Международное частное право

Совершенно иным представляется учение Цительмана о надгосударственном Международном Частном Праве как о субсидиарном праве, изложенное в I томе неоконченного труда «Internationales Privatrecht» 1897 г. Это глубоко продуманное учение, на котором действительно можно проверить основательность взгляда, будто Международное Частное Право можно вывести из Международного Права.

Цительман различает два Международных Частных Пава; одно есть совокупность тех норм, которые действуют в каждом отдельном государстве; это внутренне-государственное Международное Частное Право, другое – есть надгосударственное Международное Частное Право; оно содержит в себе те требования, которые обращаются к отдельным государствам относительно содержания его внутреннего Международного Частного Права. Только это надгосударственное Международное Частное Право Цительман выводит из принципов Международного Права. При каждом юридическом споре идет вопрос о том, приобретено ли или утеряно ли субъективное право. Субъективное право – это правомочие, предоставленное лицу объективным правопорядком определенного государства. Но какое государство может предоставить лицу или отнять у него правомочие? Только то государство, которое само имеет юридическую власть над тем, относительно чего оно хочет дать или отнять субъективное правомочие. Поясняю мысль Цительмана примером: идет спор о том, принадлежит ли вам недвижимое имение, т. е. имеете ли вы относительно данного имения субъективное право собственности. Очевидно, этот вопрос можно решить только по закону того государства, которое имеет господство над землею, где находится имение и которое поэтому может издавать законы о том, как право собственности приобретается и утрачивается. Но, – говорит Цительман, – для того, чтобы юридическая власть государства, как источник вашего субъективного права, оказывала действие и за границей, нужно, чтобы эта власть признавалась с точки зрения Международного Права. Следовательно, источником субъективных прав, признаваемых и за границей, может быть только закон того государства, которое имеет признанную Международным Правом юридическую власть соответствующего содержания. Отсюда открывается путь для проблемы Международного Частного Права. Цительман желает найти такой принцип Международного Права, который мог бы равномерно признаваться всеми государствами так, чтобы во всех государствах одинаково смотрели, что данный конкретный случай может быть разрешен только по законам такого-то определенного государства; чтобы всюду, в любой культурной стране одинаково вопрос о том, имеете ли вы право или не имеете, – решался по тому самому закону, по которому вы это субъективное право приобрели или утратили. Если иметь в виду, что Международное Право разграничивает сферы господства отдельных государств, то возможно провести и границы законодательной власти различных государств в отношении частных прав; есть возможность сказать, насколько отдельное государство может давать или отнимать субъективные права. Но, так как каждая государственная юридическая власть только тогда действительно юридическая власть, когда она исключительна; так как немыслимо, чтобы два государства имели тождественную по содержанию власть, то с точки зрения Международного Права всегда приобретение или утрата субъективного гражданского права может наступать только по закону одного определенного государства и никакого другого. Следовательно, вопрос о том, наступило ли определенное юридическое последствие, должен, с точки зрения Международного Права, обсуждаться по закону только именно этого государства.

Таков принцип надгосударственного Международного Частного Права. Этот принцип есть вывод из общего положения Международного Права, что каждому государству отведена определенная сфера господства. Но, как принцип Международного Права, он действует только при сом нении, т. е., если между государствами путем договоров не установлено относительно Международного Частного Права что-либо другое; только, если государства не условились иначе, только тогда конфликт должен быть решен в пользу закона того государства, которому принадлежит юридическая власть по принципу Международного Права. Поэтому-то Международное Частное Право, которое выводится из Международного Права, имеет только субсидиарное значение на случай, если сами государства не постановили между собою ничего другого. Это субсидиарное надгосударственное Международное Частное Право есть только Международное Право, т. е. оно связывает государства относительно друг друга, оно обязывает их вводить у себя нормы, согласные с этим Международным Правом; но оно само по себе в пределах отдельного государства не действует, оно непосредственно судью отдельного государства не обязывает. Судью обязывает только то право, которое постановлено его собственным законодателем или которое признается как закон его собственным государством; совокупность таких норм образует внутренне-государственное Международное Частное Право, совершенно отдельное от надгосударственного Международного Частного Права. Судя связан коллизионными нормами собственного государства; он обязан применять то законодательство, свое или чужое, какое применять предписывает ему коллизионная норма его собственного государства. Но как быть, если в данном государстве не существует таких коллизионных норм? Какую-нибудь норму судья иметь должен; ведь, чтобы постановить свое решение, он обязан же сделать выбор между законодательствами. Тут-то выступает на сцену надгосударственное Международное Частное Право. Судья должен рассуждать так: если мое государство ничего не сказало относительно сферы своего господства, то надо думать, что оно отводит себе ее в согласии с Международным Правом, а не противно Международному Праву; надо думать, что мое государство велит мне применить надгосударственное Международное Частное Право, а потому я решу дело по своему или по иностранному закону, смотря по тому, что говорит это надгосударственное Международное Частное Право. Так это надгосударственное Международное Частное Право получает субсидиарное значение и как источник внутренне-государственного коллизионного права.

Таково это стройное, логически выдержанное учение Цительмана. Первый вопрос, который, вызывается этим учением, состоит в том, существует ли это надгосударственное Международное Частное Право в действительности, или только в идеале? К сожалению, Цительман признает, что коллизионные нормы отдельных государств стоят в кричащем противоречии с этим надгосударственным Международным Частным Правом; он только думает, что это плод недоразумения, непонимания, что государствам нет никакого интереса в вопросах частного права вторгаться в чужие сферы; что нужно только неустанно твердить им о необходимости и возможности согласования внутренне-государственных коллизионных норм с надгосударственным Международным Частным правом, и это согласование будет достигнуто. Но, спрашивается, само-то Международное Право, то, откуда выводится надгосударственное Международное Частное Право, – это Международное Право – выставляет ли оно такое положение, как то, что образует фундамент всего учения Цительмана, а именно, что с точки зрения Международного Права законодательная компетенция в области материального гражданского права принадлежит в каждом отдельном случае только одному государству, а не в то же время и другому? А что, если в Международном Праве вовсе не содержится такого положения? Что, если это положение Цительмана, а не требование положительного Международного Права? Этот чрезвычайной важности предварительный вопрос, то, что в парламентской процедуре называется «question prealable», поставлен Францем Канном; это вопрос, обращенный одинаково ко всем интернационалистам, и который в простых выражениях гласит так: «Действует ли отдельное государство противно требованиям Международного Права, когда утверждает, что не только закон другого государства компетентен в регулировании правоотношения, но что компетентен и его собственный закон? Или еще иначе: «Нарушается ли требование Международного Права, если государство не признает исключительной законодательной компетенции другого государства?». Чтобы быть еще более ясным, я приведу вам несколько коллизионных норм для образца.

Статья 17 германского закона говорит: «если в момент предъявления иска о разводе муж вышел из германского подданства, а жена осталась немкой, то применяется германский закон». Что это значит? Муж, скажем, сделался французским подданным; его состояние и дееспособность, согласно французскому кодексу, определяются французскими законами; следовательно, и вопрос о том, можно ли отнять у него субъективное право называть такую-то женщину своею женою, должен обсуждаться по французским законам. А между тем, германская коллизионная норма говорит, что этот вопрос будет обсуждаться по германским законам. Следовательно, германское законодательство не признает вовсе исключительной компетенции иностранного законодательства в вопросах семейственного права.

Другой пример: в 1893 году представители 13 держав на первой конференции в Гааге, созванной для кодификации Международного Частного Права, выработали проект закона о вступлении в брак; в первой статье этого проекта мы читаем: «Право вступления в брак определяется отечественным законом каждого из брачующихся, если только этот закон не отсылает к закону местожительства или к закону места венчания». Что это значит? Это значит, что сами державы признали, что законодательная компетенция в вопросе о вступлении в брак может безразлично принадлежать законам трех стран: или отечества, или страны, где будущие супруги постоянно живут, или страны, где они венчаются; и ни о какой исключительной компетенции отечественного закона державы не думали.

Этих примеров пока довольно, чтобы пояснить, в чем дело. Каково отношение Международного Права к Государственному Праву? Субъекты Международного Права, отдельные государства, мыслятся, как сообщество, от имени которого к каждому отдельному государству предъявляются известные требования относительно существующего в его пределах правопорядка; Международное Право, например, предъявляет к отдельным государствам требования, чтобы они не отказывали иностранцам в защите их личности и имущества; но тот правопорядок, который в силу исполнительных действий государственной власти создается внутри государства, есть не Международное Право, а Государственное Право. Другими словами, существуют два разных юридических приказания – внешнее и внутреннее. Внешнее приказание исходит от сообщества государств и обращается к отдельному государству: «введите у себя такой-то закон». Затем может последовать внутренне приказание, от лица отдельного государства к индивидам, – ко всем, кому ведать надлежит: «внимайте, – у меня будет законом то-то и то-то». Это внутреннее приказание может последовать, может и не последовать, – во всяком случае, то, что постановит этим приказанием государство, будет внутреннее Государственное Право, а не надгосударственное право. Словом, Международное Право есть требование, а не требуемое. Теперь мы спросим: обращается ли Международное Право, т. е. сообщество государств, к отдельным государствам с требованием, чтобы они имели у себя такие-то определенные коллизионные нормы, и, прежде всего, с требованием, чтобы они взаимно признавали только одно государство исключительно компетентным в регулировании гражданских правоотношений? Тысячу раз нет. Решительно никто, ни одна держава, ни один член сообщества государств не признает такой нормы Международного Права, что законодательная компетенция в каждом отдельном случае может принадлежать только одному государству, не признает, чтобы к отдельному случаю могло быть применено только одно материальное право. Напротив, мы видим на каждом шагу, что в коллизионных нормах отдельных государств компетенция гражданского законодательства строится на самых различных основаниях; что часто отдельное государство кумулирует эти основания, т. е. объявляет себя компетентным по нескольким основаниям и еще никогда представителям иностранных государств не приходило в голову такие явные нарушения принципа исключительности компетенции объявлять противными Международному Праву. Напротив, все признают такой образ действий вполне правильным. Принцип исключительности всеми и всюду игнорируется, и все коллизионные нормы которые дедуктивно выводится из этого принципа, не признаются за требования Международного Права; государства издают свои коллизионные нормы, не справляясь с теми теоретическими нормами, и никто их в этом не укоряет, и сами они угрызений совести не чувствуют. Вот Вам еще два примера. По большинству современных законодательств коллизионная норма предоставляет решение вопроса о дееспособности отечественному закону, т. е. решает его по привязке подданства; но в Англии и Дании этот вопрос решается по закону страны, где лицо имеет постоянное место жительства; в Соединенных Штатах Северной Америки – по закону страны, где совершен рассматриваемый акт. Если русская женщина выдаст доверенность или обязательство, то во Франции скажут: «Эти акты действительны, если эта женщина по русским законам имела право их совершить»; в Англии спросят: «Где имела эта женщина свое постоянное место жительство?», и если окажется, что она постоянно живет во Франции, где замужняя женщина не может выдавать актов без разрешения мужа, то в Англии скажут: «По французскому закону мы должны признать акт недействительным». А в Северной Америке не спросят, ни кто эта женщина по своему подданству, ни где она постоянно живет, а только – где акт совершен? и если он совершен во Франции, то скажут: нет, в силу закона места совершения акта он недействителен. И вот, никогда еще представителям России или Франции не приходило в голову утверждать, что в Англии и в Соединенных Штатах Северной Америки нарушают требования Международного Права тем, что дееспособность лица обсуждается в тех странах не по отечественному закону этого лица. Другой пример: наше законодательство предписывает российским подданным, как законную форму вступления в брак, церковное венчание, но двое русских, которые во Франции вступят в брак по форме, предписываемой законами Франции, будут во Франции считаться законными супругами, в России – живущими в безбрачном состоянии. Между тем, теоретики – интернационалисты находят, что правило locus regit actum, т. е. что формальная действительность акта обсуждается по закону места, где акт совершен, – что это правило имеет свои корни в Международном Праве, в уважении к суверенитету страны, где акт совершен. И, однако, ни Россия не думает, что Франция оскорбляет ее суверенитет, объявляя у себя законными браки русских подданных, совершенные в мэрии, ни Франция не думает, что Россия оскорбляет ее суверенитет, считая у себя такие браки незаконными. Месяца два тому назад мне пришлось читать в одной французской газете заметку под заглавием: «Барышни, берегитесь болгар». Оказывается, что студенты-болгары французских университетов Монпелье, Орлеана, Тулузы, Бордо часто женятся на француженках по французским законам, затем уезжают со своими семьями на родину – в Болгарию; бывали случаи, что мужья там бросали своих французских жен на произвол судьбы и те в Болгарии оказывались беззащитными, потому что их рассматривали как наложниц, потому что вне церковного венчания в Болгарии брак не признается законным. Газета предупреждала французских девушек и их родителей, что в таких случаях смешанных браков недостаточно перевенчаться у мэра, но нужно еще соблюсти требование церковной формы венчания; но она отнюдь не призывала громов французского правительства против Болгарин, у которой существует свое самостоятельное национальное законодательство и которая вправе регулировать у себя гражданские правоотношения, как ей вздумается. Таким образом, совершенно очевидно, что во всех приведенных слу чаях нет речи о нарушениях Международного Права. Если же право и не притязает на то, чтобы связывать обязанного, то это не есть право, и таким образом, мы вправе сказать: Международное Частное Право было бы ветвью Международного Права, если бы сообщество государств требовало от отдельных государств, чтобы они имели у себя определенные коллизионные нормы. Этого требования не существует, а, следовательно, из Международного Права вывести Международное Частное Право нельзя.

Попытка обосновать юридическую обязательность применения иностранных законов требованиями Международного Права должна считаться неудачной. Нет, государство обязано применять в некоторых случаях и иностранные законы, но в каких именно, – этого ему никакое Международное Право не предписывает. Вне тех договоров, которые существуют между отдельными государствами, вне тех конвенций, которые готовятся Гаагскими конференциями для кодификации Международного Частного Права, не существует Международного Права, которое диктовало бы государству, в каких случаях оно должно допускать у себя действие иностранных законов. Дело Международного Частного Права было бы очень плохо, если бы его основание лежало бы в Международном Праве, потому что на требование уважать суверенитет государства, издавшего иностранный закон, всегда может быть дан ответ, что суверенитеты равны; что территориальный закон не ниже иностранного закона; что применение к иностранцам всегда и во всех случаях территориального закона требуется уважением к местному суверенитету; что применение к ним местных законов означает только уравнение их с собственными подданными, а большего, как равенство с туземцами, для своих подданных никакое государство, следовательно, и Международное Право, требовать от других государств не вправе. Нет, Международное Частное Право есть право, но его корни лежат в национальном, или внутренне-государственном праве, и это основание гораздо прочнее. Государство обязано применять иногда и иностранные законы, потому что оно нарушило бы свою обязанность относительно собственных подданных гарантировать им приобретенные ими права; если оно не может вернуться к временам, когда поездка за границу составляла государственное преступление, если оно само не может существовать без обеспеченного международного товарного и денежного обращения, то оно и не может поступать иначе, как допускать у себя действие иностранных законов, не взирая на то, как в таких же случаях поступают другие государства. Государство нарушило бы свою первую обязанность относительно собственных подданных, если бы применение иностранных законов зависело в нем от прихоти государственной власти, если бы законодатель не считался с первою потребностью гражданского оборота, с коренным правомерным интересом собственных подданных гарантировать приобретенные права; применение иностранных законов к иностранцам есть уже не что иное, как отраженное действие правила, что ради собственных подданных необходимо применять их. Но в каких случаях государство должно применять иностранные законы, в каких свои, т. е. каково содержание коллизионных норм, – это решается не с точки зрения Международного Права, а внутренне-государственным правом. Основанием действующей в стране коллизионной нормы будет всегда только выраженная или молчаливая воля государства.

Это реалистическое воззрение на источник Международного Частного Права делает все большие успехи по мере того, как появляются новые кодификации. Международного Частного Права, в особенности после издания германского уложения и проектов Гаагских конференций. Английская юриспруденция всегда стояла на той точке зрения, что коллизионные нормы составляют не что иное, как отрасль внутренне-государственного права, которая с необходимостью вырастает из того факта, что в юридических отношениях участвует иностранный элемент. Напротив, в юриспруденции Германии, Франции и Италии еще недавно господствовали интернационалисты. То или другое воззрение на происхождение норм Международного Частного Права отражается на методе его изучения. Очевидно, что дедуктивный метод, которому следуют интернационалисты, не дает знания реальной действительности, потому что общеобязательные для всех государств коллизионные нормы не могут быть выведены из какого-нибудь одного начала. Правильно держаться индуктивного метода, т. е. изучать положительные законодательства. Но и одним позитивизмом нельзя ограничиться, прежде всего, потому, что каждое законодательство в отдельности представляется чрезвычайно скудным. В особенности же позитивизм недостаточен, потому что конечною целью науки всегда останется отыскание такого принципа, который привел бы к установлению гармонии законодательств так, чтобы субъективные права оставались обеспеченными всюду, где бы они ни обсуждались; поэтому нельзя изучать какое-либо одно законодательство с его коллизионными нормами. Чтобы управлять оркестром, нужно не только знать, как рассадить музыкантов, но и знать, какие звуки можно извлечь из каждого инструмента; для того, чтобы получилась гармония, нужно знать, какие инструменты должны порою и помолчать. Гармония законодательств, которой добивается Международное Частное Право, состоит в том, чтобы законодательство, которое могло бы сказать свое веское слово, немного помолчало и дало поговорить другому. В каждом коллизионном случае сталкиваются, по крайней мере, два правопорядка; чтобы знать, который из них должен в данном случае уступить, нужно знать, какие цели преследуются материальными нормами данного правопорядка, на сколько достижение этих целей важно для этого правопорядка; только тогда, сравнивая столкнувшиеся материальные нормы, можно знать, какими целями материального права можно пожертвовать ради устойчивости права в международном обороте, какая коллизионная норма лучше разрешит столкновение, скорее приблизит к гармонии законов. Следовательно, необходимо знать не одно какое-нибудь материальное гражданское право, а все, которые дают повод для коллизий. Таким образом, сам собою предуказывается индуктивно-сравнительный метод изучения; он один может привести к выработке таких коллизионных норм, при которых приносилось бы в жертву возможно меньше целей, преследуемых внутренне-государственными или национальными законами, но достигалась бы возможно большая гармония между отдельными законодательствами.

Теперь, я надеюсь, вы достаточно ориентированы в вопросах о значении и задачах современной науки Международного Частного Права. В ближайших лекциях я остановлюсь на истории науки, познакомлю нас с теми попытками, которые делались в течение веков для отыскания принципа примирения между туземными и иностранными законами, и покажу, как дедуктивный метод привел только к новой формулировке проблемы Международного Частного Права.

Лекция 3-я

В настоящей лекции я буду говорить об истории нашей науки до половины XIX в. Сначала я в кратких чертах расскажу вам, как в течение столетий европейцы жили, не испытывая потребности в Международном Частном Праве, и как эта потребность явилась. Я начну с эпохи Римской Империи, потому что вся наша юриспруденция своими корнями сидит в римском праве. Начало науки Международного Частного Права положено было в XIII в., […] появились первые ученые юристы. – В Римской империи, после того, как Каракалла объявил всех свободных людей римскими гражданами, т. е. распространил действие римского гражданского права на всю империю, исчезла возможность конфликтов между законодательствами разных национальностей, входивших в состав империи. – На развалинах римской империи возникли германские королевства, которые в течение нескольких столетий еще сохраняли свой племенной характер; они не мешали покоренным римлянам жить и дальше под действием римского права, и каждое племя продолжало устраивать свои гражданские отношения по своему племенному закону, по своей салической, баварской, лангобардской и т. д. «правде». – В империи, созданной Карлом Великим, действовало не одно общее для всех гражданское право, а столько прав, сколько было племен; и сверх того церковь с ее сложными имущественными отношениями жила по римскому праву. – В IX в. еще господствует так называемая система личных прав. Нет закона, который правил бы безразлично всеми, живущими в стране; каждое лицо считало законом только «правду» или «устав» своего племени. Например, для вступления в брак нужно было, чтобы жених имел на то право по своей племенной «правде»; но размер выкупа невесты из-под власти опекуна определялся по ее племенной «правде». Обязательство имело силу, если оно было согласно с племенною «правдою» ответчика. Каждое лицо должно было знать, по какому из существующих гражданских законов оно живет; и изменить это свое объективное право так же нельзя было, как самому изменить свое сословие. На смену этому состоянию в 10 веке с развитием феодализма наступает иной порядок вещей. Феодализм превратил народы из массы соплеменников в массу ленников; отношения определяются уже не племенным происхождением, а служебною зависимостью. Вся страна, где еще в 9-м веке правил император, распылилась на множество феодальных владений, где землевладелец был вместе и носителем военной, политической и судебной власти; Luft macht eigen, поясняли в наступившую эпоху средних веков, т. е., кто дышит моим воздухом, кто пробыл один год и один день на моей земле, тот становится моим вассалом или моим крепостным. Весь общественный порядок зиждился на землевладении и на прикреплении человека к земле. Наиболее ценным имуществом в те времена была земля; человек имел значение только как придаток к земле; оттого и нормы обычного права касались главным образом сделок по поводу земли. Если право собственности на землю вообще исключительно, то насколько еще более исключительно господство над нею, когда землевладелец вместе и военный, и политический глава всех, живущих на его земле. Понятно, что в пределах феодального владения не могло быть и речи о признании каких-либо других норм владения землею, перехода ее по договорам и наследству, кроме тех, которые освящены были местными обычаями и которые поддерживались феодальным судом. Так, на место порядка, при котором каждый жил по своему личному закону, стал порядок, при котором все жили по закону территории, куда их принесли обстоятельства.