Человек за бортом

Никита Ротару

Человек за бортом

Никита Ротару

Человек за бортом

Шрифты предоставлены компанией «ПараТайп»

© Никита Ротару, 2025

Действие происходит в 2010 г. в неназванном российском мегаполисе. Безымянный юноша, которого в различных кругах неизменно называют Моряком, незадолго до совершеннолетия проходит через утрату старшего брата. Моряк вооружается культурным наследием, оставленным неординарным братом, и сталкивается с типичными вызовами едва ставшего взрослым человека – вуз, безденежье, азарт и любовные страсти… Сможет ли молодой ум перебороть зрелое горе?

16+

Оглавление

Человек за бортом

Часть I: Воспоминания

Воспоминание 1

Воспоминание 2

Воспоминание 3

Воспоминание 4

Воспоминание 5

Воспоминание 6

Воспоминание 7

Часть II: Вопросы

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

IX

X

XI

XII

XIII

XIV

XV

XVI

XVII

XVIII

XIX

Посвящается

Часть I: Воспоминания

Воспоминание 1

«What goes around – comes around, comes around…»

Justin Timberlake

– Куда ты там идёшь в воскресенье?

– А тебе какая разница?

Она умела играть на нервах, когда чем-либо задета.

– Наверное, разница есть.

– А Бога – нет…

Я прыснул было с дежурной юморески, но тут же вернул себе собранный вид.

– Серьёзно, ты что-то незаконное задумала?

– Нет, но это и не твоё дело.

Вздохнул. Говорили мы по телефону – Ягдра, мой товарищ и первый помощник капитана – раздал интернет, который лично у меня давно закончился из-за постоянных обновлений плагинов.

– Всё разрушается твоими руками, солнце.

– А мне кажется, что наоборот, твоими.

Это был первый раз, когда Она что-то от меня старательно скрывала.

– Я ревную.

– Да что ты. Всё равно через два месяца свидимся, а?

– Вернусь, а ты беременная.

– Может, я уже…

Здесь мои щёки загорелись.

– Шучу, не напрягайся.

Фух…

– И всё же. Мне попросить общих знакомых за тобой проследить?

– Можешь, но мне это будет оскорбительно.

Ягдра, слушавший всё это по громкой связи – на нашем корабле нет секретов от коллег по палубе, завет такой (мало ли, случится смертоносный шторм, нужно знать о близких каждого), – тихонько хихикал то и дело.

– Ты до сих пор ничего не скрывала, вот я и напрягся.

– Ну, расслабься, что тут сказать.

Здесь шхуна накренилась так, что мой телефон слетел со стола. Связь пропала, разговор прервался.

– Напомни, что ты в ней нашёл? Мозги делает только так. – Протянул Ягдра.

Рослый качок, любящий Шекспира и подаривший мне карманную Библию, которых у него зачем-то несколько штук, – Ягдра был прямолинейной и обаятельной язвой.

– Не знаю, любим мы друг друга. – Кинул я в ответ.

– И теперь она задумала крутить какие-то мутные шашни, пока ты здесь, на другом конце земли.

Испытующе взглянул на меня, и я поддался.

– Если ты намекаешь на откровение, на то, чтоб я выложил всю историю наших взаимоотношений, то не в этот раз. – Беззлобно улыбнулся. – Просто… мне важно знать, что с ней всё в порядке, как и ей обо мне то же самое.

– Когда-нибудь я постигну весь лор…

– ЯГДРА! МАТЬ ТВОЮ ЗА ДУШУ!

Клич Капитана – мужика с одним глазом, почти пирата по наружности и, в общем-то, по содержанию – выдернул моего товарища из праздной болтовни. Ягдра выметнулся из каюты, оставив меня в одиночестве.

Трудно, видая мир, остаться моногамным, но мне удаётся. С Её стороны – домашней, едва не затворнической – новые знакомства могут быть полезны.

«Пусть ищет себе друзей» – рассудил я своих демонов. За окном каюты стояла ночь, и над тихо качающимися волнами нависло полуприкрытое око луны. Она подмигивала мне, казалось, издевательски и в то же время понимающе. Серые хлопья облаков – перистые вблизи, грозовые вдалеке – наводнили иссиня-чёрные небеса, и невидимый-неведомый Господь готовился сыграть луной в крикет.

Я поднял телефон с пола и сделал фотографию. Вдалеке от городов, в сотнях километров от цивилизации, ночное небо было ярче, и небесный контраст усиливался угольной полугладью Индийского океана.

Как снова будет так называемый свободный час, отправлю Ей. Красота, одним словом.

Воспоминание 2

«И благодаря тренировке ему не требовалось прикладывать никаких усилий для того, чтобы знать без тени сомнения: он – не кости, плоть и перья, но сама идея свободы и полета, которая совершенна по сути своей, и потому не может быть ограничена ничем»

Ричард Бах, «Чайка по имени Джонатан Ливингстон»

– Вы только гляньте! – Василина, женщина неопределённых лет (острый, как кромка ножа, подбородок, квадратные очки в железной оправе) размахивала двумя листками перед собравшимися. – Наш Моряк вновь написал о неразделённой любви.

По классу прошёлся ехидный смешок. Моряком меня окрестила Василина, когда я, ещё не зная о характере этих собраний, поделился с ней планами на взрослую жизнь.

– Сколько раз нужно повторить, малыш. – Якобы снисходительно обратилась она ко мне, затем торжествующе развернулась к собравшимся. – Это не просто дерьмовое…

На этом слове смешок порывисто перерос в гогот.

– …клише, это целая ассенизаторская карета из китчей, бесталанных оборотов, отсутствия намёков на стиль или хотя бы сюжет. Забыла о кавычках палочками и… как ты там это называешь?

– Кучеточия.

– Ах да, кучеточия. Вот, ребята, настоящее новаторство! Маяковский бы обзавидовался… Да что там Маяковский – нас посетил новый Андрей Белый!

Безликие гиены глодали мой труп.

– Скажи, – псевдо-заботливым тоном произнесла, – ты правда хочешь стать писателем?

Нам было по пятнадцать-семнадцать всем здесь, за исключением Василины – доцента, кандидата филологических наук, в свободное время ведущей литературный кружок при моём лицее. Любимой фразой Василины была цитата Ницше – «падающего подтолкни», она же была выгравирована причудливым шрифтом над доской. Я был не в силах что-либо предпринять.

Да и что я мог? Средства мои были бедны, это верно.

– Может, тебе стоит рассмотреть другой способ выражения? – продолжала она сыпать соль. – Музыку, например…

Снова смешки. Писательство считается благородным и бедным делом – ни миллионы на съёмку и отлов кадров на кинокамеру, ни оборудование и студия, ни какая-то другая особенная подготовка не требуются. Садишься, пишешь – либо просто мыслишь в писательском ключе – даже этого достаточно, чтобы сотворить, настолько лениво и непритязательно это дело. Но – писательство ли, музыка, скульпторство или смешные видео не длиннее пяти секунд – всё оно, ремесло, творчество либо искусство, сводится к поиску идеальной формы, к нескончаемой пытке, к асимптотическому совершенствованию в мире, где ценятся напрасные усилия по движению к недостижимым пределам. И почему так называемые «ценители» скользят по форме, как по илистым волнам, цепляясь за ил, не пробуя и не намереваясь найти в нём, в глубинах его, в недрах волн, жемчужину? Под жемчужиной я имею в виду сияющую, как первый свет, сущность, средоточие души, центр человека как явления, идеи во плоти, потерянный и вновь найденный рай, Божью искру, в конце концов. Да, средства мои никакущие, но я пришёл сюда за участием, не за гладиаторской ареной или аукционом Сотбис, не за азартом кровопролития, но за единением – духа, мысли. Я не имел желания быть интересным ни миллионам мух, ни тайному кругу избранных, я лишь был истерзан потусторонней жаждой жемчужин, которую пробовал утолить, и пока – по юности лет – не мог понять пресыщенных и пьяных. Отчего мы довольствуемся лишь илом в чужом, разделяем его на сорта, градации по качеству, консистенции, процентному содержанию водорослей и планктона, флоры и фауны? Оттого ли, что бережём свои мысленные звёзды настолько, что опасаемся столкнуть их с Другими – ненароком вызвать взрыв – и бросаемся илом, как калом, заместо?..

– …что скажешь? Ты здесь, с нами? Завис. – Василина позволяет себе усмехнуться и тем самым провоцирует новые волны смешков.

– Да… Вы правы. Наверное, попробую себя в музыке.

Удивлена, ножеподобный подбородок встрепенулся.

– Ты уверен? – Берёт себя в руки.

Коли так, мне остаётся оберегать свои прохладные галактики от внешнего пекла, от беспорядка и энтропии, оставаться загадкой без ответов с обратной стороны, быть вещью, но -в-себе.

– Да, я переведусь.

Молчание охватило класс – ведь литературный кружок был наиболее престижным в лицее, и покинуть его значило расписаться в собственной социальной несостоятельности. Никто не уходил из него добровольно…

Позже я обнаружил, что бью кулаком по сизой ракушечно-бетонной стене лицея, раз за разом, удар за ударом. Уроки давно были окончены, и не было ни единого свидетеля моей агрессии.

Конечно, не этого мне хотелось, да и музыкой заниматься лучше всерьёз – надо было в музыкальное, к частным преподавателям, на которых – опять же – необходимы средства. Мой отец – хмуроватый скряга, жена его – и моя мать – лучезарная транжира, в их тандеме не нашлось места на потребности третьего, пока ещё не полноценного, несовершенного. Я наносил беспомощные удары костяшками по ракушкам и спрашивал себя: как избавиться от проклятых асимптот, как проникнуть за грань их, чтобы идея и форма стали одним, где мне отыскать средства, чтобы отпечатать свой свет на косых облаках, на тени от них, что я хотел бы этим светом обнять, каковы масштабы грядущего светопролития – всего этого я тогда не знал и, конечно, в момент неравного избиения – здание и сутулый парниша – думал несколько иными категориями. Мне было, говоря сухо, больно и обидно, что никто, ни одна душа, не разглядела во мне что-то эдакое…

– Эй.

Так мы с Ней и познакомились. Я был разъярён и едва не плакал, а Она выходила с кружка икебаны, задержавшись. Не знаю до сих пор, примерила ли Она на себя роль спасателя, пожалев меня и выслушав, – я не стеснялся выражений – или именно в тот момент, когда я чаял хоть какой-нибудь душевной связи, судьба подкинула нас друг другу.

После я провёл Её до дома, в котором, спустя время, мы станем жить вместе.

Воспоминание 3

«Я так люблю спать… Как ты думаешь, на небесах спят? Если нет, то я не пойду»

Мартин МакДона, «Человек-подушка»

Я заезжал за вещами, когда мы в очередной раз «расставались».

– И что, это всё? Последнее прощание наше? – казалось, слезы на её глазах говорили вместо неё.

– …

Мои глаза были почти сухи, как смятый тетрапак.

(Любит она наводить драму)

– Если ты решил поиграть в молчанку, то не прокатит. Я выскажусь.

– Ну, попробуй.

Я принял стрелу её взгляда и после стал выслушивать то, что слышал N «расставаний» назад:

– Я устала всё тянуть на себе, честное слово, я как ломовая лошадка. Что за отношения, в которых один партнёр сбегает ровно тогда, когда другой в нём больше всего нуждается? Вот куда ты теперь собрался?..

(Сегодня я должен был выходить в новый рейс)

– …лишь бы подальше от меня, да? Разбирайся, милочка, сама – и с ремонтом, и с матерью на пенсии, которая, между прочим, наша с тобой ответственность! У неё дом сгорел – думаешь, я одна должна её тянуть? Мы так давно вместе, и я благодарна за деньги и всё такое…

– Но?

Моя ремарка вывела её из речевого транса. Обстановка была бытово-драматичной – стоял так называемый золотой час, и её предистерическое состояние на пару с моим безразличным ожиданием окутали соломенные лучи солнца. Я ходил по дому, собирая вещи в походный рюкзак, она за мной, а за нами поспевали наши тени.

– Что?

– Ты, кажется, сказала «но».

– Я, кажется, не говорила «но»… – Замялась.

– Ты бритву мою не видела?

(Поймал ещё стрелу, возобновив тем самым транс)

– Да какая к чертям бритва! – Схватила за руку. – Ты не видишь, что мне плохо одной, что я не справляюсь – тебя по полгода нет дома! Может, ты там с какой-нибудь молодушкой рассекаешь, а? Может, и не с одной?

Я мягко отстранился.

– Если ты разлюбил, то имей смелость меня уведомить.

Глубокий вздох…

– Всё так. Нет ни одного порта, где я бы кого-нибудь не подцепил.

– Снова клоунадничаешь?

– Нет, я предельно серьёзен.

Теперь вздохнула она. Солнце закатилось за стеклянную многоэтажку, и дома стало темнее.

– Подумай. Ты мог бы устроиться к отцу – здесь, рядышком. Жили бы вместе, я и ты. Так сдалось тебе это море?

– Ты же знаешь.

– Я не смогу так больше. – Снова слёзы. – Отмени всё, не уезжай. Я скучаю по тебе…

– Это всего лишь работа.

– Обними меня.

Пришлось обнять.

– Пообещай, что я дождусь твоей пенсии.

– Всякое случается.

– Я переживаю за тебя…

Я нетерпеливо отстранился.

– Ну, куда ты…

– Пора уж.

Закинув рюкзак на плечи, я бросил ей, как привык, короткое «пока» и переступил порог.

Во дворе играли дети, под надзором – родителей, бабушек. Вчерашний дождь разродил асфальт лужами, ещё не успевшими испариться.

Я снял рюкзак, положил у ног и аккуратно плюхнулся в самую глубокую на вид лужу. Гражданская одежда вмиг пропиталась вкрадчивой сыростью.

Лужа оказалась совсем не глубокой.

– Мам, смотри, пьяный дядя! – Мимо прошла двоица из серолицей мамочки и её сына.

Я улыбнулся и помахал им, отчего мамочка, вёдшая сына за руку, засеменила быстрее.

Попробовал взмахнуть руками, слегка расплескав кругом мутную воду. Напротив было небо, в котором только зажигались звёзды – со шхуны, особенно в безоблачную ночь, они кажутся такими близкими, что можно рукой коснуться. Я размышлял о нашем с ней странном союзе и предвкушал рейс…

В какой-то момент я поднялся, отряхнулся, взял рюкзак и ушёл прочь, навстречу морю.

Воспоминание 4

«Все, что нужно пацану, – немного удачи. Все же есть некто, кто контролирует, чтобы все получили свой шанс»

Чарльз Буковски, «Хлеб с ветчиной»

Я сидел на складном стуле, окружённый кафелем в трещинах, под лампочкой на волоске провода, с гитарой Yamaha C-40 в руках и с недоверием глядел на протянутую мне рыжую купюру.

От владельца руки, подавшей купюру, несло смесью перегара с морепродуктами. Одет он был бедно, но со вкусом (светлый пиджак с заострёнными лацканами, вычищенные, пусть и поношенные, туфли), был слегка небрит, но солиден.

– Ты, пожалуйста, добейся, – проникновенно изрёк он, просто так отдавший сумму, на которую мне предстояло жить целых две недели. – Иначе я найду тебя, где бы ты ни оказался – и потребую деньги назад.

Здесь я вспомнил Воланда…

– Хо… Хорошо. Я очень постараюсь, эээ… Как могу к вам обратиться? – Я смутился до дна души.

– Во-первых, о стараниях речи не шло – добейся или сам знаешь. – Подмигнул так, что по шее прошёлся озноб. – А во-вторых, Казимир…

Пожали руки, я представился Моряком.

– Кантемир?

– Казимир. – Добродушно посмеялся. – Металлику знаешь?

К тому моменту я, не дождавшись карманных от родительской четы, уже месяц зарабатывал их в подземных переходах, на братовой гитаре. Брат, старший, как-то уехал в кругосветное путешествие и пропал, последняя весточка от него была выслана где-то в порте Манта, если судить по маркам. В семье о нём не вспоминают, как о неудавшемся проекте, а мне, напротив, кажется, что он обрёл счастье – где бы он в эту минуту ни был.

Я рассказывал о старшем брате Ей. Уже тогда Она встревожилась от примерно следующей пары реплик:

– Как бы я хотел быть, как он.

– Бросить семью, всё и жить, как какие-то битники или богема? Умереть, вероятно?

– Умирать я не планировал.

,но виду не подала. Было трудно говорить о брате с кем-либо, кроме Неё, – это виделось моим личным, моей галактикой, которую иные, ушлые, непременно попытались бы разъять, объяснить, опорочить и монетизировать, стереть из космоса и предать забвению. Но с Ней я забывал о дистанции, о своих асимптотах, о красных линиях, проведённых между мной и остальными; с Ней мы стали цельным, почти единым существом – и Она так же, как и Казимир, любила Металлику.

– Знаю парочку песен.

– Ладно, это я так, праздные вопросы… – Похлопал меня по плечу. – Бывай, Моряк.

Он подмигнул мне, развернулся и оставил наедине с мыслями о том, было ли это на самом деле или я, как временами со мной случается, выдумал эту сцену от скуки и отсутствия живых людей в потоке торопящихся домой. Рыжая купюра, впрочем, была реальной и, кажется, не фальшивой – на ней, в переходном полумраке, словно светилась надпись «Две Недели», и остаток вечера, пока пальцы левой руки не устали зажимать баррэ, я считал пришествие Казимира наваждением – уж слишком по-литературному, по-творчески сложилась – как карточная – обстановка.

Чтобы развеяться, я решил разыграть одну из двух известных мне на тот момент блюзовых гамм:

– Ту-таа, ту-ту! Ту-ту. Ту-ту. Та-та, та-та-та. Ту-ту. Ту-ту…

Акапелла вырвалась из меня сама собой:

– Мне дали пять тысяч!

(ту-ту, ту-ту)

– Совсем ни за что.

(ту-ту, ту-ту)

– Я их не заслужил.

(ту-ту, ту-ту)

– Теперь в должниках…

(ту-таа, ту-ту)

– Мой первый кредит.

(ту-ту, ту-ту)

– И нужно добиться!

(ту-ту, ту-ту)

– Не знаю, чего.

(та-та, та-та-та)

– Я вечный моряк!

(ту-ту, ту-ту)

– Я вечный моряк.

(ту-ту, ту-ту)

– Я вечный моряк…

(ту-таа, ту-ту!)

Парочка девушек, хихикая и о чём-то болтая, прошла мимо и бросила в гитарный чехол мелкую купюру:

– Браво! – сказала одна, и другая захохотала. Далее они шли и оглядывались, пока не скрылись.

Чехол был слегка присыпан жёлтыми и синими купюрами и несколькими монетками. Её мать на даче – на всё оставшееся лето – и я смогу принести Ей, помимо своей уставшей тушки, еду из выпендрёжного магазина по пути и Её любимые пионы.

Рыжую купюру я, подумав, отправил в резонаторное отверстие гитары – на удачу.

И пусть через месяц начинается учёба, всё же, жить – здорово.

Воспоминание 5

«Что вы хотели бы знать о моём старшем брате?

То, что не было его, – да, это правда…

Скорее всего, я его придумал когда-то»

Я и Друг Мой Грузовик

Мой брат был бабником с тех пор, как я его помню.

Ещё он был… талантливым или, чтобы не клеветать, способным. Именно он занимался моим просвещением, подкидывая книги, музыку, видеоигры мне не по годам, да и просто находясь рядом. Спустя годы в нём мерещится человек-пароход, человек-аэростат даже, которому облака милее, чем горы, долины и низменности.

Каждая очередная его девчонка пробовала побыть мне матерью.

– Ты поел? А что читаешь?.. Ого, Драйзер! Я вот не осилила в своё время, – бомбардировала вопросами Очередная, зашедшая к нам домой раньше брата.

– …

– Ну, чего ты хмурый такой… Ты, кстати, так на него похож, так похож! Вы случайно не близнецы?

– Он на десять лет старше.

Каждая Очередная, как под копирку, замечала факт нашей схожести. Мы с братом и правда походили друг на дружку – шатенисто-рыжие волосы, большие зелёные глаза, сутулая высота на всех как одни выдавали наш род. Однако брата, помимо яркого фенотипа, выделяли его неизбывная харизма, фантастическое жизнелюбие, трикстерская хитрость и удача.

Люди к нему тянулись. Однажды (мне тогда ещё не стукнул второй юбилей) он позвал меня в город с собой, «аскать» в одном из парков. Аскать – от ask – это бренчать песни за небольшие пожертвования; позже этим стану зарабатывать и я.

Своей фирменной, обклеенной стикерами Yamaha C-40 брат магнитил людей и даже бродячих животных. На сей раз было так же: происходил карнавал выходного релакса, дружелюбия, музыки и уличного искусства – люди снимали фото и видео, знакомились – иногда кто-нибудь просил поиграть, и брат послушно отдавал гитару новоиспечённой звезде сцены.

Всё шло мирно, пока…

– Эу, пацан. – По-видимому, ко мне обратился приземистый мужичок в сером остром козырьке и чёрной олимпийке. – Ты чей бушь?

– Ну, мой он. – Откликнулся брат со скамейки, пока кто-то из зрителей играл цоеву «Кукушку».

– С тобой мы ещё погутарим, – отозвался пришелец и снова обратился ко мне. – Ты слышал, что это место Пятого? А ты тут встал, мелочь.

– ..? – Я втянул голову в плечи и попробовал вообще перестать занимать пространство.

– Ну, чё притих, плати. Это платно, понимаешь? – И присвистнул.

– Жек, это мой брат. Младший. Отвянь. – Брат было поднялся со скамьи…

– Не заводи шарманку, братух. У тебя-то деньги хоть есть, мелкий?

Разумеется, денег у меня не было. С чего бы этот индивид проявлял ко мне такой интерес?..

– Понятно. – Протянул Жека. – Ну, придётся стрясти с твоего братишки…

– Погодь, погодь. – Брат живо одёрнул потянувшегося к чехлу бандита. – Есть другой варик.

– И какой же? – Жека хмыкнул.

– Жек, если у тебя выходной, и тебе нефиг делать, можешь взять моего брата в аренду.

– Чего?..

Чего?..

– Покатай его по городу на своей бэхе, расскажи про жизнь воровскую или что у тебя там. Разрешаю, только верни его потом целым. Проверю. – С хитрым смешком проговорил мой брат…

…и так я оказался на заднем, пахнущем старым кожзамом и спиртом, тесном даже для девятилетнего сидении БМВ с Жекой за рулём. Мы ехали по главной улице города, и Жека рассказывал шокирующие подробности о почти каждом его здании:

– Видишь, вон там с серпом и молотом домик? Мы там кароч с парнями в девяностых казино организовали в подвале. Вход только своим. Сколько клея было вынюхано, ох…

– А на этой высотке мы как-то Настю Магеллан по кругу пустили, на крыше… Знаешь, почему такая кликуха? Она пересосала море членов, вот почему.

– Вон там сквер с одним фонарём. Мы кароч с парнями этот фонарь тырили на цветмет четыре раза, и все четыре раза он появлялся снова. Коммунальная магия, не иначе.

Из магнитолы играл какой-то зарубежный хип-хоп, выпущенный ещё до моего рождения. Похожий мне ставил брат – помимо драм-энд-бейса, танцевальной в стиле Depeche Mode, сиэттловского гранжа, дарк- и лайт-вейва, мат-рока, споукен ворда, тайных бардов, полевых записей – в общем, что он только не ставил. Ещё дрожа от обстановки и её сюрреализма, я решил поддержать разговор:

– А это какой из Асапов сейчас играет, не знаете? – Шустро проговорил я и испугался.

– О, я вижу юного ценителя… – Протянул мой спонтанный сюзерен и рассмеялся. – Это Роки, можно сказать, классика. А ещё каких знаешь?

– Эээ… – В этот момент я, конечно, напрочь забыл про всех остальных. – Ну, Снэкс ещё…

– Снэкс – наркоман и предатель. – Вдруг холодно отрезал Жека. – Давай ещё.

Глаза забегали, но страх, который глодал меня до сих пор, отчего-то отступил. Казалось, несмотря на антураж, я был в полной безопасности.

– Нуу, эээ, он не Асап, конечно, но Плэйбой Карти ещё вроде у них был… – Я совсем замялся.

– Да лан тебе, я так, прикалываюсь. – Вновь рассмеялся Жека и повернулся ко мне. – Слышь, малой, а о чём ты мечтаешь?

Вопрос грянул грозой, но у меня давно был готов ответ, который я, не задумываясь, выпалил:

– Я бы хотел пойти на Эверест.

– Тю, малой! Это ли мечта? – Жека махнул рукой. – Там же все дохнут, как мухи.

– В смысле дохнут? – Я об этом впервые слышал.

– А вот… – Призадумался. – Кент у меня был, пошёл в Альпы. Так его палатку молнией и пришибло…

– Светлая память.

– Молодой был, совсем как твой братан. Эх, да, светлая память.

Мы свернули с главной улицы в какой-то двор и остановились у входа в подвал. Горела, без буквы «ю», красная надпись «Рюмочная».

– Ща, погодь минутку, надо заправиться. – Бросил Жека и вышел из машины к подвалу, скрывшись на ступеньках.