Не пара

– Папа дело говорит.

– Не всегда.

Перекрещиваемся взглядами.

– Значит, официантка, – растягивает слова, не отводя от меня свои светло-зеленые глаза. – Прошу, – кладет передо мной один из листов, который достал не глядя. Фокусник, блин.

«Требования к работнику…».

Читаю с умным видом. Для полноты образа тоже не хватает очков. Но я молодая, и со зрением все в порядке.

Да, официантка – не предел моих мечтаний. Но когда собираешь мелочь из подстаканника в машине для утренней чашки капучино, начинаешь задумываться.

Не такую жизнь я себе загадывала. Ох, не такую…

– Опыт работы? – Вячеслав, мой незнакомец, с которым меня прям свела судьба, смотрит будто сквозь меня. Скольких таких, как я, он сегодня расспрашивал?

Если я никого не видела, это не значит, что их не было. Может, поэтому он снял галстук и расстегнул пуговицу? Когда вокруг много красоты, становится жарко. А официантки должны блистать красотой.

– Нет. Но я знаю все меню Вашего ресторана наизусть, – широко улыбаюсь.

Мистер «Ларгус» громко хмыкает. Я распрямляю плечи и спину. Принимаю удар.

Мы с ним вместе чистили картошку, он показывал мастер-класс. Это будет считаться привилегией или там «связями» для того, чтобы устроиться на работу?

– Сколько горячих блюд предлагает наш ресторан? – склоняет голову вбок.

– Шесть. Мое любимое – запеченная дорадо под сливочным соусом. – Пальчики оближешь. И я так давно ее ела, что рот наполняется слюной, а рецепторы ждут, когда же им поступит кусочек нежного белого мяса.

– Фирменный салат? – прищуривается. Неужели я вызвала интерес у господина «унылое лицо»?

– Теплый, с тунцом. Обожаю его, – желудок урчит.

Вот блин. Я не ела со вчерашнего вечера. И то это была лапша быстрого приготовления. Говорю же, мне срочно нужны деньги!

– Самый дорогой…

– Тогда я была сказочно богатой.

А сейчас нищая, без крыши над головой. Еще и через три недели Новый год. Мой любимый праздник. Самый ожидаемый, самый чудесный!

– Вячеслав Борисович, – начинаю официально. Кажется, ему нравится, – а если я Вас еще раз поцелую, примите на работу? О-очень надо.

Да, я в отчаянии.

«Ларгус» хмурится, чуть отшатывается. А я не заразная и по-прежнему вкусно пахну, хоть и не своими любимыми духами, а всего лишь кремом для рук.

Слава выглядит обескураженным, но все же симпатичным. Расстегнутая пуговка, опять же.

– Выходите завтра в первую смену. И… Целовать меня не надо. Больше.

Уф, не больно-то и хотелось, скряга.

Вскакиваю на ноги и огибаю стол, чтобы обнять Борисыча. Порыв такой. Усаживаюсь правым бедром на подлокотник и тянусь. Становится тесно-тесно.

Лосьон после бритья вкусно пахнет. Чем-то хвойным и новогодним. Даже подзависла, пока «Ларгус» не начал покашливать, тонко намекая, что объятий на сегодня достаточно. При этом его ладони так и остались лежать где-то в районе моей поясницы. Большие, с длинными аккуратными пальцами, которые ловко очищали картошку от кожуры маленьким ножом. Это было даже немного сексуально. Век не забуду.

Короче, странный он, Слава этот.

Выйдя на улицу, делаю глубокий вдох, прикрыв глаза. Знала ли Аксинья Воронцова еще месяц назад, что будет несказанно рада работе официантки в своем любимом ресторане? Определенно нет. Да она бы посмеялась в лицо и отправила лечить голову.

Что ж, рада представить вам другую Аксинью.

Аксинья 2.0

В универ еду как на крыльях. Кричащий значок «срочно заправить машину» меня не волнует. Это кажется мелочью. Омыватель в стеклоочистителе закончился, и дворники размазывают грязь по лобовому стеклу. Тоже не беда.

Паркуюсь у главного входа, и тут же рядом со мной ловко заезжает в «карман» ни кто иной, как Белозеров.

А день начинался так прекрасно.

– Ну, привет, – здоровается, в то время как активно жует жвачку со вкусом арбуза и дыни. Ненавижу этот вкус.

– Привет.

Хлоп. Ставлю на сигналку и, поправив сумку на плече, иду к дверям.

– Ходят слухи, что ты работу ищешь?

Закатываю глаза. Раздражение сочится из каждой открытой поры, окрашивая меня в красный цвет. От злости, разумеется, а не потому, что вопрос застал меня врасплох.

– Уже нашла, Белозеров. Твои источники запаздывают минимум на полдня, – приукрашиваю.

Яр не отстает, хотя иду я быстро. Его кеды скрипят и еще сильнее вызывают во мне режущее раздражение.

– И кем? Посудомойкой?

Останавливаюсь как вкопанная. Стало обидно. И не за себя, а за тех, кто и правда моет посуду за такими мажорами, как Ярослав Белозеров.

У меня на раздумья меньше секунды, иначе все последующие слова будут восприняты Яром как вранье, даже если оно будет чистейшей правдой.

– Директором ресторана. Ага!

– Че? Ты и чай-то приготовить не можешь.

Щеки гореть начинают. Да так больно, что я прикасаюсь ладонью сначала к одной, потом к другой. После мороза руки холодные, но совсем не помогают справиться с охватившим меня жаром.

– Я, если интересно, даже картошку умею чистить. А ты? Знаешь, как она выглядит до того, как окажется у тебя в тарелке?

Тычу указательным пальцем в грудную клетку, ломая свои суставы и ноготь. Яр отступает. Взгляд побитый и растерянный. Вокруг нас собираются зеваки. Ставки и все такое – помню.

– Ладно! – говорит громко и зачем-то отряхивает свою клетчатую рубашку, которая совсем ему не идет.

Сразу видно, парень без девушки. Ни цвет не подходит, ни фасон, еще и в страшных кедах расхаживает. Бедолага.

– Прости, – добавляет чуть тише.

Скрещиваю руки и жду дальнейшего. Понятно же, что будет, но все же… У Аксиньи 2.0 есть кое-какие баги.

– Ты такая сейчас вся… Не знаю, как к тебе подступиться! Я думал, поообижаешься, побегаешь и вернешься. А ты вон на работу устроилась. Еще и директором. Прости меня, ну!

Подхожу к предателю ближе. Знакомый аромат, который я вдыхала на протяжении последних лет, зудит в носу. Смешивается там с ароматом геля после бритья. Последний упорно держит оборону.

Кладу ладони на грудную клетку Ярослава и поглаживаю несколько раз.

– За что, Яр, тебя простить?

Он продолжает смотреть, и я вижу, что он скучал. Так-то мы не чужие друг другу.

– Рубашку смени. Она тебе не подходит.

– Хорошо, – часто-часто кивает.

– А если надеваешь, то желательно отгладить. Это же не лен.

Снова кивает.

– Пойдешь со мной на свидание?

Прищуриваюсь. Это все сделанная ставка или ему и правда хочется пригласить меня куда-нибудь и попробовать помириться? Ничего уже не понимаю.

– Ох, Ярослав, – откидываю волосы за спину, – я теперь очень занятая. Учеба, работа… Запишу тебя в лист ожидания.

Глава 10. Вячеслав Борисович

Будильник звонит ровно в шесть тридцать утра. Мне даже не надо открывать глаза, потому что я и так не спал.

Зачем я принял ее на работу? Ведь никогда не отличался быстрыми и необдуманными решениями. Скорее, всегда тянул с ответом, раскладывал по полочкам и по таблице с минусами и плюсами. Как, например, с приездом в Россию.

Здесь ничего нет для меня, мой дом совсем в другом месте. Моя мама француженка, а отец русский. После трехлетних скитаний из одной страны в другую родители обосновались в Париже и уже больше никуда не выезжали.

И когда мой близкий друг Жюль попросил меня переехать сюда на год и присмотреть за его рестораном, я думал неделю перед тем, как ответить железное «нет».

А потом случилось то, что заставило передумать. Вот уже одиннадцать месяцев и две недели я здесь, в практически чужой для меня стране.

Возвращаясь к Аксинье… Заколдовала, ведьма. Хороший сон – это основа всего, а девица меня его лишила.

По утрам у меня пятнадцатиминутная зарядка, прохладный душ, который заканчиваю контрастным, и только потом завтрак. Три яйца, ветчина из индейки, тост из цельнозерновой муки и кофе.

С наступлением холодов машину грею дольше. В это время обычно открываю рабочую почту, но сегодня обхожу «Ларгус» со всех сторон.

И что ей не понравилось в этой машине?

Путь до ресторана уже выучен мной наизусть. Тринадцать минут и семнадцать секунд. Иногда светофор перед последним поворотом может прибавить еще пятьдесят секунд, но я все равно укладываюсь в заложенные пятнадцать минут.

В девять ноль-ноль я открываю двери «Oh la la», а работать мы начинаем с двенадцати дня.

После меня приходит шеф, за ним его повара, потом официанты. Кроме Аксиньи. Этой девицы нет и в двенадцать дня, и в час, и в два.

Это к лучшему. Определенно.

Ну пришла вчера, ну взял ее на работу, сегодня-то другой день. Магнитное поле изменилось, принятые решения тоже. Я не хочу ее видеть здесь, и она, по-видимому, не горит желанием надеть униформу.

Мажорка.

Аксинья заявляется ровно в пять вечера. В шубке, на каблуках, с прической. От девицы пахнет чем-то вкусно-цветочным, что вызывает аппетит, но я не голоден в привычном понимании этого слова.

Взгляд останавливается на мне, а брови ползут вверх. Она как бы даже возмущается, что я так пристально изучаю злостную нарушительницу.

– Вы должны были прийти в первую смену, – смиряю недовольным взглядом.

Я ее ждал, как бы.

– Ой, – прикрывает ладошкой рот. Она как кукла с длинными ресницами и вздернутым маленьким носиком. – Я уволена?

Да! Да, Аксинья, ты уволена!

– Нет.

Девчонка расплывается в улыбке, и я читаю это в ее глазах. Серо-зеленых. Или серо-голубых. Они меняют цвет после каждой смены настроения.

Калейдоскоп какой-то. У меня в детстве такой был, и я ненавидел эту игрушку.

Провожаю ее до раздевалок, вручаю бейджик, куда вставил напечатанное имя, и жду, когда мадемуазель переоденется.

Минута, две… Десять. Не девчонка, испытание для моих нервов.

Спрашивается, что тебе еще под конец года не хватает, Слава? Жизнь текла своим чередом, я свыкся с одиночеством, и мне наконец-то стало хорошо. Я почти почувствовал себя счастливым, а тут эта!

– Вячеслав Борисович, у меня проблема! – кричит и сразу же открывает дверь.

На кухне тут же тишина. Ни звука даже от плит. Все – все! – на нее пялятся. Потому что стоит в белой рубашке, которая не застегивается на ее… Типа груди. Она в кружевном бюстгальтере. В глазах двоится. Пуговицы натянулись, и да, верхние не застегиваются.

У кого-то падает нож.

– Это даже обидно, не находите? – наезжает и на меня идет.

И куда мне смотреть? Взгляд соскальзывает вниз, как бы я ни старался прибить его к глазам девицы.

– Что именно, Аксинья? Читать мысли не входит в мои рядовые человеческие способности.

– Размер формы. То на пятьдесят размеров больше даете, то на столько же меньше. Так, для справки: размер моей одежды «M», бедра девяносто два, талия шестьдесят один, грудь девяносто пять. Объем чашки «C», обувь – тридцать семь, перчатки – семь, капроновые колготки можно двойку. Натяну.

Щеки девицы вспыхнули. Глаза зеленющие, как майская зелень. Аксинья зла и чертовски соблазнительна.

И что значит «объем чашки»?

Отхожу на безопасное расстояние, но аромат с ее волос продолжает долетать. А мы на кухне, здесь столько запахов, что ими наесться можно до отвала.

– У вас здесь есть что-то типа профсоюза, куда я вправе подать жалобу?

– Нет.

– Надо будет организовать.

– Полагаю, вы хотите его возглавить? – я спрашиваю в шутку, но на лице Аксиньи нет и капли шутливости. Она серьезна в своих намерениях.

Получается, опоздала она, недовольна она, что-то требует она, а виноват один я.

– Подумаю над вашим предложением. И принесите мне, наконец, нормальную блузку.

Хлопок двери. Еще минуту стоит тишина, а потом вновь звуки кухни.

И я дышу.

Ее грудь выглядит натуральной.

Дополнительной формы нет. Но есть моя запасная рубашка. И что я делаю? Да, несу ее Аксинье.

При мысли, что она наденет мою рубашку, пусть и чистую, прокрученную тысячи раз в барабане стиральной машины, отжатую еще тысячи раз и высушенную, то есть лишенную даже обломка моей ДНК, у меня учащается пульс.

Отдаю Аксинье в высунутую в дверь руку и слышу снова хлопок на весь ресторан.

– Надеюсь, она не от забытого гостя? – выходит через еще десять минут. Итого: она переодевается полчаса вместо положенных и прописанных в регламенте десяти минут. – Или какого-нибудь уволенного сотрудника?

– Это «Charvet» (Прим. автора: легендарная парижская марка рубашек высшего класса).

Нетонко намекаю. Ну какой уволенный сотрудник? У меня голос садится от возмущения.

– Это что-то крутое, да? Я не сильна в мужских брендах.

– Ну… – Я смущенно улыбаюсь.

Докатились. Одиннадцать месяцев и две недели же держался!

– Замечательно, – перебивает, – то, что нужно. И передайте хозяину, что если он соберется ее у меня забрать, ему придется сделать это силой.

На кухне вновь тишина. А у меня в голове вата, которая хрустит словами «сделать это силой». То есть как бы раздеть ее?

– Не смотрите на меня так, будто это ваша рубашка, – ухмыляется, и ее глаза приобретают лисью форму, – все равно не поверю.

Откашливаюсь и строго смотрю на поваров. Пусть только хоть что-то скажут, вычту по проценту от зарплаты за каждое слово.

– Идите на ваше рабочее место, Аксинья, раз с переодеванием Вы закончили.

Девица с высоко поднятой головой обходит меня полукругом и идет по коридору к залам. Ее девяносто два сантиметра соблазнительно виляют, юбка сильно их облегает. Шестьдесят один сантиметр кажется совсем тоненьким. Двумя ладонями можно обхватить без труда.

– Вячеслав Борисович, а если эта рубашка владельца ресторана? М?

Аксинья останавливается неожиданно. Девяносто пять сантиметров впились в мою грудную клетку. Приятные ощущения. Глаза вновь рискуют сместиться на тридцать градусов ниже.

– Не исключено, – отвечаю, не задумываясь.

– Познакомите?

– Зачем? – Что она замышляет?

– Лично отдам рубашку.

– Вы же грозились, что рубашку отнимут у вас только силой?

– Значит, вы против?

– Почему я должен быть против?

– Тогда устройте мне встречу. Рубашку нужно обязательно вернуть. Вдруг это его счастливая вещь?

Она что, верит в этот бред? Хотя это же девица Аксинья!

– Я поговорю с ним. Если будет время…

– Вот и отлично!

Глава 11. Аксинья

Хочется уйти отсюда уже спустя пять минут работы. Намного приятнее было сидеть за столиком и есть, чем улыбаться и принимать заказы. Они все говорят быстрее, чем я записываю! Смотрят на меня, как на робота, а не человека или даже красивую девушку.

В итоге это так меня задевает, что я путаю заказы. Мужику приношу свинину, а он мусульманин, девчонке вегану отменный стейк. Кто ж виноват, что за соседним столиком сидит почти такая же мадам, и именно она ждала свое мясо с кровью.

– Зовите администратора. Или директора, – визжит девушка.

Веган, конечно. Они те еще скандалисты. Думаю, ее злость от вечного голода, а унять его может только сочный кусочек говядины, а не килограммы руколы.

– Вы только не кричите. У меня уши заложило, – морщусь.

– Она еще и издевается! Директора сюда! Живо!

Вот блин. Теперь скряга меня точно уволит.

Плетусь к знакомой двери. Интересно, Борисыч разозлиться? Если да, то как он злится?

Стучусь, тут же открываю. «Ларгус» снова в очках и смотрит что-то на планшете. На рубашке расстегнуты две пуговицы, и я улыбаюсь. Осмелел.

– Аксинья, Вы уже успели по мне соскучиться? – говорит. Тут же откашливается, снимает очки и зажимает пальцами переносицу.

– Нет, что Вы? Там просто… Вас зовут.

– Кто?

– А я почем знаю. Девчонка какая-то. Кричит, ругается. Ей бы мяса поесть. На ее месте я бы еще уровень ферритина проверила.

Вячеслав медленно переводит на меня свой взгляд, и он кажется мне несколько угрожающим. Отступаю, но продолжаю улыбаться.

– Я не виновата, Вячеслав Борисович.

Когда он поднимается в полный рост, рубашка довольно сильно облегает упругие мышцы. В зал, что ль, ходит? Брюки подчеркивают ягодицы, когда «Ларгус» проходит вперед. И там тоже все в порядке.

Понимаю, что разглядываю своего босса и тут же стряхиваю с себя все, что успела увидеть. Еще привлечет меня за харассмент, стоит ему резко обернуться и поймать меня с поличным.

– Какой столик? – Вячеслав не психует, говорит ровно. Наверное, он-то ест мясо.

– С блондинкой.

– Тут их две, Аксинья, – прорываются нотки раздражения.

– Одна. У другой платиновый блонд. Эту деталь я бы упомянула, Вячеслав Борисович.

Ну что за мужчины?!

Остаюсь стоять в коридоре. Иногда захожу на кухню, может, угостят чем. Жутко проголодалась. Снова ела только утром маффин из ресторана быстрого питания. Он был сухим и совсем несладким. В отличие от кофе, куда насыпали сахара больше, чем самого кофе.

– Держи, – один из поваров протягивает мне миску с салатом. Моим любимым.

Не знаю, как этот парень в смешном чепчике узнал, но я улыбаюсь такой улыбкой, какой никогда не улыбалась.

– Спасибо! – Да я расцеловать его готова. Вкуснотища!

– Виталий. Я тут это… Повар. Типа.

А вот с подкатами у него туго.

Пережевываю быстро и качаю головой, давая ему еще одну попытку. Поваров расстраивать нельзя. Это правило номер один.

– Виталий. Местный повар, – протягивает руку.

– Аксинья. Официантка, но скоро буду директором, – пожимаю.

– Кхм, – покашливание сзади настойчивое. Сглатываю громко.

«Ларгус» терроризирует взглядом то меня, то Виталия, при этом молчит. Но его скулы напрягаются до острого состояния, словно челюсть себе вправить хочет.

Он все слышал?

– Ужин у нас для персонала по расписанию, Аксинья. Как только его приготовят, вас позовут, – сверлит глазами, мне даже жарковато становится, а расстегнуть рубашку не выйдет. Грудь вывалится.

Вот ведь узурпатор.

– Спасибо, Виталий. Вы душка, – зачем-то слегка приседаю, как перед великим герцогом.

А Вячеславу достается мой угрюмый взгляд. Если он так всегда обращается с девушками, не удивлюсь, что он одинок.

– Еще раз увижу подобное, лишу премии, – слышу за спиной. Да «Ларгус» настоящий фашист!

В зал возвращаюсь воинственно. Движения отточенные, немного нервные. Если на моем пути попадется кто-то, кто поведет себя как та блондинка, спущу заказ им на голову.

Кстати, та веганша ушла. Ее столик пуст и готов приютить новых гостей. Сейчас в ресторане очень уютно: приглушенный свет, гирлянды. За окном падает снег.

Обычно в это время мы с девчонками ходим на групповые занятия в фитнес-клуб, а потом садимся в баре и заказываем свежевыжатые соки.

Стало грустно. Хоть и чувствую себя преданной, я все же скучаю по ним. По компании, веселью, разговорам и сплетням.

Остаток смены проходит скучно. Меня не пускают к гостям, и я обслужила максимум три столика. Если это не отразится на зарплате, то я не против.

На ужин Виталий мне приготовил дорадо под сливочным соусом, но я ела очень быстро, чтобы Ларгус Борисович не засек. Чего доброго отнимет. С него станется.

– Ты завтра в какую смену? – спрашиваю своего нового друга.

Виталий чуть полноват, и мне хочется потрепать его за щечки.

– А ты?

– Наверное, в первую. Но это неточно.

– Тогда я тоже в первую. Приготовлю тунца. Хочешь?

– Виталий, если ты так продолжишь, могу в тебя влюбиться!

Шутка, но повар покраснел. И не боится ведь кары Борисыча. Тот обещал премии его лишить, и это под Новый год. Ну точно фашист.

Переодеваюсь в свою одежду, а форму вешаю в шкафчик. Чуть дольше рассматриваю рубашку. На ярлыке «Charvet».

Выходит, Вячеслав не обманул. Буду в машине, обязательно погуглю про этот бренд. Качество отменное и пахнет… Мужским парфюмом. Но вряд ли «Ларгус» дал мне чью-то нестиранную вещь. Он все же душный чистоплюй. Половые тряпки, наверное, стирает после каждой уборки, а в барабан никогда не закинет нижнее белье вместе с носками. Я такое только у французов встречала.

– Не думал, что вы будете выходить из ресторана самой последней.

Легок на помине.

– Технически самым последним выходите Вы, Вячеслав Борисович.

А я так… Мне просто идти некуда, кроме моей машины.

– Потому что я должен закрыть дверь и поставить сигнализацию.

Наблюдаю за тем, как «Ларгус» закрывает дверь за замок и нажимает на какие-то кнопки. Мужчина в одном пальто на одну тонкую рубашку, шея открыта, острый кадык выпирает, а волосы непослушными прядями спадают на лоб. И как только такое допустил?

Стою и чего-то жду.

– Пока? То есть до свидания? – говорю, когда Слава останавливается на последней ступени.

– До завтра. – Официальный ответ обижает.

– Спасибо, что помогли с той блондинкой.

– Это моя работа.

Ну вот как бы и все. Разворачиваюсь и иду к своей машине. Она рядом, ключи не успею достать, как окажусь у водительской двери.

На заднем сиденье что-то вроде спального места. Мне почти удобно. Минус в том, что этой ночью я заводила будильник каждый час, чтобы прогревать машину, иначе холодно.

Сажусь и сразу завожу двигатель. Где бы еще перекусить?…

В боковом зеркале вижу, как мистер «Ларгус» выходит из своей машины и идет ко мне. Полы его пальто развиваются. И не холодно ему, фашисту?

Глава 12. Аксинья

Слава стучится мне в окно, а я делаю вид, что не слышу. Глупо. Уперлась взглядом куда-то на ручку коробки передач. Мир вокруг меня перестает существовать.

Снова стук. Более громкий. Фашистский!

– Аксинья? Не опустите ли стекло? – вежливо приказывает в своей манере, но довольно громко.

Напряженно выдыхаю и все же жму на кнопку стеклоподъемника. Стекло с характерным звуком опускается. Перед моими глазами пах «Ларгуса». Спустя миллион лет Слава наклоняется, и наши взгляды встречаются.

Почему эти чертовы брюки на нем так идеально сидят? Словно он купил их не в «Сударе» по акции 3=2, а сшил на заказ.

– Вы что-то хотели мне сказать, Вячеслав Борисович? – широко улыбаюсь.

Наши лица ну уж слишком близко.

– Пожалуй, – но молчит.

Взгляд скользит по мне и резко уходит в сторону. Туда, где уже расстелена моя кровать.

Да, я сплю в машине! Да, у меня нет денег на гостиницу, и я не могу больше позволить себе есть в дорогих ресторанах типа «Oh la la». Хорошо, что я познакомилась с Виталием.

– Вы спите здесь? – в его голосе едва-едва проскальзывает удивление. Его тон в основном ровный. Всегда, при любых обстоятельствах. Он как снежная равнина: без ухабов, горок и такой же холодный.

– Возможно.

– И… Удобно? – прищуривается, сканируя ортопедическую подушку – я лучше откажусь от еды, чем от нее, – одеяло. Рядом большая корзинка с косметикой, из которой торчит куча разных салфеток.

– Не жалуюсь. Но зарплаты очень жду. Может, и с премией. Новый год так-то.

– Премия? – мой босс давится воздухом. – Вы опоздали на пять часов на смену, спустя пять минут вашей работы мне пришлось разговаривать с посетителями и решать конфликт…

– Так это же ваша работа, сами и говорили!

Снова раздраженный вдох. Вокруг нас температура повышается, и тает снег. Его глаза меняют цвет, а губы сжимаются плотней.

– Спокойной ночи, Аксинья!

– И Вам, Вячеслав Борисович.

Палец зависает над кнопкой. Я готова уже нажать, чтобы поднять стекло.

– Зато завтра точно не опоздаете. Будет сложно, когда спите под дверью ресторана.

Вот ведь язвительный какой. Или тоже вегетарианец? Поэтому так быстро разобрался с той скандалисткой. Нашлись общие темы.

– Удивляюсь, что вы не спите здесь. Смысл ехать на какие-то шесть часов, чтобы вернуться сюда же ни свет ни заря?

– Вам кто-нибудь говорил, что с Вами тяжело, Аксинья? Вы… – вдох, смешок. Опускает глаза и резко их поднимает. На меня уставился и сверлит теперь ими, будто расстрелять хочет.

– Осторожнее, Вячеслав Борисович, а то я решу, что Вы в меня влюбились.

– Ч-что? – не говорит, а громко восклицает. Брови летят вверх.

Скрещиваю руки на груди. Слова уже обратно не воротишь. Сказала, не подумав. Ну какое влюбился?

Потом «Ларгус» ладонями ударяет по моей двери, как бы отталкиваясь, и идет к своей машине.

Следом слышу тихое:

– Мажорка, блядь.

Ч-что?!

Задыхаюсь. И уверенно слышу акцент.

Хочется выйти и высказать ему еще что-нибудь яркое такое, что встрепетнет его нервы. Пройтись по ним пушистой щеточкой для смахивания пыли. Они наверняка ею заросли. Почему, как вы думаете, он такой спокойный?

И спрашивается, зачем подходил?

Завожу двигатель, жду, когда машина прогреется, только тогда включаю обдув. Сразу становится теплее, и я могу уже снять шубку.

«Ларгус» позади остается на месте. Я не вижу лица водителя, но знаю, куда он смотрит. Еще и сталкер, блин!