Ни живые, ни мёртвые

– Интересно на меня было смотреть всё занятие? – кто-то прошептал мне в ухо.

На мгновение я вздрогнула, но Инграм это заметил. С лёгкой ухмылкой на губах он сел напротив меня, поставив перед собой поднос с одной лишь маковой булочкой. Наконец-то я увидела его лицо не в профиль, а полностью: притягательное и одновременно отталкивающее, словно огонь – хотелось прикоснуться, но знала, что обожгусь. Как можно было сочетать в себе столь и прекрасное, и ужасное? Как картина Боттичелли с кругами Ада.

Уверена, нам там всем самое место.

– Никогда не видела столь соблазняющее уродство, – я быстро перевела взгляд на еду, когда до меня дошёл смысл его вопроса.

Инграм с наглой улыбкой откинулся на спинку стула.

– Не беспокойся, птенчик, тебе не достанусь.

Это игра, в которой нужно выиграть.

– Унизь своё самолюбие и себя самого, болван. Ты мне не нужен.

Но парень ничуть не растерялся, что меня слегка сбивало с толку: отчего-то я думала, что он не так будет себя вести. Точнее… что у него иной характер.

– Тогда вопрос тот же: зачем ты смотрела на меня всю пару?

В этот раз я уже чуть подумала и скопировала его дерзкий тон голоса.

– Не каждый день встречаешь того, кто совершенно не рад никого видеть.

– Люблю интриговать, – Инграм без особого интереса к еде надкусил свою булочку.

– Арни научил?

– Думаешь, моих собственных мозгов на это не хватит?

– Ну, не хватило же.

Инграм лживо-весело улыбнулся во все зубы, точно готовился к такому повороту разговора с самого начала.

– Ты шутишь про меня, но настоящую шутку сыграла с тобой жизнь.

– Хочешь огорчу? – я вошла в азарт. – Шутка постучалась, но не вошла.

– Как и в сексе?

– А ты хочешь попробовать? – совершенно без стеснения спросила я.

– Я думал, ты будешь умнее, – цинично сказал Инграм, слегка поморщившись в лице и стряхивая с губ крошки мака. – А не мечтаешь только о сексе.

– Ты думал обо мне всё занятие? – применила я его ход, но он вновь обыграл меня:

– А ты смотрела на меня.

Провокация.

Отчего-то до меня дошло только сейчас. Он не игрался со мной, нет. А провоцировал. И поступил очень хитро: замаскировал всё под игру, флиртовал, а в итоге хотел лишь обвести вокруг пальца и вывести на эмоции. Не скажу, что я скупа на них, особенно когда в очередной раз ссорилась с Мэри, но жажда контролировать любую ситуацию невольно затрагивала и постоянное слежение за своими чувствами. Но чего Инграм ожидал в ответ? Злость, пощёчину или обиду? А может, какую-нибудь тайну? С другой стороны, мне было плевать, на что он рассчитывал. Мне важно было либо узнать что-то новое о его… необычных ночных занятиях.

– Заметь, сейчас все тоже на тебя смотрят. И не потому, что ты внешне такой урод. А потому, что с тобой сижу я.

Улыбка с лица Инграма медленно сползла. Я бы порадовалась, что наконец-то уделала новенького, вот только тот с хищным оскалом наклонился ко мне, чёрными глазами прожигая мои синие.

– Слушай сюда, птенчик. Если ты собиралась меня этим напугать, то ты ещё глупее, чем я считал. Мне плевать на твою власть и даже популярность среди этих никчёмных студентов. Мне, собственно, плевать на всех и вся, но в особенности на таких выскочек, как ты. Считай, это я с тобой сижу, разговариваю и уделяю своё драгоценное время.

– Которое ты также уделяешь и на секту.

Я понимала, что сама себя выдала. Определённо Инграм сразу догадается, что я подслушала его разговор с Арни и что не зря смотрела в их сторону почти всё занятие. Да, неприятно вышло, но с другой стороны, так я могла поймать Инграма на крючок, и заодно получить ответы.

Однако тот даже не изменился в лице, отнимая у меня поводья контроля.

– И не только. – Парень уже съел почти половину выпечки. – Знаешь, Рэбэнус Донован был самым гениальным человеком на свете. Ещё в школьные годы он развлекал публику различными фокусами. Но когда людям это надоело и не перестало вызывать больше никакого восхищения, он нашёл настоящую магию. И после этого вкушал лишь страх и уважение.

– И где же он нашёл эту магию? – я даже не пыталась скрыть скептицизм в голосе.

Взгляд Инграма потемнел, отчего глаза слились с тёмным мешками и превратились в длинные тени жуткого клоуна.

– Для непосвящённых тайны не разглашаются.

Я презрительно фыркнула, откинув чёрные волосы назад.

– Ты просто не знаешь.

– Ты просто не веришь.

– Да, не верю, – я показательно скрестила руки на груди. – Я знаю лишь, что Рэбэнус славился несметными богатствами, инновационными идеями и соблазнительной красотой. Знаю, что иногда он помогал людям и даже вылечивал от смертельных болезней. – Инграм многозначительно на меня посмотрел, на что я лишь отрицательно качнула головой. – Но нет, я не считаю, что это магия. Тут три варианта: либо это ложь, либо болезни преувеличены, либо Рэбэнус был умным человеком и изобрёл а-ля новые лекарства по тем-то временам.

Инграм с долей любопытства слушал мои теории: об этом говорили слегка приподнятая бровь и палец с перстнем ворона, мерно отстукивающий ритм по столу.

– Отчего же его тогда считают злодеем?

– Разочарованные любовницы? – не нашла я подвоха в его вопросе. – Кому-то не угодил, убил случайно, не спас? Причин масса. Да и тем более разве секта поклоняется хорошим людям?

– А что мы сделали плохого? – чуть поддался вперёд Инграм.

– На вас повесили похищение.

«Повесили» – ещё сильно сказано. В новостях, которые я слышала сегодня утром, о секте сказали лишь мельком. Однако у многих людей был заложен стереотип, что сектанты всегда плохие. Ведь что они делали? Правильно, приносили жертву, убивали, проводили обряды, оставляли после себя хаос, кости и страх. Меня, собственно, не волновало их зло, как и зло во всём мире, – это естественно – но Инграм и Арни сами сегодня говорили об обрядах, крови и даже гробе. Что они собирались сделать – пока для меня неясно. Но точно нечто такое, что связано с Рэбэнусом.

А это любопытно узнать.

– Ты о Тинг, место которой я занял?

Если Инграм и хотел меня этим задеть, то не прокатило.

– А догадаться самостоятельно тебе мешает идиотизм?

Однако на мой сарказм парню было совершенно наплевать. Он чему-то коротко посмеялся, встряхнув головой, и встал из-за стола. Его зловещий взгляд пронзил меня насквозь.

– Ох, птенчик. Если ты ничего не знаешь, то не стоит лезть в места, где тебя могут сожрать заживо. То ли страхи, то ли взаправду. Берегись вестей от ворона.

И ушёл, оставив меня в полном смятении.

III: Ни радость, ни грусть

Грусть достаточна сама по себе, но чтобы получить от нее настоящее удовольствие, нужно поделиться ею с другими.

Марк Твен

– Ты сегодня какая-то грустная. Что-то случилось?

Серое пальто, чёрный берет на голове и такого же цвета шарф, длиной достающий до подола платья, – мрачно и изысканно, в стиле Анны. Ничто не говорило о её настроении – ни неспешная походка, ни пустое выражение лица, ни оттопыренный мизинец при держании серебристого мундштука. И я бы не задала этот вопрос, зная, что подобные Анна не любила, но она сегодня оказалась слишком молчаливой. И ещё у неё покраснели глаза и чуть неаккуратно вновь нанесена тушь. Я не была уверена, что Анна плакала, ведь для меня она была тем человеком, который ни к чему не привязан: ни к людям, ни к чувствам, ни к самой жизни. Её ничего не волновало, она никогда не готовилась к экзаменам, не заступалась, не держала зла или обиды. Ей ни к чему знать, что о ней думали другие, даже я, ни к чему лезть в чужие жизни. Девушка плыла по собственному течению, словно по реке Хэйлунцзян6.

Я также не была уверена, что Анна грустная. Просто что-то неумолимо поменялось в её настроении – а быть может, это всего лишь моя паранойя. И мне не было интересно узнать, что с ней случилось: скорее, я просто проверяла, насколько хорошо научилась читать людей и улавливать их незаметные изменения прежде, чем это заметят все или обернётся чем-то плохим для меня. И я не любила молчание, когда курила, а именно это я сейчас и делала: закончив учиться и выйдя на небольшую площадь университета, мы остановились возле фонтана и закурили.

– Знаешь… – Анна с самым непроницаемым лицом заканчивала курить первую сигарету, – если человек умирал и по нему никто не скучал, то этот траур достаётся случайному человеку, отчего тот без причины грустит. Ты спросила меня, почему я грустная. Но вместо ответа «я не знаю», я посмотрю тебе прямо в глаза, – что она и сделала, – и скажу прямо в лицо: «Я была назначена оплакивать смерть незнакомца».

Я уставилась на неё в лёгком восхищении.

– Это очень круто.

– А тебе становится грустно? – Анна отвернулась от меня, чтобы достать пачку и вновь закурить. – Ты ведь для этого меня спросила.

Пепла на кончике сигареты становилось всё больше. Дым, ветерок, мягкое падение снежинок – я посмотрела наверх, словно сквозь серые облака могла увидеть звёзды.

– Когда мне становится грустно, когда отчаяние захватывает душу, когда даже хочется умереть… я вспоминаю о вселенной. Именно, что вспоминаю, ведь большинство людей порой просто забывают о существовании звёзд, ведь так редко смотрят наверх, а не вниз, себе под ноги или в телефон.

Люди, люди, люди…

Они выходили из большого величественного замка чёрного цвета. Острые шпили рассекали туманный воздух, влажные кирпичи излучали гнетущую атмосферу, старые окна безжизненно наблюдали за студентами, многие из которых действительно не видели мира вокруг – лишь в телефоне. Я не осуждала их, просто не понимала, что можно так долго делать в мобильнике, почему люди так зависимо в них сидели. Едешь в метро – и почти каждого освещал синий свет экрана. А как же предаваться мыслям? Как же продумывать до мелочей своё творчество? Когда я жила в Чэнду, то могла днями напролёт думать о нарядах, строить в воображении эскизы, вырисовывать каждую деталь, и порой задумываться о космосе…

– А ведь вселенная большая. Настолько большая, что человеческому мозгу просто трудно представить многомиллиардные масштабы. И мы в ней – всего лишь микробы. В прямом смысле этого слова. Мы настолько малы, что наши проблемы, слова, обиды – ничто, по сравнению с тем, насколько велика и сложна вселенная. Пожалуй, что если кто-то и существует в ней помимо нас, он может просто и не знать о нашем существовании из-за слишком гигантского расстояния. Мы тоже видим не так далеко, да и тем более – лишь прошлое. Если кто-то посмотрит на нашу планету сейчас, увидит лишь динозавров…

Корка льда заливала серебром на дне фонтана. Тонкие ветки чёрных деревьев присыпаны белоснежным порошком снега. Небо угрюмое, почерневшее от приближающегося вечера, лица – бледные, тусклые, без единой улыбки. Жители Равенхилла в размеренном темпе шли по узким улицам, огибали ветхие дома, щурились от ярких красных вывесок магазинов. Жизнь текла медленно, тихо, глубоко, но с едва уловимым ощущением напряжения и опасности.

Такое впечатление, словно время тут застыло из-за древнего проклятия…

– А мы ведь люди. Такие важные, дерзкие, смелые. И глупые. Мы мелочимся, обижаемся по пустякам и умираем в секундный срок для целой вселенной. А ей плевать на нас и наши проблемы. И нам ведь тоже всё равно на неё. Вот так и живём в равнодушии. От этого, пожалуй, и грустно.

Серые глаза изучали меня вдумчиво, почти с опаской. Вряд ли её внимание привлекло моё необычное пальто: сверху чёрное, белой краской разукрашенное месяцами и звёздами, а низ – жёлтый со специальными чёрными подтёками. И по краям пришиты золотые цепи – блестяще и привлекательно среди ахроматических цветов города, чужой одежды, самой жизни. Анна смотрела на меня так, словно в каких-то словах услышала свои мысли и переживания. Конечно, наверняка где-то под толстой стеной льда и безэмоциональности скрывались её настоящие чувства – если они, разумеется, уже давно не погибли. Кто знал, какое у этой девушки было прошлое…

– С другой стороны, это действительно трудно – рассказать кому-то, почему ты грустишь без причины, – Анна глубоко затянулась и тонкой струйкой выпустила из лёгких дым. – Мой ответ, конечно, хороший, но совершенно не олицетворяет, что у меня на душе – хотя у меня её нет. Это трудно объяснить людям – да и друзьям, и близким тоже – что у тебя просто присутствует эта необъяснимая тяжесть в груди, что иногда случаются панические атаки. Насколько это трудно – понять самого себя и ощущать, будто весь мир рухнул на твои плечи. А ты даже не имеешь ни малейшего представления, почему и за что.

Изумление – скрыто, но так ощутимо в моей грудной клетке. Я не показала ни единой лишней эмоции на лице, но была приятно удивлена столь открытым и, пожалуй, сокровенным ответом Анны. Редко нам с ней удавалось поговорить по душам: чаще всего она не понимала моих сомнений или раздумий о мультивселенной, не разделяла мыслей о жестокости человечества, не любила болтать о моде. Чаще – разговоры о сигаретах, о родителях или об очередном клубе. Чаще – мои монологи, остававшиеся без ответа. Но сегодня Анна ответила. И я совершенно не ожидала, что она когда-то испытывала такие же чувства, что и я сама.

– Да, и вправду трудно, – я кинула бычок на заснеженную землю и придавила каблуком. На секунду я задумалась, стоит ли задавать следующий вопрос, но решила рискнуть. – Тебя тоже никто не понимает?

– С другой стороны, плевать, понимают ли меня остальные, – Анна осторожно стряхнула пепел. – Не на людей ориентируюсь. А на себя.

На секунду я согласилась, пока у меня не возникли, как и всегда, сомнения:

– Но ведь из-за общества как раз-таки и возникает множество проблем…

– У меня их нет, – спокойно перебила девушка, хотя от её взгляда, казалось, стало на пару градусов ниже. – А какие есть у тебя, меня не интересует.

Ах, да, точно.

Именно из-за этого мы не могли стать настоящими подругами. Теми, кто хихикал над глупыми шутками, сплетничал о бывших своих парней или просто весело и откровенно проводил время вместе. С другой стороны, мне и не нужна была такая дружба – я была слишком выше этого. Но меня огорчало, что мы с Анной всё никак не могли стать друг к другу ближе. Мы держали дистанцию – или просто сковывали себя лживыми цепями. Боялись раскрыться, ведь не раз вкушали плод предательства и горечи. Не доверяли друг другу, ожидая друг от друга подвоха и выстрела в голову.

Хотя просто не стоило хранить столько отвратительных секретов. Тогда бы и жизнь стала легче.

– Кто не рискует, тот пьёт водку на поминках того, кто рисковал!

Арни вышел из распахнутых дверей университета походкой нетрезвого аристократа: с флягой спиртного в одной руке, а в другой – вельветовые перчатки. После выкрикнутой фразы он о чём-то оживлённо продолжал говорить со своим напарником, одетым во всё чёрное, – по белой макушке кудрей я узнала Инграма. Тот иногда вставлял пару фраз, но по большей части слушал монолог своего друга. Да, я не сомневалась, что они давнишние друзья. И тут дело даже не в том, что они вместе управляли сектой, нет. То, как вёл себя Инграм с Арни, разительно отличалось от поведения с другими людьми и тем более со мной.

Тревожность – вот что до сих пор на кончиках пальцев покалывало после разговора с новеньким. Смутно тяжелела в груди, неясным туманом осела в лёгких вместо сигаретного дыма. Ответов не получила, но выдала себя по полной, и это раздражало. С другой стороны, можно теперь не стараться скрываться, ведь я собиралась разузнать о секте и Рэбэнусе как можно больше информации. Каким-то шестым чувством я знала: где-то здесь крылась тайна моей чуждости от всех. Моя тёмная судьба.

– Арни стоило бы меньше болтать и пить, – Анна абсолютно без тёплых чувств отозвалась о друге.

– По мне, это две его неотъемлемые части, – я усмехнулась, вспомнив утреннее представление парня. – Без них Арни был бы не Арни.

– А с ними у него слишком мало мозгов.

– А, ну ещё химия, конечно, – вспомнила я.

– Вот и сидел бы в своей лаборатории вместе с этим, – Анна кинула недовольный взгляд уходящей паре.

Я так резко повернула голову в сторону девушки, что мои чёрные волосы упали на плечи.

– Чем тебе так не понравился Инграм?

Если Анна и собиралась мне отвечать, то она всё равно бы не успела: рёв мотора раздался совсем близко, а затем и чёрная машина появилась из-за угла. Скользнув шинами по снегу, она остановилась возле нас, и из её двери вальяжно вышел Вильгельм Готье – старший брат Анны. Высокий, широкоплечий, сильный – он выглядел не как студент предпоследнего курса университета, а как молодой джентльмен XIX века. И во многом об этом говорил стиль его одежды: белая рубашка, чёрные брюки, тёмно-бордовый фрак и почти такого же цвета шейный платок. Цилиндр Вильгельм оставил в машине, поэтому рыже-каштановые волосы длинными локонами спокойно развевались на слабом ветру.

– Bonjour, Mesdames7.

Вильгельм сначала поприветствовал свою сестру, невесомо коснувшись губами её щеки, а затем аккуратно поцеловал меня в руку, затянутую в кожаную перчатку. Его движения – лаконичные, правильные, словно отточенные за множество лет до совершенства. И сам он пытался быть во всём идеальным: красиво говорить, блистать дорогими вещами, уважать каждого собеседника, учиться на высшие баллы. Я знала его не так долго, но именно таким Вильгельм мне и казался со стороны – строгим, собранным, рассудительным. Правда, как и его сестра, не сильно привязанным к чувствам, но зато более им подвластным. С Вильгельмом я чувствовала себя более расслабленно, не надо было постоянно следить за своими словами и улавливать каждую проскользнувшую эмоцию на чужом лице. Да и другой пол меня привлекал куда больше.

Вильгельм достал пачку, открыл её и долго-долго на неё смотрел, словно увидел что-то неправильное, не поддающееся логике. А затем бросил её в ближайшую урну.

– У вас не найдётся, дамы, сигаретки? – вежливо попросил парень, смотря на нас со слегка сбитым с толку взглядом.

Я протянула ему раскрытую пачку Marlboro – мы курили одинаковые сигареты, в отличие от Gitanes Анны. Вильгельм вынул одну, похлопал себя по карманам, а затем тяжело вздохнул.

– А зажигалки?

Протянула ему и зажигалку. А он, видимо, желая как-то избавиться от внутренней неприязни к себе, со слабой улыбкой в шутку сказал:

– А ещё, наверное, и жвачка есть?

Достала из сумочки Black Jack и поддела:

– А я ведь фея… а ты так глупо все свои три желания потратил!

Вильгельм на несколько секунд разошёлся глубоким, хриплым смехом, пока резко не замолчал, словно актёр, всегда контролирующий свою маску лица. Отказавшись от жвачки, он с наслаждением закурил, на некоторое время задержав взгляд на горизонте: парили вороны, что-то выискивая глазами-бусинками на снегу, бесшумно разговаривали ветви с небом, наполняли запахом гари дымовые трубы, летали по асфальту бумажки с лицом пропавшей Тинг…

– Если бы у меня было три желания, – Вильгельм заговорил вовремя, иначе бы я вновь окунулась в холодные воды воспоминаний о Тинг, – то это было бы гигантское количество денег, нормальное психологическое здоровье и… нескончаемая еда и ресурсы во всём мире.

– А что это ты к концу решил стать благородным? – отчего-то мне так и хотелось его задеть.

– Зачем мне много денег, если через пару десятков лет я буду есть искусственную еду и не руководить крупной нефтедобывающей компанией? – Вильгельм просмотрел на меня как на глупую.

– Ты просто ещё не придумал, какое будет твоё третье желание, – раскусила его Анна.

– Тебе бы точно подошло второе, – зная свою сестру лучше, чем я, высказал молодой человек.

– Но я бы его не загадала.

– А что же ты тогда пожелала бы?

Опасный вопрос.

Я знала это, ведь поставила её перед выбором, однако всё равно спросила. По какой причине? Ведает Гуань Инь, я не нашла узнать подругу лучше, чем через её желания. А мечта очень многое могла рассказать о человеке: детство, внутренний стержень, привязанность, больные места. Даже представить не могу, о чём могла бы мечтать Анна. Разве что не умереть из-за курения, хотя я не была уверена в том, что она не хотела покончить с жизнью.

Что я вообще о ней знала?

– Не вижу смысла над этим думать, если такой возможности никогда не представится, – в своём безрадостном духе пожала плечами Анна. – Поехали.

Если бы она ничего не сказала и просто молча пошла бы к машине, я бы решила, что она закрыла эту тему из-за своей недосказанности и риска выдать секреты. Но она призвала брата к действию – и непонятно было, то ли девушка просто замёрзла, то ли действительно сказала правду, то ли мечтала о чём-то таком, что никто и никогда не поймёт другой.

Не знаю, в какой момент зародилась привычка сомневаться в словах Анны, искать в них скрытый смысл, двойное дно. Может, ничего и не было – ни в ней, ни в её мыслях, ни в её равнодушии. Может, эту игру я завела одна, и никто больше в ней не участвовал, лишь моя паранойя.

Гуй бы её побрал. Да и меня заодно тоже.

– Тебя подвезти?

Вильгельм заметил, как я в задумчивости застыла на месте. Мы с ним так и познакомились когда-то: не Анна нас представила друг другу, а мои вечные размышления. Я тогда застыла посреди дороги, почти дойдя до университета, но остановилась из-за навязчивых мыслей о мультивселенной. Даже что-то странное я уловила в пролетающих мимо воронов, пока резкий гудок не вернул меня в реальность. Оказалось, что я застыла на парковочном месте, где постоянно оставлял свою машину Вильгельм. С тех пор он очень любил меня отвлекать от мыслей.

Хоть какое-то избавление от них.

– Я договорилась встретиться с Джейсоном, – я бы скривила душой, если бы сказала, что ждала этой встречи. – Alors au revoir!8

Вильгельм чуть улыбнулся моему неопрятному французскому, тоже попрощался и включил мотор. Я проследила за уезжающей машиной, пока она не скрылась в далёком перекрёстке. И задумалась бы о чём-то вновь, если бы в спину вдруг не прилетел чей-то снежок.

– Джейсон, сукин сын! Сколько раз я тебе говорила не кидать в меня снег?

– Не беспокойся, ни одна снежинка не испортит твоей красоты.

Джейсон во всей красе предстал передо мной: каштановые прямые волосы, закрывающие лоб, неровный нос, тонкие губы, слегка худощавый и не намного выше меня. Он бы мне понравился, если бы не брекеты и столь обычный стиль одежды: свитера и спортивные куртки. Так каждый второй одевался, что меня безумно раздражало в парнях. Почему девушки должны были ухаживать за собой и одеваться во что-то красивое, а парни могли выйти в чём угодно и как угодно? Несправедливо!

– Тебе надо больше тренироваться в комплиментах, – не одобрила я его флирт.

Джейсон, скривив лицо, передразнил меня, смешно покачав головой, а затем как бы невзначай добавил:

– Слышал, ты сегодня опозорила дочь одного из преподавателей.

– Правда? – не удивлена, что эта новость разлетелась на весь университет. – Да и пофиг как-то.

– А потом ты что-то говоришь про мои плохие комплименты, – Джейсон играючи возмутился. – Тебе самой доброте учиться и учиться!

Я совсем забыла.

За сегодняшний день я почти ни разу не остановила себя, не опомнилась, не обернулась к лику добра. Я ведь могла и не обижать девушку в столовой, могла бы спокойно пройти мимо, но… собственная тёмная сторона взяла надо мной верх – незаметно, быстро, даже не дав опомниться. Я действовала естественно, так, как велела моя природа – коварная, мстительная, злющая. Будь моя воля, всегда бы оставалась такой. Только вот… я обещала стать лучше.

– С другой стороны, это ведь тоже не очень хорошо, – я резко поникла, хорошее настроение ушло мгновенно. – Уже много времени прошло, а я всё никак не могу сдвинуться с мёртвой точки и осознанно подойти к делу. Постоянно что-то мешает.

Я пнула заледенелый снежок, который попался под ноги. Мы шли, куда глаза глядят, гуляли по городу, не обращая ни на кого вокруг. Словно лучшие друзья, словно пара… Хотя на самом деле, Джейсон для меня был просто тем человеком или даже на подобие психотерапевтом, с которым хорошо поболтать по душам. И переспать, конечно.

– Не беспокойся, Равенна. – Джейсон был похож на какого-то аниме персонажа, который вечно улыбался. – Ты всё сможешь только тогда, когда действительно этого захочешь. Ты ведь когда-то только начинала шить, только училась мастерству. Ты ведь не бросала это дело из-за неудач или нетерпения? Нет. Ты упорно шла вперёд, придумывала нечто новое, совершенствовалась. Ты постоянно училась, каждый день. Вот и здесь нужно так же, маленькими шажками двигаться к светлой стороне.

– Думаешь, она всё-таки есть во мне? – я усмехнулась с горем пополам.

– Ни секунды не сомневаюсь, – а в следующий миг парень уже задумался: – Ты хочешь стать добрее из-за обещания или всё же из-за собственного желания?