Вендиго

Вопрос о маршруте следующего дня так и не решился, но никто его не поднимал. Он словно повис в воздухе между ними, где-то между пламенем и тенями. Берег простирался за спиной Жюстиньена, но это не мешало ему чувствовать кожей необъятную водную массу, густую и грозную, шумящую за плечами. Крупная дрожь сотрясла его хребет, как будто холодные влажные пальцы пробежались по выступам позвоночника. Перед ним, по другую сторону костра, раскинулся лес, а еще дальше – горы. Берег или лес. Два возможных направления: одно четкое и пустынное, другое – более дикое и неопределенное. Если бы Жюстиньену пришлось выбирать одному, он бы подбросил монету. Или, что более вероятно, даже не пошевелился бы.

Как Габриэль. Тот оставался неподвижным с момента кораблекрушения, словно пытался превратиться в одну из тех гранитных статуй из одной легенды, которую Жюстиньен слышал по ту сторону океана, но не мог вспомнить.

Габриэль только грыз почерневшие куски зайчатины, которые подавал ему Венёр. Ботаник фактически назначил себя опекуном подростка. Всю вторую половину дня он то и дело отгонял от мальчика Франсуа и Жонаса, которые хотели непременно его растолкать. Зарево костра отражалось в бесстрастных светлых глазах Габриэля, а тем временем Франсуа из Бобассена и путешественница Мари бросали друг на друга тяжелые, язвительные взгляды, заменявшие им разговор. Жюстиньен держался в стороне. Он промерз, несмотря на близость огня. Страдал от голода, но смог проглотить всего несколько кусочков мяса. Он был готов убить ради глотка спиртного. Всё для него в тот вечер имело тошнотворный привкус соли.

Марсовой Жонас был первым, кто встал на стражу. Жюстиньену, несмотря на усталость, потребовалось некоторое время, чтобы уснуть. Он лежал, закутавшись в грубое, но относительно сухое одеяло, и прислушивался к окружающим звукам: треску костра, хрусту леса, шуму океана и прилива, который вновь завладел рифами и пляжем. Ему ужасно хотелось выпить, и он до крови искусал кулак, чтобы отвлечься от этого желания. Жюстиньен скучал по гомону порта, по пьяным мычащим голосам и шагам стражи, по корабельным колоколам и пронзительной жиге на скрипке, долетавшей из таверн. Он вздрогнул. Де Салер не спал на свежем воздухе уже… уже больше десяти лет. С тех пор, как покинул Бретань.

Жюстиньен лежал с закрытыми глазами, словно пытаясь обмануть коварный, ускользающий сон. Но при этом очень внимательно прислушивался к приливу океана, к неустанно надвигающимся и поднимающимся волнам. С тех пор как он обыскал капитанскую каюту, в морской воде были капли его крови, и это не давало ему покоя. Что-то внутри него, глубоко в подсознании, побуждало бежать, хотелось схватить одеяло и броситься в лес. Но Жюстиньен не поддался этому необъяснимому порыву. Здесь он был в большей безопасности. Если бы только можно было убежать от океана, от его голоса…

Он натянул одеяло на уши, но шум волн всё равно доносился до него, заглушая все остальные звуки острова, леса и пляжа. Льдинки хрустели, стачиваясь друг о друга в пене, создавая звук, похожий на скрежет тысячезубой челюсти. Прилив. Это был надвигающийся прилив. Жюстиньену хотелось убежать, чтобы больше не слышать ни накатывающих волн, ни голодного хруста ледяного крошева, наползающего на берег. Вода уже просачивалась в ботинки, а тело тонуло во влажном песке. Он пытался сопротивляться, но песок и лед неуклонно поглощали его. Ледяная пена накрыла тело, словно заточила в гроб, и заполняла рот отвратительной кашей с привкусом соли. Панический страх сдавил грудь Жюстиньена. Он начал задыхаться. И вдруг почувствовал чью-то сильную хватку на своем плече. Он попытался сплюнуть, но серая масса только глубже проникла в его горло. Кто-то грубо тряс его, он кашлял и икал. Затем ему дали пощечину. От удара он проснулся.

Ему потребовалось несколько секунд, чтобы узнать нависшее над ним лицо. Впрочем, это было неудивительно: он впервые видел ботаника без темных очков. В таком виде Венёр выглядел более молодым и невинным. У него были ореховые радужки с золотыми и зелеными вкраплениями. Глаза цвета земли и весеннего подлеска. Непонятно почему, они успокоили молодого дворянина. В этом взгляде читалась искренняя забота. И хотя ботаник был без очков, след оправы отпечатался по обе стороны его довольно длинного носа.

– Всё хорошо? – спросил он.

По-прежнему плохо ориентируясь в пространстве, Жюстиньен сел и схватился за виски. Костер все еще горел, хотя и не так ярко, как в тот момент, когда он погрузился в сон. Остальные еще спали. Океан, лежавший в нескольких локтях от него, скрывался в тумане. От облегчения Жюстиньен чуть не рассмеялся.

– Всё хорошо, – заверил он ботаника. – Просто… дурной сон…

«И отсутствие алкоголя», – мысленно добавил он. Потому и пил перед сном. Джин заглушал сновидения.

– Вы вспотели, – заметил Венёр. – У вас жар?

Жюстиньен коснулся своего лба.

– Не думаю. Осталась вода?

Венёр принес ему ведро. Жюстиньен сделал большой глоток. Это был растопленный снег, он сохранял аромат дерева и коры. Вода немного избавила от привкуса соли во рту.

– Уже лучше, – заверил Жюстиньен.

Венёр улыбнулся:

– Я, возможно, слишком резко разбудил вас, но вы так бились, что чуть не расшиблись.

Жюстиньен машинально помассировал затылок:

– Спасибо…

– Поспите еще, – посоветовал Венёр. – Я подежурю за вас.

– Зачем? – прервал его порыв Жюстиньен.

– Зачем? – повторил ботаник немного растерянно. – Ну, потому что от вашей кончины сейчас, полагаю, было бы мало пользы. – И вновь став серьезным, добавил: – Интересно, через что вам пришлось пройти, чтобы задать такой вопрос?

Жюстиньен услышал в его голосе нечто вроде сочувствия. И всё же он насторожился. Через что ему пришлось пройти?

– Через океан. А потом через несколько зим в Акадии.

Он не любил откровенничать. Не любил говорить о себе, разве что когда пил. Разумеется, не воду. Поэтому переадресовал вопрос ботанику:

– А вы давно уехали из Франции?

Жюстиньену показалось, что он заметил легкое колебание со стороны Венёра. Однако сам не мог точно определить эмоции своего собеседника.

– Я здесь родился, – выпалил ботаник. – В смысле, не на этом острове, а на этом берегу океана. Меня ничто не связывает с Европой.

Если бы Жюстиньен был чуть посмелее, то постарался бы разузнать больше. Но сейчас ему просто не хотелось больше ни о чем говорить. И снова засыпать тоже. Особенно засыпать.

– Ложитесь спать, – предложил он Венёру усталым голосом. – Я подниму вас в конце вашей смены.

Ботаник с сомнением посмотрел на него:

– Вы уверены?..

– Держаться на ногах? Наконец… бодрствовать? Да.

Жюстиньен постарался изобразить на своем лице бодрое настроение. Венёр смерил его взглядом.

– Позовите меня, – настаивал он. – Если вы почувствуете себя плохо, устанете или…

– Все будет хорошо, – прервал его молодой дворянин. – Я без колебаний обращусь к вам за помощью в случае необходимости.

Венёр протянул ему скрученные листья, похожие на жевательный табак, но не имевшие ни вкуса, ни запаха табака.

– Это поможет от дурных снов, – просто сказал он.

Жюстиньен кивнул. Венёр пошел прилечь.

Оставшись один, де Салер стал вглядываться в океан, словно проверяя, не выйдет ли тот за свои пределы. Детский ужас, абсурдный кошмар, преследовавший его той ночью на этом чужом берегу. Его пальцы, словно обладая собственной волей, продолжали двигаться – копались в песке, выстукивали бессвязный ритм по бедрам. Жюстиньен хватал себя за запястье, чтобы это остановить. Ему следовало сосредоточиться на вполне реальных опасностях момента. Стоящий позади лес, в котором обитало достаточно хищников, чтобы уничтожить их маленькую группу. И, конечно же, холод. С тех пор как Жюстиньен впал в немилость и оказался в самой холодной из известных ему стран, он стал испытывать особое отвращение к холоду. Однако еще большее недоверие он питал к людям. К этой разношерстной группе выживших, которых судьба свела здесь. В отличие от многих философов, молодой дворянин не считал, что трудности и дикая природа делают людей лучше. Пожалуй, только пастор не вызывал у него опасений. Абсолютно никакого доверия не внушал Берроу, этот английский офицер, слишком усердно собиравший оружие. Лесному бегуну было сложно принять авторитет Мари. Ботаник Венёр тоже не скрывал своего негативного отношения к ней. Даже самому Жюстиньену становилось не по себе в ее присутствии. Не говоря уже о том, что он до сих пор не выяснил, почему она следила за ним в Порт-Ройале. Жюстиньен почесал зудевшую кожу на голове. Постарался успокоить дыхание и привести мысли в порядок.

Испытания не объединяют людей. У Жюстиньена были все основания так считать. Откуда может быть нанесен первый удар? Что станет первой искрой?

Пальцы Жюстиньена погрузились в песок, и это прикосновение отчасти успокоило его. Он устремил взгляд в темноту побережья. Д’Оберни прибыл сюда, чтобы потеряться, просто чтобы провести контур этого побережья, начертить линию черными чернилами на пожелтевшей белой бумаге. Де Салер никогда не встречался с картографом, не знал ни его лица, ни голоса, ни телосложения. Однако чувствовал, что в каком-то смысле знаком с ним. Ведь он уже встречал подобных ученых путешественников в парижских салонах. Эти мудрецы готовы отправиться на край света, чтобы проследить путь планеты, зарисовать новый цветок… Он вспомнил, с каким сиянием в глазах они рассказывали о своих будущих приключениях. Этот блеск был ярче, чем на празднике или после алкоголя. Без сомнения, и д’Оберни был в свое время одержим этой страстью. Неизвестно, сохранилась ли она до сих пор.

В конце пляжа берег упирался в скалы, которые на фоне ночи создавали насыщенную область мрака. Жюстиньен нервно перебирал свои длинные волосы, которыми когда-то в Париже так гордился, а теперь в его пальцах они напоминали птичье гнездо. Он вздохнул, и от ледяного воздуха у него защипало ноздри. Ученые со всей Европы, без сомнения, дорого бы заплатили, чтобы оказаться на его месте. Но сам он этой ночью был готов продать душу, лишь бы убраться поскорее отсюда. Время тянулось медленно, пока не пришла Мари, чтобы сменить его.

Прежде чем снова лечь спать, Жюстиньен принялся жевать подарок Венёра. И с этогомомента его больше не волновал вопрос, стоит ли доверять ботанику. Сок растения оставлял горький привкус на языке. На этот раз Жюстиньен погрузился в сон без сновидений.

Утром лесной бегун был мертв.

5

Труп ждал их чуть дальше, на берегу, среди тумана и чаек. Мари выстрелила в воздух, чтобы отогнать птиц. Жюстиньена тошнило, он вцепился в Венёра, и его вырвало на песок. И хотя он неплохо выспался, тело болело сильнее, чем накануне, а по алкоголю он тосковал больше, чем по еде или приличной постели. Де Салер прищурил глаза, вытер рот рукой. Кислый привкус рвоты пристал к его языку.

Лесной бегун лежал на спине, глаза его закатились, одежда была порвана в клочья. Поперек туловища зияла рана, потрескавшаяся от засохшей крови. При жизни он обладал природной силой. После смерти напоминал выброшенного на берег левиафана, уже обмякшего и дряблого, с побелевшей плотью. Его рот был до отказа забит какой-то темной массой мелких ракушек, вероятно морских уточек, то приоткрывавшихся, то лениво закрывавшихся.

Пенитанс опустилась на колени рядом с траппером, и ничто не нарушило серьезности ее лица. Она закрыла ему веки. Внезапно что-то шевельнулось в желудке зверолова. Пастор оттащил свою дочь назад. Зловещим стадом десятки темных крабов вылезли из чрева мертвеца, все еще липкие от его крови. Они устремились на пляж, пересекли лужу рвоты Жюстиньена, не обратив на нее внимания. Тот мгновенно отпрянул назад, избегая их. Позади него закричал Габриэль.

Парень орал без остановки, а крабы тем временем расползались по пляжу. Почему их было так много? Глаза Жюстиньена раскрылись от удивления. Мальчишка кричал изо всех сил. Марсовой Жонас выругался на неизвестном Жюстиньену языке, накинулся на паренька, встряхнул его и приказал замолчать. Он уже собрался ударить его, но Венёр вырвал у матроса жертву, завернул в свое пальто с длинной бахромой и обнял. Габриэль пытался освободиться, но ботаник шепнул ему на ухо несколько слов. Тот немного успокоился.

Офицер Берроу почесал лоб, из-за чего его вязаная шапочка с помпоном приподнялась.

– Не следует ли… произнести молитву или…

Он рефлекторно повернулся к пастору. Тот сухо заявил:

– Молитесь за живых, а не за мертвых. В любом случае смерть – это мирское дело.

Он вытащил из-под обломков шляпу, которая оказалась ему слишком велика, откинул ее назад, пожал плечами. Последний краб с хрустом выбрался из тела. Тыльной стороной рукава Жюстиньен вытер остатки рвоты с подбородка. Едва он успел прийти в себя, как Венёр перекинул ему на руки Габриэля:

– Позаботьтесь о нем.

Мальчик уцепился за молодого дворянина, как будто от этого зависел его рассудок. Жюстиньен с радостью бы отказался брать на себя эту ответственность, но не знал как. Он остался стоять с опущенными руками, а Мари и Венёр опустились на колени возле трупа. Ботаник поправил очки. Путешественница провела по ране кончиками пальцев.

– Это сделало животное.

– Но как? – задумался Венёр. – Франсуа был лесным бегуном, я не могу себе представить, чтобы его застали врасплох на открытом пляже. И какое это могло быть животное? Росомаха? Слишком много повреждений для росомахи…

– Крабы попортили его труп, это не поможет, – заметила Мари.

– У него была предпоследняя вахта, – добавил Берроу.

Пастор пояснил:

– Он меня потом разбудил. В конце смены он был жив. Я бдел до рассвета. Ничего необычного я не увидел и не услышал.

Мари продолжила:

– Он умел действовать скрытно, когда того требовал случай. Я уже слышала о нем в Бобассене. Он вполне мог встать и уйти без вашего ведома, преподобный.

– Но почему же? – настаивал Венёр. – Почему он покинул группу? Он не собирался грабить мертвецов, прежде всего потому, что у них нечего взять, а потом пошел не в ту сторону…

Жюстиньен слушал их споры, не имея ни малейшего желания вмешиваться. И хотя продолжал поддерживать Габриэля, но в мыслях уже углубился в себя. Его не волновало, кто или что убило лесного бегуна. Он просто ждал подходящего момента, чтобы уйти. Помимо кислого запаха рвоты, соли и йода близлежащего океана, он вдохнул сладковатый, почти приторный душок. В тот момент он не особо обратил на это внимание.

Никак не реагируя на укоризненный взгляд отца, Пенни положила на тело свой деревянный крест. Марсовой Жонас все больше нервничал.

– И что теперь? – сплюнул он вдруг, отвернувшись. – Куда мы идем? Она хотела идти вдоль берега, – и он покосился взглядом на путешественницу, – Франсуа… покойный Франсуа… предлагал идти на восток, в лес. Поэтому я повторюсь: куда мы идем?

Жонас пнул песок.

– Давайте проголосуем, – предложил пастор и тут же, прежде чем кто-либо успел возразить, добавил: – Я голосую за побережье. Я предпочитаю знать, куда я иду.

– Лес, – тут же высказался Венёр. – У нас будет больше ресурсов в лесу.

– Берег, – произнесла Мари отстраненным голосом.

– Побережье, – ответил Жонас.

Вдалеке все еще кричали морские птицы, поедая трупы. Жонас инстинктивно стянул полы куртки. Жюстиньен неистово взлохматил свою засаленную копну волос.

– Лес, – заявил он, – даже если это бессмысленно теперь, когда Франсуа мертв.

Ледяное крошево смешалось с пожелтевшей пеной, придав океану еще более мрачный вид. Жюстиньен продал бы душу за то, чтобы удалиться от него или забыть о нем. И за стакан выпивки. За один лишь стакан, чтобы согреться. Чтобы холод океана перестал грызть его кости.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

 «Синие» и «белые» – противоборствующие стороны во время Великой французской революции, революционеры и сторонники свергнутой династии Бурбонов, соответственно. (Здесь и далее – примечания переводчика.)

2

 Декрет Национального конвента от 23 февраля 1793 года о мобилизации 300 000 человек из числа неженатых или вдовцов в возрасте от 18 до 45 лет.

3

 Шуаны – крестьяне, которые поддержали Бурбонов в их борьбе против республиканского законодательного собрания.

4

 Тюрьма в Париже.

5

 Ночь 4 августа 1789 года, когда в ходе Великой французской революции Учредительное собрание положило конец феодализму, отменив привилегии духовенства и дворянства.

6

 Период между 1715 и 1723 годами, когда при несовершеннолетнем короле Людовике XV Францией управлял племянник Людовика XIV Филипп Орлеанский.

7

 Артиллерийское сражение французской революционной армии против прусских и австрийских войск, состоявшееся 20 сентября 1792 года, известное как «канонада при Вальми».

8

 Английский джин, отличающийся повышенным алкогольным содержанием, которое составляет 57–58 %. Был разработан специально для Британского флота, так как высокая степень алкоголя обеспечивала его сохранность во время долгих плаваний.

9

 Старейшее кафе Парижа.

10

 Слуга смерти в бретонском и нормандско-французском фольклоре.

11

 Североамериканский зверолов, промышляющий пушниной.

12

 Алгонкины – группа индейских народов, коренных жителей Северной Америки.

13

 Лесными бегунами (Coureur des bois) называли французских трапперов, путешественников и контактеров с местными жителями в Северной Америке.

14

 Самая старая торговая корпорация в Северной Америке, единственная дожившая до наших дней колониальная компания.

15

1 Прозвище солдат британской армии.

16

Группа британских колоний на восточном побережье Северной Америки, основанные в XVII и XVIII веках.

17

 Veneur (франц.) – ловчий.

18

 Гравийщик у жителей Ньюфаундленда – работник, которому поручено раскладывать и сушить треску или другую рыбу на гравийных, каменистых участках берега.

19

1 Есть один живой! (англ.)

20

 Матрос, несущий службу на марсе – в «вороньем гнезде» на самой высокой мачте.

21

 Покаяние (франц.)