Короли небес

– Даже провидцы смертны, и им присущи человеческие слабости. – Он поёрзал на стуле. – Это была… болезнь, зараза.

Кава глубоко вздохнул и решил сменить тему.

– Похоже, сын провидца тоже оказался смертен. Я видел его силу своими глазами, и тем не менее ты его одолел. Скажи как.

– Я меня есть своя сила, король. – Золотые глаза вновь обратились к королю.

– А твой народ? У них тоже есть эта сила?

– Нет. И хотя я ею владею, сказать по правде, я её не понимаю.

– Надеюсь, ты осознаёшь, что такой ответ меня не удовлетворит. Позволит ли тебе эта сила остановить императора? Можешь ли ты уничтожить его армии?

– Нет, король. Я не бог. Я не могу летать и убивать людей так, как это делал Кейл. Но у меня много оружия и истинные воины, которые могут с этим оружием управляться. Фарахи дал мне десять лет на подготовку к этой войне. Я не сидел сложа руки.

«Этой войне», подумал Кава, как будто она уже стала неизбежной реальностью. Эта мысль привела его в ужас. Он не мог сказать – это от того, что он слишком хорошо знал своего врага, или от того, что слишком мало знал о войне. Наверняка и то и другое.

– Нам нужно обсудить стратегию, – сказал он. – Мои генералы и прочие государственные мужи должны при этом присутствовать. Может, мы ещё сумеем разработать тактику, которая позволит нам избежать худшего развития событий.

Рока нехотя, но кивнул. Впервые за всё время их разговора он, казалось, обдумывал, что сказать, а не припечатывал его словами сразу. Наконец он тихо заговорил.

– Ни один порядочный человек не захочет мириться с тем, что будет дальше, король. Но я знаю, ты видел знаки. Да и оказывался ли Фарахи хотя бы раз в жизни неправ?

Кава откинулся на спинку и хлебнул рома. Посмотрел в окно, скучая по своему другу и сопернику, союзнику и шурину, который когда-то прислал ему письмо с просьбой объединить их народы в великую империю, не прибегая к войне. Казалось, мы были так близки к лучшему будущему, подумал он. Может, всё ещё близки.

Он посмотрел на окровавленного варвара, который был на волоске от того, чтобы проломить стул своим весом. Глаза, хоть и странные, казались в чём-то знакомыми – ещё один великий человек, ожидающий, когда Кава за ним поспеет. Он допил ром и вздохнул.

– Пойду схожу за своими генералами.

Глава 9

Оско с трудом отвёл затуманенный взгляд от горизонта. Его мучила жажда, но последний бурдюк с водой почти опустел. Чтобы его наполнить, нужно было найти и вскипятить воду в иссушённых рисовых полях Западного Нарана, но он не мог рисковать, разводя костёр. А даже если бы и мог, то, когда он вдоволь бы напился и отдохнул, его тело начало бы трясти, а разум принялся бы нашёптывать: «Давай немного вздремнём, совсем чуть-чуть». Если бы он позволил себе это маленькое предательство, то не преминуло бы последовать и остальное.

Так что Оско продолжал идти.

Пять дней и ночей он шёл сквозь тонгские земли и имперские провинции. Повсюду сновали стражники и разведчики. Фермы и сараи были зашторены и заперты, как будто готовые к неминуемому налёту. Иногда Оско шагал, иногда бежал. На пути в Кецру у него была компания и люди, о которых он должен был думать. Сейчас же он был предоставлен собственным думам.

Зачастую его мысли обращались к Лиге. От них он отгораживался волевой стеной, которую привык возводить с самого детства. Воспоминания об отце, братьях и дядьях были более губительны – слишком давние и глубокие, словно старые шрамы, что ноют на морозе.

– Встать, построиться! – рявкал дядя в одном из таких воспоминаний. Это было холодным осенним утром в разгар сбора урожая, и Оско с братьями и кузенами слезли с кроватей и поплелись во двор, чтобы взять в руки копья и щиты, сделанные для мужчин. Они смаргивали сон и сдерживали зевоту.

– Думаете, врагу есть дело до того, что вы устали? – рявкнул дядя Тимас.

– Нет, дядя, – хором ответили они.

– Думаете, он будет ждать, пока вы поссыте или пожрёте?

– Нет, дядя.

– Стена щитов, прямой угол. Выполнять.

Мальчики мгновенно повиновались. Большинство тренировались уже несколько лет и могли принять любую армейскую стойку.

– Двойная шеренга. Кругом.

Они двигались вместе, чётко, слаженно. Он тренировал их до тех пор, пока солнце не достигло пика, и ещё дольше.

– Заслон. Удар. Шеренга. Удар.

Команды постепенно превратились в приглушённые звуки сновидения, а может и кошмара. Даже дядя Тимас, который просто стоял и кричал, к вечеру обливался потом. Оско упал первым.

Он был самым юным, не более девяти лет, и его конечности дрожали целую вечность, пока у него наконец не подкосились ноги. Он постарался упасть подальше, чтобы не мешать остальным. Слёзы стыда заливали его щёки, пока он лежал в грязи, зная, что ему не позволят вернуться в строй. Нарушить строй в бою означало смерть.

Дядя Тимас ничего не сказал. Он продолжал рявкать команды, даже не глядя в его сторону. Закончив очередную серию упражнений, он склонился над Оско, снял шлем и почесал бритую голову.

– Ты сделал всё что мог, солдат, и упал в сторону, чтобы не мешать братьям. Я горжусь тобой.

Его братья и кузены подняли его, хотя сами были близки к тому, чтобы рухнуть на землю, а затем на неверных ногах побрели на пир, где их одобрительными криками встречали веселящиеся мужчины и где им даже разрешили выпить вина. Это был хороший день.

Оско часто моргал от сильного ветра, носящегося по безлесым полям. Он вновь и вновь как молитву повторял старую солдатскую походную песенку, пока она полностью не поглотила его разум. Ветер свищет, солнце жжёт, ливень хлещет, рано мне в гроб.

Но мысли всегда возвращались. Оско в тысячный раз вспомнил отравление Кейла – как он наблюдал за молчаливым дядей Тимасом в зале Магды вместе с остальными. Они стояли, не глядя на него, когда он отнимал власть у отца. И хотя воспоминания теперь превратились в тусклые образы и звуки, кое-что Оско помнил отчётливо: стыд в их глазах. Был ли это стыд за себя или за него, он не знал.

Солнце село. Солнце взошло. Оско шёл всю ночь и теперь, привалившись к скале, пил остатки воды. Он был уже близко – он это понял по тому, насколько сухим стал воздух и насколько жёсткой земля. Резко вздымались и опадали наранские холмы, тут и там виднелись редкие клочья травы – самых стойких её видов. Наконец Оско пересёк то, что большинство посчитали бы небольшой пустыней, но что его народ называл долиной, принуждая себя не облизывать потрескавшиеся губы.

Когда в поле зрения оказались голубые крыши Малвея, он наконец разрешил себе подумать о Лиге.

Есть вероятность, что у неё всё получилось. При помощи семьи и с толикой удачи ей бы удалось приручить Магду и захватить контроль над городом. Но это было маловероятно. У её Дома Хиртри могло не хватить сил или желания действовать быстро. Если это так, родственники Оско уже её схватили и разорвали в клочья подписанные документы, и тогда она сейчас, скорее всего, заперта в подземной темнице или отправлена обратно в храм. Или, заставил он себя признать, отослана в Наран рабыней.

Оско едва не кубарем скатился с последнего восточного холма, понимая, что идёт слишком быстро на ослабших ногах. Ему казалось, что мир формируется прямо вокруг него, и если он не поспешит, то упустит единственный шанс его изменить.

Он пересёк ручей, что протекал вдоль западных стен и который его народ звал рекой. Он сполна испытал чувство возвращения домой, несмотря на то, что, возможно, безопасно ему здесь не будет. За последние пять лет в Малвее он суммарно пробыл всего несколько дней – его отправили в Наран, поскольку он был вторым сыном и потому что у него был талант к языкам.

«Держи ухо востро, – говорил ему отец. – Обучись их обычаям и расскажи нам об их планах».

Тогда Оско не стал задавать вопросов. Он уехал, полный гордости, радуясь тому, что может быть полезным и помочь своему народу. Теперь же он задавался вопросом: а не отослали ли его, чтобы он не мешался. С детства даже братья считали его… чересчур ретивым. «Одержимым традициями», говорили они, кляня Наран.

Его называли маленьким посвящённым – сперва забавы ради, но спустя годы – уже с раздражением. Он отказался от выпивки, игр и богатства, нося лишь простые одеяния воинов-жрецов. Каждое мгновение каждого дня он тренировался в храме, в академии, в армии, пока на восемнадцатом году жизни его не пригласили в Священный Орден Посвящённых – на памяти служителей Ордена он был самым молодым послушником в истории.

Всё это он делал по одной простой причине – он всегда презирал Наран. С первого дня, когда он увидел «вербовщика», он их ненавидел, и это чувство лишь разгоралось, когда они ежегодно возвращались за юношами Малвея, с двуличными улыбками и жирными ладонями «прося» их следовать за ними в «знак дружбы». Он ненавидел их одежду, их пучки на голове, их макияж, их украшения, их громкие голоса и сопливую подхалимскую ложь.

Наранийцы бесконечно противились своим эгоистичным нравам и желаниям, и тем не менее проводили каждый миг в погоне за ними. Оско всегда видел стремление к завоеванию и порабощению, зарытое в глубине их душ, но им никогда не хватало достоинства прямо об этом заявить. За это их высокомерие, за их лицемерие Оско их ненавидел.

В темноте он вошёл в дом через главные ворота. Он собирался наблюдать за владениями своей семьи издалека – ему было известно множество мест, куда можно забраться и шпионить через окна. Город был тёмен и тих, лишь бледный полумесяц отбрасывал на него слабый свет.

Он понимал, что должен подождать – он был истощён, и чувства его притупились, а возможно, и помутились от обезвоживания. Но у него не было времени.

Он шёл вдоль зданий из песчаника и морщился от звука собственных шагов. У ворот Магды стояли два вялых стражника, так что Оско взобрался на восточную стену, у которой росли яблони и абрикосы. Он слез по деревьям, как делал тысячу раз, и, таясь, побрёл сквозь заросли дикой травы. Он ждал и наблюдал за усадьбой – она была больше других зданий, но слабо охранялась. Приняв все необходимые меры предосторожности, он вскарабкался по стене в свою комнату.

Хватаясь за старые, знакомые углубления, он дрожащими руками потянулся к вырезанному в камне проёму и подтянулся вверх. В его постели спала женщина. Даже при слабом свете он мог разглядеть длинные тёмные волосы своей жены. В окне не было ни решётки, ни стекла, ничего. Он заполз внутрь и подошёл к ней.

– Лига. Лига, проснись. Это я.

Она открыла глаза и моргнула, и Оско застыл.

Это была сестра Лиги, Опала.

– Мне жаль, – прошептала она.

Из-за занавесок и укрытых одеялами кроватей, что стояли вдоль стен, выскочили мужчины. Оско зарычал и пнул ближайшего к нему, а затем вскрикнул, когда его ударили в локоть и плечо чем-то твёрдым.

Оско в темноте боролся со своей погибелью. Его почти до потери сознания лупили дубинами, прежде чем он перестал сражаться и позволил утащить по плиткам своё окровавленное тело. Он слышал шаги в дверных проёмах, видел фонари в знакомых руках – его сородичи смотрели, как его тащат по коридорам дома его детства. Харкас ждал.

– Разумеется, ничего не получилось, – сказал его отец в темнице для чужеземных пленников. – Хиртри знают, что император нас поддерживает. Они сразу же предали Лигу. Твой идеализм сделал тебя глупцом.

Покачнувшись, Оско сел. Его руки и ноги уже были закованы в кандалы. Он сплюнул кровь в сток, устроенный в центре холодной каменной темницы. Харкас покачал головой.

– Ты должен радоваться. Будь моя воля, ты бы уже был мёртв.

Оско ухватился за эту, казалось бы, незначительную фразу и рассмеялся.

– Но твоей воли больше нет. От тебя уже никогда ничего не будет зависеть. Ты подчиняешься своему хозяину, стоит ему лишь пригрозить тебе кнутом.

Харкас ничего не ответил, его лицо было таким же бесстрастным, как окружавший их камень. Оско лёг и задремал или, возможно, потерял сознание. Очнулся он от пинка в рёбра и рук, вздёрнувших его на ноги. Двое наранийцев с пучками на голове и блестящими от жира лицами фыркнули, поднимая его.

– Трус, – закричал Оско отцу, – вероломный слепец! Ты отказываешься от права судить собственного сына?

Рыча, мужчины боролись с ним, пытаясь вытащить его из камеры. В коридоре он обнаружил Харкаса, в одиночестве наблюдавшего за происходящим.

– Ты даже не подумал убить меня и солгать? – Оско рассмеялся, понимая, что выглядит безумцем и, возможно, так оно и было. Он ожидал, что Харкас его проигнорирует, но Оско хлестанул по ушам скрипучий голос – единственное проявление гнева отца.

– У императора есть шпионы. Не получилось бы.

И всё же Оско рассмеялся, даже когда его тащили вниз к туннелю, ведущему в заднюю часть усадьбы.

– Уверен? – кричал Оско, задыхаясь. – Ты уже, уже думаешь как раб!

Один из мужчин залепил ему пощёчину, чтобы заткнуть, но удар получился таким слабым, что это заставило его лишь сильнее рассмеяться.

– Харкас, где моя жена? Где она?

Но человек, который однажды был его отцом, ничего не сказал, а наранийцы завязали Оско рот грязной тряпкой и накрыли ему голову в темноте.

Ты должен был убить меня сам, Харкас, и убедиться, что я мёртв.

Он повторял это в уме снова и снова, словно молитву, чтобы защититься от реальности.

Ты должен был меня убить.

⁂

Оско проснулся, обнаружив, что свисает с края телеги.

– А, вот и он. С возвращением, могучий принц!

У Мезана нет принцев, подумал Оско и, облизав окровавленные губы, попытался пошевелиться, но не смог. Он мог только смотреть и нюхать своих пленителей, которые выглядели так, словно не переодевались, не мылись и не брились ещё дольше, чем Оско, хотя большинство наранийцев были очень чистоплотны. Тот, что помоложе, подошёл к телеге и начал развязывать путы Оско.

– Слезай, – сказал он и пнул телегу.

Оско со стоном повиновался.

– Воды, – прохрипел он. Разведчики фыркнули.

– Проклятые ублюдки, – сказал старший разведчик на наранском. – Сначала этот говнокожий урод заставляет нас две недели сидеть среди козлолюбов в самой жопе мира, а теперь я тащу этого утырка через пустыню, и первое, что он делает, открыв рот, – начинает раздавать приказы, да ещё и на своём козлином языке?

Второй мужчина усмехнулся. Оско покачнулся, но удержался на ногах. Его разум был затуманен, в глазах мелькали чёрные точки. Раньше он уже подвергал себя обезвоживанию в учебных целях и знал, что до необратимых повреждений и неминуемой смерти ему остался в лучшем случае день.

Разведчик фыркнул и заговорил на плохом мезанском.

– Потащишь за меня телегу, а? Тогда и воды получишь.

Оско оглянулся на свой город. Подозревая, что они прошли не дольше, чем занимает утренний марш, он опустился на колени у повозки, поднял оглобли, перекинул их через плечо и потащил.

– Ха! – засмеялся старший разведчик. – Да он не козёл, он осёл! Гля, как идёт!

Младший рассмеялся, но Оско не обращал на них внимания. Он знал, что большинство наранских военных ненавидят его народ. Мезанитская тяжёлая пехота была для молодых солдат империи чем-то вроде мифа. Стариков, которые, возможно, с ними сражались, уже не было в живых; историки академии называли их коварными везунчиками, чтобы как-то объяснить простой, не вызывающий доверия факт – мезанитская тяжёлая пехота не проигрывала ни в одном сражении.

Поражения Нарана в битвах с Мезаном засохли несмываемым пятном на в остальном безупречной военной истории империи. Разумеется, это задевало солдатскую гордость, а также было слабостью, которую можно использовать. Но не здесь – не пока он оставался безоружным пленником, у которого в этом мире не было ни друзей, ни союзников.

И потому Оско сделал то, что его народ делал как никакой другой: стиснул зубы и пошёл вперёд.

Весь день они шагали молча. Повозка тяжёлой не была, хотя осознание того, что внутри неё трясётся вода, раздражало. В минуты наивысшей слабости Оско подумывал бросить оглобли, прыгнуть на одного из стражников и выпить, сколько сумеет, пока его не изобьют до потери сознания.

Но за ним явно послали не новичков. Оба мужчины имели военную выправку – несомненно, боевые ветераны. Хоть старший и разыграл представление, что просто выполняет свою работу, его рука не покидала ножа, спрятанного на спине. Оско подозревал, что именно поэтому его и развязали – хотели, чтобы он попытался сбежать, и тогда у них будет повод его избить или того хуже. Эта мысль заставила его улыбнуться. То, что им нужен был предлог, означало, что им дали приказ этого не делать. Поэтому Оско продолжал тянуть.

Через несколько часов марша старший снял с пояса флягу.

– Пить хочешь? – улыбнулся он. Оско кивнул и остановился, но мужчина сильно ударил его по спине. – Просто интересно. Иди дальше, ослик.

Младший покачал головой и рассмеялся.

– Смотри-ка, как горделиво вышагивает, – сказал тот же разведчик позже на своём языке. – Никогда не видел гордых козлов. Но ослы – весьма благородные создания. Ты осёл, малвеец? Клянусь Жу, до чего же высокомерные мерзавцы!

– Ага, я заметил, – согласился младший разведчик. – Прямой как стрела. Будто в жопе штырь.

Оско перестал их слушать. Значение имела только вода. Он покачнулся, когда чёрные точки стали сливаться, прочистил горло, затем ещё раз, но это не помогало. Он шёл дальше, но в один момент чуть не потерял равновесие, и телега со скрипом едва не съехала с дороги.

– Ладно, – сказал младший, – хватит, сержант, дадим ему попить.

«Сержант» фыркнул, но достал фляжку.

– Ладно, ослик, капрал боится, что тянуть телегу дальше придётся ему. Останавливаемся, и сможешь попить.

Младший мужчина бросил свою сумку и наклонился разжечь костёр. Оско понял, что они собираются разбить лагерь, и едва не рассмеялся. Мезанитская армия с ранеными, больными и без припасов и то прошла бы дальше.

Но вообще ему не очень-то хотелось оказаться в месте назначения, так что он рухнул, не сказав ни слова. Выжить и добраться до врага, скорее всего, означало попасть в рабство, возможно в шахту, или биться в клетке как собака на потеху какому-нибудь господинчику.

Они дали ему немного риса и воды и привязали на ночь. Утром ему разрешили помочиться, и он поднял телегу, не дожидаясь указаний. Мужчины засмеялись.

– Боже мой, из него выйдет хороший раб. Даже лучше настоящего осла, а?

Оско встретил взгляд мужчины, всё еще не решив, предпочёл бы он быть убитым до того, как они доберутся до города, или нет. Он заговорил на наранском.

– По крайней мере, я не неграмотный крестьянин, который вскоре помрёт от гнилых зубов.

Младший разведчик фыркнул, а старший перевёл взгляд с товарища на Оско, и на лице его отразилось что-то похожее на неверие. Он прикрыл губами зубы, шагнул вперёд и дал Оско сильную затрещину.

– Слышал, капрал? Говорящий осёл!

Больше они ничего не предпринимали, и Оско точно знал, что ему не причинят вреда. Они шли на восток к Нарану, и сержант давал ему воду, но больше не кормил, а сам ел у него на глазах, похрюкивая от удовольствия.

Их неумелые попытки раздражить Оско лишь усиливали его презрение. Он наблюдал, как они изящно ковыряются в еде, спят на пухлых подстилках с подушкой и едят сухие пайки, даже не пытаясь охотиться.

Прошли ещё сутки. Третий день был безоблачным, солнце пекло, и от сухой травы поднимались волны жара. Мужчины то и дело бросали взгляды на Оско, вероятно, ожидая, что от усталости он вот-вот свалится. Он не свалился.

Поначалу его желудок урчал, но вскоре затих, смирившись со своей судьбой. Он делал один шаг за другим и наблюдал за тем, как его пленители обливаются потом, как исчезают их надменные улыбочки, когда они понимают, что нужно остановиться.

– Он сейчас упадёт, – сказал капрал, слизывая пот с губ. – Пусть отдохнёт чутка.

Оско засмеялся. Его руки затекли на деревянных оглоблях, но телегу он бросил.

– Достаточно, – рыкнул старший разведчик. Они жадно пили из своих фляг и дали Оско отхлебнуть, затем связали его и завалились спать на землю. Оско лежал без сна и смотрел на звёзды. Когда взошло солнце, старший разведчик пнул Оско, хотя тот и не спал, и они, наконец-то пересекши границу пустыни и бесплодных холмов, шли, пока Мезан не остался далеко позади.

После лугов, усаженных пышной травой, и квадратных полей в поле зрения показалась столица. Имперский город, который на наранском так и назывался – «город», не имел иных стен, кроме той, что отделяла богатеев от бедняков. На окраинах жили рабочие и крестьяне в примитивных домишках, крышами которым служили деревянные балки и необструганные доски. Непосредственно рядом с ними за каменными стенами на хорошей, плодородной земле располагались поместья.

Разведчики повели Оско по специальной дороге, предназначенной для имперских дел. На ней было несколько «полос» для чинов разного ранга, но тем не менее она по большей части пустовала. Крестьянская дорога неподалёку была запружена людьми и животными, но при этом было видно, что никто не пытался нарушать правила.

К тому времени, как они пересекли окраины, а затем и сам город, миновав все возможные классы, ранги и уровни благосостояния, описанные людьми, Оско был готов рухнуть. Дома сменились каменными дворцами и государственными зданиями, храмами и крепостями, окружёнными мрамором, скульптурами и золотом. Мужчины потащили его к торцевому входу одного такого здания, ничем не отличающегося от остальных, и заговорили с людьми в имперских одеждах.

Появился высокий пожилой мужчина в длинном одеянии – его волосы были идеально уложены в традиционный наранский пучок, а лицо намазано маслом, кремом и пудрой. Оско не поклонился, а разведчики едва не упали на колени, пока мужчина его осматривал. Раздался высокий голос, зазвучал переливчатый тональный язык.

– Он выглядит… болезненно.

Старший разведчик поднял голову и усмехнулся.

– Мы заставили его тащить телегу, господин. Из него выйдет хороший раб.

Старик моргнул, и в его глазах не отразилось ни капли веселья. Он смотрел на разведчика так долго, что ухмылка сошла с его лица, а по виску потёк пот.

– Таков был приказ? – произнёс наконец мужчина своим высоким голосом.

Сержант облизнул губы, прежде чем ответить.

– Малвийский пёс сказал, что этот – предатель, господин. Сказал, что его либо в рабство, либо на плаху. Твой человек приказал его не трогать, мы и не трогали. Просто немного повеселились. Господин, мы не хотели ничего плохого.

Снова последовала долгая пауза, от которой разведчиков, казалось, сморщивало, как яйца в банке с уксусом.

– Каковы были ваши приказы?

– Доставить Оско Магду, – сказал младший разведчик. – Доставить его живым и невредимым в Летний дворец.

– В приказах говорилось о том, что его нужно связать, заставить тащить телегу и доставить слабым и больным?

– Нет, господин, – рявкнули оба хором. Нотация перешла в крик.

– Он – почётный гость сына неба, идиоты!

Мужчины упали на колени, моля о прощении, сложив руки перед собой и уткнувшись лицами в грязь. Старый бюрократ преобразился, его лицо скривилось в нарочитом благодушии, когда он поклонился Оско и заговорил на безупречном мезанском.

– Примите мои бесконечные извинения. Похоже, то, как с вами обошлись, выходит за все мыслимые пределы разумного. Я приношу вам самые искренние извинения и уверяю вас, что виновные будут наказаны настолько сурово, что их потомки не смоют этот позор ещё сто лет.

Оско кивнул, удивлённый, но не испытал ни радости, ни тревоги. С наранийцами никогда нельзя было понять, имеют ли они в виду то, что говорят, или же врут не краснея, и невозможно было предсказать, что они сделают в следующий миг. Говорить прямолинейно считалось невежливым, но он решил прояснить.

– Их казнят?

– О, ещё как, – не поморщившись, ответил старик. – Но сперва накажут, клянусь.

Оско посмотрел на приговорённых мужчин, скорчившихся у его ног, и вздохнул.

– Вы бы их пощадили, если бы я попросил? На правах почётного гостя?

Политик нахмурился и пожал изящными плечами.

– Если таково ваше желание, тогда конечно, только если император не станет возражать.

Молодой капрал рискнул поднять голову, чтобы посмотреть на Оско, и в его глазах отразилось изумление и жалостливая надежда.

– Мне просто было любопытно. Делайте с ними что хотите…

– Посол Иэн, – мужчина улыбнулся и кивнул, и Оско ответил тем же. – Прошу, следуйте за мной. Надеюсь, вы сможете забыть об этом неприятном недоразумении, обещаю, с ними обойдутся самым справедливым образом. – Он жестом указал на безупречно чистый, пахнущий маслом коридор с мягкими коврами и картинами на стенах, вдоль которых в ожидании, опустив головы и глаза, стояли многочисленные слуги. Оско переступил через своих «пленителей» и ответил на поклон.