Памяти предков. Сборник Психологических Сказок

– Ты такая красивая, – обняв девушку и на секунду вдохнув её аромат, загадочно улыбнувшись, произнёс парень.

–Вот всегда ты так! – капризно надув губки прошептала девушка, – я ему про снежинки, а он мне про красоту заливает! Ой, кажется, ветер усиливается! Может, нам лучше где-нибудь его переждать?

– Недалеко есть кафе, – показал Ярослав на небольшое здание, видневшееся в конце аллеи.

В глубине парка что-то со стоном переломилось, затрещали ветки, небо над молодыми людьми заволокло снежной пылью, и они бегом припустили в кафе. Раскрасневшиеся с мороза, потирая руки, они сразу почувствовали, как здесь уютно. Решив, что такой насыщенный день требует достойного завершения, заказали блинчики и эспрессо. Устроились за столиком и принялись делиться впечатлениями.

– Сегодня звездная ночь, только огни города мешают это видеть, но я это точно знаю, – произнёс Ярослав, и я знаю на небе одну очень яркую звезду. Это звезда разбитой любви.

– Кто её разбил? – засмеялась Сонечка.

– Не смейся! Это легенда моих предков, – серьёзно ответил юноша. Они любили друг друга, но случилась беда. Так ведь бывает. Про эту звезду дерзкой разбитой любви рассказал мне дедушка.

– Сказки всё это, пойдем ещё погуляем, метель вроде утихла. Только про разбитую любовь я не хочу слушать, лучше я тебе расскажу историю моей старой бабушки, которая жила так давно, что ни мама моя, ни бабушка её не застали. Хотя прожила она 101 год.

Молодые люди двинулись по улице. Снег под их ногами то скрипел, то попискивал: «Хрум-хряпсь, хрум-хряпсь…» Желтые фонари светили через один, да и те просто подмигивали, зато хорошо на тёмном ночном небе виднелись горсти звёзд, словно разбросанные чьей-то щедрой рукой. Убывающая луна большим ломтем брынзы шмякнулась набок и болталась над крышей высотки. Любуясь зимней красотой, они какое-то время шли молча.

– Эту историю я услышала от своей мамы. Она – от своей, но когда это было точно – не скажу, – начала свой рассказ девушка, – По-видимому, рассказ слегка менялся, обрастая все новыми и новыми подробностями, так что в конце концов стало неясно, где правда, а где выдумка в этом клубке обстоятельств.

Говорят, её звали Нюрой. Жила она в большой, любящей семье. Жили они скромно, всего хватало, и хорошего, и плохого. А лишнего не надо было. Росла она среди братьев, под их защитой и опекой. Всем забот и хлопот по хозяйству хватало, и родителям и ребятишкам. Но не жаловались они на судьбу, а дружно со всем справлялись. Жили в великой глуши. Поля, а среди них избы. Зимой безграничное снежное покрывало, летом – море хлебов, трав и цветов… И тишина этих полей, их загадочное молчание… Глубина неба, даль полей говорили девочке о чем-то ином, вызывали мечту и тоску о недостающем, трогали непонятной любовью и нежностью неизвестно к кому и чему…

Михайловка сейчас затерялась где-то на просторах страны, а тогда село было большое. Частенько сидела Нюра у окошка, глядя на ночное небо, и загадывала звёздам свои смешные желания. А днём тоже там устраивалась: то с прялкой, то с вышивкой, а то и с книжкой. Любила к реке бегать и зимой, и летом, смотреть, как новый день рождается. Как красное солнце, потягиваясь, вылезает из одеяла, зевает и открывает глаза, освещая весь мир. Чудо – чудное. А валуны, разбросанные по берегу каким-то великаном… Дивилась, как волны шмякаются, да разбиваются о них с силой на сотни маленьких брызг. Так и звали её фантазёркой.

Однажды Нюра ранним утречком к реке побежала. С вечера шёл снег. Всю дорогу ноги утопали в сугробах по колено, а то и больше. Деревья под тяжестью снега опустили ветви к самой земле. Они были похожи на огромные белые колокольчики, которые свесили головы после дождя. Ей так хотелось весну. Чтобы ручьи, лужи, червяки, почки. Чтобы птицы вернулись, чтобы деревья оделись, чтобы небо прозрачное и солнце яркое. А пока белым-бело, изгибы сугробов вокруг. Строгая красота белого, разбавленная хмурым небом и темной зеленью хвои. Стынь настоящая.

– Доброе утро, прекрасная незнакомка! – услышала она певучий голос, – не помешаю?

Молодой человек встал рядом и тоже уставился на заснеженную реку. Нюра повела плечом и отвернулась. Ей стало неловко.

– Позвольте представиться, Филимон, – произнёс молодой человек, – я вижу, вы ранняя пташка. Часто здесь по утрам гуляете?

– Дома сидеть, может, и хорошо, да жизни не увидишь, а тут прелесть кругом! – тихо улыбнулась девушка, поворачиваясь к молодому человеку.

– Да что ж здесь красивого?

Нюра пристально посмотрела на юношу:

– Видите ели натянули шапки, подняли воротники? Величественные, могучие, а от мороза прячутся – девушка нахмурилась, – а берёзки, будто девчонки шаловливые, их не то в плен взяли, не то они хороводом вокруг пошли. Сорока топчется на пеньке, словно не знает с чего начать. А солнце? Огромное, красное, как переспелая ягода. Разве это не замечательно? – Нюра стала быстро подниматься по тропе вверх.

– Куда же вы убегаете, красавица? Как вас зовут? И где вас искать?

– Сколько вопросов! – она звонко рассмеялась и словно яркая бабочка замелькала среди деревьев.

– И всё же? Сегодня вижу вас впервые, но кажется, знал целую вечность! Вы прекрасны!

Но в ответ он услышал только шелест танцующих на ветру ветвей.

Им ещё предстояло встретиться, не скоро, но всё же… Пройти вместе целую жизнь, взявшись за руки. Через войну, реформы, перемены. Через хаос и туман, восторг и горе. Жизнь она такая непредсказуемая. Ведь мир не подстраивается под нас. Он просто существует.

А пока, раскрасневшаяся, не то от бега, не то от смущения Нюра подходила к дому. Она закрыла глаза и с удовольствием вдохнула Жизнь. Сердце её громко стучало, в нём зарождалось что-то новое, доселе неведомое.

Филимон смотрел ей вслед взволнованный, так же обрадованный этой встречей, как и она. Вот он простёр к ней руки, желая обнять. Но сколько не тянулся, достать не мог, он был вроде и близко, но всё равно далеко. Вдруг ему показалось, что разделяет их такое огромное пространство – между ними весь мир и вокруг них такая тьма.

Война с турками набирала размах, и вскоре забрали Филимона на фронт. Целый год он ползал по окопам, шёл в атаку, убивал, брал в плен, пока шальная пуля не настигла его. За что, почему? Гнев закипал внутри. Он поклялся себе выжить любой ценой. Ему надо было вернуться живым, найти ту красавицу, что завладела его сердцем. Как оказался в лазарете не помнит. Когда очнулся, увидел, что мимо его койки беспрестанно снуют санитары с носилками, раненые прибывают и прибывают. Смрад и удушливый дым пороха защекотали ноздри, напомнили ему, что вокруг война и лазарет совсем рядом с линией фронта. Сколько товарищей осталось там на поле? Живых? Мертвых? А что впереди? Он пытался стряхнуть эти мысли, но они назойливо стучали, бились в воспаленном мозгу, тяжелым гнётом ложились на сердце.

Выздоравливал Филимон медленно, он лежал с закрытыми глазами и вслушивался в тот мир, где ему предстояло жить. С удивлением ловил себя на мысли, что общаться со сверстниками ему не хотелось, искал общество старцев, чтобы обстоятельно поговорить за жизнь: о раздорах между правителями, о войне, да и совета спросить. Всё это больше притягивало Филимона, чем разухабистые песни и шутки молодых. Мечта найти свою фею, казавшуюся сотканной из лесных цветов, летнего ветерка и солнечного света помогла ему выжить. Он мечтал упасть перед ней на колени, взять её маленькую руку, положить свои победы, награды и доблесть, всё, чем обладал, к её ногам, как трубадуры – песню любви.

И вот он возле того дома, где когда-то скрылась незнакомка. Юная прелестница, фея… Измождённый, в потёртой шинели, он робко стоял у изгороди, не решаясь ни постучать, ни войти. Неожиданно дверь распахнулась и на крыльце появилась ОНА. Их взгляды встретились, и время замерло… О чём они говорили, было непонятно, однако остального мира для них явно не существовало. Он был задвинут на задворки Вселенной и тихо пылился там вместе со всякими ненужными вещами.

Вскоре в невестином доме появились сваты, вовсю расхваливавшие жениха. А потом честным пирком, да за свадебку. Свадьба была не роскошной, но шумной, а молодым главное было быть вместе, рядом друг с другом… Филимон поклялся перед Богом у алтаря, что единственной целью его жизни будет сделаться достойным Нюриной любви.

Филимон, посадив невесту в выездную, праздничную коляску, подвёл коня, впряг, потом поклонился родителям, попрощался и молодые поехали в Покровку. Нюра всё время оглядывалась. А мать долго стояла у ворот и крестила их вслед.

Первое время Нюра часто навещала родителей. Филимон понимал, как ей тоскливо и непривычно на новом месте, он жалел и любил её всей душой. Тяжело привыкать к другому дому и строгой свекрови, которая заправляла всем в доме. Физически крепкая, среднего роста, трудолюбивая и быстрая, она сама много работала по хозяйству и других заставляла.

Хозяйство и семья требовали бесконечного физического труда с раннего утра до поздней ночи. Только вечерами при лучине можно было отдохнуть за прялкой. Нюра не жаловалась, так как с детства привыкла к работе, помогая в доме, на огороде и ухаживая за животными. С пяти лет мать учила её прясть лён или шерсть, вязать на спицах, а с семи лет она нянчила своих младших братишек да помогала готовить еду..

По весне вместе с Филимоном они пахали поле, а летом заготавливали сено. Дрова рубили зимой, иногда по колено в снегу, затем складывали на санки и вывозили из леса к избе. Главной страстью его была охота, которая заполняла всё свободное время. Редкий день он возвращался с пустыми руками из леса, а чаще приносил птицу, иногда лис или зайцев.

Со временем Нюра открыла в муже ласкового, доброго человека и привязалась к нему всем сердцем.

– Ты поспи ещё, я сам в печку дров подброшу, – часто, ранним утром он говорил ей.

Нюра полюбила его, расцвела бабьим счастьем и была довольна жизнью. У неё, через год, как и положено, родился ребёнок. Решили отпраздновать такое событие. Филимон не помнил себя от радости. Даже свекровь «оттаяла»: наследник родился, да такой крепыш, надо как полагается отметить, чтобы жизнь задалась. Приехали Нюрины родные, чтобы поздравить с первенцем.

Как-то зимой случился пожар, вся Покровка выгорела, потушить не успели, ладно сами выскочили. Первое время у родителей Нюры пожили, а потом решили двинуться в края дальние, в места запредельные, где царят дива дивные и происходят чуда чудные, человеческому уму неподвластные. Душа у Нюры кипела, разрывалась на части, было жаль уезжать с насиженных мест, в неизвестность. Ведь теперь они не увидят красот лесов, не услышат звуков ключей и речек, ни с кем из родных не обмолвятся словом. Но и в других местах люди живут обычной жизнью и занимаются своими маленькими, но очень важными делами. Так думала Нюра, а Филимон уверен был, что всё у них сложится хорошо. Нюра прижималась к его груди, видя рядом с собой его – её жизнь, её любовь, её мужа. Она прикасалась щекой к его щеке и шептала:

– Как я люблю тебя!

О, какая жизнь была перед ними! Какое неземное счастье выпало на их долю! И с той поры живет в нашем Роду Любовь и Доверие, а все семьи наши – благоденствуют, закончила свой рассказ Софьюшка, улыбаясь.

– Наверное, души Нюры и Митрофана тоже звездочками на небосклоне сияют, – добавил Ярослав, – чистая добрая история, совсем как у нас с тобой, правда? Мы же тоже встретились зимой, да? И ты такая же фантазёрка, как твоя далёкая бабушка

Девушка рассмеялась, в её глазах заплясали озорные искорки. Подхватила горсть снега и, бросив в Ярослава, побежала по дорожке вперёд. Оглянувшись, крикнула:

– Ну же, догоняй, звездочёт!

И вскоре они уже оба заливисто смеялись, время от времени что-то нашёптывая друг другу на ухо, будто боялись, что кто-то услышит их самые сокровенные мысли, хотя вокруг не было ни души.

Велислав и Меланья

Давным-давно это было, а может и не так давно. Жил-был юноша, Велиславом его звали. Всем на диво лицо его было смугловато-бледное, нежное и красивое, буйная головушка кучерява, и стан гибкий, а глаза всегда доброй искоркой светились. Ко всем относился он доброжелательно и охотно делился всем, чем мог. Родных у него не было, и соседей он считал своими лучшими друзьями. Доброта и понимание всегда при нём были. Рисовать любил, и его картины излучали теплое сияние, как и он сам. Добрые люди чувствовали радость, глядя на его творенья, в их душах зажигался свет веры и надежды на что-то лучшее. Ну, а те, у кого в душе злость жила или зависть угнездилась, смеялись и издевались над ним.

А в дальнем селе Меланья жила, длинноногая, рыжеволосая строптивая красавица. Им бы жить – не тужить, наслаждаться душевным покоем, так ведь нет, в один весенний день свела их неугомонная судьба, и юноша влюбился. И не удивительно это было, так хороша была девушка. Только по прошествии дней понял он, что она была очень гордой и своенравной. Безмятежностью и преданностью не могло похвастаться её сердце.

Проходили месяц за месяцем. Нечасты были их встречи, и даже каждая из них представляла для юноши настоящее испытание. Неудержимым потоком обрушивались на него стрелы надуманных обид, огонь неведомо откуда взявшейся ревности и оскорбления несостоявшихся встреч. И вот увиделись они как-то раз.

– Я тебя люблю, – молвил Велислав.

–Неужели после всего, что было, ты ещё меня любишь? – произнесла девушка, и удивление читалось в её глазах, – Неужели презрение не сменило любовь в твоём сердце?

– Настоящая любовь просто светит, ничего не требуя взамен, – ответил юноша, – обиды и ревность не могут состязаться с ней, как не может стальной клинок повредить солнечному лучу. Настоящая любовь недосягаема для оскорблений и обмана, как укусы змей и скорпионов неопасны для радуги после дождя. Я принимаю тебя такой, какая ты есть.

И вот, уже казалось, дело к свадьбе идёт, только вдруг родители девушки на дыбы встали:

– Жениться – не лапоть надеть, да и не всяк жених, кто присватался. У этого жениха в кармане одна вошь на аркане, а рублики не водятся. Просто мазнёй в своё удовольствие занимается. Вот разбогатеет, тогда и поглядим.

Велислав, конечно, удивился, но не обиделся, голову буйную не повесил, только немного опечалился и задумался, ведь девушка была ему дорога. Богатств больших, накопленных сокровищ у него не было, но и не бедствовал.

Он стоял, не зная, что предпринять, переглядываясь с девушкой, как бы спрашивая, что теперь делать. Та, молча, пожала плечами и скрылась за спиной отца. Но Велислав сдаваться не привык, собрал свои картины и решил в город отправиться, продать, денежкой обзавестись, а там видно будет. Неблизкий путь, но что делать.

– Худой жених сватается – хорошему путь кажет! А ты иди, иди! – засмеялись родичи девушки.

Молодой человек осенил себя крестным знамением, уложил свои творения в повозку и, натянув широкие поводья, щелкнул хлыстом. Лошадь тронулась. Путешествие началось. Смутные опасения, что зря отправляется в путь, растаяли на фоне великолепного пейзажа. Перед глазами простиралась холмистая равнина, покрытая лесами и рощами, сквозь которые проглядывали пригорки, заросшие буйным многотравьем, с избами на вершинах. Всё окрест тонуло в пышном цвету: осыпались яблони, сливы, груши, вишни, роняя свои нежные лепестки в яркую зелень. Вокруг холмов извивалась дорога, то взбираясь вверх, то терялась в сосняках, поднимающихся по пригоркам, подобно языкам пламени. Несколько раз он, очарованный красотой, останавливался и делал наброски будущих картин.

Из-за роскошной зелени выглядывали могучие леса, сквозь которые время от времени виднелись степи, уходившие к самому подножию гор. Когда повозка обогнула очередной холм, следуя прихотливому изгибу дороги, перед ним вырос монолит, заснеженный верх которого таял высоко в облаках, словно огромный трон. Из-за него на дорогу выскочил кот. Откуда он взялся было непонятно, но выразительная морда и пронзительные зеленые глаза смотрели жалобно. Присмотревшись, Велислав заметил на лапах и на голове несколько царапин. Судя по всему, кот недавно подрался. Опустившись на одно колено, юноша погладил кота, и тот с благодарностью откликнулся на неожиданную ласку. Он мурчал, наслаждаясь вниманием; хотя держался несколько настороженно, но Велислав чувствовал, что кот постепенно начинает ему доверять. Кот был очень худым, на шкуре то тут, то там блестели проплешины, и по-видимому очень голодный, предложенный хлеб, просто уплетал за обе усатые щёки!

– Красавец, – засмеялся юноша, – размещайся удобней, поедем дальше, а то темнеет.

Но проехав несколько метров, заметил, как под колёса повозки бросился тёмный комочек. Спрыгнув на дорогу, юноша увидел суетящегося неуклюжего щенка.

– Везёт же мне, ещё одного друга приобрёл, – рассмеялся он, подхватывая малыша на руки. Щенок заскулил, и юноша ласково его погладил, – откуда вы только тут взялись в безлюдном месте?

С приходом вечера немного похолодало; на смену сумеркам опустилась темнота, а вместе с ней и туман, окутавший сосны, березы и дубы. Когда повозка ныряла в какую-нибудь рощу, чернота обступала ее со всех сторон и навевала тревогу. Но всё же, в конце концов, добрались до городка и долго искали, где остановиться на ночлег.

В одном из дворов, Велислав увидел старика. Тот неподвижно стоял возле избушки, глубоко засунув ладони рук в рукава кацавейки, и как будто бы был занят какою-то думой. Но вот его тёмные острые глаза придирчиво оглядели юношу с ног до головы. Поглаживая бороду, он приглашающим жестом махнул Велиславу и распахнул ворота. Пока распрягали коня, кот и щенок успели прошмыгнуть в избу и устроится у печи. Всем в этой избушке было тепло и уютно. Старик устроил путников и сам отправился спать. Утром расспросив Велислава, глубокомысленно помолчал и сказал:

– Оставайтесь у меня, места всем хватит, рисуй на здоровье, молодец, свои картины. Скоро ярмарка, там и продашь их. А дальше видно будет! Любит тебя зазноба, так дождётся, а нет… – он развёл руками, – ты пойми, сынок, счастье оно ж за дверью не валяется. Его же заслужить надо, добиться… урвать, если понадобится. Пока у тебя есть шанс получить её, дерзай!

Велислав вздохнул и с усердием погрузился в работу, разложив краски и натянув холсты. Через несколько дней в каждом уголочке избы теснились картины, с которых смотрела рыжеволосая красавица с зелёными глазами, горы, лес и много ещё чего. Дивная красота полотен заворожила старика, и он потихоньку начал делать рамы для них, покрывая их лаком. В таком обрамлении картины смотрелись ещё краше и живее. Великолепные творенья сразу же овладели всем пространством избы, от них трудно было оторвать взгляд.

В городе начались приготовления к ярмарке, на площади должны были устроить праздник, а на большом поле за городской стеной вечером собирались зажечь огромный костёр. Уже торговцы в тележках, господа в экипажах съезжались на ярмарку изблизи и издалёка. Всё там шло своим чередом: и карусель была, и песни, и цыгане. Велислав со стариком тоже выставили свой товар. Сразу возле них образовалась толпа глазеющих. Людям не верилось, что это не волшебство какое, они подходили, трогали, цокали языком, но покупать боялись, вдруг потом оживет картина и мало ли что натворить может. Совсем было, Велислав отчаялся, но тут подъехала карета, из которой вылез величественного вида господин в парике. Он держался уверенно, на художника даже не обратил внимания – просто скользнул по нему взглядом, но здороваться не стал. Сразу подошёл к картинам, а когда повернулся к нему лицом, то нахмурился.

– Я беру всю эту мазню! – произнес тоном, не терпящим возражений, достал из поясной сумки увесистый кошелёк и швырнул к ногам художника.

Тут же приказал слуге отнести картины в карету, еще раз окинул всех презрительным взглядом и исчез. Велислав же подобрал кошелёк с деньгами и быстро зашагал прочь.

– Вместе работали, – сказал он старику, – значит, и деньги делим пополам! – Даже не представляю, что бы я без тебя делал, – пробормотал он, уткнувшись лицом старику в грудь.

– Твой талант дан тебе не просто так, ведь ничего в мире не бывает беспричинно. Слух о нём донесётся не только до столицы, но и любого медвежьего угла. Он может прославить тебя, а может и погубить. Береги себя, сынок.

Ранним утром они тепло попрощались, и Велислав отправился в обратный путь полный надежд и предвкушения на скорое счастье с любимой. Лошадка резво бежала по извилистой дороге, унося его в родные места. Вот уже позади монолит, где он подобрал кота. Нет той буйной зелени вокруг и осень не жалеет жёлтой краски, где-то мазнет рыжим, где-то яркий терракот оставит. И кажется Велиславу, что это Меланья ему навстречу вышла, машет руками, зовёт.

Сердце его в груди трепетало, как крылья бабочки, улыбка рвалась наружу в ожидании встречи. Когда солнце оказалось у него над головой, он решил отдохнуть, но тут из кустов показались два разбойника в меховых накидках и с мечами в руках. Кот встрепенулся и насторожённо поглядел на незнакомцев, готовый в любой момент прыгнуть на того, кто посмеет обидеть его хозяина. Головорезы сперва замерли неподвижно, и был слышен только шелест травы да шорох деревьев, потом один схватил под уздцы лошадь, а другой стукнув рукояткой меча по голове Велислава, и скинув его пожитки на дорогу, нашарил рукой кошелек. Кот с диким воплем и вздыбившейся шерстью молниеносно повис на руке разбойника, раздирая когтями кожу. Тот стряхнул кота, словно муху и, пнул тяжелым ботинком в кусты, криво усмехнулся:

– Ишь, защитник блохастый! А этого прирезать? К чему нам лишние разговоры? – обратился к другому разбойнику.

Велислав, уже теряя сознание, нащупал подрамник и, ухватив, из последних сил врезал разбойнику по голове. Тот засопел и, сдавив юношу сильней, наотмашь ударил мечом. Кинув бесчувственное тело на дороге, головорезы, прихватили лошадь и скрылись в кустах. До самой темноты лежал Велислав не в силах пошевелиться, и прохладный воздух, казалось, набух и отяжелел от запаха его крови. Кот зализывал ему раны, протяжно мяукал, словно призывая на помощь. А Велислав то приходил в себя, то вновь терял сознание. Ночью кот исчез. Раскачиваясь и теряя сцепление с почвой на поворотах, шерстяной друг помчался по дороге назад за помощью.

Он начал царапать дверь в старикову избу, мяукая из последних сил, уже в который раз пытаясь понять, как же она открывается. Негромко тявкнул пёс, узнав знакомое царапанье, затем раздались шаркающие шаги, звяканье щеколды. Старик, увидев ободранного, изнемогающего кота понял, что случилась беда и, быстро собравшись, поспешил на помощь молодому другу. Луна спряталась за туманную пелерину неба. Сквозь неё виднелась желтая россыпь лунного света. Да ещё мелкий моросящий дождь начался.

Старика не пугала ни ночь, ни начавшийся дождь, ни предстоящий неблизкий путь, ведь он спешил к тому, кто нуждался в его помощи. Собака бежала рядом, а кот, выбиваясь из последних сил, полз следом. Старик оглянулся, подхватил кота на руки, что-то проворчал и сунул за пазуху. Ночь отступала, темнота редела под натиском позднего осеннего рассвета, а они всё ещё шли. Но вот те кусты, где напали разбойники. Кот зашипел и угрожающе поднял переднюю лапу.

Велислав лежал с открытыми глазами, но сил пошевелиться не было. Хрупкая радость, что ему пришли на помощь, что он жив охватила его, но тут же исчезла, как только пришла мысль о Меланье, о том, что остался без денег и в деревне его засмеют, прав отец невесты, сказавший, что им такой жених ни к чему, что у него в кармане вошь на аркане. Он закрыл глаза, решив умереть.

Но старик, ловко перевязав раны и соорудив из лапника волокушку, двинулся обратно, часто останавливаясь, давая отдых себе и раненому. Уже в избе, переложив Велислава на лавку, промыл раны, напоил отваром и сам растянулся на печи, приговаривая:

– Ничего, сынок, всё наладится! Счастье в том, что ты можешь переносить превратности судьбы, не зная заранее всех тех разочарований, которые приготовила тебе жизнь. Ты ж помнишь, счастье за дверью не валяется

Всю осень выздоравливал Велислав, он уже вставал, начал рисовать, но картины его были печальные. Он пытался вспомнить, откуда пришёл сюда и зачем, что с ним случилось, но не мог. Расспрашивал старика, а тот просто пожимал плечами, боясь разбередить юноше душу. Теперь какая-то неизбывная тоска читалась не только в твореньях юноши, но и в его глазах. К зимней ярмарке у него были готовы несколько полотен, правда, каких-то неживых, всё на них было – зимний лес, река подо льдом, горы, портреты, которые он рисовал по памяти, единственное чего не было – души. Старик вздыхал и молча качал головой, что тут сделаешь… На удивление картины эти быстро разобрали горожане и даже закидали Велислава заказами, они видели только красивые пейзажи, им не нужны были те, от которых свет пробуждал радость, уверенность и любовь. Их вполне устраивали знакомые пейзажи, натюрморты, портреты.