Звёздный капитан

Громмар вздрогнул и замер. Я пару минут подождал, попутно пытаясь обратить его внимание на себя, но так ничего и не добился. Хмыкнув, я вколол ему ещё одну дозу. Риск был и не малый: док вполне мог упасть, забиться в анафилактическом шоке и уже не встать. Но на борту было больше пятидесяти раненых, которым требовалась срочная помощь, и я был готов пойти на какой угодно риск, желая их спасти.

К счастью, всё обошлось. Постепенно доктор Громмар пришёл в себя. Он слабо поднял руку, желая отдать приветствие и прошептал:

– Капитан…

– Рад вас видеть, док, – я изобразил самую лучшую улыбку из возможных в этой ситуации, – нам нужна ваша помощь…

– Да-да, конечно, мне нужно вернуться в лазарет, – Громмар вновь попытался открыть дверь, правда, теперь чуть более осмысленно.

– Док, лазарет уничтожен вместе со всеми медицинскими дронами. Вы сейчас, наверное, единственный человек на корабле, который хоть что-то понимает в медицине. Мы организовали временный лазарет в коридорах возле рубки, туда же отнесли все найденные медикаменты, но без человека, знающего, что делать, все, кто там сейчас страдает, – погибнут.

– Красное к красному, белое к белому, – тихо прошептал Громмар, кивнул мне и пошёл к раненым.

Проводив его взглядом и поняв, что это – лишь начало проблем, я вернулся на мостик.

***

За время моего отсутствия ситуация поменялась слабо: мы убегали, нас преследовали. Моллюски вели огонь: не слишком эффективный, но беспокоящий. Постепенно они начинали нагонять «Небулу», и чем были ближе, тем больнее становились залпы ракет.

Как выяснилось, я не учёл того факта, что три разных корабля не могут двигаться с одинаковой скоростью: быстрые подстраивались под самого медленного. Уничтожив один из них, можно было уничтожить как самый быстрый, так и наоборот. Тут нам не повезло: мы выбили именно медленный, и моллюски набирали скорость быстрее, чем я рассчитывал. До границы системы нам оставалось лететь тридцать девять минут. Тридцать девять минут боя. Что было примерно на тридцать девять минут боя больше, чем мы могли бы выдержать в текущей ситуации.

– Кто-нибудь видел Донавала? – спросил я и сам себе махнул рукой, решив, что мой адъютант где-то прячется. – Что у нас по потерям?

– Семнадцать погибших, ещё пятьдесят пропали без вести, – доложил Фаррел уже, похоже, чуть пришедший в себя. – Шестьдесят раненых.

Катастрофические цифры для «Небулы» – треть экипажа просто выбыла. Тогда как, учитывая повреждения, работы было столько, что нам даже при полной комплектации не хватало бы рук.

– По кислороду что? – мрачно спросил я.

– Пробоины по большей части заделали, осталась пара мелких. Но в трюмах пожар, и он сжирает очень много. Кереньев туда отправился минут десять назад, но связи с ним нет.

– Ясно. – Я перехватил в руках столь ненавистную кислородную маску и проверил ёмкость баллона с воздухом. – Я туда, постараюсь быть на связи. Если что, как только сможем убраться отсюда – прыгайте.

Фаррел хотел остановить меня, но я так быстро ретировался, что не оставил ему ни шанса. Прихватив по пути пару матросов, которые явно не знали, в отличие от меня, что им делать, я направился к трюму.

Не успел я пройти и пары шагов, как моё внимание привлёк человеческий силуэт, забившийся в угол и сильно дрожавший. Не сразу, но я узнал его – это был Оуэлсон, матрос, что помог мне с штурмоботом.

Он что-то держал в руках, но из-за его позы и малого количества света, понять, что именно, оказалось невозможно. Зато видно было видно, что Оуэлсона сотрясала истерика: по щекам текли слёзы, а тело буквально ходило ходуном. Губы матроса беззвучно двигались, но что именно он говорил понять было невозможно.

Когда я подошёл практически в упор, Оуэлсон поднял на меня испуганные глаза и неожиданно спокойно сказал:

– Я не успел, капитан.

Оуэлсон показал мне то, что прятал – это оказалась человеческая рука, оторванная примерно по локоть. Тошнота подступила к моему горлу. Не только из-за отвратительного зрелища, но и из-за того, что на безымянном пальце я обнаружил перстень, который видел едва ли не каждый день. Кольцо было, когда мне подавали завтрак, обед, ужин, помогали одеться или передавали какие-то предметы. Донавал принадлежал к какому-то там мелкому аристократическому роду и во многом поэтому стал моим адъютантом.

Очень осторожно я забрал руку своего помощника. Странное ощущение, словно держишь не часть знакомого человека, а какую-то мерзкую игрушку. Немного посомневавшись, я скрутил с пальца перстень – мне почему-то пришло в голову, что его следовало вернуть.

– К-к-капитан, что мне д-д-делать? – срывающимся голосом спросил Оуэлсон.

– Там, – я махнул в сторону, – лазарет. Отправляйся туда и помоги доктору Громмару.

Убедившись, что матрос направился куда нужно, я пошёл дальше в поисках Кереньева. Если ад и существует, то он выглядит примерно как-то, во что превратился трюм. Несколько десятков матросов тщетно сдерживали огонь, пока другие выносили всё ценное. Жарища стояла такая, что хотелось раздеться догола. Что некоторые из пожарных и сделали, чем обеспечили себе химические ожоги как минимум.

Командовал этим всем мичман, явно слабо представляющий, в чём его конечная цель. Он всё равно не смог бы вынести даже одну десятую часть того, что было в трюме: ему бы просто не хватило места.

– Где лейтенант Кереньев? – прокричал я ему в ухо.

Он что-то крикнул в ответ, но в этот момент где-то вдалеке прозвучал громкий взрыв, послышались крики. Огонь резко прибавил в темпе роста.

– Последний раз я видел его в первой секции, – наконец докричался до меня мичман, – это было минут шесть назад!

Ну конечно! Все последние дни главной головной болью Кереньева был провиант, разумеется, им он и решил заняться в первую очередь. Первая секция ещё не пострадала от пожара, хотя он явно туда приближался. Но лейтенанта я там не обнаружил.

Тот нашелся в соседней секции, придавленный каким-то массивным механизмом. Огонь тут уже вовсю бушевал, и боцману ещё очень повезло, что при падении с него не слетела кислородная маска. Это спасло ему жизнь – приборы показывали, что дышать в помещении уже оказалось нечем.

Я попытался сдвинуть преграду, но, понимая, что это без толку, позвал пару матросов. Увы, но и с их помощью извлечь лейтенанта не представлялось возможным: ноги того очень крепко застряли. Тут нужен был погрузчик, и именно он, по иронии судьбы, придавил Кереньева.

– Лазерный резак сюда, – скомандовал я, понимая, что иного выхода нет.

– Капитан, он не возьмёт сталь! – возразил мне мичман, указывая на погрузчик.

– Мы будем резать не сталь…

***

Ценой обеих ног боцмана мы вытащили и кое-как отнесли в лазарет. Громмар ужаснулся, услышав, что мы сделали, но, осмотрев прижжённые лазером культи, согласился, что на первое время сойдёт. Бледный и измученный, весь в крови, док с безумным огоньком в глазах принял ещё одного пациента.

Трюм по моему распоряжению разгерметизировали – это решало проблему пожаров, а если мы не сможем вновь накачать туда воздух, что вполне могло быть, учитывая сколько оборудования там выгорело, то всегда были скафандры. Не лучший выход, но вполне разумный, учитывая обстоятельства.

Когда я вернулся на мостик, до прыжка из системы оставалось пять минут. Из-за уменьшения расстояния между кораблями, обстрел Ма’Феранцев значительно усилился. Он приходился в основном на корму, отчего Ворстон откровенно паниковал.

– Двигатель на максимальной мощности, кэп, – в очередной раз сообщил мне инженер. – К прыжку мы готовы, но что будет после него я ручаться не могу. Если меня и потом не повысят – я пишу рапорт. Лучше буду последним механиком в транспортном флоте, чем первым в таком аду!

Я от него просто отмахнулся. Сейчас было важно уйти от противников, войдя в гиперпространство. А выйдем мы из него в одной из систем Земного Содружества, куда моллюски не посмеют сунуться. Что будет потом было второстепенной проблемой.

Меня куда больше волновали наши зенитные батареи. С каждой минутой их эффективность падала. Оно и немудрено: моллюски приближались, ведя огонь уже почти два часа, люди откровенно устали, а поменять их уже было некем. Все свободные руки сейчас чинили повреждения.

Это были очень нервные пять минут. Казалось, что ещё одна ракета всё закончит: выйдут из строя двигатели, что-то взорвётся, и наш побег не удастся. Но мы двигались дальше и дальше, ракета за ракетой попадали по нам, унося с собой жизни людей, оставляя пожары и пробоины, но остановить нас не могли.

Где-то за десять секунд до прыжка мне доложили, что замечен неизвестный сигнал, исходящий из машинного отделения.

– Ворстон, что у вас там происходит? – обеспокоенно спросил я.

– Готовимся к прыжку, – куда-то оглядываясь, ответил тот, – четыре… три… ЧТО ЗА ШУМ?!

Я услышал резкий писк, затем два взрыва: один слабый, другой чудовищно громкий. Связь оборвалась, и в ту же секунду меня вдавило в кресло так, что, казалось, сейчас мои рёбра сломаются, а затем кинуло вперёд, срывая с кресла, несмотря на ремни. Я во что-то врезался, ударился головой и отключился.

Глава 4 – Под палящим солнцем

2210 г. КЗС «Небула», местоположение неизвестно.

Очнулся я в полной темноте на чём-то металлическом, шершавом и очень холодном. До этого мне никогда не приходило в голову лежать на полу «Небулы», и первый опыт получился отрицательным. В ушах звенело и очень неприятно пульсировало. Вокруг была зияющая темнота с неясными силуэтами вокруг. Единственным источником света стало какое-то пятно впереди.

Действуя скорее рефлекторно, я попытался подняться на ноги, но сразу же пожалел об этом. Пол снова встретил тело капитана всё той же прохладной шершавостью, а в голову мне закралась мысль о сотрясении.

Не пытаясь больше встать, я направился к пятну света. Мои глаза, только-только начавшие адаптироваться к темноте, заболели от яркого, неестественного света. Судя по всему, передо мной была консоль штурмана. Пока я соображал, что на ней написано, ко мне вернулся слух. Вокруг меня стонали от боли члены экипажа, которые были на мостике на момент гиперпрыжка. Но больше всего меня беспокоил какой-то тихий, но очень навязчивый свист в районе двери – ничего хорошего он не сулил.

Наконец я различил надпись на консоли: она запрашивала разрешение на перевод корабля в аварийный режим и экстренную реанимацию. Это могло означать только одно – штурман мёртв, и вместе с ним мёртв сам корабль. Ни одна система не работает, в том числе жизнеобеспечения. Подтверждая мои мысли, загорелось аварийное освещение, а на терминале пошёл обратный отсчёт. Десять секунд, и всё произойдёт автоматически.

Я коснулся терминала, подтверждая операцию. Консоль стала красной и потребовала отойти на пару метров. Гадая, чем же так может быть опасна для окружающих экстренная реанимация, я отошёл в сторонку. Очень вовремя надо сказать.

Тело штурмана задёргалось от электрических разрядов. А затем загорелся свет, включились компьютеры. Утробный, очень неприятный, низкий механический голос сообщил:

– Осуществляется перевод корабля в аварийный режим! Команде занять места по расписанию!

Позади меня закрылись, как при разгерметизации, двери. Точно так же, как все другие двери на корабле. Зашелестела вентиляция, извещая о том, что жизнеобеспечение заработало. В ту же секунду всё до последней лампочки погасло – мозг штурмана не выдержал реанимации.

Не успел я задуматься, в насколько плохом положении мы оказались, как кресло штурмана вновь озарила яркая вспышка электричества, а затем ещё и ещё. Что-то утробно булькало, пищало и чавкало. Тот, кто создавал систему реанимации, определённо выбирал самые бесчеловечные варианты. Вспоминая то зрелище, я думаю, что мне следовало бы распылить грибок с «Лапуты-13» не на Новом Каире, а на той планете, где придумали это изуверское устройство.

В любом случае это сработало: основные корабельные системы запустились теперь уже полностью в автономном режиме – управлять ими было нельзя, но зато они работали. Правда, ценою этому была жизнь штурмана, а тот запах, что доносился от него, мне до сих пор видится в самых страшных кошмарах.

***

На то, чтобы хоть чуть-чуть понять, что произошло, у меня и у выживших ушло несколько часов. В момент гиперпрыжка двигатель взорвался, уничтожив почти половину «Небулы» со всеми находящимися там. Уцелевшую часть корабля с силой швырнуло куда-то в гиперпространство, а затем также резко из него выкинуло.

Из-за гибели штурмана большинство корабельных систем вырубилось, в том числе и гасившие инерцию. Мне ещё повезло: сломанными оказались всего три ребра, а вот некоторых просто размазало по стенкам. Сильнее всего досталось раненым – большая их часть в тот момент погибла.

Из всех членов экипажа «Небулы» выжило сорок семь человек, из них десять раненых. Как это бывает в подобных ситуациях, выжили в первую очередь офицеры – те, кто в момент удара находился, так или иначе, зафиксированным на боевых постах. Лютцев отделался фингалом, Фаррел сломал руку, мичман Громмар хорошенько треснулся головой, что в целом мало сказалось на его состоянии, близком к помешательству. Кереньеву повезло: в момент удара его руку зажала дверь, тем самым удержав от последней встречи со стеной. Ценой ещё одной конечности боцман выжил.

Остальные члены экипажа находились в подавленном, разбитом морально и физически состоянии. Об отдыхе не могло идти и речи: все двери были заблокированы, и было необходимо в кратчайшие сроки их открыть – за ними оставались раненые, пробоины или пожары.

К счастью, уцелела корабельная связь. В отличие от остальных систем она была независима от штурмана, поэтому оставшаяся команда худо-бедно могла координировать свои действия. Имелась другая проблема: мы не знали, где находимся. «Небулу» вышвырнуло из гиперпространства в какой-то системе, и это всё, что было нам известно. Да и то только потому, что один из матросов, устраняя пробоину, заметил в дырке солнце.

Когда вся навигация подчинена сложной системе сканеров, радаров, карт и автоматических расчётов, лишаясь всего этого, попросту чувствуешь себя голым. Без возможности ориентироваться и тем более двигаться, находясь в системе с планетами, мы рисковали рано или поздно познакомиться с одной из них поближе.

Из чудом уцелевшей офицерской кают-компании Фаррел принёс свой планшет, на котором были простенькие гражданские звёздные карты. Это было уже хоть что-то.

Выкроив момент, я приступил к своим расчётам. В момент нашего гиперпрыжка мы не могли набрать какую-то сверхъестественную скорость, а сам прыжок длился едва ли минут десять. В сумме это означало, что мы могли прыгнуть только в какую-то из систем неподалёку от Нового Каира. Простейший расчёт показал, что подходит два варианта: Велес-а и Велес-б. Первая система больше напоминала космическую помойку: словно кто-то целенаправленно раздробил все минимально крупные космические тела на кучу астероидов.

На основании того, что мы ещё были живы и не врезались в космический мусор, я позволил себе сделать вывод, что мы в другой системе. Велес-б был куда лучшим вариантом: одна звезда, четыре планеты, три из которых вращались на очень близкой к солнцу орбите. А вот четвертая, на первый взгляд, даже располагалась в «зелёной зоне».

Мои сомнения на этот счёт развеял один из матросов, заявивший, что его родители работали здесь. Лет сорок назад планету уже пытались превратить во что-то пригодное для обитания и даже успели переделать атмосферу, но потом работы свернули. То, что эта планета была пригодной для жизни, очень меня заинтересовало. На тот момент припасов на корабле оставалось всего на несколько дней. Трюм был полностью уничтожен, а его содержимое болталось где-то далеко позади нас в бесконечной пустоте. Кроме того, из-за массы неисправностей оставаться на «Небуле» было откровенно опасно – слишком велик был шанс, что очередная поломка станет последней.

Другой хорошей новостью было то, что уцелело восемь спасательных капсул. Каждая вмещала в себя по три человека и включала набор «Робинзона Крузо».

Лет за десять до описываемых событий мне довелось воспользоваться таким. На курорт, конечно, не похоже, но шанс выжить в этом случае был куда выше, чем на остатках «Небулы». Заодно, расковыряв одну из капсул, мы смогли узнать, где находимся. С системой мы не ошиблись, и искомая четвёртая планета также обнаружилась и даже услужливо двигалась нам навстречу.

Возле этой же капсулы состоялось и совещание по поводу того, что делать. Тут собрались все выжившие. Матросы кучкой стояли чуть поодаль, старшие офицеры и мичманы возле капсулы.

– Итак, двадцать четыре, по три в капсуле, – сказал я, тяжело вздыхая.

Фаррел внимательно осмотрел одну из стенок, явно что-то примеряя и прицеливаясь:

– Думаю, если поколдовать со сваркой и ремнями безопасности, мы сможем сюда подвесить ещё одного, – сказал лейтенант. – Хуже, чем остальным, ему точно не будет.

– А вес? Не перегрузим капсулу?

Фаррел только развёл руками, показывая, что он этого не знает. Впрочем, учитывая, что капсулы были флотскими, то есть рассчитанными на сверхвысокие нагрузки предельно необразованных людей.

– Такие штуки обычно делаются с запасом на то, что люди внутри будут тащить на себе всё, что смогут, – заметил, словно читая мои мысли, Лютцев.

– Док, мы сможем так вывести раненых? – спросил я у покачивающегося, словно лист на ветру, Громмара.

Тот остановился, чуть тряхнул головой и замер. С ним явно было не всё в порядке, оставалось надеяться, что он продержится хотя бы до того момента, как мы отстрелим капсулы.

– Даже если выдержат, есть ли смысл так делать? – очень тихо сказал Лютцев; тем не менее, мне в тот момент показалось, что его слова разнеслись по всему кораблю. – Необитаемая планета, малопригодная для человека…

Мысль была кошмарной по форме, но верной по сути. Обычно медицинским сортированием занимался медицинский персонал, но учитывая состояние единственного представителя таковых – это всё было моей прерогативой сейчас.

– Нет, не думаю, – добавил в копилку моих сомнений ещё один довод Громмар. – Ни один из пациентов не переживёт полёт в капсуле.

– Итого тридцать семь, – мрачно подсчитал я. – Пять человек всё равно останутся.

– Теоретически можно закрыться на мостике, прочно зафиксироваться и молиться всем известным богам, чтобы корабль не сгорел в атмосфере, – неуверенно сказал Фаррел.

Его слова вызвали некое шевеление в стане матросов. Людям только дай минимальную надежду, и они ухватятся за неё, как за соломинку. То, что оставаться на падающих на огромной скорости останках корабля было чистым самоубийством, никто не хотел думать. Как и о том, что помощи могло и не быть вовсе, особенно с учётом нашего месторасположения – мы до сих пор находились на территории моллюсков.

Впрочем, его слова натолкнули меня на другую, не менее интересную мысль:

– Кресло штурмана цело, думаю, подключиться к нему не слишком сложно. Запустить системы, включить аварийный сигнал. Последний раз мы отправляли сообщение за несколько минут до прыжка: сообщили, что были атакованы. Так или иначе, когда мы не появимся, нас начнут искать – по аварийному сигналу найдут быстрее. Больше шансов у тех, кто окажется на планете.

Вот это уже было настоящее самоубийство. Учитывая увиденное мной: кресло штурмана, скорее всего, просто выжжет мозги того, кто сядет в него. Подумав немного, я прокашлялся и объявил:

– Я останусь, залезу в штурманское кресло и сделаю всё, чтобы тех, кто спасётся на капсулах, нашли как можно быстрее.

– Капитан! – воскликнул Фаррел. – Позвольте мне!

– Нет, – отрезал я тоном, отрицающим даже возможность пререканий, сразу же ощутив на себе очень тяжёлый, осуждающий взгляд.

Исходил он от Лютцева, который скривился, явно несогласный с таким планом. Необычайно громко, как для себя, он заявил:

– Капитан, как ваш второй лейтенант, я категорически против этого решения!

– Как капитану это мне решать! – рявкнул я. – Любой, кто сомневается в моих приказах – попадёт под военный трибунал!

– Капитан, как офицер службы безопасности, назначенный непосредственно адмиралтейством, я требую, чтобы вы изменили ваше решение! – Лицо Лютцева пылало от гнева.

– Лейтенант Евгений Лютцев! За неподчинение моим приказам я отправляю вас на гауптвахту! Лейтенант Фаррел организует всё необходимое по прибытию на планету для проведения военного трибунала!

Лютцев смерил меня долгим, очень тяжёлым взглядом, словно размышляя, а затем набрал побольше воздуха в грудь и уверенным голосом приказал:

– Всем закрыть глаза и заткнуть уши!

– ВЫПОЛНЯТЬ! – гаркнул Фаррел, заметив, что нашлись колеблющиеся. После его окрика команда была исполнена всем экипажем незамедлительно.

– Что вы собираетесь делать? – спросил я растерянно.

– Спасать этих людей и вас самого от вашего упрямства, – ответил Лютцев холодно, а затем одним, хорошо отточенным движением он выхватил из кобуры пистолет, перевёл его в режим оглушения и выстрелил в меня.

***

В этот раз мне повезло очнуться с ощущением, что во рту у меня кто-то умер. Голова страшно гудела, а любое движение вызывало боль. Находился я в спасательной капсуле на одном из сидений. Передо мной, зевая, сидел Лютцев. Он посмотрел на меня без какой-либо злобы, даже сочувственно. Обнаружив, что ничем не ограничен, я сразу же поднялся, хрустя суставами, и заплетающимся языком сказал:

– Немедл-л-ленно выпусти-и-ите меня!

– Ничем вас не ограничиваю, капитан. – Пожав плечами, махнул рукой в сторону двери лейтенант. – Вы вольны идти куда захотите.

Был в этом какой-то подвох. Да и кое-что в Лютцеве мне показалось странным – что-то было не так с его одеждой. Но в моей мутной после пробуждения голове картинка сложилась простая: мы не пристёгнуты, других членов экипажа рядом нет, значит, ещё не стартовали, и у меня был шанс всё прекратить. Выстроив эту логическую цепочку, я открыл дверь.

Мне в лицо ударил обжигающе горячий воздух и повсеместно лезущий песок, противнее которого оказалось лишь яркое, палящее солнце алого цвета. Только после этого до меня дошло, что же не так было с одеждой Лютцева – его чёрный китель был весь в пыли.

– Я изрядно переборщил с мощностью, капитан, – сообщил мне Лютцев. – Вы провалялись без сознания почти день. Высадились мы пару часов назад.

– А корабль? – морщась от понимания того, что меня обманули, спросил я.

– Связи нет. На «Небуле» остались Фаррел, Громмар, раненые и тройка людей, вытянувших жребий. Если я правильно помню расчёты, они ещё почти неделю будут дрейфовать на орбите, прежде чем упадут.

Итак, то, чего я хотел избежать, случилось. Против моей воли, нравилось это мне или нет. Мне оставалось только принять это. Какие-то обиды, истерики – теперь всё это не имело значения. Нужно было исходить из обстановки, а не заниматься личными разборками.

– Чем заняты люди?

– Отдыхают, несколько добровольцев исследуют местность.

– Воду нашли?

– Я планировал высадиться рядом с каким-нибудь водоёмом. – Лютцев виновато отвёл глаза. – Выбрал неприметное озеро, оазис, если угодно…

– И что пошло не так?

– Лучше один раз увидеть, – сказал Лейтенант, поднимаясь и беря с собой какую-то металлическую палку. – Да и словами это непросто описать.

Выйдя из капсулы, я в первую очередь осмотрелся. Встретил меня безжизненный, однообразный ландшафт пустыни. Вокруг были как попало разбросаны другие спасательные капсулы. Над каждой оказался развёрнут брезент, укрывавший отдыхавших от палящего солнца. Так же хаотично и бессистемно оказались разбросаны и солнечные панели.

Пометив в уме, с чего стоит начать, я пошёл к единственному объекту, который в окружающем пейзаже был не жёлтого цвета. Лютцев последовал за мной.

Озеро и вправду было странным. Оно ритмично колебалось, но не как вода, а скорее как желе. Да и цвет был необычный: тёмно-серебристый, чем-то сильно смахивающий на ртуть. Это была первая мысль, пришедшая мне в голову, и я незамедлительно высказал её вслух.

– Нет, капитан. – Лютцев протянул мне металлическую палку. – Бросьте в озеро.

Бросок вышел очень так себе. Когда до поверхности оставался метр или чуть больше, озеро ожило. Оно отрастило щупальце, схватило летевшую палку и поглотило её, а затем вновь вернулось к ритмичным колебаниям.

– Оно к нам не вылезет? – с опаской, прикидывая расстояние между капсулами и необычным хищником, спросил я.

– Не должно, на людей оно не реагирует, только на металл.

– В любом случае приближаться к… озеру не стоит.

Мы вернулись в лагерь. К этому времени весть о том, что капитан Чейдвик снова в строю, уже разнеслась, поэтому меня встретили измученные, но готовые к любым свершениям лица. А дел у нас было много.