Блюз серых лисиц

Тут же к костру принесли клетку с курицей. Ма Като сама отсекла ей голову большим ножом, и, крепко держа еще трепыхающуюся тушку, оросила костер кровью.

– Аго! Аго!

Церемония продолжилась. Стала еще более дикой, почти сумасшедшей. Танцующие впали в ритуальный транс: движения их теперь напоминали пляску безумия, подчиняющуюся лишь барабанному бою да трескучему стуку колотушки.

Ма Като снова продолжила пение, похожее на молитву и проклятие одновременно. Она подошла к топчущемуся на месте Тому и, не прекращая танцевать, начертала на его лбу затейливый узор пальцами, измазанными куриной кровью .

«Аго! Аго!»

Участники церемонии окружили «скакуна» плотным кольцом.

Движения жрицы стали резкими, интонации – громким и повелительным. В восклицаниях ее все чаще слышалось имя Джозефа. Голос ее взвился, истончился… зазвенел. Она последний раз воздела руки к небу и бросила в костер прядь волос убитого. Потом повернулась ко мне – и я едва не отшатнулся: в черноте, затопившей ее глазницы, будто огонь полыхал, – и поманила меня к себе.

Я шагнул навстречу и протянул руку. Ма Като узким костяным ножом полоснула меня по ладони – и тут же согнула ее, крепко обхватив своими. Я изо всех сил стиснул зубы – боль была такой, будто руку проткнули насквозь.

Жрица подождала, пока моя ладонь наполнится кровью, и чуть отойдя в сторону, указала подбородком на костер. Смаргивая выступившие слезы, я выплеснул вязкую липкую жидкость в притихший огонь – и он вдруг взорвался фейерверком разноцветных искр, вскинулся, едва не опалив мне брови.

Послышались восторженные возгласы. Захрипел Том.

То, что происходит что-то не то, я понял не сразу.

Завыли женщины, захлебнулись надсадным кашлем мужчины, кто хватаясь за голову, кто катаясь по земле, кто царапая свое лицо. Ма Като и Пинки бросились к Тому – тот затрясся, захохотал, закатив глаза. По лицу его текли кровавые ручейки.

– Дурачье! – закричал Том весело и жутко.

– Бокор! Колдун! Слишком сильный, – жрица принялась читать молитвы-заклинании, торопливо, спешно, то бросая в Тома каким-то порошком, то осеняя его крестным знамением. Пинки быстро перебирал амулеты, ища нужный.

Одержимый только посмеивался, не пытаясь ни защититься, ни атаковать, и от смешков его становилось особенно не по себе. Потом он повернул голову, уставился страшными белесыми глазами сначала на меня, потом на куда-то за мое плечо – и осклабился, скрючил пальцы, будто потянул за какую-то нить. Рука взорвалась новой болью – именно там, где алел и и дергал, пульсируя, свежий порез – и выше по венам до самого горла – я вскрикнул, а мир поплыл и стал видеться сквозь пылающую красную завесу.

Вокруг царит безумие – хохочущий Том, жрица, бьющаяся в бесплодных попытках его остановить, ее помощники, распластанные по земле, Пинки, еле сдерживающий бросающуюся на него Нану.

Кто-то сжимает мое плечо – и меня слегка отпускает. По крайней мере, я снова дышуи даже в состоянии подняться с колен… совсем не помню, как я упал. Красное марево, застилающее взгляд, понемногу тает, однако наваливается ватная, парализующая усталость. Со стороны, словно зритель в кинотеатре, я смотрю на то, как Донни, в рукав которого я, оказывается, успел вцепился, чтобы не рухнуть снова, не отрывая взгляда от корчащегося Тома, отводит в сторону свободную руку, оголяет запястье, подносит его к губам, вспарывает кожу острым сверкнувшим клыком – рубиновые капли дождем проливаются в потухший было костер. Тот вспыхивает лиловым заревом – и густой туман стелется по земле, а меня начинает мелко колотить. Озноб или страх?

Том жадно втягивает воздух сквозь зубы.

– Ты не в силах убить меня, – доносится будто сквозь толщу воды голос Тома. Сиплый, прерывистый, словно что-то тяжелое давит ему на грудь. – Тебе недолго осталось.

– Разве я интересовался твоим мнением? – этот голос звучит знакомо – и странно: криком ворона и звоном струны из лунного серебра, свистом стрелы и лязганьем клинка. Виски стягивает жесткий обруч – и я окончательно теряю сознание.

Снится мне, как из пламени костра появляется огромный сияющий змей, сам сотканный из белого огня, склоняется надо мной – и боль послушно стихает. Змей качает треугольной головой, и она вдруг начинает неуловимо менять очертания, цвет – и превращается в серую лисью со смешными точащими вверх ушами, черными полосками вдоль морды и глазами, похожими на мерцающие звезды. Горячий шершавый язык касается раны на ладони осторожно, щекочуще… И от этого прикосновения по телу разливается блаженная легкость.

Очнулсяя внезапно, словно внутри у меня прозвонил будильник, и некоторое время озирался, силясь понять, что изменилось за то время, пока я валялся в отключке.

Худшие мои опасения не оправдались: костер все еще горел, Пинки помешивал что-то в небольшом котелке. Змееподобная Нана жмурила круглые глаза и подбрасывала огню нехитрые подношения. Ма Като отпаивала дымящимся варевом укутанного в плед и дрожащего Тома. А я, оказывается, с комфортом устроился в кресле, предназначавшемся Донни. Сам фейри примостился рядом– на подлокотнике – с видом беспечным и почти скучающим.

– Что произошло? – спросил я, пытаясь сложить обрывки воспоминаний в единую картину. – Это ведьбыл не дух Джозефа.

– Ты не перестаешь удивлять меня, золотце! – фыркнул Донни, потрепав меня по волосам, как шестилетку, и начисто проигнорировав мой недовольный взгляд. – Вот тебе приз за догадливость! – и протянул бутыль, на дне которой плескался янтарный бурбон. Я машинально взял ее, хотя пить не собирался. И какое-то время с недоверием разглядывал левую ладонь – абсолютно целую, словно ее никогда и не касался острый нож. Да и вообще, чувствовал я себя на удивление хорошо. Для того, кто не спит уже вторые сутки и чуть было недавно не помер, и вовсе отлично.

– Дух Джо несвободен. – отозвался Пинки, – Он хотел прийти, но ему не позволили.

– Кто?

На этот вопрос ответила ма Като: поручив заботу о подопечном сидящим рядом женщинам, она приблизилась к огню.

– Тот, кто пленил Джозефа, мальчик. Колдун… я не встречала таких, кроме Геде. Сильный, очень сильный… и с чернотой в сердце. – Она покачала головой. Меж бровей ее пролегла вертикальная морщинка. – Он услышал зов – и явился сам. Бедный Том не скоро оправится после его присутствия. Да и остальные… – она снова вздохнула, но взяла себя в руки и продолжила объяснения:– Участники ритуала питают его своей силой через песни, танцы, кровь, сплетают нити собственных душ так, что получается единая сеть, соединяющая взывающих с лоа. Этот колдун оказался настолько могущественен, что сумел дотянуться до каждого, используя эти нити как поводок. Я заслужила справедливое недовольство твоего покровителятем, что втянула в церемонию тебя, – жрица непроизвольно дотронулась пальцами до виска, и я только сейчас заметил на нем багровый ветвистый след, словно от удара молнией.

– Чем больше могущества, тем тяжелеерасплата за самонадеянность, – пожал плечами фейри, косясь отчего-то в мою сторону.

Я же временно выкинул из головы разборки колдунов и существ разных конфессий и попытался мыслить здраво.

– Ты понял, кто он? – спросил я Донни.

– Нет, я, знаешь ли, был немного занят, вызволяя из его лап одного чрезмерно любопытного юнца. – Ответ прозвучал язвительно даже для фейри. Так может говорить только тот, кто смертельно устал.

Я окинул патрона более внимательным взглядом – и его томная, ленивая поза показалась мне вынужденной уступкой слабости, а деланно-бесстрастное лицо – излишне бледным и осунувшимся.

Это открытие отозвалось острым беспокойством. Не похожим на жалость, нет… Скорее на того вида тревожность, какую испытывают дети, когда осознают, что взрослые отнюдь не всесильны.

Поэтому я не стал озвучивать так и норовящие соскочить с языка слова о том, что я никого ни о чем не просил. И вместо этого произнес почти примирительно:

– Ты же не только меня выручил…

Донни только фыркнул насмешливо.

– Ты не путаешь меня с бюро добрых услуг? Бескорыстная помощь конкурирующим организациям – не мой профиль. Не влезь ты в ритуал, я бы уже знал, с кем мы имеем дело.

«А сколько людей при этом пострадало бы, ему, похоже и дела нет».

Я снова смерил его взглядом, на сей раз неприязненным. Но удостоился в ответ лишь очередной гаденькой улыбочки.

– Что поделать, золотце, общение со сверхъестественными сущностями всегда совершается на свой страх и риск. – В устах самой «сверхъестественной сущности» это прозвучало особенно ехидно. – Но слишком много знает этот колдун. Меня это… бес.. бесит.

Он хотел сказать «беспокоит», спорить готов. И от этого противный холодок прошелся вдоль позвоночника так, что захотелось поежиться.

Возвращались мы с Донни вдвоем: Пинки остался с ма Катой и ее людьми – и помочь и, думается, еще раз вспомнить Джозефа.

До тропы нас снова провожали змеи – ползли в траве, то и дело останавливаясь и и поджидая нерасторопных двуногих. Фейри плелся нога за ногу – руки в карманах – с умиротворенным выражением на лице, совершенно ему не свойственным. Меня же распирало от бурлящей внутри энергии. Казалось, что я выспался на неделю вперед. Оттого нарочитая медлительность патрона раздражала безмерно. Поначалу. Потом в памяти всплыли мрачные пророчества занявшего тело Тома убийцы и заставили нахмуриться.

– Ты в порядке? Не замечал за тобой склонности к неспешным прогулкам.

– Может, я становлюсь сентиментальным, – предположил Донни, расплываясь в улыбке. Медлительной, под стать движениям. – Ночь, луна, подходящая компания… В любом случае, мне приятна твоя забота. А вот верить на слово кому попало, не стоит.

Вечная манера фейри заговаривать зубы, ускользать от ответа на прямо поставленные вопросы, ужасно злила. Но я решил: «Раз он в состоянии зубоскалить, значит, не все так плохо», и отстал.

Главный «лис» укрылся в «Норе», перед этим милостиво отпустив меня на все четыре стороны.

Домой мне пока не хотелось, и я отправился гулять по ночному городу, благоразумно избегая мест с откровенно дурной славой. Шел – и снова, и снова прокручивал в голове подробности церемонии, которая чуть не закончилась трагедией.

Этот «колдун с чернотой в сердце», этот больной на голову мерзавец, жестоко убивающий ни в чем неповинных людей, глумящийся над их телами и, как выяснилось, держащий в плену их души… Тот, кто управлял телами Тома, участников ритуала, даже моим собственным…

Все это до дрожи напоминало предыдущий случай, когда кто-то завладел сознанием подручного Моретти. И тем не менее от него отличалось. Сложно было слету сформулировать, чем именно, но чувствовал я эту разницу очень четко.

«Того колдуна, кем бы он ни был, интересовал я сам, он хотел о чем-то со мной поговорить, этот же видел перед собой только Донни, – понял я наконец.

«Нет, эти двое ощущались как разные единицы. И все же похожие. Хотя, много ли я знаю о наделенных колдовской силой маньяках?»

Мысли мои прервала черная кошка, прошмыгнувшая передо мной на одной из тихих благополучных улиц. Она остановилась неподалеку, смотря настороженно – швырну чем или отступлю? – но удирать не спешила. И я хотел уж было снова продолжить путь, но тут мне пришла в голову мысль поинтереснее.

Смотря мимо нее и стараясь не делать резких движений, я вытащил из-за пазухи свирель, поднес к губам и попробовал наиграть самый простенький мотивчик. Слышал бы Уэйн – тут же вцепился бы себе в волосы от расстройства: звуки поначалу выходили жалобные и полузадушенные. К тому же, я подспудно ожидал, что из близлежащих окон полетят проклятия, а то и что потяжелее.

Кошка, однако, заинтересовалась. По-крайней мере, в кусты не кинулась.

Я продолжил играть, и скоро мелодия окрепла, полилась тихим серебряным ручьем, незатейливым и ясным, успокаивающим и пробуждающим любопытство. Сам ли я придумал ее или где-то слышал и теперь повторял невольно? Мне казалось, что я знал ее всегда. Играть ее было так же естественно, как ходить и дышать. Странное чувство – и привычное, и тревожное одновременно. Настолько, что я почти забыл о кошке. А когда вспомнил, она смотрела на меня так, будто я не свирель держал в руках, а самое вкусное кошачье лакомство. Так, будто готова была следовать за мной куда угодно – хоть в пропасть. Ее хвост плавно покачивался из стороны в сторону в такт музыке.

«Иди за мной», – эта мысль еще не успели оформиться как следует, а уже вызвали внезапное волнение – и тут же панику, такую острую, что у меня перехватило горло, и свирель, издав сдавленное сипение, умолкла.

Кошка тут же моргнула и непонимающе уставилась на меня, а когда я сделал к ней один только шаг на едва гнущихся ногах, тут же встопорщила шерсть и бросилась наутек.

Я же добрался до ближайшего дома и сел на ступеньки крыльца, переводя дух.

«Это что еще за новости? Откуда эти нервические припадки? Ничего подобного я раньше не испытывал: ни днем, когда Уэйн проводил урок, ни ранее, когда пытался впервые использовать свой дар на Бри и Одзаве… Разве что то необъяснимое ощущение вины, свалившееся на меня прошлой ночью … Да, это похоже. И столь же необъяснимо. Свирель и терновник! Или это такой странный откат после церемонии, или же я, и правда, немного того…»

Я окончательно пришел в себя, побродил еще немного по улицам и бульварам, перебирая мысли поштучно, словно бобы для супа, но так и не смог прийти к однозначному ответу. Единственная радость – прогулка избавила меня от излишков не нужной сейчас бодрости, и ворочаться в кровати пришлось недолго.

Вновь очутившись у знакомого холма, я ощутил лишь раздражение и глухую злость: игры собственного разума начали мне нешуточно надоедать. Я развернулся на сто восемьдесят градусов и пошел вниз по тропинке, не желая больше слышать привязчивую, ввинчивающую в уши песнь пан-флейты и ветра.

Но чем дальше я отходил, тем резче, назойливей становился звук, а ветер – холодный, пронизывающий, дул исключительно в лицо, словно желая остановить. Я обхватил себя руками за плечи и упрямо продолжил путь.

«Ну что же ты, дурачок?» – рассмеялся кто-то незримый.

Песнь на время смолкла, ветер же, напротив, взвыл, захохотал и резко толкнул меня в грудь. Тропинка вывернулась из-под ног – и я обнаружил, что все это время шел вверх, и прошел уже половину пути.

«Иди же. Или ты боишься?» – глумился ветер.

Пан-флейта снова начала свою партию, и звучание ее текло по венам, смешавшись с кровью,ощущалось пульсацией внутри и изматывающим коконом звуков снаружи.

И быстро, уже по своей воле, поднялся на вершину холма.«Не боюсь, – хотел сказать я. – Мне надоело все до чертиков. Но раз ты так ставишь вопрос…»

– Ну? – спросил раздраженно вместо приветствия. – Зачем я понадобился тебе на этот раз?

Мой таинственный собеседник вздохнул.

– А разве ты сам не хотел меня увидеть? – ответил он вопросом на вопрос с таким добродушным любопытством, будто это я пригласил его сюда.

Черт возьми, я даже не был уверен, что это не так.

– Спать я хотел. Просто спать. – буркнул из чистого упрямства.

– Понимаю, – голос его был насквозь пронизан сочувствием. – Но кто тогда расскажет тебе правду? Ты уже понял, что я был искренен с тобой? Ты все проверил, да?

– Откуда ты… – начал было я, но он только рассмеялся.

– Я бы точно проверил. Сразу, не откладывая. А я – как ты, помнишь? Или ты – как я… Ах, неважно, Арчи.... Управлять всеми ими с помощью музыки: это ли не показатель избранности и истинного могущества? Это ли не повод стать легендой. – Он подался вперед. Тьма заклубилась, укутывая его силуэт плотнее. Голос стал глуше и словно бы гуще: – Как, скажем… Крысолов.

«Что?»

– Крысолов, – повторил мой созванный двойник. – Гамельнский дудочник, что своей игрой увел из города сначала крыс, а затем и детей. Слышал о нем?

Легенду-то я, конечно, знал. И она никогда мне не нравилась. Среди всех мрачных средневековых сказок от нее веяло какой-то особой жутью. И, как по мне, пример для подражания мой собеседник избрал весьма сомнительный.

– Удивительное мастерство, – меж тем продолжил он с чувством. Речь его становилась все быстрее и вдохновеннее. – Заворожить толпу не так уж трудно, была бы сила, но вот так, выборочно, без необратимых последствий… Да, это куда сложнее. И изящнее… Есть, конечно, средства, но с ними столько хлопот… столько…

Его речь начинала напоминать бессвязное бормотание.

Меня же прошиб липкий холодный пот. Особенно мерзкий на ледяном ветру.

Я не хотел его слушать. Я не хотел погружаться все глубже в пучину этого странного бреда, возможно, порожденного моим же сознанием. Неужели и во сне мне не будет покоя? Но что если за всем этим кроется что-то важное… настолько, что пути назад не будет?..

Есть ли у меня вообще хоть один шанс сохранить рассудок?

– Хватит! – крикнул я, хватаясь за голову, – Замолчи!

На несколько секунд повисла тишина. Такая плотная и осязаемая, что собственное дыхание казалось невозможно громким.

– Ничего, – медленно произнес тот, – ничего… Скоро ты поймешь, насколько это потрясающе.

Я развернулся, готовясь сбежать вниз с холма, да хоть спрыгнуть, если только это поможет проснуться.

– Убийства, Арчи! – крикнул он мне вослед. – Хочешь узнать о них?

Я замер и медленно, пытаясь понять, не послышалось ли мне, обернулся.

– Что ты сказал?

Он расхохотался. Новый порыв ветра тугой струей ударил в грудь, и я все-таки упал, ушибся затылком так, что едва не треснул череп, и провалился в холодный, пахнущий мерзлой землей и пылью, мрак.