Подменыш. Дикая магия

– Спи, – мягко произнес он, и дерево снова замерцало в узловатых пальцах. – Спи.

Осторожно положив свою ношу на пол, он прислонил посох к кроватке, развернул колдовское дитя и взял его на руки. Положив его рядом с первым, внимательно оглядел обоих так и этак. Света, падавшего из приоткрытой двери, хватало, чтобы увидеть разницу: здешний ребенок оказался легче сложением, и волосы у него были тоньше, светлее. Тем не менее…

Мор взялся за дело.

Он аккуратно переодел малышей в одежку друг друга и завернул обитателя колыбели в рондовальское одеяло, потом уложил на его место последнего владыку Цитадели и еще раз внимательно его осмотрел. Старческий палец уже нацелился было коснуться драконьей отметины…

Мор резко отпрянул, взял посох и поднял с пола юного Даниэля Чейна.

Проходя по коридору, он сказал в дверь гостиной:

– Все, я ухожу. Закрой дверь и забудь обо мне.

Уже на улице он убедился, что цепочка звякнула, и зашагал прочь.

Звезды глядели вниз сквозь рваные прорехи туч. С востока пришел ледяной ветер и толкнул его в спину. Из-за угла вывернула машина, обдала его светом фар, но хода не замедлила и укатила вдаль.

Вдоль тротуара зазмеились отблески, здания по бокам каким-то образом потеряли в объеме, сделались плоскими, начали неуверенно мигать. Твердь под ногами засверкала сильнее, перестала быть мостовой и обратилась широкой блистающей дорогой, протянувшейся в бесконечность впереди и позади; боковые тропинки то и дело выбегали из нее и тянулись дальше, но куда – не видать… Вид по правую и левую руку измельчился мозаикой бессчетных мест и времен, крошечных кадров, вспыхивавших, высветлявшихся, гаснущих тут же, похожих на переливчатую чешую гигантской неведомой рыбы. А вот лента безоблачного черного неба вверху никуда не делась, отражая, как в негативе, сиянье дороги.

Иногда Мор различал на тропах других ходоков, спешивших по своим, столь же таинственным, как у него, делам – и не все эти фигуры имели человеческий облик.

И вот уже посох ярко разгорелся, указывая на близость дома, и молнийная роса закапала с его башмаков.

Глава третья

В двух землях, каждая из которых считала другую мифом, шло время.

Когда мальчику стукнуло шесть, люди уже приметили, что он не только пытается починить все, что по дому валяется сломанного, – но и это ему частенько удается. Вот и сейчас Мел показала мужу кухонные щипцы.

– Не хуже, чем Винс заклепал бы у себя в кузне, – похвасталась она. – Вот помяни мое слово: этот малец станет лудильщиком, это уж как пить дать.

Маракас внимательно изучил работу.

– А ты видела, как он это делал? – с подозрением поинтересовался он.

– Нет. Слыхала, как он молотком стучит, да только занята была – внимания на него особо не обратила. Знаешь же, как он все время с разными железяками возится.

Маракас кивнул и щипцы положил.

– А сейчас-то он где?

– В оросительной канаве, надо думать, – ответила жена. – Плескался где-то там.

– Схожу, похвалю его, что ли. Хороший пацан, здорово щипцы починил.

Он протопал по комнате и, подняв щеколду, вышел из дома. Обогнув строение, Маракас двинул по бежавшей со склона вниз тропке – мимо большущего дерева и дальше, к полям.

В траве жарко жужжали насекомые; где-то над головой заливалась птица. Сухой ветерок взъерошил ему волосы, и Маракас не без гордости подумал про так нежданно выпавшего им на долю ребенка. Здоровый мальчишка, сильный – и умный. Очень умный…

– Марк? – позвал он, добравшись до канала.

– Туточки я, пап, – отозвались издалека, из-за излучины.

Туда он и тронулся.

– Ты где? – пришлось спросить еще через несколько минут.

– Здесь, внизу, – ответили ему.

Маракас подошел к краю и нагнулся посмотреть, с чем там играет Марк.

Мальчишка проложил гладкую прямую жердину прямо над самой водой, свободно умостив концы в желобках на кучах гальки, которые он нагреб на каждом берегу. Посередине палки была такая штука… из квадратных – крыльев? лопастей? – которые толкала текущая вода, и штука крутилась, крутилась, крутилась…

При виде этого устройства по хребту у Маракаса пробежал (хотя с чего бы?) кусачий тревожный холодок – но тут же исчез без следа. Солдат глядел на вращающееся колесико и чуть не лопался от гордости за сына: надо же, чего удумал!

– Что это у тебя тут, а, Марк?

Он сел и спустил ноги с краю.

– Ну… колесико такое. – Мальчик глядел на него снизу, щурясь и улыбаясь. – Его вода крутит – видишь?

– А что оно делает?

– Ничего не делает. Вертится себе.

– Славное какое!

– Ага.

– А щипцы-то ты как славно поправил! – Маракас сорвал травинку и сунул в рот. – Матушка твоя очинно довольная ходит.

– Это было совсем просто.

– Любишь ты, я смотрю, чинить всякое. И мастерить! И чтобы одно с другим работало – правда?

– Ага.

– Как думаешь, этим ты и будешь на жизнь зарабатывать – потом, когда-нибудь?

– Наверно.

– Старый Винс на днях будет смотрины ученикам устраивать у себя в кузне – выбирать, значит, кого взять. Ежели думаешь, что кузнечное дело тебе по душе придется, с железом работать и всякое там, – я с Винсом могу словечком перемолвиться.

– Давай, пап! – заулыбался Марк.

– Ясное дело, работать ты будешь с настоящими, полезными вещами. – Маракас махнул рукой на водяное колесо. – Не с игрушками всякими.

– А это и не игрушка. – Марк задумчиво посмотрел на свое творение.

– Ты же сам сказал, что оно ничего не делает.

– Но могло бы. Мне только нужно понять, что… и как.

Маракас расхохотался, потом, отсмеявшись, встал и потянулся. Травинка полетела в воду, где ее тут же подхватили и зажевали вертлявые лопасти.

– Когда поймешь, не забудь рассказать мне.

И с этими словами он начал взбираться обратно, к тропинке.

– Расскажу, а то как же! – тихо ответил Марк, не сводя глаз с плода своих рук.

Когда мальчику стукнуло шесть, он пришел в отцовский кабинет – поглядеть еще разок на ту смешную машину, на которой папа работал. Может, сегодня ему, наконец…

– Дэн! Вон отсюда! – взревел Майкл Чейн (он был настоящий великан), не отрываясь от чертежной доски.

На экране фигурка из палочек сломалась и вытянулась в линию, а та пошла волнами. Майклова рука нервно заплясала по консоли, пытаясь хоть что-то поправить, спасти.

– Глория! Немедленно забери его отсюда! Он опять это делает!

– Папа! – заныл Дэн. – Я совсем не хотел…

Отец развернулся и попробовал испепелить отпрыска взглядом.

– А я ведь тебе говорил держаться отсюда подальше, когда я работаю!

– Я знаю! Но я тут подумал, вдруг на этот раз…

– Он подумал! Он, черт побери, подумал! Пора уже начинать просто делать, что тебе говорят!

– Папа, ну, прос…

Майкл Чейн начал медленно восставать со стула – ни дать ни взять, приливная волна. Мальчик попятился, потом услышал шаги матери позади и поскорее кинулся под защиту ее объятий.

– Прости! – закончил попытку он.

– Что, опять? – Глория посмотрела на мужа поверх его головы.

– Опять! – подтвердил тот. – Этот ребенок – сущее наказание!

На столике возле чертежной доски вдруг задребезжал стакан с карандашами. Майкл обернулся и завороженно уставился на него. Стакан подпрыгнул, опрокинулся набок и покатился к краю.

Господин инженер предпринял отчаянный бросок вперед, но посуда его опередила: перевалилась через край и брякнулась на пол, рассыпав все свое содержимое. Испустив ругательство, Майкл выпрямился и врезался макушкой в угол стола.

– Убери его отсюда! – загрохотал он. – У мальчишки ручной полтергейст в кармане!

– Пойдем! – Глория повела Дэна вон из комнаты. – Мы все знаем, что ты этого не хотел…

Окно со звоном распахнулось, по комнате полетели бумаги. В стене что-то сердито забарабанило, и с полки выскочила книга.

– …просто такое иногда случается, – невозмутимо продолжила Глория, покидая комнату.

Майкл тяжело вздохнул и пошел закрывать окно и собирать вещи.

Когда он вернулся наконец к своей машине, та работала как ни в чем не бывало. Майкл наградил ее таким взглядом, после которого ей, по идее, оставалось только провалиться сквозь землю со стыда.

То, чего он не мог понять, Майкл не любил.

Эти… волновые явления, которые малец порождал вокруг себя, – надо полагать, от расстройства они только усиливаются? С помощью всяких приборов он уже не раз пытался засечь происходящее, зафиксировать, описать… Все было напрасно. Потому что сами устройства в свою очередь…

– Ну вот, – сказала Глория, входя обратно. – Ты своего добился. Ребенок плачет, кругом разруха. Если бы ты был с ним помягче, когда все только начинается, до такого бы не доходило. Мне вот как-то удается отвращать катастрофы – достаточно вовремя погладить, сказать доброе слово…

– Во-первых, – перебил ее Майкл, – я не уверен, что какие-то паранормальные явления вообще имеют место. А, во-вторых, они всегда имеют его так внезапно!

Глория расхохоталась. Он тоже.

– В общем, – подытожил он, – я, правда что, пойду и поговорю с ним. Да знаю я, знаю – это все не его вина. Не хочу, чтобы малец огорчался.

Он уже двинулся было к дверям, но задумался.

– И все-таки интересно… – сказал Майкл.

– Да. Я знаю.

– Уверен, у нашего сына не было этой забавной родинки на руке.

– Только не начинай заново, умоляю. Тебя опять зациклит.

– Да, ты права.

Шагая по коридору в сторону Дэновой комнаты, он услышал тихое треньканье гитарных струн. Вот аккорд в ре, вот в соль… Просто поразительно, с какой скоростью шестилетний ребенок освоил специальный, уменьшенного размера инструмент. Но и странно! В семье до сих пор никто не выказывал ни малейшего признака музыкальных способностей.

Он негромко постучал.

Гитара смолкла.

– Да?

– Можно, я войду?

– Угу.

Майкл толкнул дверь. Дэн валялся на одеяле. Гитары нигде видно не было – наверное, под кровать спрятал.

– Это было реально здорово. Что ты играл?

– Так, какие-то звуки. Не знаю.

– А почему перестал?

– Тебе же не нравится.

– Никогда такого не говорил!

– Так я тебе говорю. Видно же.

Майкл сел рядышком и положил сыну ладонь на плечо.

– Ну, значит, ты ошибаешься. У всякого человека есть то, чем ему нравится заниматься. У меня это работа, – он помолчал и, наконец, выдал: – Ты меня напугал, Дэн. Понятия не имею, как так получается, что машина с ума сходит, стоит только тебе появиться в комнате… – а то, чего я не понимаю, меня иногда пугает. Но я на тебя в самом деле совсем не сержусь – просто так кажется, если меня выбить из колеи.

Мальчик перевернулся на бок и посмотрел ему в глаза. Потом слабо улыбнулся.

– Может, сыграешь мне что-нибудь? Я был бы рад послушать.

– В другой раз.

Майкл оглядел комнату. Большущая полка книжек с картинками, конструктор лежит, так и не распакованный… Мальчик тем временем принялся чесать запястье.

– Ты что, руку поранил?

– Угу. Ее просто дергает… родинку… иногда.

– И часто?

– Всякий раз, как… такое случается.

Он неопределенно махнул рукой в сторону входной двери – и внешнего мира в целом.

– Уже почти прошло.

Майкл взял сына за руку и в который раз внимательно изучил темный силуэт дракона на внутренней стороне запястья.

– Доктор сказал, беспокоиться тут не о чем – ни во что плохое она никогда не превратится.

– Да все уже нормально!

Майкл еще некоторое время поглазел на пятно, потом пожал легонько руку и мягко положил на одеяло.

– Может, хочешь чего-нибудь, Дэн? – спросил он с улыбкой.

– Не-а. Ну… книг еще на самом деле.

Майкл засмеялся.

– Тебе только этого и надо, да? Хорошо, заедем попозже в книжный и поглядим, что у них есть.

Тут уж и Дэн улыбнулся.

– Спасибо, па.

Майкл стукнул его легонько в плечо кулаком и встал.

– …и да, я буду держаться подальше от твоего кабинета.

Уже в коридоре Майкл услышал, как в комнате сына быстро и тихо забренчали струны.

Когда мальчику исполнилось двенадцать, он сделал лошадку.

Высотой в две ладони и движущуюся: внутри у нее был часовой механизм на пружине. После работы он оставался в кузне сверхурочно и ковал себе детали, а потом подолгу сидел в сарае, который выстроил сам за родительским домом, отмеряя, подпиливая и полируя шестеренки. И вот уже коняшка скакала по полу сарая на радость ему и всей честной компании, состоявшей из одного человека, девятилетней соседской дочки по имени Нора Вейл.

Нора захлопала в ладошки, а лошадь повернула механическую головку и чуть ли не лукаво на них посмотрела.

– Что за прелесть, Марк! Что, ей-богу, за прелесть! Ничего такого никогда и на свете-то не было… разве только в совсем старые времена.

– Ты о чем это? – тут же спросил он.

– Ну, сам знаешь. Давным-давно. Когда у людей были всякие умные механизмы вроде этого.

– Да ну, это просто сказки, – отмахнулся Марк: и добавил, помолчав. – Правда же?

Она помотала головой, встряхнув светлыми волосами.

– А вот и нет. Мой папа раз проходил мимо одного из этих… запретных мест – на юге, у Наковальной горы. Там до сих пор всякие сломанные штуки видно, даже внутрь заходить не надо; люди таких больше не делают. – Она посмотрела на лошадку: та уже начала уставать и двигалась медленнее. – Может, даже вроде нее есть.

– Интересно, – протянул Марк. – Я и не думал… И что, прямо так все валяется?

– Папа так сказал.

Тут она вдруг поглядела ему прямо в глаза.

– Знаешь что? Ты бы лучше никому ее больше не показывал.

– Почему это?

– Не ровен час, подумают, будто ты туда ходил и научился разному… запретному. Люди ведь и взбеситься могут.

– Тупость какая! – Лошадка упала на бок. – Нет, это правда тупость.

Он поставил лошадку на ноги.

– Хотя, может быть, я подожду, пока не смогу показать им что-то получше. Такое, что им понравится.

Следующей весной он продемонстрировал избранной горстке друзей и соседей плавучее устройство для управления шлюзом оросительной системы. Две недели все только об этом и говорили, но потом решили, что ставить такое себе – дураков нет. Когда случился весенний паводок (и потом, когда пришли дожди), округу, конечно, слегка подтопило, но население лишь дружно пожало плечами.

– Надо показать им что-то еще лучше, – горячился Марк. – Такое, что им просто обязано будет понравиться.

– Почему? – спросила Нора.

Он озадаченно уставился на нее.

– Потому что должны же они, в конце концов, понять…

– Что?

– Что я прав, а они – нет, конечно.

– Людям такое редко нравится, знаешь ли.

– А вот посмотрим, – ухмыльнулся он.

Когда мальчику исполнилось двенадцать, он взял с собой гитару (как брал и во многие другие дни) и отправился в крошечный парк, запрятанный глубоко в стальном, стеклянном, пластмассовом и бетонном чреве города, где нынче обитала его семья.

Он дружески похлопал по боку синтетическое дерево и зашагал по неживому газону мимо голограмм покачивающихся цветочков в сторону оранжевой пластиковой скамейки. Скрытые динамики через рандомные интервалы включали записи птичьих песен. Искусственные бабочки скользили вдоль невидимых направляющих лучей. Потайные аэрозоли регулярно выпускали в воздух цветочный аромат.

Дэн извлек инструмент из футляра, настроил. И начал играть.

Одна из фальшивых бабочек неосторожно пролетела слишком близко, застыла в воздухе и упала в траву (тоже фальшивую). Дэн прекратил играть и нагнулся посмотреть на нее. Мимо шла женщина; она бросила наземь у его ног монетку. Дэн взъерошил волосы, глядя ей вслед. Растрепанная серебряно-белая прядь, бежавшая через его черную шевелюру от лба до загривка, снова упала на место.

Он пристроил гитару на колено, взял аккорд-другой и перешел на затейливый праворукий стиль, в котором уже некоторое время практиковался. Что-то черное слетело на землю и запрыгало поблизости. Птица…

Ух ты! Настоящая птица!

Дэн чуть мимо струны не промазал от такого зрелища, но все-таки удержал аппликатуру и только съехал на другой стиль, попроще, чтобы можно было продолжать глазеть на эту диковинку.

По ночам он, бывало, залезал на крышу, где гнездились птицы, и играл там под звездами, слабо подмигивавшими сквозь дымку. Слышно было, как они щебечут и хлопают крыльями где-то над головой. А вот в парках он почти никогда их не видел (наверное, в аэрозоль что-то подмешивали), и на гостью он сейчас смотрел с легкой оторопью. Птица тем временем подкралась к павшей бабочке и ухватила ее клювом, но тут же уронила, недоверчиво наклонила голову, клюнула еще разок и поскакала недовольно прочь. Пара секунд, и она снова взмыла в воздух и была такова.

Дэн вернулся к более сложной схеме, а потом даже начал петь, вплетая свой голос в городские шумы.

Солнце багряно катилось по небу.

Пьяница, возлежавший на газоне ниже уровня голограмм, тихо всхлипнул во сне. Парк то и дело принимался глухо вибрировать – это под землей проходили поезда. Несколько раз сбившись, Дэн вдруг понял, что у него, кажется, начал ломаться голос.

Глава четвертая

Марк Мараксон – шесть футов живого росту (и все еще растет!) и мускулы, как у любого нормального кузнеца, – вытер руки о фартук, зачесал непокорную рыжую гриву пятерней назад и взобрался в седло.

Еще раз проверил топку, последний раз подкрутил бойлер и, наконец, взялся за рулевое колесо. Машина присвистнула и залязгала – это он отпустил сцепление, – а потом выехала из его секретного сарая и покатила по выездной дорожке (ее он специально разровнял) к улице.

Птицы, кролики и белки при виде него кидались врассыпную, но Марк только улыбался, наслаждаясь гудящей под ладонями силой и отменной реакцией регуляторов.

Это было всего лишь шестое испытание самодвижущейся повозки, но все, кажется, работало без сучка без задоринки. Первые пять вылазок он проделал в глубоком секрете, но теперь…

Он громко, в голос рассмеялся. Да, теперь настало время поразить деревенских – показать им, чего можно добиться при известной смекалке и изобретательности. Он проверил индикатор давления сбоку. Отлично…

И утро сегодня какое славное для вылазки – солнце, ветерок дует, цветы весенние со всех сторон повылезли… Сердце у него в груди так и запело – это деревянное сиденье крепко наподдало ему под зад. «Надо будет придумать еще такую систему с подвеской, чтоб не трясло», – пронеслось у него в голове.

Да, сегодня и правда день великих начинаний!

Машина ковыляла себе тишком по дороге. Марк время от времени подкармливал огонь и думал, что за рожи будут у селян при виде такого небывалого чуда. Фермер на дальнем поле бросил плуг и вытаращился на агрегат – к несчастью, Марк был слишком далеко, чтобы насладиться выражением его лица. Надо было свисток, что ли, какой рядом с рулем присобачить, решил молодой кузнец. Или колокольчик хотя бы.

Но вот показалась и деревня.

Он дал по тормозам, сбавил ход – пусть как следует полюбуются. Собственно, он предполагал встать прямо посреди города, встать на сиденье своей машины и сказать небольшую речь. А начать надо будет так: «Настало время избавляться от лошадей. Заря нового дня взошла…».

На ближайшем поле завопили дети. Вскоре они уже неслись по пятам за машиной, возбужденно галдя, засыпая Марка вопросами. Он даже пытался им отвечать, но механизм так грохотал, что из этого ничего не вышло.

Вывернув на главную (и единственную) улицу деревни, Марк поехал еще медленнее. Встречная лошадь вскинулась на дыбы и опрометью рванула в проход между домами, таща за собой небольшую тележку. Куда-то бежали люди, повсюду хлопали двери. Собаки рычали, лаяли и пятились от него – только дети не отставали.

Выбравшись на площадь, Марк остановил механизм и торжествующе огляделся по сторонам.

– А нам покататься можно? – донеслось из толпы.

– Можно, но позже, – милостиво кивнул Марк и оглянулся проверить, все ли в конструкторе как надо.

Двери снова начали отворяться.

Из домов и конюшен выглядывали люди и глазели на него со странным выражением – почему-то совсем не таким, как он ожидал. У некоторых физиономии были пусты, как новый бумажный лист, но многие казались испуганными – а некоторые явно злились.

– Это что еще такое? – крикнули ему через улицу.

– Паровая повозка, – крикнул в ответ Марк. – Она…

– Убери ее отсюдова! – Это был уже другой голос. – Ты на всех нас проклятие навлечешь!

– Это вовсе никакая не злая магия… – начал было Марк.

– Вали прочь отсюда!

– Увези ее сей же час!

– Притащить эту скверну в город – нет, вы подумайте!

Об котел шмякнулся ком грязи.

– Вы не понимаете!

– Вон! Вон! Вон!

Следом за грязью полетели камни.

Некоторое количество селян мужского пола угрожающе надвигалось на молодого изобретателя. Марк попытался воззвать к тому, кого знал лучше прочих.

– Джед! – закричал он. – Ну, Джед! Это не злая магия, я тебе говорю! Это просто как вода в чайнике кипит! Чай, Джед, ты меня понимаешь?

Отвечать ему Джед не стал. Вместо этого он вместе с товарищами решительно вцепился в подрагивающую бочину повозки.

– Ты себя в ней вскипяти, ублюдок! – подал голос кто-то другой, и с этими словами общественность принялась угрожающе раскачивать машину.

– Прекратите! Остановитесь! Вы ее сломаете! – возопил в ужасе Марк.

Перевешивающая в верхней части колымага охотно пошла народу навстречу: когда до Марка дошло, что она сейчас опрокинется, спрыгивать было уже поздно.

– Да черт бы вас подрал! – крикнул он и упал.

Приземлился он вперекат и стукнулся головой, но не отключился. Словно в тумане он увидал, как бойлер лопнул, а печка открылась, рассыпая уголья. Несколько капель кипятка долетело и до него, так что он поскорей покатился дальше, но вода целенаправленно устремилась в сточную канаву и его миновала.

– Черт, черт, черт! – услыхал он свой голос, а потом наконец стало темно.

Когда Марк пришел в себя, он первым делом учуял дым и уловил треск пламени: это повозка занялась от углей. Люди стояли кругом и пялились на представление; погасить пожар никто даже не попытался.

– Ну, вот, теперь еще чародея искать, чтобы изгнать демона, – сказала какая-то женщина. – Нет, только не трогайте ее! А вы, дети, держитесь подальше.

– Дурачье! – пробормотал Марк и попытался подняться.

Маленькая ручка легла на плечо и толкнула вниз.

– Не-не! Лежи тихо и не привлекай к себе внимания, – посоветовали ему.

– Нора…

Он даже не сразу понял, что она рядом – сидит и прижимает мокрую тряпку ему ко лбу.

– Ага. Полежи еще, соберись с силами, потом ступай тихонько домой – вот там, между домами, – она мотнула головой, указывая направление. – Когда будет пора, пойдем быстро. Я тебя провожу.

– Нора, они ничего не поняли…

– Я в курсе. Как та лошадка, когда мы были еще детьми.

– Да!

– Ты просто придумал эту штуку, потому что у тебя мозги так устроены – ты всегда так думаешь. Я-то это понимаю.

– Черт их всех забери!

– Нет. Они просто думают по-другому, не как ты.

– Я покажу им! Я им покажу!

– Сейчас ты им ничего показывать не будешь. Готовься, мы сейчас пойдем. А после этого тебе хорошо бы какое-то время не показываться им на глаза.

Марк перевел взгляд на горящую повозку и на окружающие ее лица.

– Думаю, ты права, – пробормотал он. – Проклятие! Ладно, я готов. Давай отсюда выбираться.

Она взяла его за руку. Он поморщился и отобрал.

– Ой, прости. Ты обжегся. Я не заметила.

– Я сам не заметил. Ничего, пройдет. Пошли.

Она взялась за другую руку, он быстро встал, и, прячась за кустами, за домами, они покинули место событий.

– Сюда.

Переулок, чей-то сарай…

– Спасибо, – выдохнул он, когда они остановились передохнуть. – Ты права. Наверно, мне надо на время свалить.

– Но куда?

– На юг.

– Ой, нет! – испугалась Нора. – Только не туда. Там слишком дикие земли и…

– Я уже заслужил себе здесь репутацию, – пожал плечами он.

Нора посмотрела ему в глаза и тихо попросила:

– Не надо.

Он постоял, потом протянул руки и заключил ее в объятия. Она напряглась было, но потом обмякла и прислонилась к нему.

– Я за тобой вернусь, – пообещал он.

Деревья здесь были ниже, земля – суше.

Кусты встречались реже, зато совсем голые участки – чаще. Страна оказалась скалистая и… куда более тихая, чем он привык. Ни тебе птичьих криков, ни насекомых, ни пения бегущей воды; листья не шелестели, звери мимо не ходили.

Руку перестало дергать несколько дней назад – теперь с нее облезала кожа. Бинт с головы он давно уже снял и выбросил. Несмотря на усталость, шаг его был тверд.

Путь вел его к горе в форме наковальни. Кругом уже удлинялись тени. На спине он нес небольшой рюкзак, а с пояса свисало несколько хорошо укупоренных фляг с водой. Одежда уже вся покрылась коркой грязи – а с ней и лицо, и руки. И все же он скупо улыбнулся, посмотрев вверх, и прибавил шагу.