Клуб искателей мертвецов

– Саванна, Вестер, Мик, Рейн, Клео, Флеминг.

Фух.

Потом каждый рассказывал немного о себе:

– Саванна, и я вегетарианка. Мой тотем – волчица.

– Я Вестер, и я еврей, – продолжил Цукерман. Вероятно, он очень гордился этим, потому что не упускал возможности лишний раз упомянуть.

– Мик, парень Саванны, девятнадцать. Люблю фотографировать, – сказал парень с высветленными волосами, неестественно голубыми глазами и тёмными бровями, сидевший напротив меня. Ну вот мы и встретились. – Кстати, Флем. – Кто давал ему право называть меня так? – Не хочешь принять участие в моей фотосессии? Мне очень нравятся твои глаза, – добавил он.

Глаза? Серьёзно? Эти серо-голубые? «Небо, припорошённое порохом», как говорит моя мама.

– Не знаю, если будет время, – уклончиво, вместо твёрдого «нет», ответил я, и Мик, кажется, чуть насупился. Я сделал вид, что не заметил этого.

– Рейн Стивенс, мне семнадцать, – продолжала брюнетка с вздёрнутым носом и холодными синими глазами. Нос этот был почти весь усыпан веснушками, и почему-то мне в голову закралась мысль, что цвет её волос тоже был ненатуральным. Ещё она была очень худой, и я мог видеть плечи, выпирающие из-под полупрозрачной блузки. – Люблю архитектуру и исторические фильмы. Пока это всё, что нужно обо мне знать, – она замолчала.

– Клео, феминистка. Обожаю учиться. – После этого послышался смех Мика, которого тут же пихнула в бок Саванна. Клео, девушка с длинными медовыми волосами и зеленовато-карими глазами, если меня не обманывало освещение, поджала губы и серьёзно произнесла: – А ещё я жертвую деньги на благотворительность. – Пусть подруга Саванны и делала хорошие дела, но мне подумалось, что её речь прозвучала как рекламная кампания.

– Ну а я Флеминг. Играл в футбол, остался на второй год…

– Так тебе тоже девятнадцать, выходит? – встрял Мик.

– Да, – коротко ответил я, не желая вдаваться в подробности. – Коллекционирую диски старых групп.

– Вау! Дашь послушать? – опять перебил меня парень Саванны. Его любопытство можно было как-то выключить?

– Тебе не понравится.

Мику ответ опять пришёлся не по вкусу – он замолчал, а все вокруг, наоборот, принялись разговаривать. Каждый брал по чашечке белого чая, что стояли рядом на прикроватной тумбочке. Разговаривали обо всём на свете, и это «всё на свете» было для меня непонятным: звучали истории из прошлого, планы на будущее, а я был словно где-то на краю, совсем ещё незнакомец и будто бы даже чужак. Наверное, так оно и было. Мы вместе с Миком молчали. Но если я молчал, потому что мне нечего было вспомнить, то второй каждые пять минут целовал Саванну. Мне от такого видочка было не очень: я боялся, что Мик случайно съест свою девушку, уж больно рьяно он целовался.

– Так, ну я, пожалуй, пойду. Поздно уже.

– Ты о чём? – всполошились окружающие. Довольно лицемерно с их стороны было делать вид, что они не хотели меня отпускать. До этого ведь и не разговаривали со мной вовсе.

– Мне нужно к маме в больницу зайти, а сейчас уже почти девять. Пора, – соврал я. На меня уставились пять пар удивлённых глаз.

– Тогда давай я тебя провожу до выхода, – предложила Саванна, вставая с пола и освобождаясь от тесных объятий Мика.

Я ничего не ответил, а только покивал довольно и стал ждать, когда девушка заберёт телефон с тумбы, захватит сумку и поведёт меня на первый этаж. Мы вновь проходили через тесную комнатушку, спускались по лестнице в самый центр тёмного, едва освещённого одинокой лампой на потолке коридора. У девушки завибрировал телефон, и она стала вглядываться в текст сообщения. После этого произнесла:

– Да, у меня тоже возникли кое-какие дела. – Подробностей, увы, не назвала.

Мы с ней стали одеваться в уличную одежду молча и могли расслышать разговоры за тонкими стенами. До наших ушей донеслось:

– Тувья, нет, муж рядом. Что ты делаешь, Тувья? – лихорадочно говорила старшая Цукерман.

Мы с Саванной мгновенно переглянулись. Я увидел, как низко опустились её рыжие брови. Нам понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что звук исходил из закрытой кухни. Мы подошли к ней и притаились: нам были видны только находящиеся слишком близко друг к другу тени.

– Тувья, ты же знаешь, что это неправильно.

– Но ты нужна мне, Джейн.

Я увидел, как Саванна раскрыла рот и почти забыла, как дышать. Только одна-единственная жилка забилась на её вспотевшем лбу. Затем наступила тишина, но ненадолго – звуки медленных поцелуев сменили её.

– Что здесь происходит? – Саванна распахнула дверь, даже не предупредив меня. Перед глазами предстала Джейн, присевшая на кухонный стол, – у неё приспустился один рукав футболки, и этот самый Тувья держал её за плечо и аккуратно целовал. Стоило же моей подруге раскрыть дверь, как взрослые испуганно застыли на месте. Кажется, время остановилось, пока на лице Тувьи не возникла гневная гримаса:

– А вы что тут делаете?!

– Тувья… – робко вступилась Джейн, моментально поправив рукав футболки. Она слезла со стола и, тяжело дыша, пыталась оправдаться: – Саванна, милая…

– Не хочу и слышать! – Она плакала. Плакала и злилась, и волосы её горели ярчайшим пламенем.

– Сейчас сюда придёт папа, не кричи, дорогая.

– Пусть приходит! Пусть он видит это, а я… я не могу вас видеть!

– Милая! – бросилась к дочери мать, но Саванна отскочила и молнией пронеслась по коридору в сторону двери. Я, недолго думая, побежал за ней и успел услышать:

– Флеминг, пожалуйста, не преследуй меня. Поверь мне, всё будет хорошо, завтра вернусь, – успела сказать она, даже не глядя в мою сторону и содрогаясь от рыданий. Она выскочила за дверь легко, как грациозная кошка или… волчица. Она оставила дверь открытой, и я мог видеть, как по длинной узкой улице несётся фигура в расстёгнутом плаще, а её волосы развеваются от бега и ветра. Я не мог ответить на просьбу девушки и рванул вслед за ней, оказавшись под покровом ночи: вокруг едва горели фонари, и на улице не было ни души. Я бежал, и мне оставалось совсем немного, чтобы сократить дистанцию до трёх-четырёх футов, но она вскрикнула страшным, почти истерическим голосом:

– Отстань, Флеминг! Жди меня дома! – Второе предложение она выкрикнула чуть спокойнее, и это подействовало на меня отрезвляюще – я остановился в центре дороги. Я долго глядел на то, как мчалась впереди Саванна, как заплетались от усталости её ноги, как она вдруг упала, а потом быстро поднялась и, спотыкаясь, побежала дальше. Вскоре она скрылась за поворотом.

Я стоял на середине дороги под покровом ночи почти полчаса, не двигаясь.

На следующий день никто из нас не получил от Саванны никаких вестей. Так было и на следующий после него день. Спустя трое суток полиция признала её без вести пропавшей.

Красный перец

– Флеминг.

Я не мог пошевелиться, меня будто к чему-то привязали.

– Флеминг.

В ответ я промычал что-то невнятное, пока мои глаза были закрыты, а движения – скованны.

– Флеминг, уже очень поздно, – прозвучало в тот момент, когда я стал осторожно поднимать тяжёлые веки, пытаясь понять, кто же так настойчиво старается меня разбудить. Ещё тогда, когда вокруг всё расплывалось, как в тумане, я заметил взгляд печальных серых глаз – маминых глаз. Она нависла над моей кроватью, жалостливо глядя на мои неудачные попытки проснуться. Мне было достаточно одного взгляда на её залитое тоской лицо, чтобы вскочить с кровати, отбросив одеяло, и вылететь в коридор, где я едва не столкнулся с отцом, спешившим на работу. Он был уже одет и только поправлял рукава костюма, ослаблял ультрамариновый галстук и приглаживал светлые волосы.

– Доброе утро, Флеминг. Увидимся после школы, – сказал он на бегу, в очередной раз опаздывая на личное такси, которое, как обычно, ждало его возле нашего дома.

– Привет, пап, – сухо вымолвил я и, прежде чем за мной выбежала мама, скрылся за поворотом длинного коридора и залетел в ванную, лихорадочно запершись на шпингалет. Теперь никто не мог меня потревожить, и я остался один на один со своими мыслями. Во рту была безжизненная сухость, в нос бил запах недавно использованных очистителей для ванны. Зеркало над раковиной безупречно блестело, и только моё напряжённое лицо портило общую картину. Сердце тоже меня подставляло, периодически бросаясь вскачь, и я осознавал, что в любую секунду мог упасть от неожиданного головокружения.

Я смотрел в зеркало на себя, хмурого, потрёпанного, тяжело дышал, опёршись руками об идеальную раковину, а перед глазами вставала та самая квартирка. Такая сумрачная, что должна была бы быть неуютной, но оказывалась тёплой и светлой даже при отсутствии достаточного количества ламп. Там всегда оставалось невероятное смешение запахов, много пара в крохотной кухоньке, куча вещей и минимум пространства. А ещё там был чердак с посредственным видом на дорогу и дома, и фигурки, и белый медовый чай, и аромат цветочных духов, который наверняка сейчас уже испарился.

Прошло больше трёх дней, и только сейчас полиция решила действовать. Идиотские законы, идиотская система.

– Чёрт! – Я ударил кулаком по раковине и моментально сморщился от боли. – Чёрт, чёрт, чёрт! – забарабанил я, насколько мне хватало сил, и с каждым разом боль будто отступала. Я тогда не думал о том, что потом мои руки будут украшать синяки, о том, что будет после. Размышлял лишь о том, что произошло, – и отказывался в это верить.

– Флеминг, открой, пожалуйста! – до меня донёсся голос матери по ту сторону двери. Я не хотел показываться ей таким, каким стал за эти дни. Ведь теперь из зеркала на меня смотрел разъярённый и взлохмаченный парень. Я не плакал, как слабак, а горел от злости. Мне вдруг захотелось с одного удара разбить это стекло к чертям. Хорошо, что я сдержался, вновь услышав просьбы матери. Я устало провёл рукой по лицу и высушенными губами прошептал сам себе:

– Всё будет хорошо. Или она вернётся сама, или я найду её.

Мне было достаточно нескольких секунд, чтобы умыться водой из крана, поплескать её на помятое лицо, вдохнуть полной грудью и наконец отворить дверь матери. Она едва не бросилась ко мне с объятиями, похожая на встревоженную птицу, у которой забрали птенца. Что-то всё же остановило её, и она впала в ступор. Возможно, что-то в моём болезненном взгляде, моей молчаливости и недвижимости. Она испуганно озиралась по сторонам, видимо, пытаясь найти следы какого-то преступления, но тут было чисто: только я и мысли. Лишь кулаки жгло нестерпимой болью, они начали покрываться пятнами, что свидетельствовало о том, что что-то было не так.

– Я пойду в школу, мам, – сказал я тихо, глядя ей прямо в глаза. В любое другое время я бы стал утешать её, просить успокоиться, когда видел, что брови её лезли на лоб, серые глаза были распахнуты до невозможности, а сердце билось так, что я мог отчётливо его услышать. Сейчас утихомирить нужно было меня, но я не нуждался в чьей-либо помощи, мне только нужно было вынырнуть из ванной и вернуться в свою комнату.

Отец ушёл, мать, кажется, оставила меня в покое и теперь где-то застыла, стихла, а я опять очутился в завешанном плакатами и рисунками помещении с большими окнами, выходившими на центр городка – каменную серую площадь с резными фонтанами и деревянными скамьями. Солнце ярко светило прямо в комнату, отчего приходилось жмуриться, пока я не догадался закрыть окно кофейными занавесками. Вмиг стало темнее, и меня окружила одна большая тень, как дома у Цукерманов.

Чёрт.

Подумав об этом, я тут же сдёрнул занавески одним движением руки, вернув комнату в солнечное царство. Ткань полетела на пол и опустилась мятым комом. Кровать моя ещё не была застелена, и складывалось впечатление, что всё утро я потратил на то, чтобы развести в собственном доме хаос. Хотя мне было всё равно. Даже тогда, когда я бросил короткий взгляд на часы, показывавшие половину девятого, что означало: вот уже четвёртый день я опаздывал в школу.

Пусть так, но от занятий меня всё же никто не освобождал, и мне пришлось собраться с огромной скоростью, проигнорировать завтрак, к неудовольствию урчащего желудка, и выйти из дома на улицу, прямо под яркий солнечный свет. Пока я шёл, мне постоянно попадались улыбающиеся люди, деревья с разноцветными осенними листьями, и такой унылый тип, как я, явно не вписывался в пейзаж. Наверное, мир решил надо мной поиздеваться, выплюнув в меня палитру красок и целый спектр душистых ароматов. Ни одного грязного потасканного тела, ни одной поломанной судьбы. В то время как надо мной словно разразился серый ливень. Я был готов в любой момент сбежать отсюда. Хорошо, что вскоре я свернул от людных, по нашим меркам, улиц в сторону тихих и скромных городских уголков. Там людей всегда было мало, только неказистые маленькие домики и подобные им магазинчики молчаливо взирали на редких прохожих. Здесь я мог чувствовать себя в безопасности и так, словно все обо мне забыли. Никто не давил, ничто не давило. Только оказавшись в школе, я вновь почувствовал на себе множество ненужных взглядов, меня окутывали шёпот и голоса. В самый разгар перемены я прирос к полу посреди коридора, не в силах ни двигаться, ни даже повернуть голову. Я застыл так, не отрывая взгляда от пола, словно провинился за что-то и теперь не мог поднять глаза на обиженного мной человека.

Проходя мимо, кто-то сильно толкнул меня острым плечом, и лишь тогда я взглянул вверх, заметив подружек Саванны, и по сердцу словно прошлось острое лезвие. Одна из девушек, чёрненькая и худощавая, обернулась, чтобы одарить меня холодным взглядом из-под тёмных густых ресниц. Как будто это я только что толкнул её, как будто это я был в чём-то виноват.

– Не обращай внимания. Рейн не любит новеньких в компании, – прозвучало над самым ухом, и я вмиг расслабился, когда понял, что это был не кто иной, как Вестер. Я развернулся к нему и попытался выжать из себя улыбку. – Тем более, если этот кто-то близко общался с Саванной. – Он усмехнулся.

– У неё есть причины меня ненавидеть, – горько изрёк я, сдвинувшись с места и направившись вслед за одноклассником в кабинет.

– Ты имеешь в виду то, что ты был последним, кто видел Саванну? – спокойно спросил Вестер.

Я медлил.

– Да ладно, расслабься. – Он хлопнул меня по плечу. – Скажу тебе по секрету: моя сестра не так проста, как может показаться, и это не первый раз, когда она убегает из дома.

– Правда? – Я не поверил сказанному. В ответ Вестер звучно рассмеялся, что немало меня удивило. Глаза его вновь превратились в чёрные бусины, а уголки губ потянулись чуть ли не к ушам.

– Конечно. Думаешь, был бы я так весел, если бы это случилось впервые? Не волнуйся, друг. – Какой я был ему друг? – Она скоро вернётся, я это тебе как её брат говорю. Тем более, – он остановился на секундочку, чуть насупившись и зайдя в гоготавший, как обычно, класс, – что она сказала тебе перед тем, как убежала?

Да, это я повторял ему уже раз сто.

– «Жди меня дома». – Я закатил глаза и прошёл к нашей парте. Не мог понять одного: как Вестер мог так спокойно относиться к подобным выходкам, пусть даже привычным? Пожалуй, к нему, а не ко мне в первый же день должна была подойти мисс Уивер, наш психолог.

– Вот и славно. Жди её, – быстро сказал он, усевшись за парту. Я последовал его примеру и не успел более ничего сказать, как прозвенел звонок. В этот раз он вновь подоспел вовремя.

Урок английского проходил как нельзя лучше: учитель не вызвал меня к доске, у меня не спрашивали домашнее задание, и я преспокойно выполнял то, что задали всему классу. Пока я делал какое-то упражнение, Вестер что-то напряжённо царапал карандашом на кусочках бумаги. Я не особо интересовался этим, но к концу урока он пихнул меня в бок и быстро прошептал, всучив кусочки бумаги:

– Передай это Рейн и Клео.

Мне не хотелось признаваться в том, что я был очень плох в запоминании имён.

– Помнишь их? Та, что тебя ненавидит… – Да с чего он, в конце концов это взял? – И феминистка. Понял? – Он с любопытством глянул на меня. Я непроизвольно сглотнул. Среди всей этой тишины, сквозь которую пробивались лишь одинокие перешёптывания и звуки пишущих ручек, было довольно сложно что-либо предпринять. Краем глаза я заметил, как наша преподавательница, миссис Роббинс, пристально следила за нашей партой. Смею спорить, она разгадала, что мы с Вестером занимались совершенно не тем, чем надо было.

– Цукерман, Рид, я вижу, вы уже закончили?

Так и думал.

– Эм, нет, миссис, мы как раз хотели… – начал я, ощутив, как лоб покрылся испариной.

– Обсудить с Клео и Рейн то, как мы будем выполнять задание, – вступил Вестер совершенно безапелляционным тоном. Я решил смолчать, но был категорически против подобной выдумки. Сердце сжалось, и я посмотрел на нашу кудрявую, в узких прямоугольных очках учительницу, что взирала на нас с Вестером со своего места. Её сухая морщинистая рука чуть приподняла оправу, и женщина недоверчиво взглянула на нас, по-видимому, в чём-то подозревая. Затем миссис Роббинс вымолвила:

– Хорошо, только не шумите.

И это было всё? А как же наказание за дурацкие выдумки?

– Ты ведь был в курсе, что задание на доске, – сказал Вестер, указав длинным пальцем в её сторону, – групповое? – Его взгляд показался мне чересчур уж деловитым.

– А ты не мог, – я поджал губы и силился справиться со своими эмоциями, чтобы не ругнуться прямо на уроке, – сказать это перед тем, как я написал четыре листа? – Я продемонстрировал Вестеру исписанные страницы.

– Ну что ж. – Он положил мне руку на плечо и весело усмехнулся. – Зато мы с девочками будем отдыхать.

Тогда я подумал, что задушу его ночью этой же самой тетрадью. Хорошо, что вскоре опять прозвенел звонок.

Передал я бумажки, на которые взглянул лишь ненароком, только после окончания урока. Кажется, там были какие-то приглашения, но куда конкретно – меня интересовало меньше всего. Когда мы записали домашнее задание и стали как можно скорее собирать вещи, что-то остановило меня. Мне не хотелось спешить, и класс вокруг для меня будто застыл во времени. Хотя кто-то из присутствующих всё же мог двигаться, и это был Вестер, чёрным пятном расплывавшийся перед глазами, – он протянул мне кусок бумаги, подобный тем, что я отдал девочкам.

«Приглашение. Дом Цукерманов. 17:00. Мы будем пиоылх вахфущмчя…»

– Чего? – спросил я, сдвинув брови. Я не замечал того, что покачивался, а ещё мой голос звучал словно через несколько дверей – такой далёкий и неродной он был.

– Чего-чего. Приходи, написано же.

– Мистер Цукерман, мистер Рид. – О, ещё один голос. Это, случайно, не моя покойная бабуля? – Я на днях в кабинете кулон с волком нашла. Вы, случайно, не знаете, чей он?

Да чей же он мог быть? Волчий, конечно же. Ха-ха. Ой.

Все замолчали. За окном пробежал какой-то голый дурак без штанов. Или у него просто лосины были такого цвета? Кажется, я стал раскачиваться ещё сильнее.

– Отдайте его мне, – прозвучал суровый голос. Наверное, это говорило то самое чёрное пятно возле другого пятна поярче.

– Слушайте, волк? – спросил я.

– Да, Флеминг. Стой, – спросил ещё кто-то. – Тебе нехорошо?

– Мне-то как раз-таки бесподобно, – проговорил я, запинаясь. – А вы, я вижу…

– Держите его!

* * *

Ох.

Голова болела дичайше. Она превратилась в шар, заполненный осколками стекла, которые больно резали меня изнутри при каждом вдохе и выдохе. Из груди рвалось сердце, всё пульсировало, и было невыносимо даже шевелиться. Я долго не мог раскрыть глаза и вымученно морщился, пока пребывал где-то на грани сна и реальности.

Пересечь эту грань всё не получалось – не получалось даже вспомнить, что произошло. Мне удалось это лишь через какое-то время, когда я проснулся в маленькой тёмной комнатке с единственной лампочкой на потолке. Она раскачивалась из стороны в сторону от каждого дуновения ветра из деревянного окна, так что мне казалось, что головокружение так и не прошло.

Определённо, я был в квартирке Цукерманов, но каким образом меня туда занесло, даже не догадывался. Где-то в глубине души родилась мысль, что, возможно, вернулась Саванна, но, очнувшись, я увидел только своего назойливого соседа и двух знакомых девушек, сидевших по бокам от меня на кривых стульях.

– Очухался наконец? – спросил Вестер привычным тоном.

– Не разговаривай с ним так, – одёрнула его феминистка (так и не запомнил её имя). Она была симпатичной, и про себя я хотел было назвать её симпатичной феминисткой, но тут же решил, что это звучало бы скорее как оскорбление, словно феминистка не могла быть симпатичной.

– Ох, Клео, – спасибо тебе, Вестер, – он просто упал в обморок, не сиганул же с крыши, правильно? – Цукерман сделал страдальческий вид.

Через силу я приподнялся на руках с пропахшей пылью кровати, присел и с усилием воли вымолвил:

– Я тут вообще-то.

– А ты думал, мы тебя не видим? – бросила вдруг вторая девушка, опять одарив меня уничижающим взглядом своих глаз-океанов. До чего же она не годилась в подруги светлой и жизнерадостной Саванне! Это ей, а не Саванне, следовало жить в такой тёмной квартире, тёмной комнате, где свет рассеянно падал на окружающие предметы, отчего они отбрасывали какие-то уродливые тени. В комнате, где в нос и лёгкие забивалась пыль, в воздухе витал запах пережаренного масла и тухлых носков, где в шкафу стояли треснутые стаканы – это точь-в-точь была комната Рейн.

Саванна же должна была жить в светлых покоях, куда каждое утро пробивался бы яркий солнечный свет, где она могла бы припудривать свои нежные щёки перед прогулкой, сидя у окна перед маленьким туалетным столиком. Там пахло бы мёдом, свежестью и цветочными духами, как в самой настоящей сказке. Саванна была бы там королевой.

– Просто скажите мне, что произошло, – устало произнёс я. Слишком мало было во мне сил, чтобы язвить и сопротивляться, и слишком сильно болела у меня голова.

– Школьная медсестра сказала, что это от стресса. Не каждый день сталкиваешься с пропажей близких, – едва слышно начала Клео. Её медовые волосы красиво покоились на плечах, и живые каре-зелёные глаза, полные сострадания, смотрели на меня. После резких слов Рейн было неожиданно услышать этот заботливый тон, и я убаюкивался им, как младенец. Мне хотелось спать, тёмная комната только навевала на меня сонливость, и слушал голос Клео я лишь вполуха. – И ещё, кажется, ты не ел с утра, так? По крайней мере, это сказала твоя мама.

– Моя мама?! – всполошился я и тут же уточнил: – Вы звонили ей? – Я не понимал, когда они успели с ней связаться, ведь наверняка прошло немного времени, или… Я посмотрел в окно и увидел чёрную улицу, услышал свист ветра и наконец ощутил душный вечерний воздух.

– Да, мы сказали ей, что сегодня будем вместе делать домашнее задание и ты переночуешь у нас, – встрял, по обыкновению, Вестер. Он сидел ко мне ближе всех и бодренько вертел в руках мой сотовый телефон. Я бросил в сторону одноклассника мрачный взгляд – это подействовало, и парень вернул мне мобильник. – Согласись, не пойдёшь же ты домой в таком виде? – сказал он и, встав со стула, направился к пухлому, забитому старыми толстыми книгами шкафу, с полок которого достал какой-то плоский предмет. У него в руках оказалось обыкновенное заляпанное зеркало, и Вестер поднёс его к моему лицу.

Пожалуй, стоило ожидать, что в мутном отражении я увижу не звезду экрана – только парня с глубокими синяками под глазами, царапиной в области виска и подбитой губой.

– Меня ещё кто-то успел побить? – скривился я.

– Ты просто упал немного, скажем, неаккуратно, – сморщившись, сказала Клео. Её тонкие губы превратились в ломаную линию. Рейн в это время молчала, уставившись на свои бледные пальцы, выказывая полнейшее пренебрежение к происходящему, а Вестер терпеливо ждал, пока я на себя налюбуюсь.

– Отлично, – заключил он, когда я кивнул ему, и убрал зеркало обратно, пройдясь по узенькой комнате. Я счёл нужным подняться с кровати, опустив ноги на скрипучий пол, и тогда Вестер продолжил:

– Теперь, когда наша спящая красавица очнулась, – он захрустел пальцами, и на него с упрёком зыркнула Рейн, – идём есть. Может, хоть сегодня Саванна изволит вернуться.

Никто ничего не сказал в ответ, все только повставали со стульев, отодвинув их к стене с отходившими обоями, и начали суетиться. Я же так и стоял, пока не догадался застелить за собой кровать шерстяным одеялом, потянулся и доброжелательно улыбнулся Вестеру.

Вчетвером мы прошествовали на кухню, где мой одноклассник зажёг лампу, аналогичную всем остальным в этом доме, и на стенах вновь появились странные тени. Здесь не было ни Тувьи, ни Джейн, и даже привычный запах жареного не витал в воздухе – словно забвение и запустение воцарились в комнате, отчего мне стало не по себе. Я решил не спрашивать, где же были родители Цукерманов и тот самый, что целовался с матерью, тот самый, о котором я до сих пор молчал и из-за которого всё и произошло, тот самый…