Друг из шкафчика

– Эй… – слегка запнулась она, – ты что…

– Семён, Кира, – раздраженно прозвучал голос учительницы. – Сядьте уже, пожалуйста.

Сопротивление в Кире сдулось так же быстро, как и поднялось. Она позволила Сэму довести себя до его парты и бесшумно села, откинув синий хвост за плечи и упрямо отвернувшись к окну.

Он сел рядом. Немного сбоку, оставив между ними личное пространство. Класс снова наполнился звуками – шелестом тетрадей, скрипом стульев, приглушённым голосом учительницы.

9. Напарники, не больше

Кира продолжала смотреть в окно, совершенно и бесповоротно игнорируя Сэма. Она села с ним – да. Но сидела по другую сторону невидимой стеклянной перегородки: напряжённая, колючая.

Демонстративно не глядя, она раскрыла сумку и достала наушники. Один – правый – вставила в ухо, именно в то, которое могло уловить речь соседа по парте, если бы тот решился что-то сказать. Другой остался в кейсе – как жест доброй воли, от которой толку ноль.

Сэму хватило ровно трёх секунд, чтобы эта сцена его окончательно достала. Рука дёрнулась – хотел развернуть одноклассницу лицом к себе. Но внимание привлекла чёрная обложка внутри приоткрытой сумки. Потрёпанный корешок. Блокнот Егора.

Спросил разрешения? Нет, просто сунул руку в сумку, вытащил блокнот и положил перед собой.

Одна страница. Другая. Пятая. Брови поползли вверх.

– Ты издеваешься?.. – едва слышно, но с достаточным количеством ноток ярости пробежался он стылым током по коже одноклассницы. Однако та не отреагировала. Тогда Сэм вытащил у неё наушник и спрятал в карман жилетки. – Просил же – не писать много. Это не дневник для исповедей.

– Я искала зацепки, – отрезала она.

– Семён, Кира, – прозвучало со стороны доски, – если мой урок настолько неинтересен…

– Простите, – первым откликнулся Сэм, а когда учительница отвернулась, перелистнул ещё страницу. – Чёрт… – выдохнул едва слышно.

– У тебя проблемы с доверием, – прошептала Кира, но тоже попала в игнор. Глазами парень прожигал текст в блокноте, а пальцами продавливал страницы.

– Ты серьёзно решила, что ОН просто… друг по переписке? – вспыхнул Сэм. – Потратила столько листов на жалкий трёп. Мусор.

– Это всё пригодится.

Кто-то спереди обернулся – Лия, конечно. Прищур. Улыбка на один угол рта. Взгляд с тем же удовольствием, с каким наблюдают за чужими ссорами в сериалах.

Пришлось посмотреть на доску и переписать тему урока. При этом рука подрагивала от сдерживаемой ярости.

– Договорились на две страницы. Знаешь, сколько это?

– Неважно.

– Неважно… – слишком громко повторил Сэм, вскинув голову к потолку в мольбе, чтобы не взорваться, но учительница уже успела рассердиться:

– Миронова, Волков. Последний раз предупреждаю!

– Простите, – ответили они вместе, синхронно, но скорее как два фронта, нежели союзники.

Сэм вернулся к блокноту, уставившись в него как на мину с часовым механизмом. Страницы пульсировали перед глазами, кровь шумела в ушах. Иногда он сжимал кулак, иногда едва заметно мотал головой. Один раз даже закрыл блокнот – и снова открыл. А когда наткнулся на упоминание себя – глазом завладел нервный тик.

Кира написала про каждого одноклассника минимум по одному полноценному предложению, а то и больше, но… «мистер Угрюмыч» – всё, что она написала про него. И как же отреагировал на это Егор? Нарисовал рядом соответствующую рожицу.

Сэм весь урок кипел на пределе, а класс то и дело косился. Шёпот – сдержанный, но слышный.

Дзинь-дзинь.

Резкий звонок прорезал воздух, выдернув всех из полусна и слегка остудив чайник на последней парте.

Учительница устало вздохнула:

– На сегодня всё. Домашнее задание у вас есть. Свободны.

Скрипнув стулом, Кира вскочила почти военным движением:

– Для дела, ясно? – хлестнул голос по ушам соседа. А потом эта чудная закинула сумку на плечо и испарилась самая первая.

Анализируя, что же именно сделал не так, Сэм остался на месте. А когда поднял голову, встретился глазами почти с каждым в классе. Сочувствие. Насмешка. Жадный интерес… В общем, сцена привлекла всех.

Пришлось натянуть на лицо идеально отработанное выражение абсолютного равнодушия – из тех, что говорили: «мне плевать». Медленно, с деланной неторопливостью, он собрал вещи и застегнул рюкзак со скрежетом – специально, чтобы показать: ничего необычного не произошло.

В коридор он вышел последним и сразу ощутил, что опоздал на пару секунд к какому-то важному моменту.

Кира стояла в стороне, как тихая точка в бурном море звуков и движений. Широкие серые брюки едва касались пола и, несмотря на их бесформенность, сидели на девушке идеально. Жилетка подчёркивала хрупкую фигуру. Руки, скрещенные на груди, выражали обиду, взгляд – куда-то в даль, куда никто, кроме неё, не смотрел.

А рядом, буквально впритык, щебетали близняшки – Лера и Лия. Одна чуть выше, другая чуть громче. Их голоса сливались в один, как радиопередача, в которой не успеваешь разобрать слов, но смысл ясен.

– …и вот просто берёт её за руку! Перед всеми! – взвыла Лия, с придыханием, как в кино.

– И не просто за руку! Он же её потянул! – подхватила Лера. – Как в миленьких дорамках. Только лучше, потому что по-настоящему.

Вокруг – цепочка ушей, ненавязчиво притворяющихся занятыми. Смех, перешёптывания, оценивающие взгляды. Кира не слушала. Или делала вид. Стояла – с выдернутым рычагом реакции внутри. Без злости. Без смеха. Полностью отключённая.

Окончательно остыв, Сэм сделал шаг навстречу, а из кармана жилетки вдруг раздался звук. Точно, он же на уроке забрал у одноклассницы наушник. Достал его, поднёс к уху – и музыка ворвалась в мир с ироничным вокалом Avril Lavigne:

«… I do what I want, when I feel like it…»[1]

Песня подключилась, видимо, по блютузу. Значит, Кира сейчас слушает её же – в другом ухе. Сэма в какой-то степени даже позабавили эти девичьи бунтарские мотивы.

«…‘Cause you're fuckin' crazy…»[2]– прямо в лицо.

Спокойно, без пафоса, он преодолел оставшееся расстояние до Киры. Не сказал ни слова, просто протянул руку – и, не встретив сопротивления, достал второй наушник. А затем оба положил в карман своей жилетки, мысленно отметив: позже вернуть.

Кира медленно убила одноклассника взглядом. Без крови, но с прецизионной точностью.

– Эээй, Сэм! – раздалось сбоку, протяжно, с той особой интонацией, где уже заранее встроен подвох.

Конечно, Лия, а Лера – чуть позади. Они уже стояли ближе, чем хотелось бы – почти вплотную. Ни намёка на личное пространство.

– Вы теперь типа… вместе? – сверкнула глазами одна из близняшек.

В голове Сэма кликнул запрос: определить значение слова «вместе». С Кирой? Сейчас? В каком смысле? Вместе как – «на одной стороне» или «встретились в сквере у качелей и теперь держимся за руки до пенсии»?

Молча он сделал какой-то странный жест головой – то ли кивнул, то ли помотал. Получилось что-то среднее между «возможно» и «отстаньте».

Лия с удовольствием зажала рот рукой, словно её заставляли молчать, а она не могла. Лера, напротив, шагнула ближе, скрестила руки и прищурилась, глядя на Сэма снизу вверх:

– Прости, это ты сейчас… согласился или нет?

Но в качестве ответа парень выбрал свою излюбленную молчаливо-доходчивую тактику: «Ещё одно слово – и ты испаришься, как несогласованный персонаж». И это сработало. Близняшки уловили тонкую перемену – тот самый сдвиг в воздухе, когда пора отступать. Лия шумно выдохнула, а Лера оттащила сестру за рукав в сторону.

Кира не шелохнулась. Сэм облокотился на стену рядом, сцепив руки перед собой. Какое-то время молчал, а потом спокойно спросил:

– Из этой… бессмысленной переписки ты правда что-то поняла? – в ответ кивок.

– Ладно, – всеми силами Сэм старался снова не закипеть, – вообще, в школе лучше о таком вслух не говорить. В основном… просто наблюдаем за происходящим.

Выдохнув через нос, Кира закатила глаза с той выразительной ясностью, которая означала: «Спасибо, Капитан Очевидность», и наконец глянула на него:

– Ты можешь стоять хоть немного дальше? – толкнула она парня в плечо.

– Зачем? – не понял он. Вроде и так не сильно близко, достаточно, чтобы слышать друг друга и оставаться недосягаемыми для чужих ушей.

Губы Киры нервно дрогнули:

– А если, к примеру, мне нравится Лев?

– Кто?

– Смирнов, – чётко произнесла она, чуть громче всей остальной их беседы. – Ну, представь. Нравится. А он теперь посмотрит и решит, что я занята. И всё, минус шанс.

В нескольких шагах от Киры и Сэма, где уже было слишком тихо для обычной школьной болтовни, – Лера вдруг перестала притворяться увлечённой разговором с Амелией и Лизой. На секунду – резкое, почти физическое смятение на лице. Услышала то, чего не хотела. Улыбка, которую она до этого удерживала, медленно расползлась. Щёки порозовели не от смеха, а от чего-то неприятного в груди, и девушка поникла.

Но ни Сэм, ни Кира этого не заметили: они были слишком заняты тем, чтобы не смотреть друг на друга.

– Он тебе не нравится, – почти скучающе заявил парень.

– Почему это?

– Не в твоём вкусе.

– Надо же, – протянула Кира. – И кто, по-твоему, в моём вкусе?

Сэм огляделся в попытке найти подходящую кандидатуру, но быстро сдался:

– Не знаю, но точно не Смирнов.

На алгебре писали контрольную. В классе стоял еле слышный звук шороха страниц – кто-то «незаметно» подглядывал в учебник, редкие вздохи и скрип ручек по бумаге. Никто не говорил, даже Кира и Сэм: каждый сосредоточился на примерах.

На последнем уроке физики было ещё тише, настолько, что аж без проблем узнавался звук упавшего карандаша этажом выше. Никто не шептался, не отвлекался, не ёрзал. Даже Лев сидел с идеально прямой спиной, как участник дурацкой детской телепередачи про умников.

Станислав Юрьевич передвигался по классу бесшумно, как тень. Ни одного лишнего движения, ни одного взгляда просто так. И если кто-то осмеливался зевнуть – замирал в страхе, как если бы почувствовал поблизости хищника.

На десятой минуте урока Сэм достал листок и написал соседке по парте:

«За ним нужно с особенной внимательностью наблюдать».

– Почему? – одними губами спросила она, но парень лишь указал взглядом на преподавателя. Остаток урока прошёл почти без движения.

Когда последний звонок оповестил об окончании занятий, классы хлынули в коридоры, как вода через прорванную плотину. На лестнице Сэм обогнал Киру на пару ступеней, остановился и обернулся, глядя чуть снизу вверх.

– Идём в архив, – почти приказал он.

– Куда?

– В подвал.

– Хорошо, только мне нужно сначала с бабушкой погулять.

Удовлетворённый тем, что не встретил привычного сопротивления, Сэм уже собирался шагнуть вниз, но слова одноклассницы как-то зацепили – и он не шевельнулся.

– Каждый день с ней гуляешь? – постарался прозвучать равнодушно.

– Угу.

Внутри у парня что-то кольнуло. Жалость? Нет. Скорее, боль за чужую хрупкость. Но он сам бы не смог это объяснить. Ему вдруг захотелось предложить составить компанию Кире на прогулке с бабушкой.

Но не предложил.

– Ладно, – только и выдохнул. – Напишешь, когда освободишься.

В ответ – кивок, и уже пятки собирались сверкнуть, но Сэм её остановил. Во взгляде Киры читалось: «Что тебе ещё нужно, Волков?». Он же просто сунул руку в карман жилетки и достал пару белых наушников. Протянул. На грани сарказма девушка поблагодарила и слилась с потоком.

Издалека Сэм наблюдал, как она закутывалась в верхнюю одежду. Вскоре к ней подлетели подруги. Жестикулируя, что-то выспрашивали, тараторили вразнобой. Кира лишь медленно, демонстративно воткнула оба наушника.

Сэм усмехнулся. Не слишком заметно, но искренне.

По пути в архив он зашёл в ближайший магазин, взял бутыль воды – пять литров, хватит, чтобы заварить достаточно кружек чая. Рядом – две упаковки крекеров, те, что без специй, самые простые. А когда уже подходил к кассе, заметил полку со сладостями. Руки сами потянулись к шоколадке, обычной молочной. Подумал о Кире. Девушки вроде любят такое.

Но что-то внутри застопорилось. «Мы же просто напарники», – напомнил себе. Не то чтобы он стеснялся проявлять внимание. Просто… это могло быть воспринято не так. Неправильно. А он сейчас не готов к «неправильному».

Поэтому – нет. Шоколадка осталась на полке.

Через несколько минут Сэм уже спускался в подвал. Старая железная дверь скрипнула в ответ на толчок. Архив был всё такой же: влажный воздух, пыль в углах, жёлтая лампа под потолком и ощущение, что всё в этой маленькой комнатке хранит воспоминания.

Когда-то давно – кажется, вечность назад, – он и Егор частенько сбегали сюда. С фонариком в рюкзаке и конфетами в карманах. В этом подвале они создавали свой собственный мир. Мир без скучных уроков, родительских нравоучений, одиночества и страха. Только они – два охотника за нечестью, бесстрашные, изобретательные, всегда готовые к бою.

Сэм до сих пор помнил, как Егор рисовал схемы в альбомах – карты подземелий, силуэты чудовищ, логотип их воображаемой команды. А он, Сэм, записывал правила и придумывал миссии. У каждого было своё оружие, свои способности. У Егора – блокнот, при помощи которого он мог общаться с загробным миром. У Сэма – зеркальный артефакт, отражающий истинную сущность.

Тогда всё казалось игрой.

Примерно после второй кружки чая телефон завибрировал, сообщение от Киры: «Подхожу».

В следующую секунду Сэм встал, зачем-то отряхнул ладони, накинул куртку и отправился на улицу, чтобы встретить напарницу. Металлическая дверь хлопнула за спиной, и подвал вновь погрузился в тишину.

Снаружи было ощутимо холоднее, чем он помнил – пронизывающий ветер сразу вцепился в лицо. Сэм поднял ворот куртки, сунул руки в карманы и оглядел двор. Киры не видно.

Он постоял минуту, потом ещё. Повернул голову в сторону дороги – пусто.

И только тогда, когда холод начал пробираться под одежду, парень осознал, насколько недальновидным было не надеть шапку и варежки.

– Гениально, – пробурчал себе под нос.

Ветер усилился, сорвал с ветки маленький сугробик и швырнул к ногам Сэма, как насмешку.

«Все девушки одинаковые», – подумал он и следом представил, как Кира медленно застёгивает куртку, выбирает между двумя шарфами, поправляет волосы, проверяет наушники, ищет ключи, вспоминает, что забыла перчатки.

«А я, значит, должен тут стоять, мёрзнуть и ждать, пока её величество соблаговолит появиться.»

От очередного леденёного порыва пришлось стиснуть зубы, пальцы и вовсе уже почти не чувствовались. Сэм медленно прохаживался вдоль дороги, периодически бросая взгляд на поворот, за которым должна была появиться Кира, что вскоре и произошло.

– Под «подхожу» ты что имела в виду? Что только нашла второй ботинок? – процедил он синими губами. – Или заваривала чай? – обратил внимание на маленький термос в руках у одноклассницы.

– Мятный, между прочим, успокаивает, – парировала она. – Хочешь?

Сэм бы с радостью продолжил спор – у него уже были заготовлены колкие реплики, целый арсенал сарказма и обидчивого упрямства. Но пронизывающий ветер тут же дал понять: спорить – значит замёрзнуть насмерть.

Он бросил на Киру взгляд, в котором было всё: укор, усталость, капля недоумения и ровно столько раздражения, сколько нужно, чтобы она поняла – он очень не в восторге. Потом резко развернулся и отправился к подвалу, не сказав ни слова.

[1] Я делаю, что хочу, когда мне этого хочется… («Smile» Avril Lavigne)

[2] Потому что ты чертовски сумасшедший…

10. Шаг за шагом

Вернувшись в архив, Сэм первым делом включил чайник – движение, которое могло спасти жизнь в прямом смысле. Ему нужно было что-то горячее, способное растопить не только застывшие пальцы, но и ледяную тьму мыслей, которая наползала из-за ожидания одноклассницы на ветру.

Кисти рук побелели чуть ли не до запястий, пальцы ног и вовсе не ощущались, даже губы онемели. Тепло возвращалось неприятно, покусывая стайкой мелких псов. Болезнь не прощала оплошностей: стоило холоду коснуться кожи – и начиналась цепная реакция. Ни куртка, ни ботинки, ни высоко поднятый воротник не спасали. Вот такая плата за аристократичную внешность.

Пока пузырьки внутри чайника поднимались к поверхности, Кира молча стояла у порога. Во взгляде читалась настороженность – та, что обычно предшествует вопросам, от которых хочется уйти вглубь комнаты.

– Что? – опередил этот вопрос Сэм.

– У тебя губы синие.

– И ты снова решила, что я вампир, наспех перекусивший кем-то?

Кира покачала головой.

– Замёрз?

Вместо ответа Сэм использовал снайперский взгляд, после чего развернулся и принялся за чайник, словно заваривал не напиток, а противоядие от раздражения. Вопрос Киры прозвучал для него как насмешка – пусть и неумышленная.

Ну конечно, замёрз. Что теперь?

– Мог бы не выходить так рано, – подметила девушка, определяя свою куртку на вешалку, кренившуюся вбок, как уставший часовой. С ткани скатились капли талого снега.

Внешне Кира казалась немного уставшей, наверное, поэтому сразу направилась к креслам. Краем глаза наблюдая за её движениями, Сэм делал вид, что весь сосредоточен на чайном пакетике. Она села – конечно, в кресло Егора.

– Пересядь, – бросил Сэм через плечо.

– Что?

– Пересядь, – повторил он. – Пожалуйста.

Но это «пожалуйста» прозвучало не как вежливость, а как мольба от человека, который с трудом старается не сорваться. К счастью, Кира воздержалась от спора и выполнила просьбу. Сэм же устроился на краю стола, не позволяя даже себе занять место друга. Что-то внутри сопротивлялось: видеть кого-то в том кресле было выше сил.

Пока руки парня переходили из мертвенно-белого в ярко-красный, он молча смотрел на Киру. Та пила мятный чай и разглядывала стену – ту самую, где пестрели, вырезки, распечатки, заметки…

– Это имеет хоть какой-то смысл? Или просто для антуража? – в её голосе прозвучала некая ирония, но без укола.

– Вешаю то, что считаю важным.

– То есть порядок значения не имеет?

– Не особо.

В следующий момент девушка покинула нагретое и принялась снимать со стены каждый листок, каждую фотографию – одну за другой, избавляясь от хаоса и при этом приговаривая:

– Такое делается обдуманно. А у тебя тут… агония на стене.

Сэм даже не возразил. И не потому, что не нашёлся с ответом – понимал: одноклассница права.

Когда стена осталась нагой, а в почти безжизненном теле зашевелилось тепло, пульсируя под кожей, Кира обернулась к нему с вырезкой в руках:

– Этому что-то предшествовало? – опустила она глаза на дату смерти Егора. Сэм тут же машинально ссутулился.

Всё началось не сразу. Не грозой – тонким дождиком, едва различимым. Никаких явных знаков, только мелкие странности, которым Сэм тогда не придал значения. Егор менялся. Сначала – незаметно, в деталях. Он по-прежнему шутил, но уже не первым. Смех стал редким, чужим, словно выкручивали изнутри – не из радости, а по привычке.

Разговоры о смерти возникали всё чаще. Не с тем восторгом, с каким они раньше разбирали ужастики, а с тихой, притупленной тревогой. Речь друга нередко сбивалась на сны. Он уверял: это не сны вовсе. Там всё по-настоящему, особенно существо – тень, следовавшая за ним. В каждом сне – всё ближе. Егор прятался, убегал, говорил, что оглянется – и ему конец. Тогда Сэм лишь фыркнул, назвал это бредом, предложил выспаться. Егор не возразил, лишь погас ещё сильнее. С каждым днём кожа становилась тусклее, а круги под глазами – темнее. Говорил, что сны высасывают силы. Пил кофе, щипал себя – лишь бы не заснуть.

А потом однажды посмотрел на друга с отсутствием и выдавил: «Я не понимаю, где нахожусь. Живу ли. Или сплю. Или всё наоборот».

Сэм вспылил. Потребовал, чтобы тот прекратил. Что, если и есть что-то странное – то только в его голове.

Но дело было не в чёрствости Сэма. Не в равнодушии. Просто ещё до этого между друзьями встала другая тень – не ночной кошмар, а земная, человеческая. Обидная. Тупая. Егор отдалился от баскетбола, от архива, от их общего мира. Пропадал на переменах неизвестно где. Говорил не о фильмах, не о тайнах. Только о внешности девчонок. Какая и на сколько похорошела.

Всё это терпелось до поры, но как-то Сэм не сдержался и выпалил: «Ты реально тупеешь. Противно слушать».

Как назло, именно после этого появились разговоры про смерть, сны и тень. Сэму показалось, что Егор таким образом хочет извиниться, что просто дурачится, подражая их детским играм. Ведь когда-то они до дыр засматривались на приключения Сэма и Дина Винчестеров[1], строили охотничьи наборы из подручных предметов, искренне верили в демонов под кроватью и ангелов с обгоревшими крыльями.

Тогда Сэм решил, что всё это – просто очередная выдумка. Попытка воскресить ушедшее. Сыграть в то, что уже давно сожгли на костре взросления.

Кира молчала, сжимая в пальцах вырезку с трагичной датой. Она уже не спрашивала – сама видела, как Сэм съёжился, как в плечах поселилась виноватая сгорбленность, как глаза заметались в поисках пути назад, в ту точку, где ещё можно было понять, вмешаться, не упустить. Его вина не кричала, не рвалась наружу, но жила в нём – острым, невыносимым знанием: он не заметил беду, не распознал просьбу о помощи, принял предсмертные крошки за чудачество.

Что-то болезненно человеческое шевельнулось в ней – желание протянуть руку, как в детстве, когда кто-то упал на асфальт и надо просто подуть на ссадину. Но Сэм – не тот, кто терпит жалость. Он оттолкнёт, укусит, уйдёт ещё глубже в себя. Поэтому Кира сделала вдох и, чуть склонив голову, едва улыбнулась:

– Так вот почему тебя все зовут Сэмом. Ты просто младшенький из Винчестеров. – А потом взглянула на блокнот Егора. – И надпись на обложке – «Dean»… Теперь всё понятно, – протянула она.

Сэм коротко выдохнул, но с тем облегчением, что приходит, когда разговор уводят с края, не заглядывая в пропасть.

– Да. Само как-то привязалось… – кивнул он.

– Ещё говорил, что мне нужно поменьше фильмов смотреть, а сам… – с преувеличенным укором скрестила она руки на груди.

Фраза осторожно вытолкнула парня из тени вины. Черты лица вернули прежнюю невозмутимость, тревожность в жестах сменилась расслабленностью. Губы чуть дёрнулись, но ответил Сэм только выразительной тишиной.

Тогда Кира подошла к стене, обескровленной после недавней «уборки», и ловким движением приколола листок с злосчастной датой.

– Это один из немногих неопровержимых фактов, – объявила она. Затем, кивнув в сторону рассыпанной по столу кучи бумажек, добавила:

– Среди всей этой макулатуры заметила что-то похожее на досье. Ты их делал на всех или только на подозреваемых?

– Только на подозреваемых, – провернул кружку в пальцах Сэм, – но в итоге получилось, что на всех.

– На меня тоже есть?

Он помотал головой, а про себя добавил: «Конечно, есть. Я на это аж два дня потратил. Но в общей куче ты его не найдёшь.»

Кира опустилась на корточки у стола, перебирая ворох материала, собранного одноклассником. Пальцы цепляли листы один за другим. Сэм наблюдал, не вмешиваясь: бумажные обрывки уже не раз проходили перед его глазами, выученные наизусть, затёртые мыслями. Но теперь их оценивали свежим взглядом.

Продолжая вертеть пустую кружку, он прислушивался к шелесту бумаги. Из хаоса постепенно рождался порядок: справа росла аккуратная стопка из досье, а на стене снова появлялись вырезки – редкие, отобранные Кирой с каким-то внутренним чутьём.

На одной из них Сэм невольно задержался. Газетная строка обжигала память: «На лице погибшего Егора Лебедева застыла гримаса ужаса, настолько сильная, что патологоанатомы зафиксировали её как редкий случай». Рядом – другая статья, куда лаконичнее: «Родители погибшего покинули город на следующий день после похорон».

Кира выпрямилась, обмахивая ладонью пыль с колен:

– Значит, поговорить с родителями Егора не получится. Жаль, – и, повернувшись к Сэму, продолжила: – А ты с ними не говорил?

– Только слова соболезнования на похоронах. Потом они уехали, оставив мне ключ от архива.

– То есть это не твой подвал?

– Нет. Отец Егора однажды переоборудовал свой для наших игр.

– Значит, проблем с родителями у Егора не было, – задумчиво качнула головой Кира.

– Не было, – подтвердил Сэм.

Девушка обвела взглядом оставшиеся на столе листы – те, что ещё не перебрала:

– А другие жертвы? Про них тут что-нибудь есть? – Сэм честно помотал головой, а Кира закатила глаза. – Как глупо. Это же известный факт: когда нет зацепок, нужно искать таких же пострадавших.

Увы, такая мысль в голову парня даже не приходила. Однако вместо раздражения он поймал себя на странном чувстве: ему нравилось, как рассуждает одноклассница – ясно, логично, задавая правильные вопросы.