Ни живые, ни мёртвые

Нужна ли я хоть кому-то?

За то время, что я болела сейчас, мне тоже никто не написал. Правда, я почти и не заходила в социальные сети. Поэтому и не сочла вопрос Анны странным или глупым: я могла не появляться в социальных сетях сутками, не отвечать на сообщения ещё дольше. Возможно, нелюбовь к социальным сетям у меня привилась из-за тяжёлого детства в приюте, а ещё из-за навязывания Мэри. И в какой-то степени я ненавидела в себе эту черту, некую «доисторичность», если так можно было назвать. Ведь я действительно любила нечто новое, промышленное, современное, удобное. На этих принципах я шила свои костюмы.

Но с другой стороны, я не видела смысла столько сидеть в телефоне, сколько проводили там времени остальные сверстники. Группы, раскрутка, сообщения, даже популярность – я утону в этом, если начну как-то продвигать своё творчество. И конец любимому делу, ведь я тогда ничего не буду успевать. Те, кто знал меня, и без того делали много заказов, на что я неплохо зарабатывала. И этого пока достаточно. Быть может, в будущем я построю карьеру великого модельера, по типу Шанель, а сейчас… я пыталась не проиграть собственным демонам.

– Я тоже волнуюсь за Тинг, – я даже не дрогнула от неприятных воспоминаний сегодняшнего утра. – Видела сегодня новости про неё. Конечно, я ещё мало что знаю про этот город, но у меня нет ощущения, что здесь безопасно. Зато есть полная уверенность в том, что Тинг, возможно, и убили…

– Либо просто похитили, изнасиловали и кинули в лесу, – совершенно открыто сказал Арни, не думая о последствиях своих слов.

Он подсел с другой стороны от меня, отчего осталось рядом с ним ещё одно пустое место в самом конце. Пять мест слева и пять справа, а одно – в середине, для преподавателя.

– Diable, Арни, о таком не говорят вслух, – устало вздохнула Анна с сильным французским акцентом. – Особенно при тех, кому дорог человек, с которым произошло что-то ужасное. Тебе ли не знать, что люди всегда надеются на лучшее. Может, Тинг просто решила сбежать из города.

– Без денег, паспорта и лишней одежды в столь морозные дни? – фыркнул парень, дёрнув головой, чтобы волнистые светло-каштановые волосы не закрывали глаза. – Охо-хо, не говори ерунды, милая моя мадемуазель. Я на девяносто девять процентов уверен, что её похитили и убили.

– Обожаю, как ты поддерживаешь своих друзей, – хмыкнула я.

– Обращайся, – хихикнул Арни.

Его позитив – как нелепая шутка на похоронах. Слишком безбашенный и эгоистичный – ему плевать на чувства других, на то, как мог ранить своими словами присутствующих. Своим невероятно высоким ростом и любовью к коричневому цвету он напоминал дерево, которое назойливо стучало ветками в окна и оставляло листья на балконе. Не чувствовать никаких неудобств, не заботиться о ближних, не заморачиваться насчёт общих страхов и стеснения – Арни говорил абсолютно всё, что взбредало в голову, и никогда в жизни не собирался себя контролировать. Поэтому, пожалуй, он и казался таким странным.

Правда, у него и без того беды с башкой.

Куда больше меня волновало состояние Анны. Та выглядела как и всегда сногсшибательно: чёрное платье с воздушными кружевными рукавами; полупрозрачные колготки и берцы на каблуке. Идеально завитые каштановые волосы, длинные стрелки, хоть как-то отвлекающие внимание от мешков под серыми глазами, чёрные утончённые губы и пирсинг в носу – она выглядела как готическая дама из особняка, полного призраков и зловоний трупов. Брови, которые в расслабленном состоянии делали её лицо отчего-то злым, сейчас были слегка сдвинуты к переносице – у Анны болела голова. За время нашего общения я научилась улавливать каждое движение на её лице, чтобы угадать, в каком она настроении и состоянии.

Забота? Скорее шахматный расчёт, как попасть в доверие.

– С другой стороны, Арни в чём-то прав, – я кинула на него высокомерный взгляд. – Что первое приходит в голову, когда мы слышим новости о том, что кто-то бесследно исчез? Конечно, может прийти на ум что-то мистическое, но чаще всего другое – похитили, убили.

– И съели, – кровожадно добавил Арни.

– А то, что мы лелеем надежду на иной исход, лишь наши проблемы, – закончила я.

Анна с полуопущенными веками смотрела на меня.

– Полиция ищет пропавших, как и нашу Тинг, не только потому, что надеется их спасти – а такое бывало, что успевали спасать от рук маньяка, – но и потому, что хочет наказать преступника. Ведь тот может совершить преступление ещё раз и ещё. Ты ведь не хочешь, чтобы тебя тоже похитили?

Девушка одарила меня неоднозначным взглядом, на лице читалось с одной стороны полное равнодушие, но с другой – едва уловимое напряжение.

– Не надо желать мне плохого! Я слишком красивая, чтобы меня похищали, – я игриво расправила плечи, замечая как мужская часть нашей группы открыто уставилась на мою грудь.

– А потом что-то про мой эгоизм говоришь, – без обиды пихнул меня в бок Арни.

Меня подмывало спросить у Анны, а пошла бы она искать меня, если бы я внезапно пропала. Но понимала, что это не самый удачный вопрос: Анна не любила, когда перед ней ставили выбор и с трудом переносила темы, касающиеся личных взаимоотношений. Не разочаруешься в ответе – с одной стороны, но с другой – так и не узнаешь, что конкретно было у неё на уме. Вдруг она тайно меня ненавидела? И держала дружественную связь лишь для личных целей?

Паранойя.

Гуй бы её побрал.

Ненавижу, когда сомнения ставили все труды под опасность. Не только дружбу, но и мои собственные цели, старания, мечты. Как будто всё делаю зря, ничего не добьюсь, вновь останусь одна – никем не понятой, оставленной на мокрой обочине. Это как усердно идёшь вперёд, но из-за собственных мыслей или чьего-то случайно брошенного слова вдруг начинаешь загоняться – да так, что превращаешься в смерч. Правда, я старалась всеми силами ценить своё общение с Анной, ведь не ценила же, когда была Тинг…

– Ты… – я чуть облизнула губы, подбирая правильные слова, – хочешь найти Тинг?

– Нет, – совершенно ровно ответила Анна, медленно катая по столу ручку. – Если я с ней не общалась, зачем мне волноваться о ней? Человек не обязан по общественным мнениям переживать за тех, к кому равнодушен.

– Тогда зачем ты всё это начала?

– О, тут вопрос из чистой безопасности, – на лице подруги промелькнула слабая улыбка. – Как ты и сказала, в Равенхилле действительно небезопасно. И если преступник планирует и дальше кого-то похищать, то было бы интересно узнать, только ли девочек – ведь мы с тобой девочки – или по какому-то принципу: азиатская внешность, тихий образ жизни или интерес к Рэбэнусу Доновану.

От последнего я удивилась.

– Тинг изучала его историю?

– Ты общалась с ней больше нас и не знала об этом? – выгнул бровь Арни, который, оказывается, внимательно нас слушал, несмотря на то, что что-то усердно записывал в тетрадь.

– И ты знал?

Они что-то скрывали.

Это ощущение посетило внезапно, резко и со всего размаха. Нечто опасное, жестокое, кровавое – они таили тайны в себе, провожали до самых дальних уголков души, накрывали одеялом и укладывали в вечный сон. И, не дай Нюйва, их кто-то разбудит – не сыскать тогда ни покоя, ни радости, ни собственной жизни. Меж половиц сгоревшего дома – там я хранила свои собственные тайны, в своём выжженном поле сознания, где завывали не ветра, нет, а едкие мольбы призраков. У каждого были свои места похорон секретов – у кого-то в заброшенном здании, у кого-то на дне озера, а у кого-то – в чужом мёртвом теле. А вот их надёжность зависела уже от самого человека. Я лишь надеялась, что никто ничего не станет у меня спрашивать…

Не знаю, почему меня так взволновали ответы Арни и Анны. Конечно, мы знакомы всего полгода, я не могла знать их полностью, но меня не покидало чувство чего-то неправильного. Словно не только эти двое хранили общий секрет, но и весь Равенхилл – что-то о Рэбэнусе, об этом тёмном загадочном мужчине, который то ли продал душу самому дьяволу, то ли сам стал им. Я бы считала подобные байки полным безумием, если бы и сама не знала о нечто потустороннем…

– Всем хорошего утра, дамы и господа, – в кабинет вдруг вошёл наш преподаватель, седой, но отлично сохранившийся мужчина шестидесяти лет. – Сегодня мы поговорим об интересных темах, но для начала хочу представить вам новенького.

Мистер Фиделибус – а именно так звали нашего преподавателя по мировой истории – махнул рукой в сторону двери, словно кого-то призывал к себе. И действительно уже через секунду в помещение зашёл беловолосый парень, лицо которого оказалось всё в шрамах. Ну и тип…

– Познакомьтесь, это Инграм Касс, – с улыбкой представил его Фиделибус.

Тот смирил нас недовольным взглядом, на секунду задержав его на мне. И на мгновение в груди всё перехватило… пока он не проговорил:

– Не рад вас видеть.

II: Ни красота, ни уродство

Они тратят время и силы, чтобы быть такими, как все, а я – на то, чтобы быть собой. Затраты одинаковые. Результат разный.

Мацуо Монро

Одиночество – плесень, поедающая душу. Ты словно «просрочен» от жизни, людей, радости. Срок годности давно истёк, а тебя всё никак не могут выкинуть. И ты всё ждёшь, когда же найдётся такой человек, который зайдёт в твой дом сердца, не испугается гнили и вычистит её…

Проблема лишь в том, что в какой-то  момент ты привыкаешь к одиночеству. И настолько, что уже не можешь представить себе жизнь с людьми, с кем-то. Такое чувство появлялось в груди, словно все слёзы взяли и – пуф! – превратились в наушники, сериалы, сигареты, сон… Ты считал, что действительно уже не хотел, чтобы кто-то был рядом, чтобы кто-то спрашивал тебя «как дела?» и обнимал сзади. Жаждал, лишь бы тебя наконец оставили наедине со своей фантазией, болью и тишиной в тёмной комнате среди тонны подушек. А на самом-то деле, ты лишь мечтал, чтобы оставили тебя в покое собственные мысли, а не люди. Ведь именно они съедали изнутри, когда проскальзывала эта грустная мысль «а что, если…» А за ней новые сомнения, горечь, слёзы…

Ты правда любил быть один или это просто стало привычно?

Я не могла ответить на этот вопрос. Я познала все грешные плоды одиночества: ни о ком не заботиться, никому не писать, не загоняться за счёт чужих слов, разговаривать со стенами, постепенно сходить с ума… и действительно порой я видела не то, что должна была увидеть. Порой в тёмных углах мерещится всякое… странное. И именно этим я оправдывала то, почему так держалась за Анну и Арни. Нет, они не настоящие друзья, они не те, кто стал бы спасать меня из глубокой ямы тьмы. Но я старалась проводить с ними как можно больше времени лишь потому, что только так можно скрасить одиночество. И, пожалуй, не пасть окончательно в безумие.

С другой стороны, мне действительно было одиноко. «Простуда души» – когда-то ею заразил дорогой мне человек. С ним я познала все краски жизни и любви, но после – постоянное отягощение в рёбрах, ведь осознание того, что никогда ничего больше не будет прежним, отравляло кровь. Не познакомься я с этим человеком, ни за что бы не узнала, что такое одиночество. Оно вроде бы и было во мне, а с другой стороны столько таблеток от неё я выпила, столько всего перепробовала – секс, наркотики, музыка, новые знакомства… Пришлось остановиться лишь тогда, когда мы переехали в Равенхилл.

А этот город, по-видимому, решил свести меня с ещё одним человеком. Инграм Касс. Тот, словно резко изменив своё настроение, подсел к Арни и дружно с ним поздоровался. Резко пронзило током: я вспомнила, что как только появилась в школе, в седьмом классе, никто из ребят не собирался принять меня в друзья, в компанию или хотя бы просто в любителя поиграть в шахматы. Да, через пару лет я завоевала популярность, особенно в старших классах, но поначалу я испытывала полное отчуждение от всех, полное… одиночество. Все знакомы друг с другом, у всех личные шутки и истории, а я… лишняя. Однако я дала себе время адаптироваться, привыкнуть, принять столь большое общество после приюта. А потом поразила всех своими костюмами и своей фигурой. И быстро получила и любовь, и уважение.

А Инграм… так легко справился с первой встречей.

– Ну что же, сегодня мы поговорим о культах в древней Греции… – начал занятие мистер Фиделибус, повернувшись к доске лицом и начав что-то активно на неё писать.

– Обычный тип какой-то, – сказал напротив меня сидящий Лиам, темнокожий футболист.

Отчасти я была с ним согласна. Инграм не казался со стороны странным или подозрительным: белые, со слабым оттенком серебристого, волнистые волосы, убранные назад; тёмные круги под чёрными глазами; ровные брови, тонкая полоска потрескавшихся губ, обычная одежда в виде тёмно-серой толстовки и чёрных джинсов. Он выглядел бы вполне красивым и даже привлекательным, если бы не столь страшные шрамы. Они бледными трещинами расчерчивали его лоб, щёки, нос – всё лицо с резкими чертами. Это резко отталкивало, вгоняло в ступор. Вот Лиам – типичный парень, и каждый день мы привыкли видеть одинаковые обычные лица, как у него. Но порой встречались такие люди, которые отличались от всех. Альбинизм, ожоги, нечто другое – оно встречалось так редко, и не всегда являлось красивым. Однако Инграма не волновала собственная внешность: он держался непринуждённо, беззастенчиво, не боясь насмешек или пальцев.

Пока все подгонялись под одинаковые рамки красоты, Инграм чувствовал себя свободным. Самим собой.

И в этом мы были похожи. Конечно, ещё рано такое говорить, но отчего-то я чувствовала в нём внутреннюю независимость от всех. Это улавливалось в его движениях, взгляде и даже в единственной фразе, которую он сказал. Парень привлёк меня не странной внешностью, хотя это тоже играло свою роль, а нетипичностью. Почему не рад видеть? Откуда у него шрамы? Что за характер? Краем глаза я следила за новичком, что-то автоматически записывая в тетрадь, пока преподаватель вещал новую тему. Инграм неспешно писал чёрными чернилами – коряво, редко, больше блуждая взглядом по стенам с таким лицом, словно слышал эту лекцию уже множество раз. Ему явно было скучно и совершенно неинтересно поближе узнавать кого-либо из нас, из группы.

Я же не могла обойтись без анализа. Как только поступила в университет, сразу же обо всех всё узнала: кто мог стать потенциальным врагом или конкурентом, с кем можно подружиться или даже переспать, а кого иметь как человека на побегушках. Но самое главное – оценить свою группу. Чтобы никто не был лучше меня, чтобы все прислушивались к моему мнению и чтобы иметь рычаги давления.  Почти никакого труда не составило узнать, что у Гленис, нашей святой отличницы, был богатый, но тупой парень, который встречался с ней чисто из-за того, что мог с неё списать. А Гленис, как одноклеточное существо, всем рассказала, что встречалась с самым богатым парнем университета. Любовь липовая, история избитая – и никто не знал правду, кроме меня. Лиам попал в футбол лишь потому, что его мать, изменяя мужу, спала с тренером. Банальный спектакль – и лишь я знала истинные роли. И так с каждым из нашей группы и со многими студентами Донована. Все на цепи – а я жена Аида, ласкающая многоголового цербера. Никто не смел мне перечить, иначе секрет станет всеобщим достоянием и поводом для насмешек.

Но меня напрягало, что ничего подобного я не знала ни об Анне, ни об Арни. То ли они действительно невинные друзья, то ли использовали меня в каких-то целях. Не хотелось думать о втором варианте, зато интересно было знать: скрывал ли что-то Инграм?

– Люди отобраны, – внезапно заговорил Арни, наклонившись к своему соседу, в то время, как преподаватель во всю рассказывала новую тему по истории. – Можно начинать сегодня в полночь.

Он говорил шёпотом, поэтому мне пришлось прислушаться – если он и хранил тайны, то сейчас шанс что-то узнать.

– Всё в том же клубе? – Инграм вдруг уставился на преподавателя, будто бы не хотел, чтобы их заметили за разговором.

Я удивилась, что они были знакомы. И, судя по всему, давно.

– Да, – Арни кивнул, из-за чего волнистые волосы упали ему на лоб. – Пришлось потрудиться с мантиями, чтобы никто ни в чём не заподозрил. Заказал у разных швеёв, вчера всё привезли.

– А гроб?

Я чуть не уставилась на Инграма от изумления, но сохранила усердное выражение лица, продолжая что-то якобы писать в тетрадь.

– К вечеру доставят.

– Нужно провести всё тихо, – Инграм говорил жёстко, точно на что-то был зол. – Особенно сегодня, когда мы только соберёмся новым, проверенным и, главное, преданным Рэбэнусу составом. Из-за прошлых дураков нас теперь считают совсем опасными.

Мне ничего не стоило сложить два плюс два: они говорили о секте. И, возможно, были даже самыми главными из неё.

Вот так поворот.

– Тьфу на их, – почти в полный голос усмехнулся его сосед. – Чем же мы опасны? Мы куда выше всего стоим.

– Обряды проверил? – Арни кивнул на вопрос Инграма. – Заклятия? Кровь?

– Мы воззовём к мёртвым, к Рэбэнусу, – как безумец зашипел Арни. – А получится ли – увидим лишь через несколько собраний.

Инграм на несколько секунд тяжело задумался: чёткий профиль, убранные белые волосы, почти незаметная горбинка на носу, глубокие тени под глазами – как нетипичная скульптура Лисиппа4, живущая слишком долго, чтобы наслаждаться течением времени.

– Ты прав. Только тело…

– Равенна.

Голос Анны – как скрежет по металлу гильотины. Взгляд немигающий, недобрый, но смотрящий не на меня, нет. А на Инграма. И раз он вызвал столько эмоций у столь равнодушной девушки, то… он ей явно не понравился.

Или они тоже давно знакомы.

– Что? – я раздражённо посмотрела на подругу.

– Не обязательно писать «я самая красивая» десятки раз.

И действительно, когда я посмотрела на свою тетрадь, вся страница оказалась исписана витиеватым почерком, а некоторые слова налезли друг на друга. Ещё и ко всему по краям во многих местах нарисованы наброски платьев или китайские иероглифы.

– Просто задумалась, – я небрежно бросила ручку на стол.

– Или заслушалась? – Анна флегматично приподняла бровь.

– Да, преподавателя, – быстро нашлась я с ответом. – Он сегодня удивительно интересно рассказывает.

Она тут же раскусила мою ложь.

– Согласна, мне тоже не нравится.

Я прислушалась к парням, но те уже ни о чем не разговаривали. Ох, Гуань Инь! Моя жизнь только что могла наполниться чем-то новым и интересным – в последнее время она так скучна, что не оставалось сил на бестолковое течение судьбы. Учёба, случайный секс и хобби – замкнутый круг, как мышление у Мэри. Хотелось интриги, бурления, тайн! А секта, которая появилась недавно в Равенхилле, могла в этом помочь. Я не знала, как к ней подступиться, не навлекая на себя внимание полиции, но тут рядом со мной сидело аж два представителя секты. Не это ли шанс? А меня отвлекли…

Гуй бы всех побрал.

– Чего ты хотела? – я не могла скрыть разочарования, что больше ни о чём не узнала. Ведь конец был весьма интригующий…

– Напиться, – Анна покрутила в руке невидимый бокал вина. – А сейчас, думаю, застрелиться.

И почему мои друзья такие придурковатые?

– А от меня что хотела? – спросила я, хотя желание девушки меня скорее позабавило, чем озадачило.

Она легко коснулась моих пальцев – на ощупь её полупрозрачные чёрные перчатки оказались слегка колючими.

– Компанию.

В душе я была согласна, но на деле мне надо многое ещё сделать. А с полученной информацией… что-то решить.

– Странные шутки у тебя, конечно, – заносчиво прокомментировала я.

Анна расслабленно пожала плечами.

– Жизнь такая, soit plaisanter, soit ne pas vivre5.

– Твой чёрный юмор меня напрягает.

– Ты что, расистка?

– Кстати о расизме, – услышал последнее слово мистер Фиделибус, который уже давно заметил, что мы его не слушали. – Скажите нам, мисс Вэй, какую роль в истории сыграл расизм?

– Большую, – начала рассказывать я, подавив все воспоминания о том, как меня гнобили за цвет кожи. – И весьма отрицательную. Точнее, когда все государства только создавались, всё началось же с рабства. Темнокожие правители сами продавали своих рабов европейцем, чтобы получать как можно больше товара. Но с каждым годом чёрные становились всё больше и больше зависимы от белых – от этого развязалась война, а затем и расовое пренебрежение, стереотипы, ненависть. История человечества вряд ли могла пойти по другому ходу: из рабства вытек расизм, а из него вытекло то, что называют сейчас новым расизмом. А в него входит уже не только деление на цвет кожи и внешние признаки, но и даже характер человека, и многое другое. Хотя человек везде человек – что в Америке, что в Африке, что в Китае. Одинаковый. Просто мышление у всех разное, а порой слишком узколобое и глупое. Но от этого никуда не деться, к сожалению.

– Благодарю вас, мисс Вэй, – преподаватель засиял от моего ответа и продолжил говорить на свою тему, пока не кончилось занятие.

Что-то не так.

Меня не покидало это ощущение. Нечто непривычное ощущалось в воздухе – тут, там, здесь. Словно инородные частицы появились вместе с новеньким. Он принёс чужую атмосферу, опасную, загадочную – мне такая не нравилась, но притягивала чем-то своим, глубоко родным. Не так отреагировал на мой блестящий ответ преподаватель, не так смотрели на меня однокурсники, не так ощущался вкус превосходства над всеми – что-то изменилось, надтреснуло в одном месте и распространялось на другие. Либо я чего-то не знала, либо на всех так повлиял Инграм, что невозможно.

И я убедила себя в том, что просто всем непривычно от появления новенького и отсутствия Тинг.

Ох, Тинг…

Шёпот, слухи, надежды, осквернения – со всех сторон слышалось её имя, когда я вошла в столовую. Большое помещение, круглые деревянные столы с ножками в виде львов и с такими же стульями, мрачные картины с тяжёлым смыслом, тёмно-бежевые занавески в пол, отчасти закрывающие длинные окна, выходящие во двор с фонтаном – помещение выглядело шикарно, дорого и просторно. Пахло разнообразными блюдами, духами и активной жизнью студентов. Их училось в университете не так уж и много, чуть более тысячи, многие разных национальностей – от британцев до русских. Пожалуй, Мэри была права: здесь действительно престижно учиться – хорошая еда, лучшие преподаватели и просто шикарный замок. Будь я королевой, жила бы именно здесь.

Хотя зачем мне быть королевой? Я могла вполне стать и богиней.

С другой стороны, я не имела какой-то определённой цели на жизнь. Историческое направление, на котором я училась, интересное и хорошее, но практически бесполезное в жизни. Шить костюмы – куда более практично и прибыльно. Но отчего-то превращать это дело в широкий бизнес не хотелось – то ли боялась, что перестану питать любовь к экстравагантным нарядам, то ли страшилась провала, то ли… чувствовала, что судьба моя сложится как-то иначе.

А вот как – загадка.

Каждому человеку что-то уготовлено на его жизненный срок. Что-то совершить, сделать, ощутить или поменять. Нечто такое, чего до этого никто не делал. Даже если это маленькое и почти не заметное, но оно обязательно оригинальное, ощутимое для общей картины мира. Поэтому никто не жил зря – каждый выполнял свою роль. Свою, а не чужую.

Какая же досталась мне?

Я запуталась, как бескрылое насекомое в паучьей сети. Я словно ступала по гвоздям, старым пуговицам, человеческим костям, сухим веткам и вороньим перьям. Всё искала и искала тропинку под ногами, чёткую, ровную картинку перед глазами, но натыкалась лишь на непонятное месиво. И этот бесконечный поток мыслей разрывал меня осколочной гранатой…

Чтобы срочно отвлечься от них, я взяла суши, соус и острый салат, и оглянулась в поисках Анны, но та всё ещё не пришла из уборной. Чаще всего мы обедали вместе, иногда к нам присоединялся Арни или кто-нибудь из нашей группы, но сегодня я осталась пока одна. Зато – множество взглядов, обращённых на меня. Я выделялась среди всех: красотой, высоким ростом и необычной одеждой. С подносом в руках прошлась мимо – дерзко, гордо, величественно. Раньше я боялась прикасаться к золоту – и не заметишь, как из-за мягкости металла потянешься сворачивать людям шеи. Но сейчас я абсолютно не боялась ощутить под руками власть, которая никогда не оставляла в душе место человечности.

Я нарочно толкнула студентку, отчего та пролила свой сок на кофточку. На её обиженный взгляд я лишь с усмешкой выдала:

– Надень что-нибудь посексуальнее, дорогуша.

– Вообще-то, некоторые думают, что самый сексуальный орган – это мозг, – чуть ли не от слёз скривилась девушка под всеобщим вниманием.

Я рассмеялась.

– К слову, ещё никто не предлагал мне выпить из-за того, мой мозг выглядывал из кофточки.

И под громкий смех присутствующих я повернулась на каблуках, с хорошим настроением приблизившись к своему столику. Конечно, никто не смел его занять: возле окна, чтобы всех было прекрасно видно со стороны, прямо под картиной королевы Англии. Пожалуй, только люди царской крови должны вкушать еду под пристальным взглядом ещё молодой Елизаветы II.