Живя в аду, не забывайте улыбаться людям

Медленно, расталкивая нечисть, показалась заспанная, неряшливая, растолстевшая Лень.

– Вот, полюбуйтесь! – Владыка указал посохом на это несуразное существо. – Казалось бы, никаких данных, а бьёт все рекорды по установлению своей гегемонии над человеком. – И уже обратился непосредственно к этому существу. – Сгинь с глаз долой, перхоть человечества! Смотреть противно. Я хочу призвать вас, родненькие мои, побольше трудолюбия и напористости! Нельзя отступать при малейшей неудаче. Видите, как в довольной гримасе обезобразилась физиономия Наглости. Она для своих сородичей всегда дорожку проторит. Я ни в коем случае не призываю вас с них брать пример. Ни за что! Но нельзя блуждать в пространстве и ждать, когда вас позовут. Этого может не произойти. К сожалению. Надо идти самим. Опережая и отталкивая всю эту мерзость. Вы прекрасно знаете, что внутри они трусы, и добиваются успеха только благодаря вашим слабовольным поступкам. Я не призываю вас к насилию, но твёрдость духа попрошу увеличить. Все в курсе моей страсти к человеческому спорту, хоть и не все его разновидности я приемлю, поэтому скажу соответствующим термином – побольше спортивной злости! Да, милая Злость, иногда и тебя будем привлекать на нашу сторону. Вопрос поставлен ребром: либо мы, либо они. Третьего не дано. Ничьей здесь не будет. Мы должны победить! Хотя бы – по пенальти.

Владыка замолчал, и в который раз ветер разнёс по залу недовольный ропот.

– В чём дело? – грозно спросил он. – Что ещё от меня требуется? Кто это занимается демагогией? Какая агитация и пропаганда? Молчать! Я лишь даю психологические и тактические наставления своей команде перед вторым таймом. Правилами это не запрещается. Хорошо, хорошо! Сейчас займёмся Любовью. Что за идиотский смех!? Небольшая оговорка, с кем не бывает. Как же, всё-таки, вы развращённо мыслите?! И однобоко. Как люди, которых вы довели до нравственного маразма. Да, дочь моя, это ужасно, когда примитивные телесные совокупления люди называют твоим именем. Отставить словесные поползновения! Прежде, чем я продолжу, тактично попрошу Подлость и Трусость, со своим мерзопакостным обличьем спрятаться за колонны. У меня от них страшная изжога. Чего ждём? Храбрость, убери их с глаз долой. Так-то лучше. О, как уши из-за колонны растопырили. Слушайте все! Дабы потом не говорили, что не слышали и не упрекали меня во лжи, коей я не приемлю во веки вечные. Исключая, конечно, мелкий обман во имя торжества Справедливости и на благо Человечества. Я прав, Ложь?

– Это так, о Владыка, – неизвестно откуда послышался писклявый голосок. – Вы меня, к сожалению, недолюбливаете.

– Всё, заткнись. Вы, порожденье низменных страстей самой тёмной части души человека, ропщете о нарушении мной Вселенских правил игры?! О моей пристрастности и необъективности?! Я никогда не скрывал своей позиции в этом вопросе, и не отрицал своего редкого, но волевого вмешательства в суть происходящего. Это были вынужденные меры, принятые мной, дабы уравновесить общий баланс сил. Вам только дай волю, и вы уничтожите всё лучшее, что я создал. После первого, самого страшного, предательства, я не раз шёл у вас на поводу, когда испепелял Содом и Гоморру, когда предоставлял своему дерзкому сыну самому управлять всем земным бытием, закрывая глаза на войны, бедствия и опустошения, надеясь, что эти страшные страдания вернут человека в моё лоно. Да, это была крайняя мера, к которой я был вынужден прибегнуть, но в настоящем и будущем прибегать к ней пока не собираюсь. По крайней мере, в глобальном масштабе. И вообще, впредь попрошу, письменно и хронологически заверив, подавать апелляции по всем законам мироздания, а не устраивать хаос на внеплановом собрании. Протест будет принят, пронумерован, рассмотрен, и большинством голосов будет вынесено объективное решение, не подлежащее дальнейшему обжалованию.

Владыка перевёл дух, пронзительно-огненным взором обвёл собравшихся, покорно опустивших головы, и раскрыл было рот для оглашения самой главной части своей речи, как…

– Я очень сильно извиняюсь. Извини и ты, сестробрат. Мы очень сильно извиняемся, – приторно заворковало Подхалимство-Лизоблюдство, гермафродит с одной тушкой и двумя безликими отростками вместо голов. – Мы ни в коей мере не желаем никого здесь обидеть. Более того, мы искренне и незамедлительно желаем признаться в нашей пламенной вселенской любви ко всем присутствующим.

При кощунственном упоминании магического слова, Ненависть вывернуло наизнанку, а Любовь чуть не упала в обморок, вовремя поддержанная Дружбой. Наглость же смотрела на всех, никого не замечая. Младшая сестра Гордыни.

– Ещё одно слово, – грозно, насупив брови, прогрохотал Владыка, – на произношение которого наложен запрет, и я вас удалю на один срок контакта с людьми.

– Только не это, Великий Повелитель! Без людей мы зачахнем. Мы не в состоянии выносить одиночество.

– Вас же двое! – ухмыльнулся Владыка. – Вот и говорите друг дружке ваши тошнотворные сладости.

– Наш Мудрейший Господин, прозорливость ваша простирается далеко за границы всего безграничного мира, но в этом и кроется наше несчастье. Лучше бы мы существовали порознь.

– Лучше бы вы не существовали вовсе. Не думаю, что человечество от этого стало бы хуже. Хотя, в общем, про границы мне понравилось.

– Совершенно с вами согласны.

– Согласны с чем? С первым или со вторым?

– Мы согласны и с тем, и с другим, и с третьим.

– Я знаю. По крайней мере, никогда не спорите.

– Вот именно! Мы просто необходимы людям. Они не любят нас в себе, но обожают в других. При каждом упоминании своего имени Любовь передёргивало. Это заметили все присутствующие, не исключая Подхалимство-Лизоблюдство. И решили загладить вину.

– Ой, ой, прости нас, златокудрая, несравненная, венценосная дочь венценосного отца…

– Довольно, говори по делу! – Владыка стукнул посохом, и под ним в том месте задрожала земля.

– Дело в том, Повелитель, что мы тоже терпеть не можем самих себя в себе, но в людях мы себя любим. Просим прощения – ценим.

Вперед вышла Гордыня, задрав к верху маленький, свиноподобный носик.

– Не пора ли вам заткнуться, если нечего сказать. Или сказать что-то дельное, если таковое имеется в ваших безмозглых обрубках!

– Извини и ты нас, высокочтимая Гордыня, мы осмелились подать свой скромненький голосок для выяснения всех нюансов, дабы впоследствии избежать любых нежелательных недоразумений.

– Говорите же, прах вас возьми! – зарычал Владыка, вновь взметнув посох вверх, но спохватившись, с улыбкой поставил на место.

– Не сочтите это за оскорбление и не примите как обиду, но мы лишь хотели уточнить – на чьё имя подавать апелляции?

Все – и добродетели, и пороки, и сам Владыка – были крайне удивлены, и не самим вопросом, а тем, кем он был задан.

– А вам-то это зачем? Разве у вас могут быть какие-либо претензии? По-моему, вы гармонично приживаетесь со многими другими пороками и, даже, с некоторыми добродетелями. Поразительная лояльность и терпимость.

– Мы стараемся. А знать желаем для общего развития, так сказать.

Владыка обвёл взглядом всех присутствующих. И судя по всему того, кого искал, не нашёл:

– Любопытство! Где эта непоседливая девчонка неопределённого пола? Вечно везде суёт свой нос. Быстро найти и доставить на собрание.

Общими усилиями приказ был выполнен.

– Где это ты блуждаешь, любознательная моя?

Любопытство, шмыгнув длинным тоненьким носиком, плаксиво стало оправдываться:

– О, мой Владыка, когда вы в прошлый раз ударили посохом, мне стало очень любопытно…

– Я бы удивился, если бы этого не случилось. Ха-ха-ха.

– Да, это очень характерно для моего восприимчивого естества. Так вот, мне стало любопытно, не случилось ли чего страшного на земле?

– Узнала?

– Да, Владыка. Небольшое землетрясение, но обошлось без жертв.

– Я рад. Ты вот что скажи – зачем вот эту особь, – перст Владыки уткнулся в скукожевшееся Подхалимство-Лизоблюдство, – наделила частичкой себя?

– Виновата – не устояла против лести.

– Лесть! – усмехаясь, Владыка крикнул в зал. – Неужто, ты настолько сладка?

– Да, Повелитель, – ответила слюнявая, косоглазая Лесть. – А вместе с Подхалимством-Лизоблюдством мы непобедимы!

– Да-а-а, вот так оно всё и получается. Ладно, продолжим заседание. Даю ответ на поставленный вопрос, мои юные симбиозные эрудиты. Все апелляции, жалобы, просьбы, предложения подавать на моё высочайшее имя.

Нервно задёргался пятачок Гордыни, визгливым фальцетом она запищала:

– О каком-же, в таком случае, большинстве голосов может идти речь, если все претензии будете решать единолично?

– Не забывайте, что я многолик и сущностей во мне много. Не сомневайтесь – решение будет справедливым!

– Хотелось бы верить и надеяться, – сухо промямлила Гордыня, отходя в сторону.

Но была услышана:

– Если вы этого действительно хотите, подружитесь с ними. Вам стоит лишь сделать несколько шагов, вежливо поклониться и попросить Дружбу связать вас с Верой и Надеждой узами.

Не желая уязвлять ранимое самолюбие Гордыни, Владыка обращался к ней на «вы». Что, впрочем, не мешало изредка над ней подтрунивать. Так, из чисто спортивного озорства. Конечно, в пределах благоразумия и такта:

– Вы не решаетесь? Вы ни с кем не хотите себя связывать? Да, вы для этого слишком эгоистичны и высокомерны. Это ваше право. В таком случае, попрошу вести себя приличнее. Не надо возмущённо похрюкивать. И вообще, я замечаю за вами странную особенность – от возмущения вы похрюкиваете, от удовольствия – тоже. У вас что – нет других реакций на события? Обиделись? Напрасно. Критику сверху надо принимать благодарно. А вот критику снизу следует произносить шёпотом, а ещё лучше – мысленно. И в самых лучших выражениях. Я пошутил.

Гордыня, сделав вид, что оценила юмор, понимающе кивнула и совершенно непроизвольно хрюкнула. В зале хихикнули. Гордыня огненным взором прошлась по присутствующим, а Владыка мудро переместил акцент внимания:

– Что-то я не вижу ещё некоторых пошлых особ? Либо у меня что-то со зрением, либо они от меня искусно прячутся? Где тошнотворная морщинистая Жадность? Где её младшая сестра, переплюнувшая старшую в усердии, – Алчность? А-а-а, тоже на работе. Вот! Без выходных, без сна, ни минуты бездействия. Вот это трудоголики! Всё им мало! Ладно, сами погрязли в этой трясине, так и другим житья не дают. Уже редко можно встретить человека бескорыстного, готового поделиться последним. Истинного альтруиста. А ведь когда-то сердобольных людей было больше. Вот так, от нейтральной Бережливости ловко заманивают к себе в сети. А уж из её сетей… Та-а-ак, где Бережливость?

Все завертели тем, у кого что было на плечах. Скромно, но с достоинством, которое, кстати, находилось рядом, из-за спины Аккуратности вышла Бережливость с калькулятором в руке:

– Я вся внимание, Владыка.

Владыка заёрзал на своём троне, немного призадумался, но всё же спросил:

– Не кажется ли вам, любезная Бережливость, что в какой-то степени, пусть в самой малой, вы… как бы это точнее выразиться…

– Пособничаете! – рявкнула Подлость, и спряталась за Гордыню. Это ей не помогло. От Владыки скрыться невозможно.

– Это ещё что такое?! Кто тебе, кикимора болотная, позволил перебивать самого меня?

Подлость высунула из-за шпоры сапога Гордыни омерзительную рожицу и пропищала:

– О, Всемогущий, Всезнающий, Всевидящий, извини, прости, пожалей, я больше не буду! Честное слово!

И через мгновение получила сильный пинок под зад от подошедшей Честности и Чести, ещё одного симбиоза, только благородного происхождения. Полный, и духовный и физический, антипод Подхалимства-Лизоблюдства.

Владыка удовлетворённо хмыкнул:

– Будет с неё, слизи. И не забудьте, многоуважаемая Честность-Честь, тщательно вытереть обувь. – И вернулся к прерванному разговору. – Я нашёл подходящее слово. Не кажется ли вам, Бережливость, что вы, может быть непроизвольно, провоцируете людей на последующую ступень, которая и приводит в цепкие лапы Жадности и Алчности?

И тут все увидели, как изменилась скромная Бережливость. Голова взметнулась вверх так, что чуть не упали очки, осанка стала прямой как струна, и все поняли – сейчас что-то произойдёт.

Но взрыва негодования не случилось. Огромным усилием Воли, которая, к сожалению, иногда более лояльна к порокам, нежели к добродетелям, Бережливость подавила Гнев, который гипнотически смотрел на неё, и спокойно аргументированно сказала:

– Мой Господин, на мой счёт, который всегда в полном порядке, вы заблуждаетесь. Или, скорее, вы это сказали сгоряча, не подумав. – Подобные слова не многие из присутствующих посмели бы бросить самому Владыке. А уж от Бережливости этого не ожидал никто. Она же, не смутившись, продолжала. – И я вас прекрасно понимаю. Мне самой больно, стыдно, а иногда и страшно смотреть, как от меня ранее очень хорошие люди слепо идут к ней, а я ничего с этим поделать не могу. Здесь я бессильна. Я лишь экономист. Но хороший экономист, заметьте! Я учу людей правильно распределять материальные ценности, и на мне держится Благополучие. Вы это прекрасно видите. – На плече Бережливости сидело крохотное, зыбкое Благополучие. – Вы также знаете, что по обе стороны от меня находятся две крайности – Жадность и Транжирство. И то и другое ни до чего хорошего человека не доводят. И мне одной очень трудно противостоять этим двум, бесцеремонно тянущим человека на свою сторону. Хотя вы прекрасно знаете, как я стараюсь.

Владыка не перебивал, ему было стыдно за беспочвенное обвинение, пусть и выраженное в мягкой форме.

– Я приношу свои извинения, уважаемая Бережливость, и на этом замнём это недоразумение. Продолжайте в том же духе вашу педантичную, скрупулёзную, нудную, но, всё-таки, нужную работу. На этом всё. С вами.

Бережливость удовлетворённо слегка склонила голову, почтительно на груди крест-накрест сложила руки, сделала два шага назад и уже через мгновение что-то высчитывала на своём стареньком калькуляторе.

Владыка хмуро собирался с мыслями. Густые брови то сходились на переносице, то расходились. Время шло, которое для них особого значения не имело, а вот люди, за промежуток их отсутствия, могли натворить чёрт знает что.

Гнев сжал челюсти так, что желваки выпучились, как две большие груши. Злость, и до того синяя, посинела до невообразимой синевы. А Раздражительность, не в силах совладать сама с собой, страшно дёргалась в конвульсиях, отчего то язык выпадал изо рта, то глаза закатывались под лоб, то ручонки щипали собственное тело. И добродетели и пороки, увидев сию пантомиму, не сумели сдержать свою реакцию на это зрелище. Кто гоготал во всё горло, кто ржал как лошадь, кто звучно хохотал, кто пискливо визжал, кто-то просто смеялся, некоторые снисходительно улыбались, а кому-то было искренне жаль несчастную Раздражительность.

Владыка тоже усмехнулся, но так мимолётно, что никто и не заметил. И тут на авансцену вышла ещё одна особа, ранее лишь эпизодически упомянутая. С крючковатым носом, тонкими, плотно сжатыми и слегка вытянутыми в одну сторону, губами, и махонькими ушками непонятной геометрической формы. То была Наглость.

Очень востребованная у людей и пользующаяся большой популярностью, для которой некий наглец придумал поговорку, что она – второе счастье. Что служило для него первым счастьем, неизвестно, но можно предположить, если учесть при каких обстоятельствах пользуются Наглостью. Всегда неразлучна с Хамством.

– Я требую прекратить этот балаган! – заорала Наглость, хотя по своему статусу требовать что-либо не имела права. Но прекратить это безобразие следовало, и Владыка промолчал. – Мы здесь собираемся, чтобы решать очень серьёзные вопросы. Любителям глупого смеха могу предложить сию минуту спуститься на землю. Там предостаточно идиотских юмористических передач, где они смогут, образно говоря, оттянуться по полной. Мне же некогда, да и противно тратить на это моё драгоценное время.

Подала голос и Гордыня:

– Абсолютно солидарна с Наглостью. Может, это и выглядит несколько забавно, но подобные казусы не должны отвлекать внимание собравшихся, и уж тем более ваше внимание, Владыка, от главного вопроса, по которому мы здесь собрались.

Владыка вновь грозно сдвинул брови:

– Тихо всем! Повеселились и будет. Я вынужден признать правоту, как Наглости, так и Гордыни. Вот ещё одно качество, кроме их собственных, вследствие которого они всегда будут на шаг опережать вас, дети мои. Они прагматики. У них цепкая хватка и деловой подход к любым вопросам. И мелочей у них не бывает. – Печально задумывается. – Хорошо! Сейчас я вынесу свой вердикт и на этом закончим… этот турслёт. А решение моё будет таково.

Но решение ещё зрело. Мудрый Владыка соображал, поскольку с этого момента начиналась дипломатия. Своим решением не обидеть своих, но и не сильно возмутить чужих. Массовые возмущения ведут к хаосу, а это только на руку пороку. Это его стихия. Он заговорил:

– Вы, бестии, требуете полного разграбления и уничтожения столь большой территория на том основании, что там не осталось даже искорки истинной беззаветной Любви? Я правильно истолковал ваш ультиматум?

Вновь раздался сумбурный сонм голосов:

– Именно так, Владыка. – Сказала Наглость, подняв руку вверх, обращённую к собравшимся.

– Сколько раз уже подобное случалось в истории человечества? Сколько гибло невинных людей? Тебе их не жаль, Наглость?

– Это удел Жалости! – цинизма Наглости было не занимать. – У всех свои обязанности в этом мире, не правда ли? И мы должны их выполнять, каковыми они не были. Или я не права?

– Да права, права, – с горечью признал Владыка. – Но какова демагог?! И всё же есть один кардинальный способ избавить вас всех от своих обязанностей. Полное уничтожение!

Он неожиданно резко встал, схватил рядом стоявший посох, и в запале так грохнул им по подножию своего трона, что во многих местах на земле началась сильная гроза, приведшая к многочисленным наводнениям, а кое-где случились новые землетрясения.

Наглость ехидно ухмыльнулась и, с плохо скрытой насмешкой, сказала:

– Спасибо, конечно, за помощь, Владыка, но мы и сами постараемся справиться.

– Заткнись! – в эту минуту Владыка был воистину грозен. – Здесь решаю всё я! И только я! Понятно? А теперь, пока я буду говорить, пусть только хоть кто-нибудь, хоть что-нибудь вякнет… испепелю! Превращу в прах! Разберу на атомы и разбросаю по всей Вселенной!

Установилась, как принято говорить в подобных случаях, мёртвая тишина. Или гробовая, как будет угодно. Даже ветер притих, затаив дыхание.

– Вот моё решение! Любовь, дочь моя, подойди поближе. – Любовь подошла и покорно склонила златокудрую голову. – Не бойся. Никого не бойся! Я тебя в обиду никому не дам. Никогда не обращай внимания на этих тварей, ты их попросту не замечай. А если назойливо начинают путаться под ногами, попросту небрежно отшвыривай их в сторону. К твоим услугам всегда Доблесть, Храбрость, Благородство. Там, где ты будешь чувствовать себя уверенно, они не посмеют и пикнуть. Не так ли, венцы уродливого творения?

Владыка зол уже не был. Он лишь снисходительно усмехнулся и продолжил:

– Я даю тебе, дочь моя, три земных года на реабилитацию и поиски самой себя в этом заблудшем уголке. В остальных местах Земли, где цветут твои ростки, я и твои друзья проконтролируем, чтобы они не зачахли.

Казалось бы, вопрос решён, но нет.

– Осмелюсь заметить, что это слишком большой срок. Мы намеревались приступить к ликвидации намного раньше.

Конечно же эти слова принадлежали Наглости. У Владыки уже просто не было ни сил, ни желания злиться:

– Меня ваши гнусные планы не интересуют вовсе. Я своё решение озвучил, и оно останется неизменным. А кто недоволен, я уже говорил ранее – как и куда подавать апелляции. И попрошу следить за формой и содержание сих пасквилей. Не понравившиеся мне будут уничтожаться на корню…, вместе с подателем. Ха-ха-ха! На этом всё. Попрошу очистить помещение. Пора отдохнуть и мне. Отправлюсь-ка я в Центр Мироздания – в мой Главный Дворец Гармонии и Блаженства, к своим верным и преданным слугам, ставшими впоследствии друзьями. Но помните! Моё всевидящее око, даже в мгновения отдыха, зорко наблюдает все детали самого разнообразного жития в самых отдалённых уголках моего Царства!

А вы, дети мои, за работу! Ступай, дочь моя, не теряй драгоценного времени. Оно у нас безгранично, а у людей лишь миг. Возьми с собой Милосердие и Терпение, и, конечно, Веру и Надежду, и смелее вперёд. И там, где вы вместе одержите победу, в душе Человека поселится Счастье, лучи которого будут исходить от самого Меня. И ничто земное с ним не сможет сравниться, как не может сравниться электрическая лампочка с Солнцем, пусть даже шестой величины. Если уж сильно будет невмоготу, посылай ко мне гонца.

Любовь летела к Земле с развевающимися золотыми кудрями, горящим взглядом, и с неодолимой уверенностью в себе и в людях. Вместе они не просто выстоят натиску полчища гнуси, но и победят! Обязательно победят! Иначе просто и быть не может. Потому что только Любовь и Доброта – Основной Закон Мироздания.

Мемуары чиновника во фрагментах

Все фрагменты в режиме online

Фрагмент 1

Ну и темень! Ни черта не видно! Ручонками надо поосторожнее махать, чтобы глаз себе не выколоть. Ещё ничего противозаконного не сделал, даже не замышлял, а уже в карцере. Как бы не вошло в привычку? Неохота потом всю жизнь на нарах маяться. А теснота какая! Со всех сторон зажат, как в гробу. Аж жутко. Надо как-то на другой бочок лечь. Какой-то я совсем беспомощный. Ещё каким-то шнурком привязали. Хорошо, не цепью. Чтоб не сбежал, наверное. Куда тут бежать? Ни щёлочки света не видно. Неизвестно в каком направлении копать. Да хрен тут и покопаешь – ручонки, как грабли, не слушаются. Уже который раз себе по физиономии съездил. Надо стучать ногами, – может выпустят? Ага, настучишь тут: ноги не намного лучше рук – какие-то кочерыжки. Бьёшь, бьёшь, а звука никакого. И крикнуть не получается – бульканье какое-то. Ну и каторга! Когда всё это прекратится? Надо немножко поспать – сил набраться. Я упорный – я своего добьюсь. Пробью эту цитадель мрака.

Так, сил набрался, надо приступать к штурму. Ручки и ножки мало пригодные к серьёзным действиям, будем бить самой крепкой частью тела – головой. Главное, не повредить темечко, оно ещё слишком мягкое. Выйти на свободу идиотом – малопривлекательная перспектива. У меня слишком грандиозные планы на будущее. Удар, ещё удар! Тьфу, какая-то вода, чуть не захлебнулся. Никак утопить решили, изверги! Надо быть осторожнее: труп – немногим лучше идиота. Следует беречь свою бесценную жизнь. Надо сразу привыкать заботиться о себе самому. Ещё неизвестно, кто меня там ждёт? А вдруг алкоголики? Упаси Боже! Лучше захлебнуться сейчас, чем хлебать горе потом. О! Вижу лучик светика в тёмненьком погребе. Ура! Вперёд, вперёд: и ручками, и ножками, и головушкой. Ползём-ползём. Лучик становится ярче: надо закрыть глазки, чтоб не ослепнуть с непривычки от Божьего света. Как же я буду деньги считать? Больно-то как! Что за нора такая узкая? Ой! Что за сволочь меня за уши тянет? Жаль, не вижу ни фига. Я бы этого живодёра на всю жизнь запомнил. Скотина! Чуть челюсть не вывернул. Ничего, я потом тебя из под земли достану! Кто это тут так орёт? Что, заткнуть некому? А, это ж я. Правильно. С детства надо командный голос вырабатывать. Ну что ж, первый шаг к цели сделан. Будет и второй.

Фрагмент 2

Как ни странно, родители оказались серьёзные и респектабельные люди. Особенно отец. Он Ленина на будущем Мавзолее видел. Тот стоял и думал. Уже заранее место себе выбирал. Ещё не догадывался, что он будет вечно живым.

Отец всю жизнь возле партийных сапог тёрся. Лучший друг его был – печник, который был в приятельских отношениях с вождём. Тот Ленину печки строил, а батя сапоги чистил. Очень любили, уединившись, поговорить о будущем страны и партии. В то время будущее Родины было важнее своего. Странно, правда? «Куда партия пошлёт!» – были святые слова. Партия посылала по-разному. Печника послала в Сибирь – отца чуть ближе. Я умный юноша. Учусь на ошибках отца – остолопа. Что, не мог молча сапоги чистить? Теперь чистит снег. Его тоже здесь много – работы хватает.

Я ещё не опередил батю по партийной линии, но стремление большое. Если хочешь, чтобы в будущем чистили сапоги тебе, не ленись в настоящем чистить их другим. Я трудолюбивый. Уже комсомольский вожак. Всё увереннее веду молодёжь на строительство будущего – в самые разные и отдалённые уголки страны. У меня всё отчётливее вырисовывается талант руководителя. Руководить не так просто, как многим может показаться. Прежде, чем научиться красиво и безопасно увлекать народ вперёд себя, мне не раз набивали шишки. Да чего уж там – и не только шишки. Я терпеливый. Терпение и лесть – можно высоко влезть.