Танцы на пепле судьбы

Лудовика Сабателли, которую мы сокращённо называли Лу, восторженно рассказывала об идеях Петрарки, называя его отцом Нового Времени, гуманистических идеях Лоренцо Валла, прогрессе, республиканизме и либерализме. Она носила лишь одно серое платье оттенка рыхлого пепла, смачивала припухшие мясистые губы клейкой розоватой слюной, которой она пользовалась вместо окрашивающей помады, обвязывала усыпанную папилломами шею шёлковыми платками с шершавыми от изношенности катушками. Сабателли все делала пластично: пластично говорила, пластично жестикулировала, танцевала и даже пластично ругалась с буфетчицей из-за несвежего винегрета.

Диспансер претил ей, но она словно не могла из-за чего-то или кого-то уехать. Лу веселила теплившуюся во мне грусть, элегантно смокуя итальянские слова, то словно истончая их, то вновь придавая им четкую форму. Она сменила палящее итальянское солнце, вино в будни и лимончелло вместо фермента для усвоения пищи на не сдвигаемую зимой мерзлоту в Подмосковье и целебный воздух соснового бора, окружающего туберкулёзную клинику летучими фитонцидами.

Каждый день моего пребывания я ходила в крохотную, однако намоленную церковь, расположенную на территории нашей больницы. Внутри почти всегда было пусто: некоторые больные туберкулезом перестали расчитывать даже на Бога, другие беззвучно молились втайне от всех в своих палатах, а кто-то верил лишь в себя и свои силы. Я брала самые толстые и высокие свечи и ставила, тихо молясь то у иконы Николая Чудотворца, то у Пантелеймона Исцелителя, то у Матроны Московской. Затем я присаживалась на деревянных лакированный стульчик, чтобы вновь почувствовать себя свободнее и благодушнее, и плакала каждый день, с каждой выпущенной слезой смиряясь с тем, что больна. В церквушку часто иногда приходил седовласый батюшка, у которого мне часто приходилось просить благословения. Однажды честный отче, увидев меня с опущенной головой и спущенной с шелковистых волос шалью, присел рядом и заговорил:

– Матушка поведала мне, что ты приходишь каждый день. Но не один, ничем от тебя не отличающийся больной здесь этого не делает. Значит, тебя что-то тревожит, дитя. Не хочешь ли ты исповедоваться? – спросил отец Димитрий.

Я согласилась, хоть мои движения и слова сковывала робкое смятение. Отец Димитрий прочёл молитвенное последование, а затем разрешил мне назвать свое имя. Я подошла к бронзовому аналою и начала говорить:

– Не могу простить отца за то, что он не прислушивался к моим подозрениям и просьбам, тем самым позволив своей матери умереть и обрекая себя и меня на трудноизлечимый недуг, задыхание и жизнь затворника.

– Всевышний простил его, а почему ты тогда не можешь? Почему ты думаешь, что твоё прощение надо заслуживать дольше Господнего?

После его слов я вдруг осознала, что не имею права хранить обиду на покойную бабушку, которую, признаться, я очень любила, и живого отца, борющегося, как и я, за жизнь где-то в казённом доме. Отец Димитрий накрыл меня расшитой золотой епитрахилью с пурпурными вкраплениями и разрешил мне поцеловать Крест и Евангелие.

Выйдя из церкви, я направилась к зданию больницы, как вдруг хлынул благословенный холодный ливень, словно промывший каждую клеточку моей кожи. Я не бежала, не укрывалась от капель и не выжимала вещи; я медленно шла, будто позволяя дождю отчистить меня от грязи закамуфлированных внутри обид. Внезапно к моему боку пристроился молодой парень, а потом открыл надо мною зонт из белого сатина. Мужчина заговорил на русском, однако с милым, слегка притупленным акцентом.

– Погода в России так же непредсказуема, как женщины, живущие в ней, – продолжив ход, вдруг сказал он.

– А вам наверняка, хотелось бы чтобы лишь монотонно светило солнце, чтобы не было туч, ветров и осадков. Скучно как-то…

– Меня зовут Кристап. Я приехал лечиться из Латвии, а вы? Вы явно не русская.

– Мне иногда кажется, что я родилась в этой клинике, меж этих сосен и проливных дождей. И, кстати, вы ошиблись, я русская. Возможно, поэтому я не делю людей на национальности и не стараюсь угадать их истоки.

– Да бросьте! Неужели вы ни разу не замечали особенности определённых народов. Внешние, мимические, поведенческие. В Чили, в Перу и Колумбии, например, никогда не спешат, считая опоздание нормой, а вот швейцарцы всегда пунктуальны. Но, безусловно, везде есть свои исключения…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Суд приговорил гражданку России Таисию Мейсане к пожизненному заключению с полной конфискацией нажитого имущества. Согласно решению суда Таисия Мейсане виновна в заказном убийстве государственного служащего Литвы Густаваса Петерсонаса. – Пер. с лит.