Башня молчания

– Верно.

– Это прекрасно, – томно выдохнула Присцилла.

– Так почему полулегальный?

– Понимаете, здесь есть некоторый риск испугаться… – Хари начала говорить медленно, подбирая слова. – Опасности для жизни нет, но для здоровья… Если вы человек впечатлительный, то…

– Я бы так не сказал.

– Если вы человек впечатлительный, то можно поступить проще: вы уйдете. Мы вас не видели…

– Хотя мы вас знаем, кто только вас не знает, – вставила Присцилла.

– И вы нас не видели.

– Но я же сюда пришел, значит, о вас многие знают? – спросил Бен.

– Верно, – ответила Хари. – Но мы не делаем официальной рекламы. В сети нет о нас официальных данных, так если, слухи, сами понимаете, мы распространяемся частными каналами, как говорили древние, сарафанным радио. Так вот, вы можете отказаться сразу, не проходя через… – Хари вновь указала маникюрным ноготком на бронированную дверь.

– Да, – перехватила инициативу Присцилла. – Если вы хотите узнать, отчего наш бизнес полулегальный, то вы должны шагнуть в лабиринт. Ведь эта дверь ведет в запутанные катакомбы, где древние люди прятались от последствий ядерной войны.

– По-моему, никакой ядерной войны не было, – сказал Бен.

– Кто знает. Было. Не было. Тысяча лет прошло. Так вот, если вы пройдете в лабиринт, то узнаете, отчего наш бизнес полулегальный.

– Насколько я знаю, входы в старые убежища закрыты, ибо есть вероятность обрушения…

– Нет, господин Ян, древние строили не то чтобы на века, на тысячелетия. Я думаю… Мы думаем, причина другая.

– Катакомбы хранят, возможно, свои тайны, – закончила Хари.

Девушки замолчали.

Бен посмотрел на Присциллу, затем на Хари и подумал о кровном родстве, или по крайней мере, об одной яйцеклетке, из которой вышли девушки. Они похожи как сестры, родство подчеркивалось одинаковым фасоном причесок. Разница имелась в цвете волос: у Хари темные, а у Присциллы светлые.

– На самом деле, вы заманиваете меня в лабиринт, – сказал прогрессивный писатель.

– Есть немного, – ответила Присцилла. – Но мы также предупредили и об опасности для здоровья. Если вы решились, то подойдите ко мне.

– Да, предупредить. Такова культура нашего общения, – добавила Хари.

Культура?

Сейчас на Земле нет никакой культуры. Она выродилась в развлечения. Теперь культурой стали называть всё, что помогает щекотать нервы, убивать скуку, созданную неограниченным досугом.

Бен подошел к Присцилле. Она через окошечко передала ему два листка бумаги и ручку. На листках был напечатан текст.

– Здесь прочтите и распишитесь на двух экземплярах. Один экземпляр оставите себе, другой отдадите Хари. Текст обязательно прочтите. В нем отмечено: за все ваши действия и бездействия, что произойдут в лабиринте, вы и только вы несете ответственность. С нас вся ответственность за то, что случится там, снимается.

«Ну, да бизнес, – подумал Бен, – ничего личного».

Писатель отдал расписку Хари, второй экземпляр положил в карман. Хари протянула ему аккумуляторный фонарь и тайзер.

– А это зачем? – удивился Бен.

– Убежище плохо освещено…

– Я о тайзере.

– Мало ли… Вдруг вам померещится. Или вы все-таки не готовы?

– Нет. Я готов.

Бенджамин положил скромное снаряжение на пол и с трудом открыл дверь, провернув стальное колесо. Петли скрипнули. Из проема подул влажный и прохладный ветерок. Воздух катакомб был непривычен, даже неприятен. Ощущались в нем грязь и заброшенность длинных коридоров со слабым освещением.

Писатель вспомнил точное назначение подобных лабиринтов. Сотни лет назад державы жёстко конкурировали друг с другом, доходило и до военных столкновений. Обычно причины войн оказывались ничтожны; бороться за идею, за территорию, за ресурсы Бен считал глупым, так как идеи можно менять, а территории и ресурсы избыточны. Сейчас на Земле двенадцать миллиардов людей. Древний Мальтус ошибся. График численности людей не растет по гиперболе, точнее, он растет линейно, затем круто задирается вверх (это и есть гипербола), а затем он выходит на плато. Достигается равновесие. Век назад человечество начало колонизировать Марс, боясь скачкообразного роста численности, однако красную планету освоил технический персонал. Постоянных поселений не возникло. Марс был заброшен. Возможно, сейчас частные компании-гиганты пытаются что-то осваивать на просторах ржавого цвета, что-то добывать и продавать, но в земных новостях редко упоминался Марс.

«Кстати, – вспомнил писатель, – а как я вернусь обратно? Я же не спросил у них».

Бен остановился в коридоре и осветил стены. Они были исписаны белой люминесцентной краской, надпись имелась только одна: «Выход», а под словом стрелка. Всё верно, именно оттуда он и пришел, так что заблудиться в катакомбах невозможно.

Он стоял на перекрестке и думал куда пойти: прямо, налево или направо? Направо. Правильное направление. Править. Правь. Корень «прав». Со словом «налево» так не поиграешь. Налево. Левое налевие. Левить. Левь. Корень «лев».

Бен повернул направо.

Кто построил этот лабиринт? Какая древняя держава? Европа? Россия? Нет, не так. Много столетий назад существовала одна держава: Европа. Она враждовала сама с собой. По крайней мере, история так говорит. Была Европа, которая делилась на западную и восточную части. Так вот, западная часть называла себя Европой, а восточная часть Россией. Странно. Тогда… Евроссия? Был еще исторический аппендикс, кажется, именовался он Объединенными Штатами Америки. ОША. В аббревиатуре что-то восточное, буддистское, хотя это была атеистическая держава. Кстати, Европа всегда называла себя Европой. Ну, еще Евросоюз, а вот Россия… Российская Федерация, Русь, Киевская Русь… Хотя нет, Киевская Русь, кажется, исторический период. Хотя, кто знает… Русь Новгородская. Русь Ладожская. Российская империя. СССР?

Бен остановился, заметив в полумраке движение.

Показалось.

Нет, вот опять.

Тайзер.

Он опустил фонарь и, выключив его, ушел в тень.

Движение возобновилось.

Это был человек. Двигался незнакомец, стараясь избегать освещенных мест. Бен заметил лишь мужскую фигуру. Писатель нащупал кнопку тайзера. Незнакомец или уверен в себе, или не заметил приближающегося Бена. Пусть будет последнее предположение. Расстояние быстро сократилось до двух метров. Бен выставил перед собой оружие и ослепил фонарем.

– Марсианские чертовы штучки! – выругался незнакомец и поднял руки. – Уберите тайзер. И выключите фонарь. Вам ничего не угрожает.

«Еще один участник полуночного квеста?» – удивился писатель.

Он, опустив фонарь, заметил механический протез у незнакомца. Язык света скользнул по фигуре мужчины, и металл правой руки блеснул. Бен удивился: кто-то еще использует старые технологии? О них забыли лет сто назад. Сейчас протезов не делают, даже бионику, сейчас используют 3D-печать органов, затем сращивание тканей. Так что руку новую не отличить от старой, и только бледно-розовый шрам на коже указывает на проведенную операцию. Еще незнакомец носил очки – тоже старые технологии. Возможно, участник квеста любитель ретро. Сейчас делают светокоррекцию зрения: воздействуют электромагнитным излучением разной длины волн на глаза. В крайнем, ставят контактные биосинтетические линзы.

– Не думал, что запускают несколько человек, – сказал Бен.

– Человек?

– Я решил, что в квесте один. Один участник.

– Так вы и есть один. Я часть квеста. Пугаю.

– Протез выглядит пугающе.

Незнакомец сухо хохотнул.

– Да нет, вы всё… Вас как зовут?

– Бен. Бенджамин Ян. Писатель.

– Не интересуюсь современной литературой. Дядя Юра. Можно Юрий.

Дядя Юра опустил руки и протянул протез для приветствия. Бен пожал его.

– Протез – это марсианское наследие.

– А разве на красной планете еще идут исследования?

– За сейчас не ручаюсь, но лет пятьдесят назад еще теплилось. Я попал туда в геологический экспедиционный корпус двадцатилетним парнем, там руку и потерял. Вам интересно?

– Да. Расскажите?

– Долгая история.

– Все-таки…

– Может, потом встретимся, м? Я на работе. Как бы.

Юрий посмотрел на писателя поверх очков. В этом движении, так показалось, было что-то птичье, да и внешне дядя Юра походил на старую хищную птицу с увядшим взглядом.

– А если кратко, что произошло с вами на Марсе?

– Инопланетный артефакт.

– Что?

– Предположительно. Хотя, что я буду врать… Откуда подземное помещение, построенное во времена египетских фараонов, могло взяться на Марсе? Люди в космос тогда не летали.

– Есть гипотеза палеоконтакта.

– А еще есть гипотеза, что люди произошли от инопланетян. Чушь собачья! Будь я пришельцем, поостерегся бы высаживаться на Земле, да и заносить жизнь… Эксперимент может выйти из-под контроля.

– Так что это было за помещение?

– Небольшое пространство. Сто квадратных метром площадь. Потолок плавно переходит в стены. Короче, по форме это полусфера, изнутри выложенная плитками прозрачного янтаря. Ну, это мы так назвали – прозрачный янтарь – на самом деле это странное соединение органики и мертвой материи. Внешне декоративный материал – окаменевшая смола неизвестного дерева на молекулярном уровне соединена с атомами железа, отчего янтарь слегка отдает желтизной и имеет свойства стали: упругость, легкая обработка без сколов, можно плавить, не опасаясь, что свойства потеряются… много интересного. Так вот… Может, к выходу?

Они пошли, и дядя Юра продолжил рассказывать:

– Это не самое интересное, хотя тогда ученые определили, что железо марсианское, а вот окаменевшая смола неизвестного происхождения. Сравнивали наш янтарь с прозрачными образцами красной планеты. Стало ясно, что это действительно смола дерева, только дерева, которое не росло на Земле. Интересно другое. Полусферическое помещение было пустым, почти пустым. В центре на массивном стальном цилиндре, как на столе, располагалась круглая коробка, тоже стальная. Внутри нее два отделения. В первом знакомый кусок прозрачного янтаря, цилиндрическая болванка, а во втором также марсианский янтарь, только внутри, опять же цилиндра, плескалась черная жижа. Мы уже почти пришли.

– Что за жижа?

– Расскажу потом. Если кратко, это бионанороботы без программного управления.

– Странно. Помещение. Прозрачный янтарь. Нанороботы.

– Марсианские чертовы штучки. Хотя ученый корпус на Марсе нам сказал, что не стоит искать зашифрованного послания в данном артефакте. Он сам уже и есть послание. Во-первых, идеальное полусферическое помещение. Во-вторых, соединение органики и условно мертвой материи в янтаре. В-третьих, нанороботы, собранные из биологических структур. Ну, хорошо, предположим, пришельцы показали свои возможности. Для чего? А, вот и выход. Увидимся. Я вас запомнил. Писатель Бенджамин Ян. Найду в сети.

6

На семьдесят шестом этаже случились перемены, и шестым чувством Бен понял, что изменения оказались дурными, неприятными и мерзкими, хотя откуда вырос этот липкий комок чувств, подобный смолистой субстанции? Сколько не смывай и не отдирай, он оставляет заметные следы, точно клеймит тебя. Почему они – перемены – обязательно должны быть дурными, липкими и мерзкими, отчего, например, плохие? Негативные? Как негатив древней фотографии: вроде все и всё на местах, ничего не поменялось, но инверсия света породила неприятие запечатленного навсегда мира в снимке.

Прогрессивный писатель уловил это нечто, затем краем уха выудил из коридорной тишины неестественный звук, акустическая форма которого была ненавязчивой, но неприятной. Так иногда в какофонию городской жизни пробьется чужеродный организм. Он и произвел этот тихий замогильный звук.

Бен заметил приоткрытую дверь в квартиру Юджина, яркий и плотный белый свет, услышал тихие разговоры.

Раньше писателя голоса за стеной не удивляли и не волновали, он к ним привык. Юджин часто водил к себе друзей и знакомых. Вели они себя воспитанно: особо не шумели, музыка (или ритмичные звуки похожие на музыку) не играла громко, иногда глухо всплывали разговоры, отчего-то напоминающие дискуссии, переходящие на повышенные тона. О чем они спорили, а это действительно походило на спор, неизвестно, но затем громкость спадала, и опять посиделки Юджина с друзьями превращались в респектабельный вечер.

Иногда за стеной наступала полная тишина. Позже писатель узнал от самого соседа, что его не было несколько дней: Юджин ездил к знакомым в приморскую часть Мега-Сити.

Сейчас же голоса за приоткрытой дверью показались чужеродными. Скорей всего, решил Бен, оттого, что дверь приоткрыта и это неестественно.

Он не успел пройти в свою квартиру, от Юджина вышел человек явно старше Бенджамина, или никогда не посещавший косметолога. Есть в городе группа людей, которая пренебрежительно относится к внешнему проявлению здоровья. Такие люди могут одновременно не употреблять алкоголь, табак, посещать фитнес и быть безразличны к состоянию кожи. Тела таких людей слегка мускулисты, они с призрением относятся к физическим истязаниям бодибилдингом. Возможно, незнакомец был из когорты антигламуристов.

Он, лицом похожий на сову, что до конца не проснулась, быстрым шагом приблизился к Бену.

– Добрый вечер. Бенджамин Ян, верно?

– Да.

– Сосед Юджина Барета?

– Да.

– Вы сегодня его видели?

– Конечно… Но…

– Простите, не представился. – Мужчина показал пластиковое удостоверение, отогнув ворот одежды. – Николай Горобец. Инспектор полиции Мега-Сити Приморского округа.

– Конечно, я сегодня виделся с Юджином…

Николай пристально посмотрел в глаза Бенджамину, ожидая продолжение фразы, и писатель коротко рассказал о двух встречах: вначале дня, когда Бен спускался на лифте и после посещения спортзала.

– Забирал заказ? – уточнил инспектор.

– Да. Не знаю, что за заказ… Хотя нет, вспомнил. Это было твердое мыло в прозрачной упаковке. Он мне еще показал…

– Мыло? Это интересно. Хорошо. Пройдемте к господину Барету. Не беспокойтесь. Пустая формальность. Опознание.

Бен только кивнул.

Они вошли в квартиру. Писатель заметил молодого напарника-полицейского, который что-то печатал в планшете. Напарник на мгновение поднял взгляд на вошедших людей и опять погрузился в протокол.

В воздухе витал цветочный аромат, он стал сильнее, когда инспектор провел Бенджамина Яна в ванную комнату. Ванная была заполнена водой, в воде лежало на спине тело Юджина. Голова его была приподнята и покоилась на шейной надувной подушке, а сама подушка крепилась шнурами к бортам ванны. Тихо играла расслабляющая музыка в стиле «новая грань». Сквозь музыкальный шум иногда возникали одинокие японские флейты и невнятные звуки природы.

– Это он? Юджин Барет?

– Да.

Бен осмотрелся. На косметической тумбочке лежал проигрыватель, похожий на хоккейную шайбу. Оттуда и играли флейты. На змеевике осушителя для полотенца лежал цельный кусок мыла, напоминающий большую прозрачную зеленого цвета пилюлю.

– Даниэль! – крикнул инспектор. – Пакет покажи господину Яну.

Напарник встал в дверном проеме ванной комнаты, показывая пакет и его содержимое.

– Это он. Тот заказ, – подтвердил Бен.

– Спасибо, Даниэль.

– Что дальше? – спросил напарник. – Протокол я набросал…

– Вызывай «BIOTEC». Ну, и скорую помощь. Патологоанатомический отдел. Но сначала «BIOTEC».

– Стоит ли?

– Давай, вызывай, – устало вымолвил Горобец.

Даниэль ушел в другую комнату.

– Что случилось? – невпопад спросил писатель.

– Сами видите.

– Я о… Как он умер?

– Что-нибудь слышали о крип-крэпе?

– Крип…

– Крип-крэп. Психоделический наркотик.

– Нет.

– Может, оно и к лучшему, – задумчиво произнес инспектор. – Вы можете идти к себе, но никуда не уходите. Потом, если понадобитесь, мы к вам заглянем, а сейчас… – Они вышли в зал. – Вызвал? – Даниэль кивнул. – А сейчас отдыхайте.

– Можно вопрос?

– Конечно.

Бен и Николай задержались в коридоре у открытой двери в квартиру Юджина.

– Вы назвали «BIOTEC»…

– Скажем так, в рамках этого дела они сотрудничают с полицией. Постмортальное нейросканирование. Слышали? Их изобретение.

Об этом писатель знал поверхностно. По сути, оно ничем не отличалось от нейрограммы головного мозга живого человека. Разница была лишь в том, что у трупа мозг сохраняет рефлекторную активность даже после фактической смерти. Можно ли назвать это необратимой клинической смертью, Бен сомневался, хотя такой термин мелькал в научно-популярных и околонаучных статьях. На самом деле жизнь мозга без кислорода являлась тихой агонией нервных связей, и цель постмортального нейросканирования – успеть «снять» как можно больше «следов» памяти с тех нервных волокон, которые не подверглись деградации.

Бен вошел в свою квартиру, осторожно прикрыл дверь и машинально засунул руки в карманы. Пальцы правой руки наткнулись на бумагу. Это оказалась расписка «полуночного квеста». Он скомкал ее и отправил в утилизатор. Затем подумал о диске: «Может тоже следом кинуть в утилизатор?»

Писатель взял запись, но вместо того чтобы избавиться, прослушал ее вновь: «…Не будет ничего нового. Просто поставят унитаз среди белоснежного кафеля, крышку опустят, а стыки обработают sealant, чтобы нельзя было поднять крышку и сделать соответствующее дело. Но это будет новым словом in art – так скажут пластиковые пророки, а конец-то близок, его не отсрочишь этот персональный апокалипсис, поэтому я заканчиваю. Приятного…».

Лоток с диском выехал из устройства.

На самом деле, не стоит прятать запись, обыска в квартире не будет, причин для обыска нет, ордера нет, да и право на личное пространство никто не отменял, а эти слова террористов не более чем словоблудие, в них много пафоса и искрометности, но нет содержания. Красивая обертка, прячущая пустое тело звуков, сотрясание воздуха квартиры ради создания эффекта сотрясения мозга, но никакого сотрясения и потрясения тирада не вызвала. Звук пуст. Предложения и фразы, ради самих предложений и фраз. Это похоже на современное искусство. Если раньше искусство хотя бы делало вид, что оно создает новое и надмирное, то теперь даже нет иллюзии работы с метафизическими концепциями. Усталость и импотенция духа, инфантильность, асексуальность, вербальная и визуальная дряблость образов – вот и всё искусство. Безобразие – это отсутствие заряженных пассионарностью образов и символов. Импотенция во всем. Даже индустрия порнографии стала асексуальной немощной и беззубой старухой. Что делать порнографии в полностью порнографированном мире? – Исчезнуть.

В дверь позвонили.

На пороге стоял Даниэль.

– Здравствуйте. Много времени я у вас не займу…

Полицейский показал планшет.

– Да, конечно. Только на пороге не стойте, проходите. Садитесь. Микролад?

– О, было б неплохо.

– У меня есть клубничный.

– Пожалуй.

Бен налил гостю и себе. Они расположились на кухне. Даниэль, бросив взгляд на фитнес-браслет писателя, что лежал рядом с кофемашиной, продолжил:

– Здесь файл протокола, в котором говориться, что вы опознали Юджина Барета. Ознакомьтесь. Под текстом квадратная рамочка. Если согласны, приложите к квадратику большой палец.

Бен прочитал внимательно небольшой текст на планшете и оставил отпечаток.

– Благодарю. – Даниэль вновь посмотрел на браслет писателя, затем наполовину опорожнив стакан с напитком, спросил: – Я сейчас задам, возможно, странный вопрос, но… Господин Барет не упоминал музыкантов. Я имею в виду ту террористическую организацию.

Внутри на мгновение похолодело, и писатель физически ощутил, что диск с записью сам выползает из ящика и зигзагами движется в сторону полицейского.

– Нет, не упоминал.

– Не удивляйтесь. Есть подозрение, что музыканты – это один из каналов распространения наркотика крип-крэпа и… – Даниэль глянул на запястье. – Скоро явится «BIOTEC». …И поэтому нам важна любая информация, даже несущественная мелочь.

– Юджин ничего не говорил о музыкантах. А можно вопрос задать?

– А вы любопытный. Хотя для писателя это нормально. Что за вопрос?

– «BIOTEC». Постмортальное нейросканирование. Разве это не похоже на чтение мыслей? Ведь можно прочитать сохранившиеся воспоминания, восстановить картину преступления, как бы отмотать время назад.

– И найти канал трафика?

– Да.

– Господин Ян, сразу видно вы не посвящены в детали, так сказать, в специфику. Постмортальное нейросканирование это вам не кино посмотреть. Во-первых, человеческая память не является библиотекой, где все систематизировано и классифицировано. Там нет каталогов, там сплошной хаос и только сам хозяин собственных воспоминаний более или менее разберется, но хозяин мертв. Представьте себе, что вы пришли в библиотеку, архивариус которой изобрел свой принцип каталогизации, а сам скрылся в неизвестном направлении. Более того, он не оставил ключа, что поможет расшифровать принцип каталогизации. Во-вторых, мы сканируем умирающий мозг, а значит, какие-то «экземпляры книг» уже утеряны безвозвратно. Мозг – это огромный нервный узел. Внутренняя библиотека разрушается быстро, но не сразу вся. В-третьих, крип-крэп вносит коррективы. Если б он просто разрушал нейронные связи, так он еще провоцирует ложные воспоминания. Наконец, в-четвертых, ребята из BIOTECа рассказывали, что ложное воспоминание может возникнуть и не под действием наркотиков, а в результате естественных жизненных причин. Например, как защитная функция психики. Постмортальное же бытие мозга само по себе создает ложь, потому что нейроны гибнут. Они, сотрудники BIOTECа, говорили мне: представь себе керамический сервиз из чашек, блюдец и иных столовых предметов. Так вот, умирание мозга это как если б этот сервиз кокнули. Результат – куча осколков. Причем несколько черепков теряются сразу. И есть вероятность соединить осколок от чашки с осколком от блюдца. Вот так и возникает ложная информация. При этом, конечно, имеется в виду, что каждое законченное воспоминание является столовым прибором. – Даниэль опять глянул на запястье. – Заговорился я с вами. Спасибо за микролад. Пойду.

Бен проводил полицейского до двери.

Сразу после его ухода послышались шаги от лифта.

Писатель глянул в приоткрытую дверь и увидел двух людей в медицинской спецодежде и еще одного, что был одет в белую рубашку и черные брюки. Последний, видимо сотрудник BIOTECа, нес пузатый чемоданчик из серебристого рифленого металла.

Бен прошел в зал и включил телевизор на случайный канал. Его не интересовала та информация, что потечет из динамиков, хоть смысл ее он и улавливал. Внешний шум лучше настраивал писателя на копание внутри себя, и среди словесных огрызков, что метались в сознании, гигантским китом плавал вопрос: почему люди употребляют наркотики? Наркотики приносят временное удовольствие? Да. Они вызывают привыкание? Да. Они разрушают тело, начиная с нервной системы? Да. Каждый знает об этом, но что становиться триггером, толкающим на первый шаг. Словно кто-то или что-то действительно толкает его в спину, и он перешагивает через запрет, через знания, он обесценивает прошлый опыт человечества, весьма богатый опыт употребления наркотических средств сильных и слабых. Неформально алкоголь и табак признают наркотиками в среде ярых последователей здорового образа жизни, и даже если человек не злоупотребляет выпивкой и курением, то ЗОЖники презрительно вешают ярлык наркомана. Наверно, ЗОЖники так утверждаются в правильности выбранного пути.

Бен перевел внимание на экран. Смотрел он на него рассеяно, как в расфокусе, в основном слушал. Передача, идущая по каналу, была ему знакома: «Гламур & Дискурс». G&D.

– Вы говорите «самоубийство» или «суицид», но вы действуйте в рамках давно устаревшей христианской парадигмы, где самоубийство признавалось страшным проступком. Вам известен религиозный мем о человеке-предателе и самоубийце, об Иуде, что не стал апостолом. Это его личное дело: наложить на себя руки. Возможно, он стал жертвой собственных предрассудков, смешал понятия учителя, спасителя человечества и благостного правителя еврейского народа.