Король-феникс

Он всю голову сломал, но никак не мог припомнить, где же видел этот символ раньше.

На третьем свитке – самом коротком – из символов было только перо. Однако, вглядевшись повнимательнее, Лио заметил в самом низу мелко-мелко накарябанные знакомые слова: «Феникс, благослови избранных».

Эту фразу он всегда произносил в конце Ашанты и шептал перед заседаниями с военными министрами и генералами. Однако здесь к последней букве прилепился еще один знак. На беглый взгляд могло показаться, что это описка – случайная клякса, оставленная пером.

Изучить надпись пристальнее у Лио не получилось: раздался гул, означавший, что в проходе, ведущем к кабинету, открылась дверь. Лио едва успел смахнуть свитки в ящик стола, когда на пороге появилась Элина.

– Кажется, я попросил Ариша никого ко мне не впускать.

– Даже меня, отец?

– Не паясничай. – Вход остался открытым, но за Элиной никто не последовал. – Где твоя охрана? Где Яссен?

– Я отправила его зализывать раны.

Дочь села в кресло и, взяв со стола металлическое кольцо, покрутила его на свету.

Лио выругался на себя за то, что забыл убрать кольцо.

– Читаешь?

Он поплотнее прижал рукой ящик.

– Старые записи, тебе это неинтересно, – сказал он, забирая кольцо у Элины и пряча его в стол.

Дочь подозрительно покосилась на Лио.

– Ариш организует на Дворцовом холме публичный выход, где будет объявлено о твоей помолвке, – сказал он, пресекая любые вопросы, которые могли перевести разговор на библиотеку. – Вам с Сэмсоном нужно подготовить совместное заявление.

– Я этим займусь. Но сначала, – она подалась вперед; ее темные глаза, доставшиеся от матери, смотрели решительно, голос звучал твердо, – ты должен рассказать мне о пламени. Научить обращаться с ним.

Огоньки вокруг затрещали громче, как бы поддакивая ее требованию. Однако Лио знал, что Элина еще не готова. Когда она попыталась удержать огонь в прошлый раз, то сильно обожглась, а столп удушливого дыма было видно из любого уголка столицы. В новостях наперебой обсуждали возможные причины произошедшего, пока Лио не объявил, что никакого возгорания не произошло – просто верховная жрица проводила во дворце обряд очищения.

Нельзя, чтобы кто-то узнал, что будущая королева Раванса неспособна совладать с огнем.

Элина побарабанила пальцами по столу, привлекая к себе внимание.

– Не сейчас, – ответил Лио.

– Обязанность каждого правителя – научиться держать огонь, – сказала дочь. – Как мне быть королевой, если я даже не в состоянии высидеть церемонию Ашанты?

Правду он ей открыть не мог. Пока не мог.

Огонь требовал жертвы – жертвы, на которую Элина была не готова, которую в принципе не могла принести.

– Выход состоится завтра утром, – только и сказал Лио.

Элина отодвинулась от стола; губы ее были плотно сжаты, а глаза – глаза Ахны – смотрели осуждающе.

– Ты совершаешь большую ошибку, – сказала она наконец.

Лио не ответил.

Элина ухватилась за край стола, на лице заиграли желваки. В итоге, так и не произнеся ни слова, она ушла из кабинета.

Пламя зашипело. Лио устало откинулся на спинку кресла и, достав из-под курты подвеску Ахны, стал рассматривать тонкую резьбу.

Перед коронацией никто его не предупреждал, что Вечному пламени нужно принести в жертву того, кого любишь. Отец скрывал правду до самого последнего дня.

Лио был в ярости. Он отказался жертвовать Ахной, а пламя в отместку попыталось разорвать его на части.

Каким-то чудом он не погиб. И продолжал жить, наивно полагая, что проверку прошел и Великое пламя удовлетворил.

Вот только Ахна узнала, что это не так. Истина, как всегда, отыскалась в ее свитках.

Это случилось в храме, во время очередной церемонии Ашанты. Элине тогда только минуло семь оборотов. Вечное пламя пылало особенно жарко и хищно. Оно попыталось ужалить Лио, и тот, спотыкаясь, поспешил прочь, но огонь оказался хитрее – ухватил его за лодыжку. Так и утянул бы в яму, если бы Ахна с решительным видом не прыгнула туда первой. Вечное пламя испепелило ее в несколько секунд.

Вот она стояла у амвона, прижимая к себе Элину, – и вот ее уже не стало.

После ее самопожертвования пламя, насытившись, утихло.

Только тогда Лио понял, почему отец скрывал от него правду. Он хотел защитить сына – точно так же, как и сам Лио сейчас оберегал от этого знания Элину.

Чтобы взойти на Огненный престол и принять титул феникса, нужно было принести жертву: либо кровь, либо любовь.

Эту тайну тщательно скрывали от наследников, сообщая лишь в день коронации. Если общественность замечала исчезновение члена королевской семьи, для нее сочиняли объяснения: «Он сильно запил и сгинул в пустыне»; «Она отправилась на Первый материк, там заболела и умерла».

Хотя бы не было нужды скрывать безумие, что текло в крови правителей Раванса. Противники любили этим тыкать: «Почему вы терпите во главе страны сумасшедших?»

«Они отдают себя без остатка служению Феникс, – парировали монархисты. – Разве можно их за это винить?»

Поначалу рассказы о безумии были всего лишь способом отвлечь внимание от страшной правды, но в какой-то момент сами стали правдой. Род Равансов действительно обезумел. Отец Лио, двоюродный дед отца и многие, многие другие. Правда, оставался вопрос: они сошли с ума потому, что скрывали истину, или потому, что лишились своей главной опоры?

Лио знал, какое горе способен принести огонь. И, Феникс всемогущая, он хотел уберечь от этого горя Элину.

«Но есть ведь и другая причина?» – как будто зашептало пламя, и в его треске Лио почудился голос Ахны: «О мой Малхари, ты такой эгоист».

Он медленно развернул свитки. Хоть он и не мог расшифровать рунное послание, общий смысл был ему ясен. Вечное пламя предостерегало короля, напоминая о его преступлении.

Однако он поклялся защищать Раванс до последнего вздоха. Без него страну ожидает хаос, а Элине придется в одиночку сражаться против стаи гиен.

Лио вызвал Муфтасу.

– Помнишь девушку? – сказал он. – Ту, с волосами цвета звезд? Приведи ее ко мне. Посмотрим, горит она или нет.

Последний пророк

Из архивов Пламенного ордена

Вознесшись над храмом, Феникс обратилась к жрецам, и голос Ее был пеплом.

– Почему они воюют за эту землю?

У подножия гор в битве сошлись несколько армий. До крыльца храма доносился далекий лязг металла о металл и краткие вскрики воинов – печальное эхо сражения. Феникс вопрошающе смотрела на одного жреца, на другого, на третьего, но те не поднимали головы: не только из трепета перед богиней, но и оттого, что никто не мог вытерпеть Ее пламенеющего взора.

Никто, кроме одной.

Жрица заглянула прямо в золотые глаза Феникс и тихо, но уверенно произнесла:

– Они не осознают, что смертны.

Феникс пристально посмотрела на жрицу – та не отвела глаз.

– Ты, – произнесла богиня, и стало так.

Вечное пламя полыхнуло навстречу новой госпоже, окутало ее с ног до головы, укрывая, обнимая, принимая. Феникс воздела крылья, и из средоточия огня в небо устремился столп света. Сражающиеся внизу увидели это. Весь мир увидел.

Пророк явился.

Взмахом руки она дала волю гневу Феникс, и бушующее пламя лавиной покатилось вниз по склону. Каждый, кто сопротивлялся, погиб. Каждый, кто молил о пощаде, погиб. Каждый, кто безвольно пал на колени, погиб.

Феникс не знает пощады.

Когда последний король обратился в пепел, Пророк обратилась к остальным жрецам и объявила:

– Никто больше за эту землю воевать не будет.

Так и стало. Спустившись с горы, пламя испаряло реки и ручьи, без разбора жгло деревья, птиц, людей. На глазах у жрецов пышный зеленый лес превратился в иссушенную пустыню, где нельзя было укрыться от безжалостно палящего солнца. Сохранились лишь заросли, укрывавшие горные склоны.

Феникс узрела все это и не только.

Она вновь простерла свои благодатные крыла, и в каждом пере Пророк узнала переливы всех красок мира: от глубин океана до теплых оттенков утренней зари. И, глядя на этот калейдоскоп, она почувствовала, как меняется ее тело.

Жрецы утверждают, будто глаза Пророка обернулись бессмертным золотом Феникс, жилы взорвались потоками пламени, волосы взвились струйками дыма, а губы, когда-то певшие гимны, ссохлись и затвердели.

И голос Пророка теперь звучал хором всех прошлых ее инкарнаций:

– Этот огонь будет защищать землю. Не давайте ему погаснуть.

Так Вечное пламя обрело дом в средоточии храма. Пророк и Феникс стали возноситься ввысь, слившись воедино, пылая все ярче и ярче, пока на них не стало больно смотреть. Когда жрецы наконец смогли открыть глаза, ни богини, ни ее избранницы не было.

Остался только огонь, жаркий и жестокий, безмолвный свидетель того, что случилось, и того, что еще будет.

Глава 11. Яссен

Сияющий Рисанти, Латунный город, был основан пятьсот оборотов назад Ридией, королевой Джантара по прозвищу Тиранка. Когда строители пожаловались, что солнце слишком ярко отражается от металлических построек, она велела всем надеть забрала. С тех пор глаза джантарцев стали обесцвечиваться.

Полная история Сайона, гл. 33

Яссен очнулся от стука в дверь.

Закряхтев, он облизал пересохшие губы. Руку кололи иголки. Морщась от боли, он приподнялся на четвереньки и пополз к двери, но тут она распахнулась, и в комнату вошел Сэмсон.

– Драконьи яйца, ты почему на полу? – удивился друг.

– Так удобнее, – ответил Яссен, прислоняясь головой к стене.

Сэмсон окинул взглядом его спутанные волосы и мятую одежду, затем присел и взял Яссена за подбородок.

– Ты что, отключился? – спросил он с ноткой искреннего волнения.

– Меня здорово отделали.

Сэмсон, прищурившись, повернул его лицо в одну сторону, потом в другую.

– Ну, выглядишь определенно более привлекательно.

Яссен, фыркнув, посмотрел на окно. Уже смеркалось, и луны-близнецы отправились в свой ночной обход. Ему припомнилось, что собирался дождь, но теперь на горизонте осталось лишь несколько одиноких тучек.

Сэмсон поднялся и осмотрел комнату. Его внимание привлекла одежда, разложенная на кровати.

– Это из-за руки? Распорядитель арены мне рассказала. Я пообещал, что передам Элине сам.

Яссен вспомнил замечание принцессы по поводу руки и ее внимательный взгляд. Так пустынный сокол высматривает жертву, прежде чем размозжить ее о камни. Она, должно быть, почуяла, где у него слабое место. А потом он вспомнил взгляд ее карих глаз: безжалостный и расчетливый, но словно таивший в глубине страх.

– Как думаешь, Элина боится? – спросил он.

– А ты бы не боялся, если бы тебе предстояло меньше чем через цикл взойти на трон? – засмеялся Сэмсон. – Окажись я на седьмом кругу пекла, и то не так бы переживал.

«Что ж, трудно не согласиться».

Яссен потер руку и присел на край кровати. Шелковые рубашки из Нбру, льняные куртки с Монгуми и хлопковые штаны, сшитые в тихом городке Бейроне, аккуратно лежали поверх одеяла, нетронутые.

– Примерь. Посмотрим, подойдут ли, – сказал Сэмсон, закрывая окно.

Яссен нехотя взглянул на одежду и осторожно взял голубую рубашку с золотыми пуговицами.

– Сейчас, – сказал он и пошел было к ванной, но Сэмсон его остановил:

– Примерь здесь.

Они долго смотрели друг на друга, пока наконец Яссен со вздохом не отвел глаза.

– Так я и знал, – сказал Сэмсон. – Покажешь?

Яссен медленно стянул мокрую от пота рубашку, обнажая правую руку. Вниз от плеча шли глубокие рубцы, вдоль которых расползались буро-красные пятна ожогов, сморщенные, словно кожица сушеных фиников. Коснувшись локтя, Яссен ощутил в костях знакомую ноющую боль.

– Это с тобой арохассины сотворили? – ошарашенно прошептал Сэмсон.

– Они тут ни при чем. Я сам виноват.

Воспоминание было еще слишком свежо. Яссен будто заново ощутил, как огонь охватил его руку, как в кожу впился нестерпимый жар, как запахло паленой плотью.

– Арохассины меня едва спасли.

Сэмсон медленно опустился на диванчик и положил подбородок на сплетенные пальцы.

Это была его старая привычка. Точно так же он сидел, когда им впервые дали задание убить человека.

Испытание называлось Охотой. Жертвами становились сбежавшие пленники – обычно раванские солдаты или чиновники, которых до этого похитили или взяли в плен, чтобы выпытать важные сведения. Допросы велись с разной степенью пристрастия, или, как любили говорить арохассины, «склонения к сотрудничеству». Тех, кто не умирал под пытками, использовали в качестве живых мишеней для новобранцев.

– Ну что, ребята и девчата, разбиваемся на пары, – приказал Акарос, выдав каждому оружие.

Яссен, конечно же, выбрал Сэмсона: тогда они были неразлучны. Чувствуя дрожь своего товарища, он внимательно слушал суть задания.

– Итак, всего их будет шесть, и бежать они будут быстро – очень быстро. Как шобу, спасающиеся от змеи. Так вот: вы должны быть быстрее. Вспомните, чему вас учили. Найдите цель, выровняйте дыхание, стреляйте. Вопросы?

– В чем подвох?

От других наставников Акарос отличался выдумкой. Все об этом знали, но подать голос не осмелился никто, кроме Сэмсона.

Акарос развел руки и усмехнулся. Ожог у него на лице искривился, будто стронутый ветром песок.

– Молодец, что спросил, Руру. – Это был позывной Сэмсона. – У каждого будет ровно один выстрел – одна пуля… Нечего головами трясти! В пуле больше сути, чем в клятом импульсе… Так, теперь посмотрите на своего напарника или напарницу. Да-да, прямо в глаза. Давайте. Если вы поразите мишень, они получат поощрение. А если промахнетесь… – Акарос перестал улыбаться. Плохой знак: теперь не поймешь, что у него на уме. – Вы знаете, что бывает с теми, кто не идет на сотрудничество.

В ту ночь обе луны скрылись за облаками, и с гребня холма было почти ничего не разглядеть. Впрочем, лаз из подземной тюрьмы располагался как раз напротив валунов, в тени которых по двое засели новобранцы.

– Сэмсон, – шепотом позвал Яссен. – Сэм.

Он видел, как дрожит рука товарища, сжимающая оружие.

– Всем приготовиться, – послышался в комме голос Акароса. – Они выходят.

Первый пленник высунулся из лаза, осмотрел окрестности и застыл в нерешительности. Сквозь прицел Яссен видел его бледное лицо и загнанный взгляд. Следом показались еще пятеро и заспорили между собой. Яссен пытался прочесть по губам, о чем они говорят, и тут первый пленник рванул на свободу.

Кто-то из парней выстрелил. Гулкое эхо огласило долину. Беглец споткнулся и упал.

– Живее, – велел Акарос.

– Сэм!

– Я… я не могу… Прости, Яссен.

Его охватил ужас, холодный и безжалостный.

– Что значит «не могу»?! Сэмсон, ты должен!

Следующий пленник с воплем кинулся наружу и вправо. Выругавшись, Яссен взял его на мушку. Голова жертвы оказалась точно в перекрестье прицела. Этот мужчина был чьим-то сыном, братом, отцом. Не исключено, что приличным человеком. Однако Яссен знал, как любит Акарос растягивать мучение, что даже укол иглы становится нестерпимым. Он не мог обречь Сэмсона на подобные страдания.

Выстрел был точным. Ноги у беглеца подкосились, будто соломенные. Выдохнув, Яссен слышал в ушах отчаянный стук сердца. Все тело дрожало. В ту секунду – в то самое мгновение, когда пуля оборвала чужую жизнь, – он осознал, что и в нем что-то оборвалось. И что эту прореху в душе не залатать.

Другие новобранцы тоже поразили свои цели. Осталась только одна девушка, убегавшая к холмам. Яссен встряхнул Сэмсона, но тот будто застыл, даже пальцы обмякли.

– Ну давай, ну пожалуйста! – умолял Яссен, однако друг так и не шевельнулся.

И тогда Яссен вырвал оружие у него из рук и застрелил пленницу. В ту ночь он впервые убил – и сразу двоих. После испытания он попробовал убедить Акароса, проверявшего патронники, что стрелял Сэмсон, но наставник обо всем догадался.

– Стойте, – сказал Сэмсон, когда Акарос велел схватить Яссена. – Накажите лучше меня. Это я виноват.

– Надо же, как благородно, – произнес Акарос, и в его устах это слово сочилось ядом.

В наказание Сэмсону назначили двадцать ударов плетью: десять за себя, десять за Яссена. Его высекли на глазах у прочих новобранцев. Яссен не помнил, плакал ли Сэмсон, помнил только, как они вернулись в казарму и как друг в полубреду от лекарств шептал что-то в темноте.

– Она была похожа на мою сестру…

За все время их знакомства Яссен даже не подозревал, что у Сэмсона есть родные.

– Забудь, – прошептал он в ответ, сжимая Сэму руку. – Они все мертвы. Они больше не мучаются.

Ужасные слова, но Яссен не умел утешать других. Сэмсон, впрочем, уже заснул, в основном из-за обезболивающих. Тогда-то Яссен и поклялся себе, что никогда больше не убьет без необходимости. И никогда не убьет безоружного.

Но той злополучной ночью в Веране он эту клятву нарушил.

По стеклу загрохотал дождь, и Яссен вздрогнул. Сэмсон подошел к окну и снова его открыл. В комнату ворвался поток свежего воздуха, густо пахнущий сырым песком. Обожженной кожей Яссен ощутил мокрые брызги.

– Гроза в пустыне ни с чем не сравнима, – заметил Сэмсон.

Яссен размял пальцы.

– Я могу драться.

– Не сомневаюсь. Только боюсь, как бы такие драки тебя не прикончили.

– Бывало и похуже, – отозвался Яссен. Он старался казаться беспечным, но рука предательски задрожала, и пришлось сжать ее в кулак.

– В твоем списке есть агент арохассинов, которого мы хотим захватить, – сообщил Сэмсон. – Работает в южном округе Рани.

– Хорошо. Я могу ее взять.

Сэмсон немного постоял, ссутулившись и опустив голову, на фоне догорающего заката. Затем развернулся и посмотрел на Яссена.

– Если сведения не подтвердятся, тебя пристрелят на месте.

Яссен кивнул.

– Что-то еще?

Он понимал, что Сэмсон сказал не все, – мог прочесть это по глазам и по тому, как друг вцепился в подоконник.

– Ну, разве только… – доверчиво и простодушно улыбнулся Сэмсон, как тогда, в детстве. – Я рад, что ты здесь, живой. Клятое пекло, Яссен, я рубил ходы в горе, и можешь мне поверить: ты – крепче, – добавил он со смехом.

– Знаешь, немудрено, когда пытаешься выжить, а у тебя над душой стоит Акарос.

Улыбка Сэмсона дрогнула. Черной бесшумной кошкой на его лицо вползло раскаяние. Яссен, впрочем, знал, что извинений не будет. Сэмсон не из тех, кто просит прощения, – то ли от стыда, то ли от гордыни. Когда он сбежал и не вернулся, Яссен был вне себя от ярости. Однако стоило Акаросу предложить ему выследить и убить бывшего напарника, от ярости не осталось и следа. Потому что у Сэмсона было одно качество, которое Яссен ценил в нем превыше всего.

Верность.

Извинений от него не дождешься, но зато своих он защищает до последнего и в беде не бросает.

– Клянусь, – твердо произнес Сэмсон, – как только ты будешь свободен, мы вместе поймаем Акароса. И я отрежу ему голову.

Яссен промолчал. Злость требовала усилий, давила на плечи, и если уж отрекаться от прошлого, то вместе со всем остальным. С местью, кровопролитием, расплатой.

Чистый лист, новое имя.

Новая жизнь, в которой нет места возмездию.

– Как хочешь, но сделай это, пожалуйста, один. Без меня, – сказал он.

Сэмсон попытался было что-то возразить, но передумал.

– Лови, тебе пойдет, – сказал он, швыряя в Яссена белой рубашкой. Взгляд его задержался на покрытой ожогами руке. – Болит?

– Иногда. Словно привидение проходит сквозь меня. – Подхватив штаны, Яссен выпрямился. – А теперь можешь выйти, если не трудно?

На пороге Сэмсон задержался. Дождь стал сильнее, тяжелые капли били по крыше, как будто там сражалось полчище игрушечных солдатиков.

– Отбываем на рассвете, – сказал друг и аккуратно прикрыл за собой дверь.

Яссен бросил рубашку на пол, подошел к окну и высунулся. Ливень ударил ему в лицо, намочил волосы, струился по голому торсу. Яссену хотелось, чтобы сырость пробрала его до костей.

Сквозь дождливую муть проступали очертания песчаных небоскребов и чатри. Дальше раскинулся пустынный пригород, и где-то на его окраинах притулился дом.

Мысли о нем вызывали смешанные чувства. Дом ведь – это тихая гавань, где ты спокойно доживаешь остаток дней. Но он же – проклятие, мечта, которой не суждено исполниться.

Из-за бесцветных глаз Яссен не мог быть в Равансе своим. Джантарцы тоже отвергли его, едва услышав пустынный акцент. Яссен всегда был сиротой, даже до того, как осиротел на самом деле.

Родители пытались его уберечь, но и они подвергались тем же гонениям. Все называли их предателями. Яссена же называли выродком.

А когда родители умерли, соседи смотрели на него с жалостью, будто на бесхвостого шобу. «Никто его такого не усыновит», – шептались они. Яссену хотелось вырвать жалость из их глаз и закопать где-нибудь далеко в пустыне.

И тем не менее вот он на Дворцовом холме, в чертогах, что нависают над городом, который породил его и отверг. Он спит в королевских покоях, хотя никогда даже не мечтал сюда попасть.

Яссен закрыл глаза и подставил язык соленым каплям.

Он, сирота с пустынных окраин, покажет им всем, чего сто́ит. Обязан показать.

Глава 12. Элина

Вместе с огнем приходит исступление – всепоглощающая ярость, выжигающая страх дотла. В этом кроется секрет могущества Пророка. Она служит палачом правосудия и не боится смерти. Ее жизнь простирается на многие и многие поколения, а мы для нее не более чем мимолетный вздох.

Из дневников Ному, жрицы Пламенного ордена

– Ты потеряла контроль, – сказала Ферма, когда Элина вышла из отцовского кабинета.

– Что?.. – удивилась она, отвлекаясь от мыслей, зачем отцу понадобилось спускаться в библиотеку. – Потеряла контроль над чем?

– Там, на арене, – уточнила Ферма. – Устроила убийце избиение после того, как он явно уступил тебе бой.

– А, ты об этом… – Элина вздохнула. – Он владеет унсунгом, Ферма. Видно по стойке. Я старалась его вынудить хотя бы на один прием…

– …Но ему хватило ума терпеть твои удары. – Ферма покачала головой. – Ты ведь сама знаешь, что лежачего бить нечестно.

Элина промолчала. Пускай еще не королева, она знала, как правители бывают скоры на расправу и суровы в приговорах. Фарзанд безжалостно велел истребить джантарское войско, застрявшее на севере из-за песчаных бурь. Беспомощные мужчины и женщины были безопасны, но король не дрогнул. Даже тела не вернули родным для погребения – их сложили в большой костер в нескольких милях к северу от Дворцового холма и сожгли.

У нее бы не хватило духу поступить так же, но один урок из этой истории она извлекла: поверженного врага нельзя недооценивать.

Элина направлялась в свои покои, где тоже располагался отдельный вход в библиотеку, положенный всем членам королевской семьи, – на этом настояла королева Джуми. Отец редко спускался в книгохранилище, потому что все там напоминало ему об Ахне. Раз он сумел переступить через себя и обратиться к свиткам, нужно было понять зачем.

– Ты меня слушаешь?

– Не поверишь, но да, – ответила Элина, поворачиваясь к юми. – Да, пожалуй, с убийцей я слегка перегнула палку. Но в самом главном, Ферма, ты ошибаешься. – Она остановилась, и ее Копью тоже пришлось замереть. – Контроль я не теряла. Ни разу.

Элина вытянула руку вперед, та была неподвижна. После первых спаррингов с использованием унсунга ее всю трясло еще несколько часов. Приемы требовали высокого сосредоточения и энергетических затрат. Элина видела, как Яссен Найт крутился буквально на носках, уходя от атак Фермы. Унсунгом он пользовался, но ограниченно.

«Возможно, дело в травме», – подумала Элина. Даже с больной рукой убийца здорово защищался, все время переправляя импульс ее ударов так, чтобы не подставлять правый бок.

Он был умен, и это страшно бесило. Впрочем, в Элине снова проснулось осторожное любопытство – с ноткой тревоги.

Если Яссен Найт сражался так вполсилы, то каков он на самом деле? И что еще скрывает?

* * *

В библиотеке пахло по-прежнему: старым камнем и слежавшимся песком. Элина медленно покрутилась, и шары-лампы, реагируя на ее движение и шелест юбок, один за другим осветили уносящиеся ввысь стеллажи с книгами и свитками.

За спиной послышались шаги. Обернувшись, Элина увидела, как Ферма спускается следом за ней и отряхивает пыль с длинных шелковистых волос.

– Я велела стражникам отойти в другой конец коридора. Они не слышали, как открылся проход.

Элина подошла к восточной стене и провела пальцами по выдолбленным в камне полкам. В последние обороты она стала появляться здесь все реже. Подготовка к коронации и слежка за золотошапочниками отнимали много времени.