Чай трех старых дам. Детективный роман

Чай трех старых дам

Детективный роман

Фридрих Глаузер

Переводчик Татьяна Юрьевна Ирмияева

© Фридрих Глаузер, 2025

© Татьяна Юрьевна Ирмияева, перевод, 2025

ISBN 978-5-0065-4407-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Фридрих Глаузер

Чай трех старых дам

Детективный роман

Предисловие

Фридрих Глаузер (1896—1938) был одним из первых авторов детективных романов в немецкоязычной литературе, его называют «швейцарским Сименоном». Произведения писателя переведены на основные европейские языки, они повлияли на прозу Ф. Дюрренматта. В Швейцарии учреждена премия Фридриха Глаузера за лучший детективный роман.

«Чай трех старых дам» – литературный дебют автора. Книга была написана в 1931—1934 гг. Ф. Глаузеру удалось создать удивительную атмосферу фантасмагории, продолжающую традицию Э. Т. А. Гофмана и Н. В. Гоголя. Для российского читателя будут неожиданными поразительные параллели с творчеством и судьбой М. А. Булгакова (1891—1940), как будто два писателя независимо друг от друга отразили происходящее на их глазах крушение гуманизма. Видимо, действительно, носилось что-то такое в воздухе, когда у М. А. Булгакова возник замысел романа «Мастер и Маргарита», а Ф. Глаузер через пару лет приступил к написанию романа «Чай трех старых дам». Вспоминаются и младшие современники Ф. Глаузера – Джордж Оруэлл (1903—1950) и Уильям Голдинг (1911—1993), также травмированные наступившей эпохой расчеловечивания и объективации.

Литературные критики живо откликнулись на первое произведение Ф. Глаузера. Криста Баумбергер: «…настоящий шпионский триллер. Спектр действий варьируется от спиритических сеансов и парапсихологических феноменов до шпионского дела в дипломатических кругах Женевы». Эрхард Йест: «С помощью захватывающих исследований окружающей среды и захватывающих описаний социально-политической ситуации ему удается очаровать читателя». Харди Руос сначала выступил с острой критикой («…детективные романы Глаузера нельзя сводить к криминалистическому сюжету, так как в них нет ничего, что могло бы привлечь внимание читателя»), но затем словно заново открыл писателя как «социального критика, баснописца и художника, изображающего людей, но также и создателя самых плотных атмосфер». Интересно проанализировать составляющие этой «плотности»: реальность бреда, заключающая в том, что он оказывается естественной интеллектуальной средой; массовый психоз как результат идеологической обработки; научные и духовные поиски как опасное оружие в руках ненавистников людей; международные договоры как каналы для разграбления стран; международные институты как прикрытие для шпионов и агентов влияния. И приходится констатировать, сколь мало изменились люди, общество, за минувшие почти сто лет…

Т. Ю. Ирмияева

Глава первая

1

В два часа ночи площадь Молар пуста. Дуговая лампа освещает трамвайную будку и несколько деревьев, чьи листья блестят как лакированные. Еще полицейский, который должен охранять свое одиночество. Он скучает, этот страж порядка, страстно мечтает о стаканчике, потому что из кантона Во, и вино для него – воплощение родины. Полицейского зовут Малан, у него медно-рыжие усы и время от времени он зевает.

Внезапно перед трамвайной будкой возникает молодой человек, бог знает, откуда он появился. В элегантном сером костюме, только волосы немного растрепаны, он ведет себя странно. Сначала снимает пиджак, затем, пошатываясь, расстегивает кожаный ремень, после чего оказывается в коротких трусах, подтяжки для носков у него из синего шелка. Теперь он возится с запонками, одна звякает о мостовую… Тут полицейский Малан приходит в себя, приближается и говорит:

– Однако, господин, что вы здесь делаете?

Взгляд молодого человека неподвижен, зрачки расширены, настолько, что цвет радужной оболочки больше невозможно различить. Кроме того, черты лица странно жесткие и неподвижные. И пока полицейский Малан еще раздумывает, пьян ли человек на самом деле, полураздетый раскачивается сильнее, хватается руками за воздух, не находит опоры и падает, ударившись затылком. После чего застывает, только резиновые каблуки его коричневых туфель тихо барабанят по асфальту. Малан склоняется над молодым человеком и бормочет:

– Он вовсе не пьян, от него не пахнет ни вином, ни водкой.

Качает головой, поднимает тело и несет на полукруглую скамейку, огибающую киоск. Собирает разбросанную одежду, тщательно складывает (прекрасная серая фланель, думает он). Читает адрес портного, бормочет: «Из Лондона! Наверное, какой-то иностранный дипломат!» и вздыхает в связи с этим, потому что Лига Наций приносит одни неприятности тихому городу Женеве. И пока он еще не вполне понимает, что ему делать в таком случае, – звонить сначала в больницу или комиссару Пьеви, раздаются шаги, и в круге света от дуговой лампы появляется пожилой мужчина в широкополой черной шляпе; на его короткую белую бородку падает свет.

– Что случилось, бригадир? – спрашивает пожилой господин. У него низкий голос. – Несчастный случай? Я могу вам помочь?

Господин подходит к лежащему, большим пальцем приподнимает ему веко и говорит:

– Странно!

Затем хватает запястье, вслух считает пульс, вытащив из жилетного кармана плоские часы. Малан стоит рядом и определенно не знает, как ему себя вести. Господин, может быть, врач, и тогда все в порядке, возможно, появился в связи с посещением больного, если нет, то его присутствие глубокой ночью выглядит по меньшей мере подозрительно. «Да, можно спросить», – думает Малан и откашливается. Но прежде чем он произнес хотя бы слово, господин заявляет:

– Вы хотите знать, кто я? Вот…

Он вытащил бумажник, достал из него визитную карточку. На ней написано:

Луи Доминисé

Профессор психологии

Женевского университета

– Дорогой бригадир, это интоксикация. Лучше всего если вы немедленно позвоните в больницу.

Он выражается очень точно, сопровождая свои слова назидательными жестами:

– Вы уже обыскали одежду? Никаких документов?

Малан смутился. Похоже, он забыл о своих обязанностях. Теперь вспомнил, выворачивает карманы брюк, пиджака. Ничего.

– С какой стороны появился мужчина? – спрашивает профессор.

На этот вопрос Малан не может ответить.

– Предлагаю следующее, – говорит профессор Доминисе, – я позвоню в больницу, у меня там еще есть знакомый, к моему звонку прислушаются быстрее, чем к вашему. И пока я звоню, вы могли бы обыскать туалет позади киоска. Может, найдете там что-нибудь.

«Господин знает больше меня», – думает Малан, но не осмеливается высказать мысли вслух. Он служит в полиции недавно, и, кроме того, профессор внушает уважение простому человеку. Поэтому Малан послушно обходит трамвайную будку, спускается по лестнице и попадает в выложенное белой плиткой помещение.

Здесь очень тихо, мухи гудят вокруг единственной электрической лампочки, горящей красноватым светом. Закрытые двери с надписью: «Открывается после опускания монеты в двадцать сантимов». На всех дверях, мимо которых проходит Малан, есть еще движущаяся табличка, которая показывает, что кабинка «свободна». Лишь последняя дверь прикрыта, табличка сдвинута, зияет щель. Малан прислушивается. Только гудение мух. Ни малейшего дыхания. Он собирается осторожно толкнуть дверь, и тут она распахивается перед ним. Малан хочет произвести захват, чей-то твердый продолговатый череп таранит его в живот… позднее, гораздо позднее, когда на курсах санитаров-добровольцев проходили солнечное сплетение, он подумал про себя: «Ага!» и больше ничего… он опускается на кафель. Тем не менее его выпученные глаза отмечают картинку: две ноги, исчезающие на ступеньках.

В белых теннисных брюках.

Малан по ступенькам поднимается наверх, осматривается, площадь пуста. Также и профессор, похоже, исчез. На скамейке лежит молодой человек с полузакрытыми глазами и свистящим дыханием.

Да вот же профессор! Четко виден в телефонной будке, размахивает руками и взволнованно говорит в трубку.

– Вы никого не видели? – спрашивает Малан. Профессор отрицательно трясет головой. Свою широкополую шляпу он сдвинул на затылок, седые волосы влажно поблескивают.

– Дело в том, что со мной кто-то столкнулся, там внизу, – говорит Малан. При этом он прижимает кулаки к животу.

– Вы ранены? – обеспокоенно спрашивает профессор.

Малан отрицательно мотает головой. Потом разжимает кулаки. Из правого что-то падает на землю, сверкнув металлическим блеском. Малан наклоняется, припоминая, что после падения почувствовал что-то ладонью и непроизвольно сжал пальцами этот предмет. Теперь он разглядывает его и удивлен, потому что раньше ничего подобного никогда не видел. Это связка – около двадцати чрезвычайно тонких проволочек длиной не более мизинца. Растерянный, он протягивает связку профессору. Профессор Доминисе кивает.

– Знаю, – сухо говорит он. Вытаскивает одну из проволочек, высоко поднимает и поясняет:

– Такие нужны, чтобы чистить инъекционные иглы, когда они забиваются, и которыми пользуются морфинисты, когда вводят себе ядовитый раствор.

Полицейский Малан все-таки не настолько глуп. Взвинченность, очевидное смущение профессора кажутся ему какими-то двусмысленными. Но что же делать? Как это тяжело. Как выразить подозрение, именно подозрение, что с этим старым профессором что-то не так? К слову сказать, Доминисе вопросов не оставляет.

– Скорая, – говорит он, – заберет больного с минуты на минуту. Я устал. Вы же знаете, где меня найти. Если понадоблюсь, я всегда на связи. Спокойной ночи.

Удивительно, как дрожат пальцы профессора, когда он скручивает сигарету из крупного французского табака. Он зажигает ее, удаляется. Позади него в душном воздухе остается дымок.

– И я даже ни разу не спросил профессора, знает ли он этого человека, – недовольно бормочет Малан. – Ну, так старик должен сам разобраться с этим делом!

Он говорит не «делом», а употребляет более грубое слово. Но под «стариком» подразумевает комиссара Пьеви, человека со светлой бородой, у которого с полицейским Маланом есть по крайней мере одно общее: комиссар тоже любит вина кантона Во.

Теперь Малан снова один, потому что больной на скамейке не считается. Большая площадь тревожит, несмотря на резкий свет дуговой лампы. Злобно пялятся пустые окна торговых зданий, и Малан откашливается, чтобы прекратить это ужасающее поведение. Но дома продолжают глазеть. Наконец раздается гудение, автомобиль резко останавливается. Это закрытый зеленый фургон с несколькими матовыми окошечками. Выходит человек, шофер спрыгивает со своего места.

Носилки выкатывают из фургона, больного укладывают на них, дверь захлопывается, шофер снова садится за руль, скрежет сцепления, и Малану кажется, что красные задние огни насмехаются над ним.

2

– Сильно бредит? – спросил доктор Тевенó. Он вытащил из ушей пациента две твердые резиновые пробки, соединенные красными гибкими трубками с черным цилиндром, лежащим на его голой груди.

Сестра Аннета покачала головой.

– Собственно, нет, – сказала она. – Только время от времени бормочет непонятные слова. Почти уверена, что английские.

– Так, английские…

Доктор Тевено, мужчина лет тридцати пяти с редкими светлыми волосами, посмотрел за окно на зеленые деревья. В палате стояла только одна кровать. В стене закреплена белая раковина с двумя белыми кранами.

Пациент беспокойно метался на постели.

– Don’t sting, – стонал он, – Go to hell…

– Эй, Розеншток, разбирающийся в языках Агасфер, что означает «sting»?

Доктор Владимир Розеншток, врач-ассистент, маленький, полноватый, несмотря на свой моложавый вид, при ходьбе всегда выглядящий так, словно тренируется на катке. Таким же образом он проскользнул в палату.

– Sting? – переспросил Розеншток, – малоупотребительное слово, означает «жалить», если речь идет о пчеле, осе или еще каком насекомом.

– Ага! – доктор Тевено щелкнул пальцами, – поразительно верно. Взгляните на эту руку? Ну что? Пятно на локтевом сгибе?.. Разве не выглядит как укол? Внутривенная инъекция?.. Отравлен? Но каким ядом? Что вы подумали, мой белокурый ангел?

Последние слова относились к сестре Аннете, которая приложила усилия, чтобы не покраснеть.

– Розеншток, мой любимейший ученик, какой диагноз родит ваш мозг, облаченный в доспехи мудрости, как в свое время греческую богиню – голова ее отца, что было, кстати, удивительным видом вегетативного размножения, простите за плохую шутку! От чего страдает молодой человек? Какая отрава бушует в его жилах, если использовать выражения, свойственные писакам, зарабатывающим деньги?

Сестра Аннета скромно хихикнула, Розеншток тоже улыбнулся, ему нравилось, когда над ним подтрунивали. Но когда он захотел ответить, доктор Тевено вновь его прервал:

– Как, Розеншток, вы собираетесь выдать заключение? Не осмотрев пациента? Хотите высказаться, еще ничего не зная об анамнезе данного происшествия? Розенштокличек, учтите, вы еще не профессор, который имеет право с уверенностью лунатика нести чушь – интуитивно, понимаете? Вы врач-ассистент и в качестве такового обязаны проявлять высочайшую, строжайшую добросовестность. Я хочу вам помочь. Молодой человек здесь… Спокойно, юноша! Я собираюсь раскрыть ваш случай и настоятельно прошу не прерывать меня.

Пациент и в самом деле застонал тише, повернулся, продолжая бормотать.

– Что вы говорите, молодой человек?

– У него жажда, – заметил Розеншток.

– Полагаю, мы могли бы ему…

Сестра Аннета уже со стаканом в руке поддерживала пациента, чтобы облегчить ему питье.

Доктор Тевено глубоко вздохнул:

– Хотел бы я тоже заболеть и позволить вам ухаживать за мной, вы так нежны, мой белокурый ангел, а я должен все время воевать с энергичной женщиной, которая понятия не имеет о моей деликатности.

В больнице было известно, что доктор Тевено помолвлен с коллегой, которая работала ассистенткой врача в психиатрической больнице Белэр. И к жалобам доктора тоже привыкли: дама, ее звали Мэдж Лемойн, родилась и выросла в Америке, должно быть, очень энергична.

– Да, Розеншток, жизнь тяжела. Помните, Мэдж мне сегодня утром позвонила, ей непременно нужно со мной поговорить. При этом еще вчера вечером мы с ней поругались. Только чего она хочет?

Тевено погрузился в размышления, пока Розеншток выстукивал пациента. Это было чистое тело, загорелое, жилистое, от кожи исходил слабый аромат лаванды. Беспокоило только большое красное пятно на локтевом сгибе, которое выглядело как начинающаяся сыпь.

Доктор Тевено отошел к окну, чтобы освободить место врачу-ассистенту. Оттуда доносился его голос, деловито докладывающий:

– Сегодня ночью у меня было дежурство. В два пятнадцать меня позвали к телефону. Профессор Доминисе, один из моих учителей, сообщил, что на площади Молар обнаружил молодого человека с явными признаками интоксикации. Попросил прислать скорую, случай, похоже, тяжелый, было бы хорошо, если пациент побыстрее получил квалифицированную помощь. На мой вопрос, знает ли он больного, профессор повесил трубку. По телефону говорил странно, как будто не в своей тарелке, часто повторялся. Мне пришлось напрячься, чтобы понять его. Ну вот, этот молодой человек здесь, вы что-то нашли?

– Да, – сказал Розеншток и замолчал.

– Ну же, ну, Розеншток! Вы же не хотите меня опозорить!

– Итак, мне кажется, – начал Розеншток, – что имеется причинно-следственная связь между уколом в локтевом сгибе и заражением.

Он снова замолчал и почесал свой толстый нос картошкой.

– Странный укол!

Он постучал пальцем, почесавшим нос, по воспаленному месту.

– Выглядит так, словно чья-то неумелая рука пыталась сделать инъекцию внутривенно. А именно, судя по всему, была введена существенная доза токсина. Этот яд… Ну, алкалоиды опиума – героин, кодеин, морфин – исключаем. Из-за расширенных зрачков. Следовало бы принять во внимание только группу тропинов, и у нас есть выбор между атропином, скополамином и гиосциамином.

– Гиосциамин! – повторил Розеншток, пробуя это слово на язык словно лакомство. – Звучит, как женское имя из пьесы Метерлинка. Активное вещество Hyoscyamus Niger, белены, паслёнового растения. Белена! Пользовалась большой популярностью у средневековых ведьм, их мечты о полете связаны с действием этого растения. Они брали его для внешнего применения, как мазь, насколько мне помнится. Вы когда-нибудь изучали этот вопрос, доктор Тевено? Очень интересно! Мы безнадежно лишены воображения, не находите? Рекомендую почитать «Молот ведьм», вы там найдете невероятные истории. Вещи, которые могут заинтересовать и фройляйн доктора Лемойн, поскольку она перешла к психологии.

– Прекратите! Прекратите! Пустозвон! Заметно, что вы происходите из талмудистов. Я с вами согласен. Конечно, гиосциамин. Доказать будет трудно. Изомеры и подобные истории… Если бы мы только однажды узнали, кто…

В этот момент дверь распахнулась. Женщина, одетая, несмотря на летнюю жару в темно-синее, вошла в палату. Подошла к кровати, долго смотрела на больного и положила руку ему на лоб

– Бедный мальчик!.. – сказала она.

– Кто вы? Как сюда вошли? Что это вам взбрело в голову?

Доктор Тевено забросал вопросами. Женщина коротко взглянула на него и повернулась к двери.

– Я просто услышала о несчастье. И захотела посмотреть, – тихо сказала она. После чего дверь за ней захлопнулась. Тевено хотел догнать ее, но столкнулся с медсестрой.

– Кто-то хочет поговорить с вами по телефону, – сказала та.

– Мужчина или женщина? – свирепо спросил Тевено.

– Это был мужской голос, – ответила сестра и при этом довольно дерзко улыбнулась.

– Хорошо, – кивнул Тевено. Видимо, он забыл о таинственном визите, потому что спокойно удалился.

3

– Итак, сейчас вы расскажете четко и ясно, дорогой Малан. Из вашего рапорта ничего не понятно.

Комиссар Пьеви погладил свою длинную рыжеватую бороду и откинулся на спинку стула. Полицейский Малан заикался…

– Нет, так дело не пойдет. Подождите!

Комиссар Пьеви достал бутылку из ящика письменного стола, наполнил стакан прозрачной жидкостью… подозрительно пахнущей спиртным… Малан выпил, откашлялся… и внезапно обрел дар речи.

– Ладно, резюмирую, – сказал комиссар Пьеви. – В туалете прятался мужчина, одетый в белые теннисные брюки. Высокий? Низкий? Вы этого не знаете?.. Кроме того, вы подобрали проволочки, о которых тот профессор утверждает, что они для чистки полых игл. Где эти проволочки?.. Профессор унес их с собой! Так-так… Мы поговорим с ним позже. И вы находите, что этот профессор странно себя вел?.. Словно он имел какое-то отношение к этой истории?.. нет?.. ага, словно молодой человек был ему знаком. Понимаю. И вы разрешили профессору позвонить в больницу, молодого человека забрали… подождите, я хочу срочно позвонить в больницу… Да, это городское управление полиции. Сегодня ночью был доставлен молодой человек. Мне нужна информация, кто его лечит? Так, хотите позвать его к телефону? Спасибо… Добрый день, доктор, мы знакомы, да… Да, да… Послушайте, что там у молодого человека, которого вы наблюдаете?.. Загадочное дело? Как так загадочное? Ничего загадочного. Да что вы говорите! Отравление?.. Как вы говорите?.. Дьявольское название! Никогда не запомню. Никогда не слышал о таком яде… А? Невозможно? Изощренное покушение на убийство?.. Да, я всегда говорю, с тех пор как эта проклятая Лига Наций лишила наш город безопасности, одни только передряги… От иностранной делегации? Естественно! Что я вам говорил?.. Полагаете, сможете его вытащить?.. Тем лучше. Никаких улик? Имею в виду анкетные данные? Совершенно ничего?.. Да, профессор Доминисе, знаю. Собираюсь посоветоваться с ним. Спасибо, доктор, всего наилучшего!.. Может быть, завтра?.. Хорошо, хорошо!

После этого разговора комиссар Пьеви чрезвычайно вспотел. Он нуждался в подкреплении. Так что отпустил полицейского Малана и пошел в маленький, расположенный неподалеку винный погребок, где восполнил потерю жидкости с помощью вина из кантона Во.

4

Его превосходительство сэр Авиндранатх Эрик Бойз имел цвет лица тех старых джентльменов, которые всю зиму играли в кёрлинг в Давосе или Санкт-Морице и привыкли отдыхать от усилий этой плавной игры за виски с содовой или горячим джином. Между прочим, сэр Эрик был баронетом королевства Великобритании, полномочным представителем пограничного индийского штата, небольшого, который изгнал родного великого раджу и выбрал сэра Эрика губернатором. В сущности, только для того, чтобы польстить своим подданным, его превосходительство принял диковинное имя Авиндранатх. Поскольку происходил из Суссекса и изучал политэкономию. Это было уже давно. Часто он скучал в своем провинциальном штате, поэтому для него Лига Наций оказалась желанным поводом для поездок в Европу. Особенно ему нравилась Швейцария.

Было далеко за полдень. Его превосходительство поднялся поздно, еще небритый, и этот недостаток тут же устранил камердинер Чарльз. Пока тот мягко водил кисточкой по румяным щекам господина, сэр Эрик поинтересовался:

– Чарльз, от Кроули все еще нет известий?

Чарльз отложил кисточку, вытащил бритву из верхнего кармана пиджака и начал доставать лезвие. Только после этого ответил:

– Нет, сэр.

И при этом поклонился

Сэр Эрик хотел что-то сказать, но тут лезвие повисло прямо над его верхней губой, и он воздержался.

– Больно, сэр? – осведомился Чарльз, и его превосходительство буркнул что-то отрицательное в ответ.

В дверь постучали.

– Вы позволите, сэр, узнать, что случилось? – спросил Чарльз, сложив бритву и оставив сэра Эрика сидеть с наполовину выбритым лицом. У дверей слуга тихо переговорил, вернулся назад, чтобы сообщить его превосходительству, что снаружи два врача, которые желали бы побеседовать с его превосходительством.

– Я не болен, – ворчливо заметил сэр Эрик.

– Они хотят встретиться с вами в частном порядке, – сказал Чарльз без всякого выражения.

– Пусть подождут, – распорядился сэр Эрик.

– Я позволил себе предложить им это.

– Тогда почему вы меня спрашиваете? – его превосходительство был немилостив. Он провел рукой по своим редким волосам так, словно страдал от невыносимой мигрени.

В холле отеля «Рюсси», на ресепшене – беспросветная пышность, не нуждающаяся в описании, вы уже знаете это по разным фильмам, – препирались доктор Тевено и его невеста фройляйн доктор Мэдж Лемойн. У этой Мэдж Лемойн было лицо экспрессионистской Мадонны, прическа с необычайно короткими волосами, мужская, с боковым пробором. Надо бы еще отметить, что одета она была с большим вкусом – красный джемпер без рукавов, короткая юбка изысканного коричневого цвета, который выгодно подчеркивал ее солнечный загар. Фигура у нее казалась очень нежной, может быть, причиной было то, что ей нравилось постоянно демонстрировать жесткое поведение.

– Джонни, – сказала Мэдж, она всегда называла своего спутника, доктора Тевено, Джонни, хотя его звали Жан, и уже одно это имя доводило врача до белого каления, – долго еще старый джентльмен будет заставлять нас ждать? Уверена, Ронни внизу скучает.

Ронни был эрдельтерьером Мэдж, и этот Ронни ждал внизу в маленьком двуместном «амилькаре», доставившем Мэдж и ее спутника от госпиталя до отеля «Рюсси», и лучше будем избегать слов «обрученный» или «жених», которые Мэдж ненавидела.

– Только не называй меня Джонни, – возмутился доктор Тевено, – я не хочу иметь ничего общего с Англией. Я женевец, швейцарец, ты должна называть меня Жан, понимаешь? Мэдж ухмыльнулась как школьница. У нее были крупные зубы, что, по мнению знатоков женщин, должно быть признаком интеллекта. Не мне судить.

Появился сэр Эрик. Он благоухал одеколоном, а красноту лица смягчала пудра. Это был действительно ухоженный пожилой господин, еще не оплывший, на его лице пролегали учтивые морщины, и поклонился он с достоинством. Даже удивление от присутствия дамы (разве речь шла не о двух врачах?) полностью оставалось в рамках приличий.

– Доктор Тевено, – представился врач, – и коллега, доктор Мэдж Лемойн.

Мэдж наклонила голову, его превосходительство склонился к ее руке для поцелуя. Сэр Эрик питал слабость к современным женщинам, которые хорошо одевались.

Мэдж обрушила на его превосходительство целый ворох объяснений на английском языке. Доктор Тевено стоял рядом в отчасти глупом положении. Сэр Эрик слушал с интересом, затем повернулся к Тевено:

– Ваша коллега сейчас объясняет мне, – французский сэра Эрика был несколько затрудненным, – что мой секретарь Кроули находится на излечении как ваш пациент. Он был обнаружен вчера, как говорит мадам, на площади Молар, при… при странных обстоятельствах. Отравление, так? И мы должны благодарить случай, что его узнали. Это еще не означает точного определения…