Город

Где?

Все кануло в лету.

Полковнику вспомнилась девушка.

Он еще юн. Разодетый в форму курсанта. Она в легком платьице. На улице май. Скоро

«неделя зачатия», а он хочет только её. Интересно, ей уже восемнадцать? Имеет ли она право на участие в празднике? Его разрешение в кармане. Он пощупал его, удостоверяясь в его существовании.

Он провожает ее к заводу каждый день. Но она не знает об этом. Ему в ней нравилось все… теперь он смутно помнит её. Расплывчатый образ с десятками лиц тех, кто был после неё.

Это была она. Это была любовь. Он уверен в этом.

Она была…

Да. Он был с этой девушкой в «неделю». Но был одним из многих, что пользовались ею до, и после него.

Он пытался с ней поговорить, но она или не поняла его, или не захотела понять. Сан Саныч искал с ней встречи. Она забеременела и исчезла.

Он любил её, горевал о ней, не спал ночами, плохо ел.

– Думаю, что – да. – Ответил он Городу.

– Люди растоптали любовь, – продолжал Город. – Они её развратили, превратили в сплошной половой акт. Но самой большой убийцей любви, любви с большой буквы, стала Война. Все в итоге сводится к ней. Она убила в людях все хорошее, выявив их наихудшее качества. А раньше… Раньше писали стихи о любви, песни о любви, целые книги о любви.

– Ты читал хоть одну книгу о любви, полковник? – спросил Город.

– Нет, – сказал Сан Саныч. – Только военную литературу.

– Вот видишь! – Сказала радиола со скрипом старого динамика. – Слышал ли песню о любви?

– Да. Только что.

– Нет. Раньше. В молодости? В зрелости?

– Нет.

– А стихи? Как их было много. Великое множество. Но каждый был хорош по-своему. Сколько слов принадлежало любви. Поэты кидали слова ей под ноги, целовали любовь в губы и пили сладость её губ, и описывая блокноты, тетради, листы. В мечтах они проносились сквозь расстояние и время к своим любимым. А сколько написано о несчастной любви?! Да было и такое. Разбитые сердца и безутешные вздохи. Нежелание жить без любимой. Уйма самоубийств. – Радио помолчало. – Сейчас ничего нет. Ать, два, левой, левой. Вот и все.

Полковник молчал. Он пытался представить, что лишает себя жизни из-за ТОЙ девушки, но не мог. Это для него было не мыслимо.

На улице прозвенел звоночек, и газета упала на порог. Сан Саныч поднялся со стула, чтобы забрать её, но Город его остановил.

– «Не нужно», – сказал он. – Я тебе все расскажу.

Сан Саныч снова сел.

– Только после музыкальной паузы, – и Город хихикнул.

Песня о войне. Как всегда (за исключением сегодняшнего утра).

Война.

Везде и повсюду.

Что мы скажем нашим детям

Когда матери пойдут на войну.

Что мы сделаем к черту,

Когда женщина станет войной

Каждый грамм металла

Должен чувствовать в себе сталь

Бог мой сколько витков

Соберет в себе это спираль5

– Прямое включение, – объявило радио. – Сенат.

Сан Саныч чуть не упал со стула. Прямой эфир из Сената! Вот это новости!

Послышался голос. Говорила женщина. Это Смирнова, сообразил Витренюк и стал слушать.

– Сейчас мы прослушаем доклад товарища Кормилова. Прошу.

Раздался шелест бумаги, кашель и Кормилов начал:

– Как сообщалось вчера, последний мост взорван. Последняя нить с остальным миром, по которой к нам можно было пробраться. Этим мы хотели обезопасить себя от врагов. Река заминирована, – он помолчал, – мы списали это на террористический акт наших врагов.

«Так это Сенат, – подумал Сан Саныч. – Это они взорвали мост».

– Но, – продолжил Кормилов – то, что случилось этой ночью, заслуживает особого обсуждения. В шесть часов утра городской патруль, проезжая по обычному маршруту мимо казармы №251…

…За рулем сидел Спилберг. Он был эмигрантом с высшим военным образованием, и на родине, в городе Ноу-Йоке, единственном цивилизованном месте на севере Амики (бывшей США), ему пророчили блестящее будущее. Великолепную военную карьеру. Но пристрастие к бутылке и высокопоставленным дамочкам привело его на виселицу. Его влиятельные друзья устроили ему побег и эмиграцию.

Здесь он был простым патрульным…

Нет. Он был живым патрульным!

А что лучше: быть живым патрульным или мертвым капитаном?

Он выбрал первое.

Этим утром, проезжая по обычному маршруту мимо казармы №251, со своим напарником, коренным Горожанином Весненко, Спилберг не заметил ребят на вышках. Обычно они махали друг другу в знак приветствия. Этим утром вышки пустовали.

Спилберг притормозил. Ночи без сна вызывали у него головную боль. А лишняя головная боль его просто убивала. Но это его работа. Проедь он мимо, у него могли быть большие проблемы, а могло ничего и не быть. Ложная тревога в его голове не принесет вреда. Просто проверить.

Весненко, видимо задремавший, продрал глаза и спросил:

– Генри, что там?

– Ребят на вышках что-то не видно. Пойду проверю.

– Спят, наверное. Ладно, я подожду здесь.

Спилберг вылез из машины и двинулся к казарме. Вышки были пусты. Было тихо. Он глянул на часы.

Шесть ноль три.

Три минуты назад должен был быть подъем.

«Может быть, дневальный уснул? – подумал Генри и взошел на крыльцо. – Ну, я ему устрою». – Продолжил он свою мысль и отворил дверь.

В коридорчике было темно. Он двинулся на тусклый свет двери. Что-то захлопало под ногами.

– Эй, ребята, – крикнул он. – У вас кран течет!

Подойдя к двери, он увидел лужу. Она растекалась по всей казарме. Сет был погашен, но вдалеке, на полу, что-то виднелось.

Он потянулся к выключателю, но, вдруг, чья-то рука легла ему на плечо. Генри резко обернулся и увидел Весненко.

– Мне стало скучно в машине, – сообщил он и оглядел казарму. – Они что, спят?

Спилберг включил свет…

… – Патруль обнаружил, что вся казарма №251 полностью вырезана…

…То, что Спилберг принял за лужу, окрасилось в алые тона.

Красный пол.

Кровь.

Двадцать пять перерезанных глоток.

Кровавые подушки и дневной в луже собственной и чужой водице жизни.

– О, дерьмо, – прошептал Сергей Весненко. – Мне… я… – и выбежал вон.

Спилберг стоял, как вкопанный. Он опустил глаза и посмотрел на свои ботинки. Они были красными. Он поспешно поднял очи.

Под потолком все еще работал вентилятор, где-то гудел кондиционер, а вдали, в туалете, шумела вода.

Там Платдорф мыл руки.

Он еще раз осмотрел казарму.

Двадцать пять…

… – У некоторых жертв, через горло вытянули язык. Но это еще не все.

– Не все? – спросил Баранов. – Разве этого мало?

– Как оказывается – мало. – Ответил Кормилов. – В срочном порядке были проверены все казармы…

…Спилберг не верил своим глазам. В голове (он уже позабыл о боли) билась одна мысль.

(Сообщить сообщить немедленно)

он не помнил, как добрался до машины, и сообщил о случившемся.

(Весненко. Где Весненко)

он не стал звать его. Просто пошел за казарму. Скорее всего, он там. Весненко был там.

Спилберг видел много смертей. Весненко ни одной. Сам Генри не раз убивал, новидел впервые. Всех до одного. И у каждого перерезано горло! И никто не проснулся.

Весненко сидел и рыдал. На его руках лежал юноша. С первого взгляда – он спал. Но только с первого. Горло его было целым, если можно так выразится.

Весненко поднял голову и, уставившись на Спилберга, завыл:

– Генри, Генри. Это Леха. Это Леха, о дерьмо. Леха… Он… Он ведь безобидный. Он мухи не тронет. Леха! Генри… Генри, за что? За что Генри, так нельзя.

Спилберг прекрасно его понимал. Весненко после академии ни разу не был в бою. Для него такое вообще дикость.

– Сергей, успокойся. Держи себя в руках, Серега. – Увещевал товарища Генри Спилберг, а к горлу его подкатывал горький комок.

– Это война, – говорил он, скорее себе, чем Весненко. – А на войне все методы хороши, Серега.

… – Казарма №380 – продолжал Кормилов. – Пятьдесят человек вырезано. У меня все.

– И что будем делать? – спросил Гебняк.

– Есть предложения? – спросила Смирнова. – Или предположения, как они пробрались в Город?

Все молчали.

Они не имели понятия, как? Может быть это предательство? Может быть, они что-то упустили?

Поднялся Жеребцов. Все приготовились его слушать.

– Скорее всего, – начал он, – проникли они по реке. Значит, мы что-то упустили и, минное и защитное поле не идеально. Организуем проверку. Это первое. Во-вторых, нужно усилить охрану Города и удвоить… нет. Утроить ночные патрули.

Он сел.

– Как всегда, – сказала Смирнова. – Коротко и ясно, – и обратилась ко всем. – Голосуем.

– А зачем? – встал Коробейников. – Вася прав на все сто процентов.

Она оглядела всех присутствующих. Они закивали головами.

– Хорошо. Теперь вторе. Нам нужно присутствовать на панихиде.

– Всем? – поинтересовался Добрыни, доселе хранивший молчание и прикрывавший рот от частых зевков. – Я что-то не выспался и хотел отдохнуть. – И он снова зевнул.

– Всем. – Сказала Смирнова. – Заседание окончено.

4

НОЧЬ ВТОРАЯ

На площади повесили еще две лампы, но от этого не стало светлее. Жесткие тени, бросаемые ими от предметов, наводили на мысли о злых духах.

В полночь, в круг стали восемь фигур. Они обмежелись приветствиями и Голд обратился ко всем с задачами на сегодня:

– сегодня задача иная, – говорил он. – Нужно наделать как можно больше шума, без существенных разрушений. Пусть они забегают, заметушатся.

– Я не пойму – сказал Брониген. – Почему нам не убить Генерала? Оставшись без командования.

– Начнется беспредел. – Закончил Сильвер.

Голд кивнул:

– Да. Сильвер прав. А беспредел ведёт к разрушениям. Разрушения причиняют вред Городу. А это нам не нужно. Верно?

– Верно – ответил Брониген.

– Ночные патрули, – продолжал Голд. – Ими займется Сильвер и его тройка. Мы же, ребята – обратился он к Стилу, Меджис и Оливеру. – Возьмем на себя еще пару казарм, а после присоединимся к группе Сильвера. Наделаем шуму. – Напомнил он под конец.

– Надерем им задницы, – сказал угрюмо Платдорф и направился вслед Сильверу, Бронигену и Никсону.

Внутри себя он смеялся, он ликовал. Снова убивать. Это хорошо. Это правильно. Смерть им всем поганым формачам!

Стил и Меджис вошли в казарму. Голд и Оливерс вошли с запасного выхода. По сигналу, Стил зажег свет и заорал:

– Подъем!

Шестьдесят человек вскочили с кроватей и кинулись одеваться. Их заспанные лица выражали удивление и недоумение. Одевались они автоматически. Они не могли понять, что же произошло? Почему их подняли посреди ночи? Что нужно предпринимать? Дневальный, заснувший на тумбочке, тоже протирал глаза.

И в этот момент заговорили автоматы. Полетели свинцовые приказы. Приказы умирать.

Ближние падали.

Кровь лилась из ран.

Они цеплялись друг за друга, а свинец впивался в них новыми и новыми волнами.

– Перезаряжай! – закричал Стил, и стрелять начали Голд и Оливерс.

Толпа рядела и теперь появилась опасность ранить или убить своих. Поэтому Стил и Меджис укрылись за столом.

Солдаты метались, как звери в клетке. Их находила очередная пуля, раня или убивая. Они валялись в крови, кое-кто неподвижно, а кое-кто – корчась от боли.

Некоторые кинулись к двери, но там их встретила смерть. Она, улыбаясь, принимала их в свои объятья, скаля свой череп.

Меджис стреляла и стреляла. Последний солдат упал под её огнем.

Гол и Стил направились друг к другу, пробираясь через тела мертвых и добивая раненых.

Сработала сигнализация, и вой поднялся вокруг казармы. Зажигались окна, а любопытные высыпали наулицу.

Сойдясь на середине, Голд и Стил огляделись. Шестьдесят трупов за пять минут.

– Отличная работа, – сказал Голд. – А теперь уходим.

Они вышли через черный вход и удалились в ночь. Никто их не видел.

Сильвер и Никсон притаились у дороги.

– Время? – спросил Сильвер.

– Час ноль пять. Еще пять минут, босс. – Отозвался Никсон.

Он не знал, откуда он знает расписание патрулей. Он просто его знал, как знал, что его зовут Никсон и на нем Никелевая маска.

Они ждали патруль. Платдорф и Брониген отделились чуть раньше. Они направились поднять шум в близлежащей казарме. Но только в час и одиннадцать минут.

Сильвер думал о Платдорфе. Он настоящий убийца, казалось ему. Платдорф никогда ни в чем не сомневался. Он просто выполняет приказы. Надо, так надо. Может быть это и плохо – не думать. Но в их миссии это необходимо. Думать – значит сомневаться. Сомневаться – значит предать идею.

Без сомнений, без колебаний, без дум…

Сильвер начал стрелять, как только появился патруль. Они быстро управились и двинулись дальше по маршруту.

Пятнадцать патрулей.

Это много для двоих, но не для восьмерых.

Где-то послышались выстрелы. Это Платдорф и Брониген. Значит все О.К.

Побольше шуму и дело в шляпе.

Они снова залегли…

Генри Спилберг спал, а его напарника вызвали патрулировать Город. Завтра будет очередь Генри.

Это радовало Весненко и огорчало. Он просто привык к Спилбергу.

Теперешний его напарник, угрюмый Анатолий Зинченко, его просто выводил из себя. Они молча ехали по маршруту, наматывая круг за кругом. Сергей Весненко хотел спать, а дома и улицы, монотонно мелькавшие за боковым окном, заставляли слипаться глаза. С Генри они, обычно, болтали, смеялись, шутили друг над другом, и критическое время, когда очень, ну очень-очень хочется спать, пролетало мимо.

Он завидовал сейчас Генри. Сергей представлял, как его напарник спит, укрывшись одеялом и положив голову на подушку. А ряжом с ним спят еще три человека, на своих кроватях, тоже под одеялами. Его соседи на квартире. И все в итоге спят в этом городе, кроме, должно быть, тридцати человек и парочки, страдающих бессонницей.

Глаза Весненко закрылись, а голова упала на грудь.

Зинченко резко затормозил.

Весненко сполз с кресла и ударился лбом о приборный щиток. Он непонимающе хлопал глазами, как бы спрашивая, что случилось – то?

Зинченко засмеялся и переключил передачу. Машина вновь двинулась вперед.

Весненко снова начал засыпать. Но перед этим пристегнул ремень безопасности. Он потирал шишку, выскочившую у него на лбу, и искоса поглядывал на Зинченко.

Если раньше он относился к Анатолию Зинченко равнодушно, то в эту ночь, пять минут назад, он его та ненавидеть.

Да, он был не прав, заснув при патрулировании. Да, Зинченко верно поступил. И Сергей это понимал.

Но его смех.

Смех был лишним.

За этот смех Весненко стал его ненавидеть.

Глаза вновь закрылись.

Зинченко глянул на Весненко.

«Ладно, пусть поспит» – подумал он и, вглядываясь во тьму, продолжал движение по маршруту.

Он резко притормозил. Что-то лежало посреди дороги. Он грубо толкнул Весненко.

Сергей протер глаза. Только он их закрыл, как этот гад его толкнул!

– Сиди здесь. – Услышал он. – Я посмотрю, что там на дороге. – И Зинченко вышел из машины.

Весненко глянул на часы. Половина третьего. В последний раз было половина второго.

Неужели он спал целый час?

Он не думал, что Зинченко позволит ему это.

Так, а не иначе.

Может быть, он не прав и Толик тоже может что-то хорошее сделать?

Сергей оглянулся. Куда подевался Зинченко? Погрузившись в свои мысли, он не заметил, куда тот пошел. Он говорил, что, что-то лежит перед машиной, но Весненко не уловил что именно.

Он выглянул в окно и крикнул:

– Толян, ты где?

– Здесь. – Раздался чужой голос у него за спиной.

Этот голос был последним, что он слышал. Он успел разглядеть маску, когда нож вонзился в грудь

Голд сидел на камне у дороги. Показался патруль. Он лег на дорогу и замер.

В этой ситуации было два варианта: первый – его не заметят и переедут, а он будет слышать, чувствовать, ощущать, как ломаются его кости, позвоночник, может быть – голова. И второй – его заметят и остановятся. Тогда дело за Меджис.

Меджис. Что он знает о ней?

Ничегошеньки.

Она хороший солдат и отличный убийца. Этого достаточно.

Так ли это?

Может быть, этот блеск в ее глазах, когда она убивает, это блеск безумия? Блеск сумасшествия?

Но разве они не сумашедшие?

Восемь человек против целого города. – Это безумие.

Да. Ну и что?

Это их миссия. Может быть судьба.

Судьба.

Так лежало он на дороге, думал о чём угодно, кроме приближающейся машины. Вот его осветил свет фар, и машина остановилась.

«Вот и хорошо» – подумал Голд.

Кто-то вышел из машины и медленно приближался.

– Эй, парень – услышал он. – Ты живой?

– Еще как – прошептал Голд и, повалив солдата на землю, всадил нож в глаз незнакомца.

(Их двое. Двое.)

Гудел сигнал в его голове.

(Меджис действуй)

Кричал он внутри себя.

Второй высунулся в окно.

– Толян, ты где? – спросил солдат.

5

ДЕНЬ ВТОРОЙ

Сан Саныч вскочил с постели. Радио надрывалось очередной песней. Хриплый голос выводил:

Не стреляй!

Не стреляй!

Не стреляй!

Не стреляй!

Не стреляй!6

– Доброе утро, полковник. – Возник голос в эфире. – Последние новости. Этой ночью погибло 180 человек. Ночью в Городе подняли такой переполох! А ты спал, как убитый. Прости за сравнение. Сам Генерал выезжал ночью. Он объезжал патрули, но их не было. Понимаешь? Их убили. Убили! Еще две казармы.

– Это ты? – спросил Сан Саныч, заранее зная ответ.

– Да, это я. – Сказал Город. – Я убью войну! Я ее уничтожу.

– А ты не думал, что ты сам становишься хуже войны? – спросил полковник и не дожидаясь ответа продолжил – Ты становишься таким, как она. Против зла ты выдумал зло! Это неправильно. Это ужасно.

– Я не уверен, что поступаю правильно. Но ты тоже не прав. Моё зло творит справедливость! А их зло, творит зло.

– Каждое зло порождает новое, более извращенное зло. – Сказал Сан Саныч.

– Так, что ты от меня хочешь?

– Прекрати это.

– Нет. Во-первых, я хочу этого, а во-вторых, уже поздно. Еще две ночи и все будет кончено.

– Что кончено?! – взорвался Витренюк.

– Все военные будут уничтожены.

– Ты обещаешь? – спросил Сан Саныч.

– Что?

– Что через два дня… две ночи все будет закончено.

– Да.

На этом эфир закончился.

Сан Саныч снова лег в постель.

Он проспал весь день, только раз проснувшись.

Смирнова недоумевала. Трое из семи опаздывают на собрание. С Гребняк и Барановым это случалось, но, чтобы Жеребцов опоздал! Это невозможно. Наверное, что-то случилось.

Конечно, случилось. Случилось ночью.

Напротив её сидел Генерал Соколов. Он долгое время сохранял молчание, но, наконец, спросил:

– Где вы были всю ночь?

Смирнова удивленно на него посмотрела и ответила:

– Дома. Спала.

– Не нужно врать. – Сказал Генерал.

– Что? – опешила Ольга.

– Мы звонили вам всю ночь. Никто не отвечал.

– Я же говорю. – Я спала.

– Мы уже подумали, что вас убили.

– Я крепко сплю. – Соврала она вдруг.

Ольга не поняла, зачем она это сделала. Она точно помнит, как пришла домой, посмотрела телевизор, поела и легла спать.

Разбудил её телефонный звонок. Было семь утра. Она чутко спит, вернее, спала, но в эту ночь она «храпела» так, как никогда в жизни.

Провал.

Абсолютный ноль.

– А вы где были, товарищи? – обратился Соколов к Кормилову, Коробейникову и Добрынину. – Тоже спали?

Они закивали головами.

– Все ясно. – Заключил Генерал.

– Что ясно? – спросил Добрынин.

– Ясно, что ни черта не ясно. – Сказал Генерал и покраснел под осуждающим взглядом Ольги Смирновой. – Простите, сказал он всем, но обращался, скорее, к Ольге.

– Будем ждать остальных? – поинтересовался Коробейников.

– Да. Конечно.

Жеребцов. Он зарекомендовал себя пунктуальным человеком. Точность – вежливость не только королей, говаривал он, но и каждого делового человека.

Сегодняшнее утро принесло ему огромное разочарование. Он разочаровался в себе.

Глаза он открыл в одиннадцать тридцать. Вскочив с постели, он ужаснулся. Сначала он подумал, что сломались часы, но кухонные показывали то же время.

«Этого не может быть, – думал он. – Я не мог проспать. Я всегда, всегда вставал в шесть».

Но все случается в первый раз.

Жеребцову пришла в голову его первая «неделя зачатия», первое назначение, первые успехи и вот – первое разочарование.

Жеребцов позвонил в Сенат и сказал, что задержится. После нескольких возмущений со стороны Смирновой, кто-то задал вопрос:

– Где вы были всю ночь? – он узнал Генерала.

– Спал. – Ответил раздражительно Жеребцов.

– Мы ждем.

(Где вы были всю ночь?)

«К чему этот вопрос? – думал он – Значит, его искали? Или звонили ему? Что-то случилось? Что-то ужасное с одним из сенаторов? Или снова убийство?»

(Где вы были всю ночь?)

(Где вы были всю ночь?!)

В этот момент ему захотелось исчезнуть, уехать, сбежать. Вчерашние похороны лезли в голову. В одну могилу ложили по шесть, по семь человек. Такого давно не было.

Поднимаясь по ступенькам, ведущим в Сенат, он пришел к единому верному ответу.

Нужно пойти и все узнать. Если нужно будет во всем разобраться.

В его голову лезли нелепые обвинения. Но ему они казались вполне обоснованными губительными для него.

(Вы убили его (её), ведь так? Вы убили его (её) и всю его (её) семью! Признавайтесь!)

Какая семья? О чем он? Остаточные воспоминания из далекого прошлого, накопленные в дискобиблотеке? Бред какой-то!

(Вы замели следы, но мы все вычислили!)

А он ничего не помнит.

(Где вы были всю ночь? Где вы были? Всю ночь! Всю ночь! Где?)

– Спал. – Сказал он себе и вошел в кабинет.

Оказалось, что ждали только его. Он попытался прочитать что-либо на их лицах, но они ничего не выражали. Их лица, включая Генерала Соколова, помяты и выглядели, как лица людей, долго находившихся без сна.

Жеребцов сел.

– Прошу Генерал. – Сказала Ольга Смирнова. – Введите нас в курс дела.

Жеребцов заметил круги под её глазами, что ранее не наблюдалось.

«Что-то с нами творится – подумал он. – И не только с нами – со всем Городом».

Соколов напоминал Жеребцова манерой говорить. Четко, ясно, спокойно. Двадцать лет в армии научили его отделять главное от второстепенного, и нужное от лишнего.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

1 Сектор Газа – 1987 – «Сектор Газа» – Война.

2

1Кино – В. Цой. – «Звезда по имени солнце»

3

Nautilus pompilius – «Крылья» – «Клетка»

4

1 Високосный год – «Лучшая песня о любви»

5

1 Nautilus pompilius – «Песня в защиту женщин»

6

1 ДДТ – «Не стреляй»