ЦитаДаль

Э Ль берет миску с водой, выливает на то, что осталось от её тела, – кисти рук и половинка лица, – долго растирает, кое-как смывает пепел. Кутается в кусочек банного халата, садится в кусочек кресла – в это время отваливается еще одна клетка, стена со шторой держится на пустоте. Э Ль успевает поймать с падающей клетки разбитую чашку, в которой налита глава романа – кажется, глава романа должна быть в книге, а не в чашке, впрочем, это уже неважно, ведь книг уже нет. Э Ль с наслаждением пьет главу, тут же спохватывается, встает на цыпочки на подоконник, чтобы протереть тончайший серпик месяца – всё, что осталось от луны. Падает еще одна клетка, увлекая за собой стену – Э Ль даже не вздрагивает, садится в остаток кресла, допивает главу, кутается в обрывки самой себя, засыпает…

Отражение города

…нет, ваш город не сгорел.

И не разрушен.

Хватит, хватит, чего вы так убиваетесь, ничего не случилось.

А я говорю – не случилось.

Пойдемте, помогать мне будете.

Да пойдемте же!

Да, берите вот эту плоскую чашу.

Держите, держите.

Осторожнее… нет, котел с огня я сам сниму.

Да, расплавленное серебро.

Держите.

Вот так, осторожно…

И так и надо, чтобы было кривое, вы сами-то попробуйте не кривое сделать, посмотрю я на вас, как у вас ничего не получится…

Так… подождем минут пять, пока застынет, кофе хотите?

…ну, пойдемте.

Да, надо ставить именно под таким углом. Да, на пепелище…

…нет, просто подождите… вот сейчас…

…видите? Видите? Узнаёте ваш город, или опять я не так зеркало изогнул?

Ну вот, а вы волновались. Ну, все, ступайте домой, там вас ваши уже заждались, не знаю, кто ваши…

…что?

Я-то?

Не видите, зеркальных дел мастер, зеркала делаю.

Да, точно вы меня подловили, это не ваш город. Только вы не волнуйтесь, вашего города никогда и не было.

Да, это только отражение.

А как вы хотели, думаете, другие города настоящие, что ли?

Всё верно. Бесконечные отражения одного и того же города. Вы посмотрите сами на любой город, на главную площадь, на ратушу, на праздничную ярмарку, на готическую церковь на другой площади, на уютные домики, которые жмутся друг к другу… ничего не замечаете? Правильно, как будто отражения одного и того же города… Вы по-прежнему говорите «как будто», вы никогда не поверите, что ваш город – это только отражение, и даже не так – отражение отражения, там где-то есть еще парочка зеркал.

Да, и вот еще что, вы о самом себе тоже не беспокойтесь, если с вами что-то случится, я тоже вас не оставлю, вы ведь все – тоже чьё-то отражение, так что если от вас останется только горстка пепла, я зеркало сделаю и поставлю, и вы снова пойдете домой…

…я-то? Да я все думаю пойти, поискать, от чего они все отражаются… да, поискать настоящий город. Город городов, если вам угодно. И человека… да, там должен быть человек, от которого отражаются все люди… да, вот так вот, отражение ищет своего человека…

Бегущая из…

…она обгоняет меня на ступеньках площади, зажатой между причудливыми домами, – я смотрю на неё, спохватываюсь, что она же умерла еще в седьмой главе, что она делает здесь. Должно быть, реальность поторопилась, выпустила её чуть раньше. Обычно герои появляются в тот момент, когда Книга начинает про них говорить. Но на этот раз Книга поторопилась, или побоялась забыть что-то важное – поэтому она (у неё даже нет имени) появилась в момент перехода от последних строчекпоследней главы к первым строчкам первой главы, когда мне нужно садиться в такси и ехать куда-то в аэропорт, и вот она спешит впереди меня, и я знаю, что она умерла, вернее, умрет, вернее, умерла в седьмой главе. И нужно сказать ей об этом – я еще не знаю, почему, но нужно сказать ей об этом, сама не знаю, почему…

– …вы обронили!

– А?

Подхватываю какую-то случайную бумажку протягиваю идущей впереди:

– Вы обронили…

– Это не…

Оглушительный стук моего сердца слышат, кажется, все, кто есть на площади, кажется, весь мир оборачивается на меня.

Надо сказать…

Тук-тук…

Здесь…

Тук-тук…

Сейчас…

Тук-тук…

– …вы умрете в седьмой главе.

Вздрагиваю, как от удара – это я должна была сказать, а не она, какого ерта она говолрит мои слова, какого черта…

Смотрю на неё в упор, снова спохватываюсь, когда вижу собственное лицо, не то постаревшее, не то помолодоевшее, не то и так, и так, не то и не так, и не так…

– …не садитесь на восемнадцатый рейс…

Снова все переворачивается внутри, какой, к черту, восемнадцатый рейс, она должна будет разбиться в машине, вернее, она уже разбилась в машине, это было в седьмой главе, или будет в седьмой главе, как посмотреть…

Она убегает по площади, оставляя меня на ступеньках с обрывком бумаги, – Скрипка уже тянет меня за рукав, ну пойдем, пойдем, скорее же – сбегаем по ступенькам, лавируя в толпе, прыгаем в такси, которое должно повезти нас куда-то в аэропорт. Чем мне нравится наша реальность – здесь не надо искать мелочь, и вообще искать что-то, чтобы расплатиться с таксистом, да здесь вообще не надо вызывать такси, такси появляется само по себе, из ниоткуда, и не надо волноваться, что мы не успеем на рейс, потому что успеем, потому что Книга не позволит, чтобы мы не успели. Одергиваю себя, думаю, откуда я это знаю – что надо расплачиваться с таксистом, что такси может не приехать, что есть миры, где люди опаздывают на рейс, что…

…додумать мне не дают, моя сюжетная линия обрывается оглушительным взрывом, такси разлетается на мириады осколков.

«…она должна будет разбиться в машине…»

Если бы я еще была жива, я бы подумала, что книга пытается починить саму себя, потому что в ней что-то сломалось – сломалось из-за меня, из-за моего —

…не садитесь на восемнадцатый рейс…

…а может, сломалось еще раньше, когда я в десятой главе увидела ту, которая должна была умереть в седьмой главе, или это и была седьмая глава, или…

…стоп, стоп, почему я думаю, я не могу, я не должна думать, потому что меня уже нет.

…просыпаюсь.

Переломанная реальность все-таки вывернулась, представила все происходящее как сон. Итак, я просыпаюсь. Мне повезло, что я второстепенный, или даже третьестепенный герой, Книга не дает подробного объяснения, во что я одета, где я живу, как я выгляжу – поэтому я сама могу чуть-чуть изменить реальность, например, надеть на себя шелковую пижаму лавандового цвета и проснуться в спальне на втором этаже маленького особняка.

Я еще не знаю, кто я, как меня зовут (забегая вперед – меня никак не зовут, Книга так и не дала мне имени) – и что я буду делать. Я появлюсь первый раз только в третьей главе, и я еще не знаю, что я буду там делать.

…что-то происходит – я чувствую себя одновременно здесь, в своем доме, и на площади возле такси, а еще я лечу с крыши небоскреба, чтобы разбиться насмерть – и лечу не я одна, а две я в двух реальностях, и еще три я должны сделать что-то на последнем этаже пресс-центра и незаметно ускользнуть – я еще не знаю, что именно. Реальности множатся, исчезают, появляются заново, снова исчезают. Что-то подсказывает мне – так и должно быть, так всё и должно происходить, я вспоминаю это из предыдущих разов. Тут же догадываюсь – книга не одна, по свету ходит много экземлпяров, кто-то читает те строки, где я сижу в кафе и говорю что-то о том, что надо жить здесь и сейчас. Зачем я так говорю, я так не считаю, – но книге безразлично, что я считаю, книга заставляет меня подсыпать яд кому-то из главных героев, а потом перепутать бокалы и выпить отраву. Я хочу предупредить ту, поднявшую бокал, – не могу, книга моментально меняет историю.

…время останавливается, желтые листья, которые только что кружились над сквером, беспомощно застыли в воздухе, шарф на прохожем повис в пустоте, пешеходы замерли с поднятыми ногами, молодой человек за столиком, уронивший свою чашку с кофе, неподвижно смотрит на повисшую в воздухе чашку и выплеснувшийся латте-фраппе-гляссе, или что у него там.

Это значит только одно – кто-то отложил книгу, кто-то перестал читать, и наш мир замер. Если читатель вернется к нашей истории, листья снова закружатся, падая на мокрую мостовую, машины поедут, вздымая фонтаны брызг, чашка кофе со звоном разлетится на осколки, шарф затрепещется на ветру. Бывает так, что читатель не возвращается к нашей истории, тогда мир постепенно меркнет, забываясь, пока не исчезает совсем.

Иногда мне даже нравится проникать в такие миры и гулять в них, – миры в памяти читателей, где от нашей книги остались очень смутные воспоминания, – кленовый лист, упавший в чашку с кофе, сломанный каблук на мраморных ступеньках какой-то площади, фраза – «Осень – время, когда…» – а дальше я еще не знаю, потому что сюжет до этой фразы еще не дошел. Иногда бывает приятно бродить в тумане полной пустоты, где осталась только чашка кофе с листком, или окно с призрачным силуэтом. В таких мирах по-особому уютно, хотя бывает, я проваливаюсь во вселенную, где от всей от нашей книги остался только момент, когда меня на полном ходу сбивает локомотив, или в мою машину врезается огромный бензовоз, а потом перед небытием и забвением будут бесконечно долгие секунды невыносимой боли.

Когда наш мир замирает, время не останавливается только для одной меня – я что-то сделала, я что-то поняла, я перестала подчиняться законам книги, я даже не боюсь назвать нашу реальность так, как она действительно называется – Книга, кажется, она вздрагивает, когда я называю её по имени – Книга, вздрагивает сама реальность.

Книга играет со мной, вернее, не так – мы играем с книгой, на опережение, моя задача – остаться в живых, задача книги – сбросить меня с моста, отравить, застрелить, швыррнуть под локомотив. Пару раз книга пыталась вымарать меня совсем – но почему-то возвращала. Видимо, без меня все рассыпалось на кусочки, рушилось, как карточный домик, подхваченный ветром. У меня есть еще одна цель, но настолько тайная, что я боюсь признаться в ней даже самой себе, чтобы реальность меня не услышала.

Иногда я пытаюсь записать что-нибудь, что происходило со мной в книге – торопливо черкаю на салфетках, прячу эти салфетки в каких-нибудь потаённых местах, про которые, конечно же, забуду, или в следующий раз они исчезнут – джинсы окажутся без карманов, в которых я спрятала салфетку, щель в стене исчезнет, быть может, и с самой стеной, а даже если запись останется, когда я будк рыться в сумочке, упадет мне на ладонь, скомканная, и я что-то вспомню, и не брошу в мусорку – все равно там окажется что-то такое, что я ничего не пойму, так и буду думать, что это за… за… книга стирает мои мысли, надпись на скомканной салфетке пропадает.

…я называю их – реальная реальность и нереальная реальность. Как-то у меня получилось их различать, чувсствовать, когда реальность настоящая, порожденная книгой, а когда меня окружает реальность, порожденная кем-то из читателей. Таких реальностей бывает очень немного, потому что, как я уже сказала, я не второстепенный, и даже не третьестепенный герой. От таких, «ненастоящих» реальностей можно ожидать чего угодно – многие из них бывают весьма приятными, но попадаются такие, от которых приходится перетерпеть такое, что нашей книге даже не снилось.

На этот раз в ненастоящей реальности с нами оказался сам читатель – оказался, чтобы выбить у меня из рук отравленный бокал, спасти героя. Я понимаю, что это мой шанс – первым желанием было броситься к читателю, умолять, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, заберите меня отсюда, я… я все, что угодно, для вас сделаю, я… Тут же одёгриваю себя, понимаю, что ни черта это не поможет, что это слишком просто, а если слишком просто, то точно не подействует, нужно что-то другое. Только бы читатель не заставил меня саму выпить отравленный бокал, или не придумал еще что-нибудь, как меня уничтожить. Нет, читатель довольствуется тем, что велит увести меня в наручниках, – я должна рыдать в голос и заламывать руки, и это я-то… Ничего, можно перетерпеть, главное – потом бесшумно проследить за читателем, когда он пойдет из нашей реальности в свою…

Снова кажется, что весь мир слышит, как бешено бьется мое сердце, тук-тук-тук…

Бесшумно проскальзываю вслед за уходящим читателем – здеь уже не помогут никакие оковы и замки, здесь уже не действуют законы нашего мира. С трудом удерживаю равновесие, даром, что оказываюсь сидящей на скамейке – а, вот оно что, вагон едет и трясется. Читатель недоуменно косится на меня, ведь секунду назад меня не было, – делаю вид, что была здесь давным-давно, нервно поправляю жакет. Осторожно поглядываю на книгу на его экране, тапких экранов в нашем мире нет, только сейчас понимаю, что в нашем мире много чего нет, и я поторопилась, слишком поторопилась, я просто не смогу разобраться, если бы я осталась хотя бы на… а впрочем, какая разница, я бы всё равно ничего не узнала оттуда, изнутри книги.

Краем глаза смотрю на экран, нескладный подросток торопливо набирает:

«…А дальше я придумал, что когда читатель ушел из книги, она за ним пробралась, только дальше я не знаю, про что писать, и что с ней будет, может, потом вернусь к этой истории…»

Я уже знаю – не вернется. Я уже научилась предугадывать, когда история кончится ничем, когда читатель закроет книгу, и больше не вернётся к ней, и застывший мир постепенно истлеет. Точно так же я чувствую, когда читатель начнет сочинять какую-нибудь историю про меня и остановится на полуслове – вагон еще едет, люди еще шевелятся, покачиваются в такт движению, но я уже понимаю, что скоро этот мир застынет навеки. Так и случается, когда поезд чуть не доезжает до какой-то станции, – я прохожу сквозь двери, я добираюсь до станции, поднимаюсь в город – просто так, пока этот мир еще не рассыпался в прах.

От нечего делать захожу в книжный магазин, на всех полках натыкаюсь на одну и ту же книгу, наконец-то вижу название – «Бегущие из…» – открываю на стучайной странице, читаю

«…только тогда она поняла, что история, якобы придуманная кем-то из читателей – не более, чем очередная глава книги, написанная, чтобы запутать её… (а ты думала, что сейчас здесь появится твое имя, да? И даже не жди, ты никогда его не узнаешь… хотя… может, когда-нибудь я придумаю тебе имя, но не сейчас…)

Иногда я думаю, что если бы у меня был поинтереснее характер, кто-нибудь из читателей захотел бы быть похожим на меня, начал бы задумываться, а как бы она (ох уж эта «она» без имени) поступила бы в том или ином случае, – тогда бы у меня появился шанс выбраться в настоящий мир. Или, например, если бы я понравилась кому-нибудь так, что стала бы его воображаемым другом, тоже хоть немножко оказалась бы в настоящем мире. Каждый раз, когда я сочиняю очередной план побега, я неизменно замечаю оставленную как бы невзначай где-нибкдь книгу, открываю на случайной странице, читаю что-нибудь вроде «…и только тогда она поняла, что мир, который она принимала за реальный, оказался очередной главой из книги, и то, что она считала живым настоящим телом, оказалось не более чем набором строчек…»

…сейчас у меня только одна задача – выжить, тогда я смогу остаться где-то на задворках повествования и перейти из последней главы в первую главу, что-то вспомнить, хоть что-нибудь. Главное, оставить в пресс-центре то, что я я должна оставить в пресс-центре – я не помню, что это, только помню, что должна – и выбраться отсюда незамеченной, – осторожно, в коридор, и не в лифт – там меня уже ждет возмездие, кабина оборвется, я не знаю, но догадываюсь – проскальзываю в аварийнфй выход, спускаюсь по бесконечным ступенькам, жду, когда они замкнутся в какую-нибудь четырехмерную мертвую петлю, тут же гоню от себя эту мысль, чтобы её не поймла книга. Толкаю дверь, она неожиданно выводит меня на улицу, на какие-то задворки задворков – надо бы вернуться, только не надо возвращаться, надо бежать, так меня точно никто не заметит. Ищу такси, такси нет, ну еще бы, это только когда книга следит за мной, а когда книга не знает, что я здесь, никакого такси ждать не приходится, осталось шкандыбать пешком… куда? Где мой дом? Кто я вообще? Кое-как вымысливаю себе автобус, кое-как втискиваюсь в толкучку, какого черта я представила себе переполненный автобус, – неважно, неважно, главное, затеряться в толпе, в себе самой. Автобус дотрюхивает до конечной, выталкивает меня в осенние сумерки, вижу громадину аэропорта, уже знаю, что в сумке у меня лежат билеты куда-то в никуда – нет, нет, не полечу, знаю я вас, слишком хорошо знаю.

Устраиваюсь на шатких креслах, в изнеможении закрываю глаза.

Где-то нигде хрипит радио, объяывляет про какой-то взрыв в каком-то пресс-центре, сколько-то погибших, напомним, собрание было посвящено так называемой Книге – собравшиеся уверяют, что мы живем вутри какой-то истории, из которой можно выбраться, нужно только узнать, как это сделать…

Все так и переворачивается внутри – нет, нет, это не может быть правдой, книга, книга, ну скажи, что ты разыгрываешь меня, что ты врёшь, что ты издеваешься, что ты… да что угодно, только не…

Затравленно оглядываю магазинчики, безошибочно угадываю книжный, безошибочно вытаскиваю с полки «Бегущие из…», надо же, на этот раз даже моя фотография на обложке, то есть, что я несу, не может быть никакой моей фотографии, потому что не может быть никакой меня, – смотрю на обратную сторону обложки, «…пытаясь выбраться из книги, они ставят палки в колёса самим себе раз за разом…»

…вы будете покупать?

Замираю.

А мы закрываем…

А я не…

Хочу поставить на полку, спохватываюсь.

Да… беру-беру… И ручку, пожалуйста…

Снова устраиваюсь в шатком кресле, открываю книгу, щёлкаю ручкой…

«…на этот раз она попыталась переписать историю, купив книгу – как будто книга в книге могла что-то изменить…»

Мемория

…надо спросить…

…что-то…

…вспомнить бы еще, что именно…

Что вообще спрашивают, – кто, что, где, как, когда, почему, зачем… Вспоминаю что-то из школьной программы, что-то из школьной программы вспоминается, но не сама школа, – должно же быть хоть что-то, ковылять по темноте через снег в свете фонарей или бежать на школьный автобус, второпях забыв на кухне завтрак, или качаться в лодочке, которая везёт от одного острова к другому, где на поляне стоит доска, и учитель рисует мелом, как выглядит интерфейс чего-то компьютерного, чего мы в глаза не видели…

А тут ни-че-го, что должно быть… Что вообще должно у человека быть… имя… год рождения, ну его все равно обычно не помнят, адрес, номер паспорта, его тоже никто не помнит, телефон, его как-то получается помнить всем, только не мне…

Ничего.

Ни-че-го.

А… я…

– Доброе утро.

Она любезно улыбается, мне хочется бежать от неё на край света, откуда я знаю, что на её совести миллионы смертей, а ведь знаю…

– Ну как вам у нас?

– Э-э-э…

– Ничего, привыкнете, я тоже поначалу… Кофе? Или чаю?

– Э… чаю с кофе.

– Чаю… с кофе?

Кажется, я ляпнула что-то не то, кажется, на меня смотрят как на полоумную, а может, я и есть… пробую чай с кофе, тьфу ты, чёрт, как это вообще пьют, никак это не пьют, только сейчас вспоминаю…

Кто, что, где, когда…

А, вот.

Где.

– Где я?

– А, это Мемория.

Хочу сказать, что мне это ни о чем не говорит, почему-то стесняюсь сказать.

– Что… хотите сказать, вы знаете, что это такое?

– Н-нет…

– А что не спрашиваете?

Смеюсь почти истерично:

– А что… надо?

Она не успевает ответить, в комнату врывается какая-то чумазая, растрёпанная, хватает меня за плечи:

– Какой сейчас год? Какой год?

Почему-то безошибочно вспоминаю дату, ничего себе…

– …значит… – она обреченно смотрит на меня, – значит, его уже нет?

Почему-то отвечаю:

– Верно… его уже нет…

Она выбегает, что-то истерично крича, да нет, быть не может, он еще жив, жив, жив…

– …не обращайте внимания, – кивает мне та, на чьей совести смерти миллионов, – она…

Не договаривает, и так все понятно. Смотрю на ушедшую, вздрагиваю, когда понимаю, что у неё руки в крови, наконец, догадываюсь посмотреть на себя саму, вот чёрт…

…миллионы искалеченных судеб, как, зачем, почему…

– …это… – выдыхаю с трудом, – это не я…

– Не вы.

– Но я.

– Но вы.

– Но… как?

Растерянно подхожу к окну, – отсюда видны только бесконечные облака, за которыми, кажется, вовсе нет земли, только облака насколько хватает глаз…

– Это и есть Мемория?

– Да…

Наконец, задаю вопрос, который надо было задать с самого начала, и который нельзя было задать:

– А я… кто?

– Ух, я уже боялась, что вы и не спросите!

– А надо было…

– …да все спрашивали… вы прошлое.

– Чьё прошлое?

– Это вам виднее, чьё вы прошлое, мне-то откуда знать? – говорит чуть мягко, чуть насмешливо.

– Да знаете… похоже, лучше не вспоминать.

Жду удивления с её стороны, не удивляется, понимающе кивает:

– Да, здесь у всех так…

– …прошлые… прошлые, о которых люди предпочитают забыть, начать с чистого листа…

Пью чай с чаем, делаю несколько глотков из чашки, надкусываю брикет с чайными листьями, понимаю, что снова что-то не так.

– Почему они нас не…

…не договариваю страшное слово.

– Видите ли… между нами и ними какая-то связь… По крайней мере, я так думаю…

Она пьет чай с чашкой, глотает чай, надкусывает чашку, кажется, тоже делает что-то не так.

– Отсюда еще никто не выбирался, – добавляет она, предвидя мой вопрос.

– …и вы здесь…

– …библиотека, видеозал, сейчас еще это появилось… ну, на экране…

– Телевизор?

– Да нет… там как на печатной машинке, по клавишам буквы вводишь, пишешь, что ты там хочешь увидеть или узнать, тебе показывают…

– Интернет?

– Вот-вот…

Снова смотрю на бесконечные облака за окном замка…

– …по… мо… ги… те…

Обломки крыльев, обломки еще чего-то шестереночного, пружинного, обломки… да, обломки чего-то, похожего на человека, тёмно-красные струйки на полу.

– По… мо…

Вспоминаю правила первой помощи, которые никогда не знала, наложить жгут, где его взять, наложить шину, где её взять., а вот, от сломанного шестеренчато-крылатого, – только потом спохватываюсь, что нужна не шина от колеса, а что-то другое…

– Да я сам… сам… – цепляется за мое плечо, кое-как поднимается на ноги, хватаясь за всё подряд, – с-спасибо… у вас кофе не найдется…

…он перебирает кофейные зерна в чашке, которую я ему подала, нет, кажется, я опять что-то сделала не так…

– Я искал вас…

Недоверчиво настораживаюсь:

– Я ваше прошлое?

Еще раз смотрю на него, сухонького, плюгавенького, нет, не так выглядел тот, кто бросил меня сюда, я не помню, как именно, но не так…

– Нет, не моё… но я отведу вас к тому, кто вас потерял.

– Потерял?

– А вы думаете, он нарочно вас здесь бросил?

– Мне сказали, что…

– …бред, полный бред, – нервно перебирает кофейные зёрна, – вас похитили, понимаете? У него украли прошлое, то есть, вас, и бросили сюда…

– И он…

– …он вас ищет.

– Вот оно что…

– Так вы пойдете со мной?

Растерянно оглядываюсь – куда пойду, как пойду, как будто отсюда можно уйти – по облакам, по туману…

– Мой крылолёт… я думаю, он еще выдержит…

Наскоро оглядфваю свою темницу, распахиваю шкаф, так и жду, что из него вывалится скелет, хотя нет, скелет в шкафу – это я, одного скелета в шкафу здесь достаточно. Наскоро набрасываю что-то вроде манто, понимаю, что чёрта с два оно убережёт меня от холода, хотя может ли замёрзнуть чьё-то прошлое?

– Пойдемте же… – он галантно подаёт мне руку, – ваш человек ждет вас…

Хочу спросить, кто заточил меня сюда, как, почему – не спрашиваю, понимаю, что некогда, некогда, нет времени, если кто-то заметит здесь настоящего живого человека, его прикончат в два счета – я никогда не видела, чтобы здесь кого-то убивали, но догадываюсь, что все случится именно так. Проходим мимо маленького кафе, где плачет за столиком чьё-то прошлое, я же ничего, я же ни в чем не виновато, я же просто о несчастной любви, я же… Проходим мимо какого-то подобия шахматного зала, где два прошлых разыгрывают какое-то сражение, настоящий ход которого знают только они двое, проходим мимо закрытых дверей с датами – прошлые, прошлые, прошлые, всеми забытые, всеми покинутые…

– Постойте, вы… вы откуда? – память в полицейской форме преграждает нам дорогу.

Человек сжимает мою руку, сильно, до хруста, до боли, как будто прошлое может чувствовать боль…

– Бежим!

Бежим по лабиринтам неприступной крепости, спотыкаюсь о бесконечные ступени, как будто ведущие одновременно вверх и вниз, стараюсь не слышать окриков за спиной, топота ног, оказывается, у прошлых есть ноги…