Лунный свет среди деревьев

– Но вы же знаете, какой он… – донеслось сверху неодобрительное хмыканье. – Ему ничего не стоит задурить голову, а потом сказать, что сама согласилась… Не дай предки, опозорит еще…

Мастер недовольно цокнул, покосился на пристройку, куда скрылась тетушка – заварить чай. Не вовремя, конечно, принесло гостей, но ученик вроде как собирался задержаться в Фухуа. Еще успеют побеседовать о деле.

– Я ему позорилку лет двадцать назад открутил, – понизил он голос. – А от болтовни в наше время даже девицы не краснеют. Веришь ли – тропу скрыть пришлось, а то повадились похабства Цзинь Ло слушать… Бесстыдницы! – и он поморщился, вспомнив, что духу было без разницы, кого соблазнять – его привлекал сам процесс, а не результат. Даже на монахов покушался, отчего Цяньлин подумывал открутить духу и язык. Но вспомнив, сколько усилий было потрачено на его пленение, а сколько на воспитание – каждый раз передумывал. Но добродетель просачивалась сквозь духа, как вода сквозь песок, не оставляя следов. И если бы не сила и удавшаяся привязка к источнику, мастер давно бы уже отправил духа в Нижний мир. Впрочем, тот умел и прилично себя вести, просто не считал нужным прятать пакостный характер.

И что девицы в нем находили? У него же за сладкими речами одна скабрезность и едкость.

– Учитель, вы тоже заметили тьму на девушке? Странно это, – прошелестело из ветвей. – Не пойму только личное или наведенное.

– Потому к источнику и отправил, – подтвердил подозрения ученика Цяньлин. – Мой драгоценный друг, конечно, тот еще поганец, но тьму не любит, больше лаской берет, да красивыми речами… Если барышня связана с тьмой, воды она не получит. А так… помурыжит, поиздевается, да загадками все и ограничится. Не дура – ответит. Но полный кувшин точно не получит. Не было еще такого мудреца, который смог бы ответить на все загадки Цзинь Ло.

– Но если она не связана с тьмой, где могла ее подцепить? – заинтересовалась слива.

– Барышни любят гадать: на себя, на любимого. А у ведьмы и не такое подхватишь, – пожал плечами старик, огладил бороду. – Посоветую до храма прогуляться, там все снимет.

– Клочки плотные, – возразили сверху, – есть старые и свежие совсем. Не похоже на простое гадание.

– Да? – нахмурился мастер. Столь пристально он в девицу не вглядывался, больше думая о том, как избавиться от нежданной ученицы. Еще не хватало – барышню тайному искусству учить! Будь из простых, может, и согласился бы развлечения ради, но Цяньлин знал отца Линь Юэ и был уверен – тот не обрадуется такому желанию дочери. Барышню явно готовили к замужеству. И зачем ей знать, как можно быстро убить собственного мужа?

– Я тут подумал, вдруг это связано с моим делом, – задумчиво известила мастера слива. – Прослежу за ней, если не возражаете. Погуляю вокруг. Присмотрюсь.

– Присмотрись, – согласился мастер, – только будь осторожен. Стражи Рассвета не любят чужаков, а с тех пор, как слава ордена вошла в закат, они стали еще более закрытыми.

– Стражи Рассвета? – присвистнули сверху.

– Ее отец – глава ордена, – сухо пояснил мастер. – Так что сделай милость, не тревожь меня ночью, если тебе намнут бока за соглядайство.

– Не намнут, – бравурно пообещала слива, – я здесь официально, у меня даже жетон есть.

– Ну-ну, – кивнул мастер и с широкой улыбкой повернулся к вышедшей из пристройки тетушки: – Неужели мне предстоит отведать приготовленный вашими золотыми руками чай? Весь в предвкушении.

Я шла по тропинке, бережно прижимая к груди полный кувшин воды и предвкушая лицо старика, когда он его увидит. Пусть кувшин не выглядел так хорошо, как раньше, но собран из кусочков был качественно – воду не пропускал, а появившаяся трещеватость лишь добавляла ему шарма.

Немного смущало прощание с духом. Тот словно с ума сошел после десяти, пойманных на высунутый язык, капель крови. Взвился в воздух. Черным сгустком пронесся меж ветвей, вопя что-то непотребно-истеричное.

Я с трудом разобрала пару фраз: «Я свободен!!! Небо! Я свободен!!! Прощай, гнусный старик и твои занудные проповеди!».

После меня самым нескромным образом расцеловали в обе щеки, назвали любимой сестренкой, которой обязаны по гроб моей короткой – ха-ха – жизни. Всучили собранный в воздухе кувшин, толкнули к воде, проследили, чтобы я набрала полный и посоветовали не упасть. Ну и напоследок крикнули в спину, что сон в моем случае может убивать.

Хлопок длинных рукавов – и на поляне остались лишь я и кувшин. Надеюсь, у мастера есть еще один дух в запасе, потому как этот, кажется, самовольно оставил свой пост.

Прервав мирное чаепитие и мельком отметив, как мило воркуют няня со стариком, я победно водрузила кувшин на стол.

Няня заглянула в него, восхищенно округлила глаза, заулыбалась одобрительно, с гордостью смотря на соседа, мол, смотри, какая талантливая воспитанница.

А вот мой будущий учитель побледнел. Брови – кустистые такие, густые – поползли к макушке. На лице мелькнуло странное выражение, он прислушался к чему-то, побледнел еще больше, вскочил и умчался столь резво – совсем не для своего почтенного возраста, только борода мелькнула в воздухе.

Мы с няней озадаченно переглянулись.

– Мастер, – почтительно проговорила та, разводя руками. Налила мне чай, я выпила залпом, протянула пиалу за добавкой – после напряженных переговоров с духом в горле пересохло.

Старик вернулся подозрительно быстро – неужели бегом туда и обратно? А еще он вернулся жутко злым. Борода встопорщилась, в глазах молнии, лицо разъяренное.

– Ты! – палец воткнулся в воздух, указывая на меня.

– Вон! – и воздушная волна обрушилась на стол, добивая многострадальный кувшин.

Я вскочила, отряхивая юбку от капель воды.

С обиженным лицом неспешно поднялась из-за стола няня.

– Мас… – начала она было, но была перебита гневным:

– Вон!

На этот раз няня разозлилась по-настоящему. Уперла руки в боки, явно намереваясь сильного и опытного мага оттаскать за бороденку, но я испугалась последствий.

– Идем, – потянула няню за руку.

Зря я того духа отпустила… Хотя нет, не зря. Я даже рада, что он на свободе. А вот шанс с учителем, похоже, упущен. Красавчик оказался дорог старику, может, как память о бурной молодости. Может, их связывало что-то еще…

– С чего это? – уперлась няня, буравя соседа возмущенным взглядом.

– Идем, – проявила я настойчивость, буквально выволакивая старушку на улицу и даже нашла в себе силы извиниться напоследок: – Прошу прощения за потраченное на нас время.

На улице выдохнула, переживая больше о том, что няня испортит из-за меня отношения с соседом, чем о себе. Не вышло с учительством… ну что же. Старик и не обязан быть милым и всепрощающим. Слива мне вслед сочувственно вздохнула…

– Нет, ну какой… пень старый. Понос сушеный. Отрыжка козла, – няня все никак не могла успокоиться. – Ты же принесла ему кувшин! Что с ним не так?!

– Все не так, – призналась, – похоже, не выйдет из меня ученицы… Источник я ему испортила.

– Да? – озадачилась няня. Посмотрела на меня с состраданием, словно на любимого, но непутевого ребенка. И эта жалость кольнула… По крайней мере я попыталась…

Няня тревожно глянула на небо, где солнце уже начало клониться к закату, потом на меня.

– Пора, – кивнула я. Тепло обняла и распрощалась с обещанием навестить еще.

Домой возвращаться не хотелось, и чем ближе я подходила к усадьбе, тем тяжелее становился шаг.

К воротам не пошла, свернув к боковой калитке. Проскользнула внутрь и, крадучись, по теням двинулась к своим покоям.

Солнце светило низко, размазывая густые тени по двору. С пруда тянуло свежестью, и первые тростниковые лягушки пробовали голос, вступая в хор с цикадами. Крыши нежно розовели, а дорожки погружались в полумрак.

На крыльце, освещенной закатом, стояла моя служанка, любуясь браслетом на запястье. Точеный нефрит изящно подчеркивал белизну кожи и действительно был хорош, но проблема была в том, что браслет принадлежал мне.

День оказался неожиданно тяжелым. Меня несколько раз скидывали с вершины славы, втаптывали в грязь, так что мое терпение несколько истощилось.

Служанка испуганно взвизгнула, когда я ухватила ее за плечо, грубо впихнув внутрь дома. Перехватила за руку, заставляя отступить к стене.

– Г-г-госпожа? – насмерть перепугалась она, глядя в мое перекошенное лицо. – Вы вернулись? – попыталась улыбнуться она.

– Как давно ты воруешь мои украшения, Сун Лань? – ледяным тоном уточнила я, с силой стискивая запястье и ощущая прохладу нефрита под пальцами.

Служанка побледнела. Глаза забегали.

– Вы о чем? – она облизнула губы, а память подкинула несколько случаев, когда я не могла найти тот или иной подарок отца. И, кажется, я давно ее подозревала, но обвинять не решалась, боясь, привлечь внимание отца. Но сейчас мне нужна была ее лояльность, пусть и построенная на шантаже.

– О твоем воровстве, – прищурилась я. – Как думаешь, что скажет управляющий, если я сейчас приведу тебя к нему с этим?

Я подняла ее руку, на которой молочно зеленел нефритовый браслет.

Служанка оценила решительность моего лица и рухнула на колени:

– Не губите! Не виновата я. Соблазнилась примерить, – и она умоляюще захлопала ресницами, глаза заблестели, а губы мелко задрожали. Я оценила представление. Кто-то надеется мою мягкосердечность. Но день сегодня был разочаровывающе тяжелым.

– Я могу промолчать, – призналась, склоняя голову и смотря с намеком, – и даже оставить браслет тебе, – у меня еще пара таких есть, – но у меня условие.

– Все, что хотите, барышня, – выдохнула служанка и замерла, смотря на меня в удивленном испуге. Кажется, она только сейчас осознала, что именно происходит. Ее мягкая милая госпожа – слова против никогда не скажет – вдруг стала что-то требовать.

– Сегодня я задержалась в школе на отработке наказания, – начала я с правды.

Кивок. Слуги сообщили. Прекрасно.

– Но потом мне прислали сообщение о болезни няни.

Недовольная гримаса и еле слышное: «Эта старуха»… показали, что няню здесь не любили. Думается, она пыталась за меня заступаться, за что и поплатилась. Но я сделала вид, что не заметила. Рано для мести. Тем более столь бессмысленной. Няню все равно в поместье не вернуть.

– Я хочу иметь возможность навещать ее, пока она болеет.

Тяжелый вздох. Опущенная голова.

– Поэтому с завтрашнего дня ты делаешь вид, что встречаешь меня со школы. Сообщаешь об отъездах и возвращениях отца и прикрываешь перед остальными, а главное – не поднимаешь панику, если я задержусь. Поняла?

Осознав, что становится соучастницей моих возможных преступлений, служанка попыталась возразить, но я не дала, напомнив жестко:

– Иначе, пойдешь в тюрьму за воровство. Управляющий легко найдет твой тайник.

О тайнике я угадала. Лицо служанки аж побелело от страха.

– Выбирай.

– Но госпожа… – умоляющий взгляд натолкнулся на суровое выражение моего лица и потух.

– Хорошо, я согласна, – еле слышно, явно уже примеряя на себя гнев господина, прошептала она.

– Молодец, – я потрепала ее по плечу и отпустила руку. Ответом мне стали округлившиеся глаза и открытый рот. Кажется, прежняя Линь Юэ никогда себе такого не позволяла.

– Барышню к хозяину, – донеслось со двора, мы обе вздрогнули, синхронно побледнев.

Спалилась? – билось в голове, пока я прилежно семенила к главному залу. Помнится, раньше отец не проявлял такого участия к моей судьбе. А тут – два вызова подряд. В спину загнанно, обмирая от ужаса, дышала Сун Лань.

– Отец, – я склонилась в поклоне. Тут главное не задумываться – тело само все сделает. Еще и задрожит, словно его уже бить начали. Я прям трусливый заяц перед волком.

Глава ордена Чэнь Цзянь сидел за столом, разбирая бумаги. «Вернулся пораньше и понял, что меня нет», – мелькнула паническая мысль, и я приготовилась сражаться за те крохи свободы, которые только что отвоевала.

– Линь Юэ, – он поднял голову от бумаг, и я поспешно опустила голову, не в силах выдержать его взгляд. Шея словно закаменела. Голова стала весить тонну и ее неумолимо тянуло вниз. – Я сегодня получил из школы вот это.

Я смогла дотянуть взгляд до его руки, держащей злополучную медаль.

– И был приятно удивлен. Первый раз ты приносишь награду из школы. Не против, я помещу ее в семейный архив?

Да хоть на помойку! И нет, я не буду спать с ней в обнимку, лелея несбыточные мечты о темном князя.

– Как вам будет угодно, отец, – выдавила из себя.

– Здесь сказано, ты заняла первое место на магической практике. Рад, что ты добилась успеха.

Точно таким же тоном можно было объявлять о смертной казни. Ни намека на теплоту или радость. С другой стороны, что я к нему цепляюсь? У него на работе проблемы. В ордене полно, кому воспитание требуется. А тут я… Чужое дитя. Странно, что до сих пор замуж не выдал.

– Подойди.

И ноги сами, не в силах ослушаться, потащили меня к столу.

– Возьми.

Мне подтолкнули шкатулку. Изящную такую. Из фарфора. С росписью в виде лунного пейзажа: скала, сосна и луна над ними.

– Благодарю, отец.

Я сжала ее в ладони, ощущая прохладу фарфора.

– Еще мне доложили, что тебя заставили отрабатывать наказание.

То есть шкатулку вернуть? Не дом, а гнездо доносчиков…

– Да, отец. Награду вручал князь Чжао Тяньцзи, и другие ученицы решили на нее претендовать.

– Хм, – донеслось до меня глубокомысленное, – сам Чжао Тяньцзи? И что он тут забыл?

Спрашивали явно не у меня, но я ответила:

– Он уже покинул город.

И кажется, это был правильный ответ, потому как отец меня отпустил, велев:

– Можешь идти.

Уходить здесь было принято, пятясь. Но слуги были вышколены. Стоило моей нижней части туловища соприкоснуться с дверью, как створки раздвинулись, выпуская меня на прохладу вечера к не находившей себе от беспокойства места Сун Лань. Увидев шкатулку в моих руках, служанка аж обмякла, опершись о столб у входа.

– За мной, – скомандовала ей еле слышно, и мы дружно, гусынями, засеменили к себе.

Глава 5

– Приятных вам снов, госпожа, – служанка склонила голову, намереваясь покинуть меня.

– Подожди, – остановила ее, – с завтрашнего дня следи, чтобы моя еда была горячей и нормально приготовленной.

Служанка скривилась, явно не одобряя моей наглости, но возразить не посмела. Вот и отлично. Посмотрим, как она справится.

– Теперь иди.

Я быстро привыкаю к роли госпожи. Занятное все же дело – власть. И вроде как никто рабовладельцем быть не хочет, но стоит хоть раз попробовать… Однако отказаться в моем случае, значит, разрешить слугам вытирать о себя ноги.

Я легла на лежанку. Покрутилась – неудобно. Еще и валик жесткий под головой. Ладно, спать я не собиралась – меня ждало важное дело. Пусть день был изматывающим, но есть такое слово «надо».

Прикрыла глаза. Сосредоточилась на внутренней себе.

Птиц был прав – алая лента стала едва заметной, да и белая потеряла плотность. Откладывать визит в прошлое больше нельзя. И я мысленно сжала белую ленту.

На этот раз падение в омут памяти было менее пугающим – я знала, чего ждать – зато более глубоким. Калейдоскоп лиц, образов, сцен. Прошлое далекое. Близкое. Родные. Друзья. Школа. Институт. Первая работа. Снова назад: золотая медаль. Боль от растянутых связок. Тренировки. Гордость папы, когда я стала чемпионкой города по тхэквондо. Музыкальная школа. Концерты. Длинное платье. Взрослая прическа. Арфа. И мамина гордость. Потом поступление в институт. Взрослая жизнь. Арфа была заброшена. Тренировки тоже. Замужество. Он был неплохим мужем. Трагическая случайность – разбился на машине. Лобовое. Оба водителя погибли. Вина была за мужем – вылетел на обгон по встречке. Жена второго водителя осталась с новорожденным ребенком. Она приходила ко мне за помощью… Но я… отказала. Мне тогда не до нее было. Я пыталась отстоять фирму мужа. Отстояла. Возглавила. Но стоило это мне… Не только сил и денег. Я стала жестче. Надменнее. Растеряла друзей. После того, как мама пришла с просьбой помочь брату погасить ипотеку – у них второй как раз родился, перестала общаться с родителями. Ту брошенную фразу я тоже вспомнила: «Лодырям не подаю. Пусть сам зарабатывает».

Были и другие. Которым отказала. Я гордилась каждым заработанным рублем и не считала нужным делиться или помогать. Была уверена в себе – зашибу любого. Не боялась почти ничего. Жила, как мужик. И если бы не одинокие вечера, да отпуска – не жалела бы ни о чем.

Любовников не разводила, хватало работы. И когда ночью вдруг прихватило сердце после перенесенной короны, некому оказалось вызвать скорую.

Банально как-то. Не жизнь, а непонятная гонка за чем-то… И ведь ничего с собой в могилу не взяла. Ни денег, ни трехкомнатную квартиру, ни норковую шубу до пят, ни новенький Порш каен.

Накатило сожаление… Понимание, что никто на похоронах и слезинки не проронит. Сотрудники вздохнут с облегчением. Я их и в хвост, и в гриву гоняла. Еще и увольняла безжалостно. Вот чего мне на самом деле не хватало в жизни, так это жалости. Ни к себе, ни к другим. Словно смерть мужа все забрала. Или я сама ее запечатала глубоко в сердце, когда поняла, что осталась одна без поддержки. А еще любви. Я даже кота себе не завела. Не хотелось. А сейчас вдруг пожалела. Захотелось, чтобы рядом кто-то жался к руке, мурчал, согревая теплом.

И что теперь? Я этого не знала. Второй шанс? Скорее я здесь, чтобы отработать наказание. Понять бы еще, что именно мне надо исправить – не добиться же нормальных завтраков, в самом деле?! Смешно. Для начала надо понять, кто или что толкнуло девочку шагнуть с обрыва. И что-то исправить в себе… Я больше не хочу такой жизни: работа, работа, много денег и… никого близкого рядом. Даже кота.

Просыпалась тяжело. Голова была дурной и горячей. Дико хотелось пить. Я заболела? Или это откат от погружения в прошлую жизнь?

Открыла глаза – по зрачкам резанул яркий солнечный свет. Уже так поздно? Я проспала? Почему не разбудили? Сволочи… Все…

– Сунь Лан, – позвала. Не голос, а писк охрипшего мышонка. Ответом была глухая тишина. Это мне бойкот за вчерашнее? Возможно. Но если сейчас не попью – умру.

Сползла с лежанки. В комнате стояла стылая сырость. Жаровня мертва давно.

Ладно, до двери недалеко. Доползу.

Добралась, взмокнув от пота. Действительно заболела. Надо будет заняться здоровьем, раз уж меня сюда отправили. Только непонятно: спасли или еще на большие страдания обрекли. Впрочем, подозреваю, будет, как всегда, на выбор человека. Направо или налево. На добро или на зло. Ну и отработка всего, что задолжала.

Поднялась, опираясь о дверь. Раздвинула створки.

– Сунь Лан, – просипела во двор.

Бесполезно. С дерева в ответ насмешливо чирикнули. Даже птице с меня смешно.

Выглянула, морщась, от яркого солнца. О! Целых трое на виду. Одна метет двор, двое болтают. И делают вид, что меня не существует. Запомним.

Я протянула руку – как раз на входе удобно напольная ваза стояла. Подтянула к себе и пинком, с ноги, швырнула ее с крыльца. Сама, правда, чуть не упала, зато эффект был достигнут.

Бумс, бумс, шмяк – скатившись с последней ступеньки, ваза почила смертью храбрых. Но смерть ее была не напрасной – на меня, наконец, обратили внимание.

– Госпожа! – всплеснула руками служанка, и все трое посмотрели на меня, как на ожившего призрака.

– Сунь Лан позови, – отдавать приказы хрипом было непросто, но я справилась. – Живо!

– Но господин не велел вас до вечера беспокоить. Сказал, вы раньше не очнетесь. У вас снова приступ.

И такое явно переглядывание. Неодобрительно-осуждающее.

Понятно. Господин, значит. И его приказы не обсуждаются. А тут пациент изволит трепыхаться… Непорядок. Эдак меня сейчас показательно вырубят, чтобы я точно до вечера провалялась и не нарушала распоряжение руководства.

– Мне повторить?

Не до вежливости, честное слово. Погано так, хоть ложись и помирай.

И что-то такое в моем голосе, пусть и негромком, прозвучало, что служанка, дернулась, поклонилась и со словами:

– Сейчас позову, – шустро удалилась прочь. Да и мужчины поспешили, что-то обсуждая. Точно меня. Плевать.

Я отступила от двери, опустилась на пол – ноги не держали. В голове мутилось, мысли путались. Появилось чувство опустошенности, словно меня чего-то лишили.

Итак, отец уверен – у меня приступ. Снова проблемы с даром? Он проверял или у него следилка на мое состояние стоит? Непонятно. Вдвойне непонятно, приступ это или последствия погружения во вторую память.

– Барышня! – расстроена всплеснула руками Сунь Лан. – Зачем вы встали? Вам же нельзя!

– Пить, – прошептала, искренне радуясь тому, что хоть кто-то, пусть и по долгу службы, позаботится обо мне. Я ей еще один браслет подарю. Не жалко.

Меня довели до постели. Принесли теплой воды. Потом был чай, слабо пахнущий травой. Оказалось – хризантемовый. Не впечатлил. Но пила и пила, ибо любую хворь из организма предпочитала вымывать. Да и меня заверили, что хризантемовый – лучший чай для очищения крови и снятия жара.

Лекарь мне не полагался, ибо последствия приступа проходили сами дня через три. Так что и слабость, и легкий жар были нормой, а еще полное опустошение резерва или что там требуется для магии. У меня даже зрение магическое активировать сейчас не получалось. И это было более чем странно. Ложилась я вполне себе полная сил, а встала практически инвалидом. Как там дух сказал: «Сон может убивать». Узнать бы еще, что это значит…

Валяться три дня полутрупом я была не согласна – меня реванш в школе ждал. Так что гоняла служанку за чаем. За травяным сбором. За женьшенем. За медом. Даже чеснок попросила принести и перец.

Сунь Лан быстро поняла, что спорить со мной бесполезно – я тогда лично желала доползти до кухн. Как и пытаться уговорить, что лечиться самой без целителя – ужасное нарушение правил. Но вызвать врача без разрешения отца она тоже не могла.

Так что мы пришли к компромиссу – она не беспокоит отца, я лечусь сама. Не знаю, что за зверь такой – моя болезнь, но я собиралась с ней бороться всеми способами.

Голова перестала болеть после холодного компресса. Питье сбило температуру. Бульон с чесноком и перцем взбодрил. И к вечеру я чувствовала себя настолько сносно, что решила прогуляться. У меня появились кое-какие вопросы к хозяину лужайки.

Мы шли к лесу. Я едва переставляла ноги, но с каждым шагом кровь разгонялась, дыхание становилось легче, а голова прояснялась. Позади, не умолкая ни на секунду, ворчала Сунь Лан. Удивительно, как у нее в голове помещалось столько правил: устав для слуг, устав для барышни, устав для ученицы, устав для горожанки. Я запуталась уже на третьем:

– Барышне не стоит выходить из дома в сумерках и посещать лес, даже с надежным сопровождением, – в который раз повторила она, явно надеясь на мое вразумление.

Согласна, сопровождение у меня так себе… Разве что уморить разбойников рассказами о том, как правильно грабить путников. Но мы ж недалеко, да и помнится мне, кроме ведьм и духов в местных лесах никого опасного не водилось.

Спорить, однако, бесполезно. Мир Сунь Лан выстроен на правилах, рангах и распорядке. Главное место в нем занимали предки, родители, государство и… мой отец. И вопиющим оскорблением было бы заявить: «Плевать» на мудрость созданных обществом законов.

По крайней мере после брошенного мною этого самого оскорбления глаза у служанки стали круглыми, по лицу поползли алые пятна, она секунд десять хватала ртом воздух, не найдя что сказать. И вторую часть пути мы проделали в осуждающем меня молчании.

Кажется, меня записали в бунтарки – худшее, что здесь может случиться. В мире, где жизнь расписана по правилам, для бунтарства места нет. И никуда не денешься – местные записывают буквально все. В усадьбе наверняка уже внесли запись о моей награде в школе.

Не сделать мне теперь из служанки союзницы, даже если посыпать голову пеплом, прося прощение.

Урок на будущее. Терпение и еще раз терпение. Открытые эмоции здесь свидетельствуют или о глупости, или о грубости. А я тут со своим брошенным в сердцах: «Плевать».

Вот и знакомая тропинка. Память не подвела.

– Подожди меня здесь. Хочу прогуляться в одиночестве, подумать, – попросила мягко. Сунь Лан засопела, демонстративно отвернулась.

– Пожалуйста, – надавила, не желая приказывать. Мне нельзя делать из нее врага. Хотя… она предаст меня, как только появится шанс.

Тяжелый вздох. Борьба с собой.

– Хорошо, барышня, – сдалась она, – только недолго.

И снова эта противоречивость… Я вроде ее хозяйка, но должна отпрашиваться.

По тропинке я шагала на взводе и нужный мне участок пролетела, злясь на себя – глупую, и на упрямую служанку.

Вернулась, внимательно смотря по сторонам. Ночью все выглядело иначе, но я точно помнила, что путь до выхода из леса занял минут десять.