Я (не) твоя рабыня

– Хорошо, что ты пришла, если бы сбежала было хуже.

Не придумав, что ответить, Вита промолчала. Но Славе это болтать не мешало.

– Шеф не любит, когда ему перечат, веди себя, как вчера. Раздвигай ноги, если он скажет, и все будет хорошо, – Слава ухмыльнулся, – ну, или не раздвигай и возможно мне с парнями тоже что-нибудь перепадет, – с этими словами он провел пальцем по прядке волос, выбившейся из ее прически.

Вита отшатнулась, отошла на пару шагов, но это не спасло от взгляда наглых голубых глаз. От быстрого подъема Виту замутило, уши заложило. От волнения она не заметила на каком этаже открылись двери, ей хотелось быстрее покинуть кабину.

– Направо, – Слава вышел из лифта первым.

Вита оказалась в небольшом холле со стенами, отделанными темными зеркальными панелями. За черной стойкой со стилизованными готическими вензелями, сообщавшими посетителям, что они попали в офис ГК «Мульцибер», сидели две девушки, выглядевшие так словно их лица подправили в фотошопе. Отличались друг от друга они цветом волос, одна брюнетка, вторая блондинка. На Виту они не взглянули. И Вита поспешила за Славой, удалявшимся по коридору, залитому приглушенным светом.

За закрытыми черными дверями с номерами кабинетов кипела работа. Звонили телефоны, долетали обрывки разговоров, раздавался выверенный деловой смех.

Коридор заканчивался просторной приемной. Посередине размещался дубовый массивный стол для референта и кожаные диваны для посетителей. Пахло кофе и коньяком. Все говорило о серьезных деньгах и статусе владельца компании.

Из приемной вели две двери, одна – в переговорную, отделенную от помещения стеклянной стеной. Вторая – в кабинет Благополучного. Дверь отворилась, из кабинета выскользнула платиновая блондинка с идеальной внешностью фотомодели. Безупречный макияж, маникюр, изумрудное платье-футляр, обтягивающее точеную фигуру. Вита в плаще и платье из массмаркета почувствовала себя нищенкой, заглянувшей на королевский бал. Сумочка, казавшаяся безумно дорогой. Купленная за тридцать тысяч «Фурла», не выдерживала сравнения с «Гермесом», небрежно брошенным на тумбу, позади стола. Вита всегда была далека от моды и не понимала Тониной погони за брендами, но сейчас ей стало неловко за собственный вид.

Слава перехватил дверь, прежде чем референт успела ему помешать, сладко улыбнулся девушке и жестом пригласил Виту войти в кабинет, напоминая сочащегося похотью дворецкого.

После полумрака, царившего в приемной, свет, лившийся из окон в кабинете, ослеплял. Вите понадобилось несколько секунд, пока глаза привыкнут.

С двух сторон вместо стен – окна. Из них открывался потрясающий вид на столицу и реку.

В кабинете располагалось минимум мебели в стиле хай-тек. На стенах, обитых черной кожей ската, висели две картины с абстракциями. На стеклянном столе царил идеальный порядок, несколько тонких папок, писчий набор, ноутбук и чашка кофе.

Филипп стоял у окна, разговаривая по мобильному. Стоило Вите войти, он коротко попрощался и оборвал связь.

– Ты пришла.

– А у меня был выбор? – голос прозвучал безжизненно, словно и не ее собственный.

За спиной тихо закрылась дверь, Слава скрылся, доставив добычу в лапы тигра.

– Выбор есть всегда. Ты могла убежать, уехать. Сделать одну из глупостей, которые совершили бы сотни дур на твоем месте.

Вита пожала плечами: что сделано, то сделано. Она здесь.

– И чтобы ты со мной сделал, если бы я сбежала? – Вита не видела смысла в уважительном «вы», в конце концов, вчера Благополучный отнял у нее возможность быть собой и сломал защитный барьер, которым она отгораживалась от мира последние годы.

Усмешка, скользнувшая по тонким губам Филиппа, сказала больше, чем слова.

– Подойди.

Вита пересекла кабинет, положила сумочку на кресло для посетителей, стоявшее перед столом, и подошла к Филиппу, но не слишком близко. Встала так, чтобы он не смог до нее дотронуться.

– Ближе, – сказал Филипп тихо.

Вита сделала еще шаг. Филипп протянул ей телефон. На экране прокручивалось видео, звук стоял на минимуме, но, прежде чем поняла, на что смотрит, Вита услышала стоны и скрип. На записи Филипп занимался сексом. Его мускулистое тело ритмично двигалось, под смуглой кожей перекатывались канаты мышц. Вита не сразу поняла, что девушка на видео – она сама. С безвольно раскинутыми ногами и пальцами, судорожно вцепившимися в простыни.

Руки задрожали, и Филипп поспешил забрать у нее телефон, пока она его не выронила.

– Я не любитель домашнего порно, но мне показалось забавным, если ответить тебе взаимностью. Ты сливаешь в сеть видео про меня, а я…, ну, ты поняла. Думаешь твоим подписчикам понравится? Борец за добро и справедливость, трахается с… как там, ты, меня называла? Архитектором Пандемониума? А что, красиво звучит, я оценил!

Вита отпрянула от холодной ярости, сверкнувшей в глазах Филиппа.

– Настолько, что решил не доверять разборки с мелкой прошмандовкой парням, а заняться тобой лично. Признаюсь честно, ты меня зацепила, давно никто не смел переходить мне дорогу, менты прикормлены, журнашлюшки под присмотром, но сейчас каждый может стать писакой, достаточно ноутбука и телефона.

Филипп подошел вплотную к Вите, при безжалостном свете угасавшего дня он жадно рассматривал ее лицо, а она замерла как зверек перед гипнотизирующими глазами змея. Боялась дышать и отвести взгляд от серых холодных глаз.

– Я долго думал, что с тобой делать. Пока не решил, что вред, который ты нанесла моему имиджу ты же и исправишь. Снимай плащ и садись!

Глава 4

Пальцы плохо слушались, но Вита расстегнула пуговицы, сняла плащ и кинула его на спинку стула. Филипп довольно усмехнулся, заметив, как ее груди тяжело качнулись от резкого движения, а соски затвердели от соприкосновения с тканью и прохлады, царившей в кабинете. Она выполнила приказ, не надела белья.

Вита села на соседний стул. На самый краешек сиденья, словно готовясь вскочить и убежать.

Филипп прошел к бару, налил в два бокала алкоголь, вернулся к столу, присел на край, наклонившись над своей жертвой, один бокал поставил перед Витой, второй пригубил и оставил в руке.

– Выпей, иначе можешь плохо принять то, что я тебе скажу.

Он с ожиданием смотрел, как Вита взяла бокал, предательски звякнувший о столешницу, с жидкостью кофейного цвета и запахом корицы. Сделав глоток, Вита вернула бокал на стол. Филипп предпочитал кальвадос, однако Вита не почувствовала себя героиней романов Ремарка. Впереди ждала не любовь, а боль и грязь. Разве что финал будет, как в «Триумфальной арке» – печальным и смертельным.

– Ты писала про меня шесть месяцев, думаю, будет справедливо, если будешь писать еще год, но теперь то, что я скажу. Откажешься, и наше домашнее порно сольют в интернет. Думаю, мне не стоит расписывать сколько дерьма на тебя выльется, не говоря уже о том, что видео будет на каждом порносайте. Зато прославишься на всю страну, а не только среди подписчиков. Блогер, разоблачавшая преступления, оказалась любовницей олигарха, сделавшего состояние на крови, звучит?!

В горле застрял комок, Виту мутило, если бы слезы не иссякли еще днем, она наверняка разрыдалась. От такого не отмазаться. Сотни, тысячи комментариев и мемасики расползутся по сети в считаные мгновения.

– Твоя репутация тоже пострадает, – Вита попыталась защититься.

– Разве? Девочка, у нас все еще патриархальное общество, то, что женщину уничтожит, для мужчины станет рекламой, об этом позаботятся пиарщики компании, расставят акценты там, где надо. Подкинут бабок нескольким знаменитостям, которые настрочат гневные посты о твоей двуличности, как коварно ты меня соблазнила в погоне за деньгами. Пыталась шантажировать с помощью записи, сделанной, между прочим, в твоей квартире.

Он прав. Вита пыталась сопротивляться, но внутри смирилась с поражением. Ей этого не простят, ни ее подписчики, ни общество, жадное до грязи. Наверняка найдутся те, кто захочет отомстить, чьи секреты она вытащила наружу.

– Это еще не все, – Филипп отпил кальвадос и окинул ее оценивающим взглядом.

Вита постаралась натянуть юбку на бедра, жест не ускользнул от взгляда Филиппа. – Я буду иметь тебя, когда захочу, если вдруг решишь поиграть в целомудрие, запись утечет в сеть, а ты узнаешь сколько во мне осталось от бандита, о чьих преступлениях писала с таким вдохновением. Мог бы ограничиться чисто деловыми отношениями, но одной статьей ты задела меня за живое. – Процедил Филипп и склонился к ней.

Вита недоуменно посмотрела на Филиппа. Неужели в монстре осталось что-то от человека?

– Не помнишь, да? Своими маленькими, нежными пальчиками ты посмела копаться в гибели моей жены.

Вита судорожно втянула воздух. Статья была одной из первых. Мутное дело. Инга Благополучная убила себя и нерожденного ребенка. Это официальная версия. Неофициальная куда грязнее и страшнее, про нее Вите рассказала горничная, служившая тогда в доме. В неофициальной – Благополучный убил жену, заподозрив в измене и посчитав, что ребенок не от него.

И, конечно, Вита опубликовала в блоге неофициальную.

Филипп продолжил:

– Я не люблю презервативы, тебе придется позаботиться о противозачаточных таблетках, оставь сразу грезы о тайных детях олигарха. Этого не будет.

С этими словами, Филипп встал, обошел стол, открыл ящик, достал из него вязальную спицу и положил перед Витой.

– Знаешь, что это?

– Спица, – вопрос был настолько нелепым, что она засомневалась – отвечать ли, пытаясь угадать в чем подвох. В горле пересохло от волнения, и голос прозвучал хрипло, едва слышно.

– И для чего она?

– Чтобы вязать, – пробормотала Вита неуверенно, она не понимала к чему это все, мозг еще не справился с информацией о видео, и предстоящем сексуальном рабстве.

– А еще?

Вита отрицательно покачала головой.

– Я не знаю, – пролепетала она.

– Раньше спицы использовали для незаконных абортов.

В груди словно остановилось сердце, пальцы заледенели. Вита подняла взгляд на Филиппа. Все происходящее казалось дурным сном.

– Если ты забеременеешь от меня, не будет никаких клиник и докторов. Если в твоем животе заведется мой ублюдок, ты возьмешь вот эту самую спицу, вставишь в свою замечательную узкую щелку и выковыряешь его оттуда. Иначе это сделает Малюта. Знаешь про него? Наверняка.

Услышав, имя палача, которого боялись и самые отчаянные головорезы столицы, Вита забыла, как дышать. Малюта славился жестокостью и изобретательностью в пытках. За что и получил прозвище.

– Ты меня поняла?

Зря Вита думала, что слезы иссякли. Когда она кивнула, соглашаясь, соленые капли упали на колени. Глухое и беспросветное отчаяние сковало мысли и тело. Она не знала, чего боится больше: ночей, которые предстоит провести в постели убийцы, полных боли и унижения, или того, что сама убьет еще не зачатого ребенка.

– Положи спицу в сумку и всегда носи с собой. Я не хочу, чтобы между нами осталось недопонимание. – Продолжил Филипп, удовлетворенный ужасом, исказившим лицо Виты. – Ты моя подстилка, с которой я буду делать все, что захочу, а не любовница. Скажу: «раком». И ты встаешь на четвереньки, подставив зад. Велю: «соси». И ты на коленях заглатываешь мой член. Прикажу показать щелку, и ты задираешь юбку.

Вита не сразу поняла, что последние слова и были приказом. Филипп выжидательно смотрел на нее.

Чувствуя, как щеки обжигает краска стыда, Вита вцепилась в подол платья и медленно оттянула ткань к паху.

– Встань и покажи мне, насколько ты поняла все, что я тебе сказал, поиграй с собой.

Не позволяя платью сползти, Вита встала со стула, вышла из-за стола. Одной рукой задрав платье к животу, второй начала ласкать себя. Несколько невыносимо долгих, унизительных минут Филипп смотрел на нее. Затем допил кальвадос, поднялся, подошел к ней сзади. Обнял со спины, сжал грудь, поглаживая, пока под тонкой тканью затвердевали соски, одной рукой продолжая ласкать грудь. Второй провел по животу, перехватил продолжавшие ласку пальцы и отстранил, занявшись Витой сам. Несмотря на угнездившийся внутри страх и горечь, Вита почувствовала, что возбуждается под его прикосновениями. Горячее дыхание обжигало шею. Филипп не делал попыток ее поцеловать, лишь умело нащупывал точки, заставлявшие, ее лоно истекать влагой, доводя Виту до исступления. Когда она достигла пика наслаждения, изогнувшись раскаленной дугой в его руках, Филипп прошептал:

– Думаю, мы друг друга поняли.

Глава 5

Филипп вернулся из ванной комнаты, вытирая руки белоснежным полотенцем. Он оставил дверь открытой:

– Нам предстоит долгая ночь, прими душ, – сказал он, окинув Виту придирчивым взглядом, недовольно скривил губы.

Девушка стояла у окна, смотря на ночное небо, расцвеченное огнями Москвы. Слишком молодая, слишком глупая. Такая хрупкая на фоне огромного злого города. Она дрожала от плача.

Виталина…

Филипп мысленно посмаковал имя. От латинского «vitalis» – «полный жизни».

Полная жизни…

Не лучшая пара для Харона.

Одни женщины дрожали и рыдали, когда Филипп показывал истинное лицо. Другие злились, кричали, требовали. Не подозревая, что все человеческое в нем умерло ночью, когда он нашел Ингу во дворе их нового дома. Снег вокруг ее тела растаял от горячей крови. Она была еще жива, молча сцепила побледневшие губы и смотрела на него, торжествующими темными глазами Медеи, ведь их ребенок умирал в ее чреве.

Филипп закрыл глаза, стараясь прогнать воспоминание. Девушка у окна разбередила старую рану, заставила вновь прочувствовать отчаяние и беспомощность, едва не сожравшие его тогда.

Шалава, выползшая из гнилого Мухосранска и решившая покорить Москву с помощью своего бложика. Всех блогеров Филипп искренне считал тупой плесенью. Его мир был бесконечно далек от возни, что происходила в социальных сетях. Чтобы следить за имиджем компании, у него есть люди, которым он платит. Когда Слава впервые рассказал ему о серии статей озаглавленных «Архитектор Пандемониума», Филипп отмахнулся: у него нет на это времени. Но потом он увидел статью про Ингу, и в сердце разгорелась злость. Он хотел отдать блогершу ребятам, те пустили бы ее по кругу, а затем избавились от тела. Но злость переросла в ярость, и она все еще кипела внутри, вырываясь наружу ядовитыми раскалёнными сполохами, требовавшими уничтожить причину, раздавить, растоптать. Он не будет торопиться. Если девчонка не лжет и статьи – глупая попытка восстановить попранную справедливость, а не заказ, то может быть, он отпустит ее, когда ярость утихнет. Даже оставит ей толику самоуважения, позволит уберечь частичку собственного «Я», не стирая, не уничтожая ее личность, превратив в послушную игрушку.

Но если она солгала…

Филипп нахмурился.

Если она солгала, то вчерашняя ночь ей покажется полной нежности и любви.

Филипп придирчиво осмотрел Виту. Правильные черты лица, пухлые губы, золотисто-русые волосы, ниспадающие на плечи мягкими волнами, высокая грудь, тонкая талия, чуть широкие бедра, округлая упругая задница. И серые, как у него глаза. Но если его – отливали оружейной сталью, то ее – напоминали готовое разразиться дождем небо.

Одета, как дешевка, с такой в свет не выйдешь.

Филипп нажал на кнопку селектора. Вита осторожно подошла к ванной комнате. Ее щеки вспыхнули, когда он попросил Алину раздобыть для своей новой шлюхи «что-нибудь приличное».

– Платье выкинь в урну, мои женщины не ходят в барахле с рынка, – бросил он Вите, до того как дверь закрылась.

– Сделаю все возможное, Филипп Игоревич. «Гермес»? – щебетала по громкоговорителю референт.

– Да, и не забудь про украшения, что-нибудь изящное, но неброское, как тогда Томе. Ей понравилось.

– Хорошо, Филипп Игоревич, занимаюсь.

Вита разглядывала стены огромной ванной комнаты, со стыдом думая, как недавно извивалась от наслаждения в руках архитектора Дьявола. Взгляд скользил по черному мрамору с белыми прожилкам. Следя за переплетением белых нитей в камне, Вита постепенно приходила в себя. Комната по роскоши не уступала термам императоров древнего Рима. В центре располагалось вмурованное в пол джакузи, размером с небольшой бассейн. Вдоль правой стены – тумба с тремя раковинами-чашами из слюдяного стекла, в левом углу – душевая кабина, в правом – унитаз и биде.

Расстегнув молнию на спине, Вита зябко поежилась. Хотя в ванной было тепло, холод сковал тело. Казалось бы, за минувшие сутки она вытерпела столько унижений, что такая мелочь, как критика платья не должна задеть. Но задела, а от воспоминания о спице, оставшейся лежать на столе, свело живот. У нее не было и тени сомнения, что слова Филиппа не просто угроза. Чего она и впрямь не понимала: почему он решил с ней позабавиться, а не убил сразу. Столько всего ему сошло с рук, что убийство блогерши растворится среди прочих преступлений и его никто не заметит. Подписчики найдут другие интересы, даже Глеб и Тоня перестанут искать ее со временем. Родителям на нее наплевать, для них она давно мертва.

Вита улыбнулась отражению в огромном зеркале над раковинами, в поисках поддержки. Улыбка выглядела жалко. Лицо бледное, под глазами синяки и мешки после ночи без сна, тушь растеклась от слез. Дешевка и трусиха. Стоило настоящим бедам постучаться в дверь, как все клятвы и обещания быть сильной и помогать другим пошли прахом.

Хватило небольшого нажима, и она сломалась. Рыдания скрутили пополам, Вита тяжело осела на пол. Какой дурой она была все это время, лезла в пекло, не думая о последствиях, и ради чего? Благополучного боялись даже криминальные авторитеты, а она такая смелая пыталась победить с помощью слов. Ночи за ноутбуком. Дни, когда она пряталась по закоулкам, пытаясь записать на камеру доказательства. И все для того, чтобы вчера раздвинуть перед ним ноги, сегодня задрать платье и ласкать себя у него на глазах, а потом извиваться как сучка в течке, когда он запустил руку ей между ног.

Острое, как осколок бутылки, чувство вины вспарывало вены, выпуская наружу горечь. Ненависть и презрение к себе вгрызались в сердце тупыми железными зубами и перемалывали то, что еще оставалось в ней от прежней Виталины Чеховой, доморощенного детектива в поисках справедливости. Данила Багров ошибался. В правде нет силы. Сильным всегда остается только зло.

Вся ее жизнь теперь казалась такой же убогой, как навязанное Тоней платье. Ненужная тряпка. Вита со злостью стала стягивать его с себя. Левый рукав застрял, и она дернула ткань, затрещали нитки. Наконец, высвободившись, Вита отбросила платье на пол. Поднялась на ноги, посмотрела в зеркало. Но в этот раз со злобой. Семь лет она подавляла чувство вины, ненависть к себе и страх. Боролась с кошмарами, а теперь попала в один из них. Но когда-то давно также стояла нагой перед зеркалом в спальне, пока на бедрах засыхала кровь, живот разрывало от боли, а разбитые в кровь губы саднили, она пообещала себе, что бы ни случилось, как бы жестока ни была жизнь, она останется верной себе. Себя она не предаст, ведь все остальные ее бросят. Восемнадцатилетняя девушка и двадцатипятилетняя женщина. Она придумает что-нибудь, обязательно найдет выход и выберется из лап Харона.

Подобрав платье, Вита выкинула его в мусорное ведро, стянула чулки и тоже выбросила, прошла в душевую кабину. Включила воду настолько горячую, какую могла вытерпеть. Тщательно вымылась, особенно долго намыливая промежность, смывая само воспоминание о руке Филиппа и постыдном удовольствии.

Когда она вышла из душа, заметила, что Филипп стоит в дверях с бокалом кальвадоса в руке и смотрит на нее. Внимательно изучая изгибы ее тела, словно он старался проникнуть в тайны, неизвестные ей самой. Взгляд задержался на груди и губы Филиппа изогнула удовлетворенная усмешка. Вита испугалась, что настал один из тех моментов, когда он прикажет сделать какую-нибудь гадость, но Филипп просто смотрел, как она вытиралась. Потом подошел к тумбе, выдвинул верхний ящик, там оказалось все, что могло потребоваться девушке, чтобы привести себя в порядок: косметика, крема, тоники, ватные диски – все в одноразовых упаковках или новых заводских. Только флаконы с парфюмом стояли початые. Похоже, женщины – частое развлечение для генерального директора «Мульцибера». Много женщин прошло через эту ванную и член Харона и скольким из них он давал спицу?

От этой мысли Вита поежилась, на коже выступили мурашки.

В дверь кабинета постучали, Филипп оставил Виту приводить себя в порядок. Когда она вышла из ванной, то не увидела на спинке кресла своего плаща. Филипп бесцеремонно рылся в ее сумочке, перекладывая из нее вещи в черный «Гермес». На диване ждали платье, пальто и коробка с туфлями. О марках, чьи названия Вита прочитала на снятых чехлах, Тоня говорила с придыханием и отдала бы за них обе почки, навязав селезенку в подарок. У Виты проснулись остатки растоптанной гордости.

– Я не могу это надеть.

Филипп проигнорировал ее слова, задумчиво достал из сумочки пудреницу, повертел в руках и бросил в мусорное ведро.

– Психологи говорят, что о женщине многое расскажут вещи, которые она носит с собой. Что о тебе говорят коробочка с тампонами, половина упаковки жевательной резинки, шариковая ручка, бумажные салфетки? – Он порылся в недрах сумки, извлек оторванный брелок с пластиковым енотом, отправившийся в мусорное ведро, следом Филипп достал мобильник, который, слава богу, присоединился к немногим вещам в новой сумке.

– И скучные духи, – прокомментировал Филипп следующую находку.

Духи не были скучными, по крайней мере, ей такими не казались. Обычный «Lancôme», с другой стороны, они не шли ни в какое сравнение с теми, что Вита нанесла на кожу, выбрав маленький черный флакон «Black Phantom» by Kilian из десятка других нишевых ароматов. Ей показалась символичной надпись на нем: «Memento mori».

В основе лежали ром, кофе и… цианид.

Нотка смерти.

Идеальный парфюм для рабыни Харона.

– В твоей сумке нет презервативов, а в контактах только пара друзей, нет номеров родных. У тебя совсем нет личных фотографий. Только те, что делала для блога. Ты одинока, замкнута, не любишь людей и не доверяешь им, не хочешь ни с кем сближаться. И несмотря на то, что у тебя такое шикарное тело, в двадцать пять лет ты все еще была девственницей. Не верю, что тот следак, который сливает тебе информацию, не делал попыток тебя поиметь.

– Глеб здесь ни при чем, не трогай его!

Вита испугалась собственной вспышки, но упоминание друга заставило забыть об осторожности и страхе.

Филипп проигнорировал ее выкрик:

– Не трону, если сам не станет искать меч-кладенец и спасать царевну, а ты не наделаешь глупостей, попросив его о помощи.

– Не попрошу, – пролепетала Вита, крепче вцепившись в край полотенца, словно оно могло защитить ее от опасности, как защищало от взгляда Филиппа.

– Не прерывай меня больше. Так вот, не верю, что тот следак не пытался залезть к тебе в трусы, только слепой бы не разглядел под безобразными шмотками, которые на себя напяливаешь, твое тело. Ты его отвадила, провела между вами черту. Думаю: в прошлом с тобой произошло что-то очень страшное, сначала я решил, что тебя изнасиловали, но ты была девственницей, так что…

Филипп замолчал, дожидаясь ответа.

Вита вся сжалась, неужели он прикажет ей рассказать о том, что произошло. Она не сможет, никому не рассказывала, даже Тоне, а тем более Глебу. Одна мысль о том, чтобы раскрыться перед Филиппом скрутила живот болью, а по телу прошла волна дрожи. Вита сильнее вцепилась в полотенце. Если он заставит ее признаться – это будет в тысячу раз хуже изнасилования прошлой ночью или того, что он заставил ее испытать удовольствие сегодня. Она было открыла рот, собираясь умолять, чтобы он не спрашивал. Но Филипп ее опередил:

– Когда-нибудь ты мне все расскажешь, но не сейчас. Одевайся, нам пора выезжать. И, да, никакого белья, – он задумчиво допил кальвадос, – пожалуй, вообще больше никакого белья, когда я тебя вызываю. И ты будешь носить то, что я тебе прикажу. Это для связи со мной, – Благополучный кинул в сумочку последний айфон, – там мой номер. Надеюсь, тебе не надо говорить, чтобы телефон всегда носила с собой, не ответишь… —Филипп хищно ухмыльнулся, – впрочем, не буду портить сюрприз.

Он взял со стола спицу, задумчиво посмотрел на острый кончик, и убрал в сумочку.

Последний штрих.

Глава 6

Роллс-ройс остановился у престижного и бесстыдно дорогого рыбного ресторана на 1-ой Тверской – Ямской, в новой одежде Вита чувствовала себя неуютно, одергивала юбку и поправляла пальто. За двадцать четыре часа жизнь изменилась настолько, что теперь Виту подташнивало от головокружения, как на русских горках, когда кабинка делает мертвую петлю. Но на аттракционе все занимает несколько секунд, а ее мир висел вверх ногами уже сутки. Чужая одежда, обувь, сама жизнь с чужого плеча. Все столичные развлечения, которые так любила Тоня, обтекали Виту, как деревце, выросшее на крошечном острове посреди бурной реки, а теперь не покидало ощущение, что течение, наконец, добралось до корней, размыло почву и грозит унести туда, где в кипящей воде ждут острые черные камни.