересуешься. Ни своей, ни чужой. Ладно, – покряхтев для вида, я встал со стула, свернул газету, положив её в карман, и подошёл к стойке, – я сегодня на великое дело иду, поинтересуйся хоть раз, да пожелай мне удачи, что ли, – сказал я, положив на стойку 170 рублей за кофе.

– Были бы чаевые, я бы пожелал. Зато раз заплатил, то хотя бы просто промолчу, – дружески рассмеялся Володя, убирая деньги в кассу.

– Эх ты, циник. Ладно, удачи тебе, Вов. Видишь? Вот так это делается, представь себе: не сложно, – сказав это, я направился к выходу из кофейни.

– Желаю вам удачи, господин Даниил Велов, – в шутку произнёс сдавшийся Володя, провожая меня.

Выйдя из кафе, меня сразу же встретила удивительно городская суета так не похожего на город места. Проезжали машины, какой-то мужчина громко разговаривал по телефону, чуть не сбитая на пешеходе дама громко ссорилась с водителем, а завершал картину кричащий откуда-то ребёнок, так звонко разрывающий уши своим звоном. Теперь лёгкий шум с улицы, ощущаемый в кафе, казался полнейшей тишиной по сравнению с этой громоздящей уши улицей. Боясь не сдержать возникающего раздражения, я ускорил шаг, всё мечтая наконец дойти до неё и забыть об этой какофонии уличных звуков.

После где-то двадцати минут быстрой ходьбы я наконец-то пришёл. Передо мной возвышалось десятиэтажное здание, скучные панели которого угрюмо косились на меня с высоты. В них чувствовалась лёгкая неровность, какая-то гадость, которая будто бы искренне пыталась быть красивой, но с каждым рядом ошибалась, постоянно выходя по итогу такой, какая есть, и даже раздражая своим видом. Как и алкаш, усевшийся на скамейке вблизи подъезда и храпящий на всю улицу. После улицы вблизи кафе его храп даже не казался сильно мерзким, большее внимание привлекало окружение, столь, иронично, непривлекательное по своему виду. Вблизи входа в подъезд всё было замусорено бутылками, окурками и чем только ещё, при этом от мусорки, которая здесь явно была, осталось лишь металлическое крепление, абсолютно непонятно как и зачем спиленное. Даже трава вблизи здания казалась серой, настолько унылым выглядело это место. Это раздражало.

Наконец, отвлёкшись от этого и встряхнув голову, я протиснулся внутрь подъезда. Старушка, в этот момент входящая внутрь, славно избавила меня от проблем с чужим домофоном, благодаря чему я уже был в подъезде.

Атмосфера здесь была не лучше. Нередкие граффити заполонили почти каждую стену, оставляя свой гадкий отпечаток подросткового солипсизма и глупости на них. Каждый угол, если в нём не было мусорки, обязательно имел какой-нибудь срач, зато по иронии судьбы в самих мусорках мусора почти не было. Поднимаясь по лестнице, то и дело я слышал ругань или какие-то громкие разговоры из квартир. Я чувствовал своё сердцебиение от нарастающего гнева. Возможно от подъёма, но зрение по краям глаз тоже уже начинало мутнеть, а костяшки пальцев сами белели под давлением сжавшихся кулаков. Раздражение окружением заполняло меня, ещё немного я и бы взбесился, как вдруг… я уткнулся в дверь.

Квартира 73. Классическая обитая дверь с глазком посередине сразу вернула мне хорошее настроение. Я почувствовал лёгкое волнение и это распирание, когда думаешь о чём-то ожидаемом и волнительном. Я уже представил её, открывающую мне дверь и приветствующую меня. Я даже перестал обращать внимание на ругань соседей слева от двери, как и на музыку, раздирающую весь дом и доносившеюся тоже из квартиры рядом. Я просто нажал на кнопку звонка и стал ждать.

Прошла минута. Хоть я и понимал, что пришёл раньше на десять минут, моё терпение всё равно улетучивалось с ещё большей чем прежде скоростью. Я нажал ещё раз, потом ещё, ещё, ещё, ещё, ещё… и, вдавив кнопку внутрь, сломал звонок. Я почувствовал внутри себя бурление, сама ярость пеклась во мне, готовая уже разразиться актом сумасшествия, но, слава Богу, дверь стала открываться.

– Прости, что так барабанил. Ты знаешь, я не очень умею сдерживать… – В этот момент дверь полностью открылась, и я увидел два огромных дула, направленных в мою сторону.

В следующее мгновение я разглядел весь ствол, это был обрез. Потом внутренность квартиры, где в конце коридора уже лежало окровавленное тело Алёны с прострелянным животом. И самым последним я рассмотрел мужчину и сумку за ним (вероятно, ограбление). Он был чуть ниже меня, поэтому в первую очередь мои глаза упали на его фетровую шляпу, позже на его бороду, довольно гладко обритую и округлую, а последним я разглядел его пальто и брюки, видимо, от страха смерти так сильно подмечая и рассматривая каждую деталь. Секунда тянулась словно вечность, и хоть жизнь перед глазами не проносилась, какие-то обрывки памяти то и дело повторялись в голове, словно надеясь, что от этого останутся со мной там, куда я попаду. Я чётко ощутил, как пару раз моргнул, как слегка дёрнулись пальцы руки, и как язык коснулся нёба – каждое действие ощущалось с невиданной точностью, как вдруг он нажал на курок.

Внутренне я уже приготовился к этому, но по какой-то причине его оружие заклинило. Это было не к добру. Я почувствовал, как мои глаза сразу же налились кровью, и необъятная ярость вступила мне в мозг, а руки за мгновение впали в тряску и были готовы раскрошить камень или череп. Сперва я со всей силы толкнул мужика, отчего тот отлетел почти к самому концу гостиной, выронив оружие. Я, как бык, побежал к лежащему телу и на мгновение увидел ужас в его глазах, сравнимый с ужасом едущего на тебя автомобиля. Прибежав, я сел на него и со всей силы стал его избивать. Я бил. Бил сильно и с высочайшей скоростью, моментами чувствуя солёный привкус крови, летящей мне в рот, но я бил, бил и бил…

Я очнулся спустя где-то пять минут. Я взглянул на его лицо: его… не было. Кровавая каша вперемешку с раздробленным от ударов черепом и отдалённо не напоминала голову. Я встал. Весь пиджак и почти вся остальная одежда были в крови насквозь. Руки были будто облиты красной краской с кусками плоти на них и были крайне липкими. Без единой мысли в голове я отошёл от тела и подобрал ружьё мужика. Я отбил ствол и вынул патрон. Повертев его в руках, я снова вставил его, но уже в другое дуло, будто веря, что именно это и было проблемой. Потом сел к тем двум телам (мужчина и Алёна лежали почти внахлёст), поднёс дуло к подбородку и выстрелил. В этот раз осечки не было.

На удивление чистая газета с объявлением о пропаже выпала у меня из кармана. Музыка и соседи утихли, а спустя пару мгновений дверь со скрипом раскрылась, после чего ужаснувшиеся жильцы, крича и молясь от страха, стали скоро вызывать полицию. Во всей суматохе лишь лучик света, столь тёплый и яркий в это время, продолжал светить сквозь окно, наполняя собой комнату и освещая группу тел, так трагично гниющих и сохнувших друг на друге.

IV. Крик

Уже перевалило за полночь, когда Кирилл пришёл ко мне. Мы отсиживались здесь третий день, изредка выходя либо за едой, либо по делам, стараясь держать дистанцию от сгоревшего центра. Не от страха, скорее, из интуиции. Мы переместили кресло и диван из зала на кухню, чтобы не ходить далеко от места готовки. Сама квартира была довольно обширной. После небольшой прихожей следовала большая кухня, одна из стен которой была со столешницами и ящиками с плитой, но без холодильника. От неё шёл небольшой коридор в зал, а от зала шли двери в маленькую комнату и туалет. Я сидел в кресле и читал книгу – наверное, единственное удовольствие в этой пустой квартире; зашуршали пакеты. Это был последний день нашей «отсидки», уже завтра мы должны были встретиться с заранее проплаченным капитаном одной лодки, милым стариком, чтобы по местной реке переправиться в другую часть города, а оттуда уже на машине в соседний город и из аэропорта на самолёте в даль. Все подготовления уже были сделаны: сегодня утром Кирилл отнёс все наши вещи капитану. В принципе, мы не планировали особо тратиться здесь, но, судя по шороху пакетов, Кирилл решил отпраздновать напоследок.

– Иди помогай разбирать! – крикнул мне Кирилл из прихожей.

Прокручивая в голове номер страницы, чтобы потом вернуться к моменту остановки, я закрыл книгу, встал и направился в прихожую. Пакетов было два, оба были набиты разными продуктами, собранными явно по рецепту. Я готовить особо не умел, готовил у нас в основном Кирилл. Я лишь помогал ему чистить и подготавливать продукты, к чему уже приготовился, раскладывая их по столешнице пыльной кухни.