Очищение

Почему же Пахомыч так часто вспоминает ту, навсегда канувшую в небытие жизнь, словно невольно сравнивая ее с жизнью сегодняшней, в которой хоть и нет веселых немцев с засученными по локоть рукавами, забирающих каждое утро у селян «млеко» и «яйко», на прокорм доблестной германской армии; но, тем не менее, ощущение такое, что ты вновь в оккупации. В оккупации чужой, враждебной воли, навязанной русской душе. Ежедневно обливающей тебя помоями цинизма и разврата, не прикрытого равнодушия.

Нет немцев, нет оккупантов? Да полно те Василий Пахомыч, не вы ли сталкиваетесь с ними каждый день на рынке, не они ли ведут себя все развязанее и наглее, как подлинные захватчики. Только от них не пахнет одеколоном и шоколадкой вас, Василий Пахомыч, ни кто не угостит. Не дождетесь вы доброго слова от них, заросших щетиной, волосатых и смуглых пришельцев. А вот обобрать вас, заставить выполнить свои требования они могут. Законы рынка это называется. Только вот откуда взялись такие законы? Почему я не могу свою продукцию продать за ту цену, которую я считаю достойной, а вынужден запрашивать ту, которую диктует мне какой-нибудь небритый Саид. Тот, который за свою жизнь не вырастил ни одного, даже завалящего арбуза? И всё только по тому, что у него есть сила, пистолет в кармане, а его волосатую спину прикрывает, купленный им, нечистый на руку милиционер, позорящий доброе имя своих родителей, которые в это время тоже мучаются над бременем произвола такого же вот «Саида» или «Абрама» засевшего в начальском кабинете.

Это ли не оккупация, это ли не война на истребление, в которой военные действия ведутся почему-то только с одной стороны. Сколько же это может продолжаться? Сколько же можно терпеть подобную жизнь, подслащивая ее заморскими «сникерсами» и запивая «йогуртами» и «растишками» вместо варенцов и кефиров, которые для русского организма намного полезнее всякой демократической химии, радостно предлагаемой с экранов телевизора. Пахомыч сплюнул.

Ну вот, опять он за свое. Опять он треплет в бессилии свои старые нервы. Опять переживает за всех и вся. За чужих и своих внуков, которых ненаглядная доченька, как пить дать, каждое утро травит «растишками». От которых еще неизвестно что вырастет. Сколько же можно перемалывать в бессильном гневе одни и те же мысли, размышлять над тем, что происходит в стране, о том, откуда все это взялось и когда все это закончится.

Ну вот, кажется, освободилась дорога, убрали этот покореженный трейлер, можно ехать дальше, побольше обращать внимание на дорогу и поменьше думать о своей головной боли. Пахомыч нажал на газ и двинулся за остальными машинами, которые поминутно взревывали своими моторами, изголодавшись по скорости, так как чужой печальный пример опять не привел ни к каким результатам. Что же сегодня предстоит? А все то же, что и обычно. Опять к рядам подойдут два черных негодяя проверять цены в начале дня, а потом , в конце дня, забрать половину выручки у людей целый день простоявших в рыночной духоте, у людей, которые безропотно отдадут им свои честно вырученные за свой товар деньги.

Да, это оккупация и еще неизвестно, какая из них страшнее, та, которая давно закончилась или эта, что продолжается и все более ширится, а значит рано или поздно начнутся и боевые действия, иначе только гибель и рабство. Ну, нет! Сегодня я все-таки решусь, сегодня эти бараньи пастухи не увидят моих денег. Если молодежь их боится, то это их личное дело, пусть отвечают перед собственной совестью, а свою честь Пахомыч, сын военного детства больше не позволит марать этим человекообразным обезьянам. Хватит! Если молодым наплевать на свою честь и достоинство, то ему, прошедшему нелегкую жизнь и повидавшему всякое, не все равно, кем жить на своей земле. Сегодня он все – таки решится. Сегодня эти оккупанты не увидят его денег.

Он уже давно размышлял над вопросом, как выйти из этого ненавистного ига, но все не мог найти решение. Все, что он мог – это трудиться на собственной земле, но одними овощами сыт не будешь. Их надо превращать в деньги и сделать это можно только в городе. Из трех рынков, единственным подходящим был тот, на котором он и торговал. В два других нечего было и соваться. Они оба были вещевые, мебельные, строительные, в общем, к сельскому хозяйству, не имеющие ни какого отношения. Но за торговлю на рынке нужно было платить дань этим ненасытным пришельцам, давно прибравшим рынок к своим рукам. Всех нежелающих платить, они наказывали, уничтожая товар. В городе, на улицах тоже нельзя было пристроиться. Нужно специальное разрешение, да и «своих» хищников, желающих поживиться за чужой счет, было не мало.

И поэтому Пахомыч давно уже присмотрел на территории рынка, можно сказать на отшибе, хорошее местечко. Торговля там конечно будет с земли, но зато не надо уже будет платить за место в ряду. И вот сейчас, опять вспомнив детство, германских оккупантов, решил – все хватит! По обычной своей дороге Пахомыч въехал в город тут же окунувшись в шумную, хаотичную атмосферу вечного праздника потребления. Но старый, и опытный в жизни Пахомыч знал, что под маской веселья и беззаботности скрыты тысячи каких-то своих проблем и надежд и равнодушно скользил взглядом по поверхности пестрых реклам в радостно суетливом городском шуме.

Свернув в сторону рынка, он въехал в ворота и поставил машину на стоянку для всех приезжающих, уплатив обычную сумму охраннику. А затем двинулся на присмотренное им место для торговли, перед этим издали взглянув на торговые ряды.

Его обычное место было не занято и зияло среди ряда торговцев и их товаров, словно выбитый зуб.

– Вот и пусть пустует, – Подумал Пахомыч и пошел дальше. Место, что он облюбовал, было тоже ни кем не занято. Главной особенностью его было то, что находилось оно сразу за стоянкой, то есть не на открытом у входа на рынок месте и недалеко от его машины.

Встретив по дороге знакомого он попросил у него покараулить у этого места, а сам быстро перетаскал свои ящики. Наконец все разложив, он устроившись по удобнее, стал дожидаться покупателей.

По началу люди проходили мимо, словно не замечая его, так как видимо привыкли, что в этом месте никто не торгует. Но вот какая-то дамочка, спешившая по своим делам, небрежно спросив по ходу о цене, остановилась, привлеченная этой самой ценой, что оказалась ниже, чем у других и, набрав пару-тройку десятков самых сочных плодов, дамочка очень довольная покупкой поспешила дальше.

Но то ли базарный ветер услышал цены Пахомыча, то ли иная какая причина, но покупатель вдруг попер как рыба в прикормленном месте, и Пахомыч принялся за веселую торговлю, хотя никто с ним почти и не торговался. За те два часа, что он реализовал свой товар, никто к нему из «этих» так и не подошел, а после торговли, он просто собрав свои пустые ящики отнес их в машину, сел в нее и пересчитал вырученные деньги. В этот день заниматься подсчетом прибыли ему было особенно приятно, т.к. ни один рубль из этой суммы не попал в хищные лапы тех, кто кроме как отбирать чужое ничего не умел. Закончив это приятное занятие, Пахомыч бросил деньги в бардачок и запустил стартер. Через какое-то время, он, вырвавшись из душных объятий города, уже несся по мере возможностей своего железного скакуна в потоке других автомобилей, в сторону своего Медведково…

… Арсен и Салим смотрящие за рядами сельских торговцев и каждый вечер безжалостно обирающие их, были разозлены не на шутку. Сынок хромого Ахмеда, торгующего китайскими, но с итальянскими наклейками джинсами, вечно снующий по базару и примечающий все и везде рассказал, как какой-то русский Ака торгует в не положенном месте, а значит, не уплатил им, хозяевам этого базарного участка, их «законных денег».

Удивившись и выругавшись, они поспешили на место, указанное им сыном Ахмеда и действительно увидели старика во всю торгующего помидорами, луком, редисом.

Сначала решив, что это какой-то новенький, незнающий правил, Арсен предложил Салиму дождаться вечера и втолковать этому дедку, кто в доме хозяин и кому он чего должен. Но после, приглядевшись, они узнали в бойком торговце старика Пахомыча и удивились еще больше. Почему он разложился здесь, а не на своем обычном месте благо оно не было занято? В их примитивных, но жадных до добычи головах, не стразу зародилась мысль, что старик просто решил «кинуть» их. Этот неверный старый пес решил обмануть верных сынов Аллаха, не зная, что у них везде есть свои глаза и уши. Салим, как более горячий и поэтому менее сообразительный, хотел тут же накинуться на старика и учинить над ним расправу, но Арсен, который был старшим, пользуясь тем, что старик их не засек и очевидно не забывший ещё о той недавней стычке с русскими бабами, в которой его младший брат едва не лишился глаза, решил выждать и не нападать открыто.

Возле старика находились несколько покупателей, половина из которых были весьма крепкие на вид мужчины. Ждать пришлось не долго. Хитрый старик наверное сбросил цену. Раз его ящики так быстро опустели.

– Салим, – произнес Арсен, зорко наблюдая за стариком из укромного места. – Я придумал.

– Что?

– Потом скажу. Иди заводи машину и жди меня у входа на базар. Давай, чего встал.

Не «въехавший» Салим, не понявший зачем заводить машину, когда русский дед в каких-то двадцати метрах от них и возле него сейчас никого нет, ворча отправился выполнять приказ Арсена. Тот же убедившись в том, что старик действительно собрался уезжать, тоже двинулся к выходу с рынка и сел в поджидавшую его «SUBARU» синего цвета за рулем которой нервничал жаждущий расправы Салим. Они оба вспомнили, что им уже приходилось сталкиваться со строптивым стариком, когда он впервые приехал на рынок со своими помидорами и долго не мог понять, почему он должен платить каким-то, непонятной масти наглецам, утверждающим, что они здесь хозяева. Тогда, с молчаливого согласия остальных уже запуганных ими торговцев они буквально вырвали из рук старика его деньги, пригрозив в следующий раз проломить голову.

Позже они узнали, что старик подходил к рыночному сержанту милиции и пытался на них жаловаться, но прикормленный сержант лишь хмыкнул равнодушно и отошел от ничего не понимающего старика.

И вот теперь этот дед снова хочет «украсть их деньги». Только ничего у этого гяура не получится. Не для того Арсен и Салим покидали свой пыльный кишлак, что бы какие то русские дураки считали себя умнее их и пытались обмануть.

Увидев как из ворот рынка выехала зеленая «шестерка», Салим нажал на газ и двинул за ней.

– Ну, что, когда? – нетерпеливо спросил он у Арсена.

– Ты, что, сын осла не понимаешь? – вспылил наконец Арсен.– Не в городе же, в степи его поймаем.

Сзади довольно заржали еще двое «добрых» молодцев, которых Арсен на всякий случай прихватил для расправы над стариком.

– Смотри за светофором! Еще не хватало, что бы ты в кого-нибудь въехал и тогда мы не увидим ни старика, ни денег.

Салим поехал осторожно. Лишиться добычи ему вовсе не улыбаюсь особенно по своей вине. Он и так-то держится в группировке за счет землячества с Арсеном которого все уважали за ум, которого у самого Салима было в весьма скромном количестве. Но зато, если надо кому-нибудь сломать пару костей тут Салим был одним из первых, возмещая этим свою умственную ограниченность. И сейчас, он осторожно выруливая среди городского потока, мысленно представлял сцены мести, абсолютно не задумываясь не о возрасте старика, ни о том, что это не он у них, а они у него крали деньги.

Неверные псы не угодны Аллаху – это он знал твердо и, живя на чужой земле, поедая чужой хлеб, он не знал жалости.

«SUBARU» вырулила за черту города и понеслась по трассе. Здесь останавливать старика тоже было нельзя – слишком много свидетелей. Не упуская из виду его «шестерку», «мстители» упорно двигались за ним на некотором расстоянии.

Наконец от трассы свернула проселочная дорога и зеленый «жигуль» покатил по ней, поднимая клубы пыли.

Завыли, загоготали радостными, мало похожими на человеческие голоса преследователи, свернув на проселок и прибавив скорости не смотря на ухабы. Догнав «шестерку» в открытое окно стали орать обомлевшему от неожиданности старику.

– Стой! Останови, тебе говорят!

И обогнавши его и развернувшись остановились, перегородив дорогу.

Пахомыч вынужден был остановиться. Наблюдая, как с радостными криками из иномарки выскочили четыре азиата и, не спеша, словно предвкушая удовольствие, двинулись к его жигуленку.

– Выходи старик! – постучал по окну Арсен. – Ты уже приехал.

Не спеша открыв дверь, пожилой русский человек предстал перед четверкой разгоряченных погоней молодых и сильных преследователей.

– Ты что же старик, – хищно улыбался Арсен. – Свою торговлю решил открыть? Думал ты ушлый, а мы дураки, да?

– Тебя убить надо! – наскакивал из-за спины Арсена, Салим.

– Подожди Салим, не спеши. Ну что скажешь старик? Тебя как бы Пахомыч зовут, да?

– Меня зовут Василий Пахомович.

Четверо загоготали, видя как, старик пытается держаться с достоинством, хотя сами они вряд ли понимали, что это вообще такое.

– Что вам от меня надо? – Не обращая внимания на жеребячье ржание спросил старик, глядя прямо в раскосые глаза Арсена.

– То же, что и всегда. Наши деньги. Ты почему-то забыл заплатить сегодня. Наверно торговля была удачная, да?

Трое подельников Арсена снова заржали.

– У меня нет ваших денег.

– Как это? Всегда были, а сегодня нет. Или ты думал, что сменил место и нам уже ничего не должен? Там везде наша земля.

– А я вам и раньше ничего не был должен, вы просто отнимали у меня деньги силой.

– Да старик. Кто сильней, тот и прав. Твое время прошло, значит, тебе и платить всегда на нашей земле.

– Это земля русская, а не ваша.

– Что? – Завопил Салим. – Что ты сказал старый козел, русская? Я тебя сейчас накормлю этой землей, ты на ней подохнешь.

– Заткнись Салим! – оборвал его Арсен. – Мне нравится этот старик. Он держится как старый волк, а не как трусливый ишак. Мы не тронем тебя старик, но только сейчас. Где ты там держишь деньги? – Арсен бесцеремонно оттолкнул Пахомыча от машины, открыв дверцу, полез в бардачок. – Вот они, долги. За то, что ты вынудил ехать за тобой так далеко, сегодня мы заберем все.

Он передал стопку мятых купюр Салиму:.

– Салим, глянь, что у него в багажнике?

Верный Салим бросился выполнять приказ

– Тут канистра только! – выкрикнул он из-за открытого багажника.

– Бензин в ней есть?

– Есть, полно!

– Давай, сюда неси.

Взвесив в руке канистру и оставшись довольным, Арсен снова хищно оскалился.

– А за то, что ты не заплатил, мы спалим твою колымагу, и что бы я тебя на СВОЁМ базаре больше не видел.

Загоготавший от радости Салим чуть не вырвал канистру из рук старшего и что-то выкрикнув на своем языке, стал поливать «шестерку» и привязанные к крыше ящики.

– Хорошо будет гореть! По – русски,– завопил он доставая спички.

– Отойди старик, я не хочу твоей смерти. Ведь ты еще кому-то нужен, – Арсен оттеснил Пахомыча в сторону.

– Пали Салим.

Жадное пламя взметнулось в высь, пожирая корпус жигулей и Пахомычу послышался жалобный крик его погибающего в пламени «коня». Старые натруженные руки сами собой сжались в кулаки.

– Ничего, – сказал он, глядя в спину Арсена. – Бог, он все видит.

Арсен повернулся к нему:

. – Твой бог слабак, против нашего Аллаха. Иначе бы он защитил тебя. Эй! Хватит скакать! Поехали!

Вся четверка с радостными возбужденными лицами сели в «SUBARU» и покатили к трассе, оставив догорающий жигуленок, и сгорбившегося, и, казалось еще больше постаревшего от своей потери Пахомыча.

Жалел ли он теперь, глядя на догорающего друга, не раз выручавшего его, о своем поступке, о том, к чему это привело, о том, что он, в конце концов, проиграл, оставшись и без машины и без денег. Нет, в русской душе Василия Пахомыча было только одно чувство – он не ощущал себя проигравшим. Он чувствовал себя не побежденным.

10 глава

Теперь у Павла был небольшой отряд, состоящий из молодых крепких парней поверивших ему, принявших его идеи и признавших в нем руководителя. Большинство из них прошли службу в Вооруженных силах и знали не по наслышке, что такое дисциплина. Они отчетливо понимали, что сила их не только в кулаках и ловкости, но и в четкой организации, которую дает именно дисциплина. Теперь Павел часто общался с Юрием Долговым, руководителем этих десяти спортсменов, давая ему указания и принимая отчеты о проделанной работе.

Вновь возобновились ночные патрули по городу, только теперь патрулей было несколько в разных местах, и действовали они более умело и беспощаднее, чем их предшественники. Парни не зря свое свободное время проводили в спортзале, до автоматизма отрабатывая приемы борьбы. За это время Павел встречался и беседовал с каждым, узнавая его поближе. Теперь все они знали, для чего и во имя чего они будут обращать свой гнев, свою ловкость и силу. Одновременно они общались с разного рода людьми, выспрашивали их о житье бытье, о том, что творится в их районах. Через Павла им поступило четкое указание – собирать сведения, если можно задокументированные, о различного рода преступлениях нынешних городских хозяев и хозяйчиков против горожан, выявлять нарушения прав людей, но не вмешиваться в них, до поры до времени.

Все это, как говорил Павел, со временем пригодится, когда придет время расчета с теми, кто сейчас считает себя хозяином жизни, и тех, кто им ревностно служит. Так, что подпольный отряд действовал и, как следствие, по городу вновь поползли слухи о появлении на утренних улицах новых жертв нападений неизвестных. Жертв, которые после разбирательств, оказывались далеко не невинными овечками перед законом, а члены усилившихся милицейских патрулей в сердцах говорили про меж себя, что лучше бы эти, их «находки» не приходили бы в сознание, что приносило бы ощутимый урон преступному сообществу, разрастающемуся, на дрожжах демократии все больше и больше.

Хотя несомненная польза от этих « ночных разбоев» была, и без патрулей на улицах по вечерам стало намного тише, уменьшилось число пьющей молодежи на скамейках, людей стало тянуть на улицу просто подышать вечерним воздухом. Стала появляться уверенность, что где-то рядом находится неведомая охрана порядка, которая в нужный момент всегда придет на помощь.

Принимая отчеты от Долгова, Павел одобрительно улыбался, прекрасно понимая, что великая сила – людские слухи, делает половину этой необходимой в городе работы, для которой у него было слишком мало сил. Время от времени он собирал бойцов, проводил с ними занятия для укрепления не только боевого, но и морального духа, проводя с ними беседы о реальном положении вещей. Как-то он заговорил о таком понятии как свобода.

– Что такое свобода, кто мне может это объяснить? Да, это не понятное, но сладкое слово, которое бросили толпе как сахарную кость собаке, нате, облизывайтесь, лижите, приобщайтесь к великому благу – свободе, позабыв или специально не объяснив, что любая свобода имеет свои ограничения, иначе это уже не свобода, а бардак. Объявил Ельцин: «Россияне – вы свободны!». И началось. Во имя свободы полезли под танки, стали поднимать на штыки тех, кто стал сомневаться в правильности этой свободы, как было в девяносто третьем. И получили свободу разврата, распущенности, вседозволенности, дошло даже до того, что детям разрешили стучать на собственных родителей наказывавших свое чадо за непристойное поведение, и все это тоже свобода, открытая наконец то(!) для российского человека. Ну слава тебе, Господи! ВОТ И ДОЖИЛИ ДО СВЕТЛОГО ДНЯ – Свобода секса, которого у нас (как же нам было за это стыдно перед мировой цивилизацией), никогда у не было. Спасибо вам новые кремлевские мудрецы, уж теперь то мы оторвемся! И по телевизору покажем и в журналах напечатаем. И вот уже – порнография на всех углах, убивающая душу, втаптывающая в грязь само понятие любви, верности, чистоты. Все это тоже насаждается под вопли о свободе. Один из главных лозунгов свободы – обогащение любой ценой. А как его достичь – честным трудом? Попробуй это сделать при нынешнем режиме, если тебе чуждо понятие бизнеса, торгашества. Не получится, не разбогатеешь. Что остаётся? А вот что – не хочешь или можешь торговать, тогда грабь тех кто умеет, отбери силой то, что нажито другими. Делай деньги как можешь, как умеешь. Не важно, как ты их добудешь. Важно, что бы они у тебя были, и чем их больше, тем уважительнее к тебе будут относиться. А если на них окажется чья то кровь? Что же такого, всякое бывает. Кровь, можно и стереть рукавом. Вот такую свободу предлагают русскому народу всякие отщепенцы, всплывшие на поверхность сегодняшней жизни как … сами знаете что. Пользуйтесь возможностью вольготно пожить под знаменем такой свободы, забыв обо всем том, что составляет человеческую сущность, что делает человекообразного – человеком. Они сейчас говорят о возвращении духовности, которая якобы была утрачена. О возвращении Бога на Русскую землю. Открывают новые храмы, в которые сами не ходят. Потому, что не верят ни в какого бога, ибо как говорит их же, священное писание – невозможно одновременно служить богу и мамоне. То есть золотому тельцу вокруг которого и вертится вся нынешняя жизнь. Не знают они, да и откуда им знать, что подлинная свобода не может быть на улице, в кабаке или в игорном доме, а может быть, только в душе человека. Единение с Богом, ощущение его в себе, связь не разрывная с ним, с любовью которую он дал людям. И истинное, а не показное, равнодушие ко всем этим новым, так называемым «человеческим ценностям». Не допущение в свою душу зла, зависти, эгоизма и других смертных грехов, освобождение от них своих душ, вот что такое свобода. А кто вспоминает об этом в погоне за удовольствиями сегодняшнего дня? Но как же, в таком случае быть с тем, что задумали все мы, с тем, какую задачу мы поставили перед собой? Злую задачу. И мы будем злы, злы и беспощадны к тем, кто с цинизмом плюет в русскую душу, топит ее в прелестях демократического разложения. Мы добровольно взяли на себя обязанность творить насилие, и мы будем это делать. Если гниет палец, его хозяин не будет его холить и лелеять, терпя боль. Он будет его лечить, а если не поможет, удалит его совсем, для того, что бы тело осталось жить, для того, что бы, не распространилась по нему гниль, заражая кровь (и ведь ни кто не называет это насилием). Вот и мы будем заниматься такой хирургией, что бы ни загнивал наш город от всякой нечисти, а за нами, Бог даст, проснутся и в других городах. Я верю в это.

После каждой такой встречи с Павлом, молодые спортсмены получали новый заряд уверенности в правильности своего выбора, в том, что по другому не получиться. И вновь уходили в ночь, становясь невидимыми стражниками улиц охраняя их покой.

Все это давало свои результаты. По счастливой случайности почти у половины спортсменов, а так же у Сергея Грачева, были собственные машины, и передвижение по городу не было для них проблемой. Связь на случай экстренного сбора была через мобильники . Павел с удовольствием отмечал, что ни один человек за время после его первой встречи с ними не разочаровался в своем решении. Наоборот, группа стала еще более сплоченной, более собранной, словно понимая, что рано или поздно им предстоят серьезные дела, которые подвергнут их испытаниям на верность своим надеждам и устремлениям. Теперь у них появилась другая, тайная жизнь, которую они вели во имя жизни явной, во имя собственного будущего. И все это Павел прекрасно понимал, чувствуя их настроение, словно видел душу каждого из своих соратников, видя как осуществляется его мечта, которую он, столько лет скитаясь по чужим городам, решил осуществить, как только увидел чем и как живет его родной город. Он знал и верил в то что найдет на родных с детства улицах товарищей которые поймут и разделят с ним его убеждения и в то же время с горечью понимал, сколько же расплодилось тех, кому наплевать и на себя и на свою страну, тех, кто тупо топит себя в водке, думая, что этим спрячется от жизни, тех, кто добровольно идет в услужение новым хозяевам жизни – от простых уголовников до начальников новомодных офисов, непонятно чем занимающихся и какую пользу приносящих, и всевозможных фирмочек растущих ныне как на дрожжах. С грустью размышлял он и о здоровых и крепких мужчинах, надевших на себя камуфляж и с упоением вершителей судеб долбящих дубинками по головам беззащитных стариков, которые осмелились, открыто протестовать против произвола властей. Потому, что старики, калеки, пенсионеры сейчас никому не нужны и не хотят власть имущие трясти ради них своей мошной.

Павел не понимал, как можно не видеть всего этого, как можно бездумно жить и веселиться так, будто завтра наступит последний всемирный потоп, после которого ждет всех не суд божий, а всепоглощающая тьма и забвение. Как можно не видеть, что власть по стране держат проходимцы всех мастей, наваривающие ежедневно миллионы зеленых бумажек которые в России стали самыми главными деньгами, мерилом всего.