Город

Город

Андрей Литвиненко

© Андрей Литвиненко, 2025

ISBN 978-5-0065-4389-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЧАСТЬ 1

УНИЧТОЖЕНИЕ

Мой город был велик и смел,Но однажды сошел с ума.И, сойдя с ума, он придумал чумуНо не знал, что это чума.Мой город устал от погон и петлицОн молился и пел всю веснуА ближе к осени вызвал убийц,Что б убийцы убили войну.Наутилус Помпилиус«Красные листья»ПАПКА: ГородФАЙЛ: СтатистикаЖители:а) всего: 81456б) мужчины: 39016– Военные: 29530– Гражданские: 9486в) женщины: 33632г) дети: 8898

1

П О Л К О В Н И К

Обычный сентябрьский день стоял в Городе. У Города не было обычного названия. Назывался он Городом. Давно не было дождя, и ветер поднимал пыль на маленькой улочке. Листья лениво опадали на землю, добавляя работы рободворникам. Солнце пригревало еще хорошо. Чуть ниже, в полях, шел сбор третьего урожая.

Окраина города. Большинство стариков перебралось сюда, с тех пор как началась война. Два поколения пенсионов доживали здесь. Война шла уже сорок четыре года. Слово «мир» стерлось из памяти стариков, а молодые его просто не знали.

Тишина улицы нарушалась проезжавшими военными машинами, проходившими солдатами, которые, не зная устали и иной жизни, бодро шагали по улочкам и переулкам.

В одном неприметном домике доживал свой век полковник в отставке. В былые годы он был уважаемый военный с блестящими способностями. Витренюк. С этой фамилией связано более десятка операций. И все – успешные. Сейчас, тихая и убогая старость, одиночество «убивали» его. Живая натура полковника требовала общения. Общения с кем-нибудь, с чем-нибудь. Может быть, он обратился бы к Богу, Аллаху, Будде, Шиве, Дьяволу, наконец. Но он не знал ни первых, ни последнего. Религия – этого слова не существовало в его словаре. За сорок лет службы он не признавал ни Сенат, ни Генерала. Он выполнял приказы.

За эти годы, с 2028 по 2074 человечество утратило многое. Война, начавшаяся в 2030 году, положила конец цивилизации. Некому и некогда было думать о ней. Осталось только пять очагов, преемников цивилизации. Пять городов, враждующих между собой. И каждый из них, готов был поклясться, что борется за мир – призрачное слово, потерявшее всякий смысл.

Один из городов в Азии, на территории бывшего Китая. Два в Северной Америке, сейчас называемой Зоной Океана. Один, по непроверенным данным, находится в Австралии. Этот Город расположился на небольшом острове, на территории Европы.

Многое изменилось. Последние 30 лет были направлены на войну. Все для нее. Все жили для войны. Были утрачены произведения искусства, ценные книги, исчезла литература; духовные ценности потеряли смысл; была утрачена любовь, дружба, сочувствие, сострадание. Был утрачен покой. Покой получали только покойники. Совсем недавно официально утвердили статус пенсионов. До этого, пожилые люди (пенсионы сейчас) вынуждены были работать на благо Города до конца жизни.

Полковник был и рад этому статусу и огорчен его принятием. До утверждения он хоть кому-то был нужен. Он работал на заводе (это после сорока лет службы!) производящем оружие. А сейчас…

А сейчас он сидел на веранде и читал газету. Шесть листов бесполезной информации. В ней писали все то же. Уже сорок лет войска города одерживают победу за победой, а война не заканчивается.

Отложив газету, Витренюк закрыл глаза. Так он сидел долго, ни о чем не думая, давая отдохнуть мозгам. Незаметно для себя он уснул.

Проснулся он от какого-то шума. Полковник стал оглядываться по сторонам, пытаясь понять, что же случилось, когда сообразил, что шум исходит из его дома.

Зайдя в дом, он направился в сторону звука. Проходя по коридору, он зацепился за ведро и окатил себе ноги водичкой.

Проклиная ведро и ругаясь на чем свет стоит, он влетел в комнату. Шум в ней стоял невообразимый. Играла музыка. Полковник остолбенел. Какой-то старый гимн. Но удивило его не это. Музыка лилась из радиолы шестидесятилетней давности. Она стояла на столе в качестве подставки и места для хлама.

«Но она не может работать. – Подумал полковник. – Я сам вынул и выбросил детали этой старой жестянки».

Его размышления остались при нем, а радио продолжало свой концерт. Витренюк стоял посреди комнаты, а гимн сменила роковая композиция. Радиола надрывалась грубым голосом

Мы согласны жить в общагах, нам не надо ни хренаИ любой мы жизни рады, только б не пришла война.И народу наплевать:Тьху!Только б не было войныТолько б не было войныТолько б не было войныООО-й.1

Витренюк все еще стоял, когда закончилась песня и воцарилась тишина. Только тогда он присел на стул. Он забыл о мокрых ногах, о том, что у радиолы только корпус, забыл, как его зовут.

Радио снова ожило. Теперь оно разговаривало.

– Добрый день, товарищ.

Тишина в эфире.

Витренюк тупо смотрел на стену.

Короткий шипящий звук и снова:

– Добрый день. Не имею чести знать Ваше имя.

Витренюк вскочил и подбежал к радиоле. Откинув крышку, он узрел пустоту, поросшую паутиной и покрытую пылью.

– Это розыгрыш, глупый розыгрыш. – Шептал он себе под нос, садясь на пол.

– Товарищ, – не унималось радио. – Невежливо не отвечать на приветствия.

Полковник поднял голову и выдавил из себя два коротких слова:

– Кто ты?

– Город. – Ответило радио и радостно зашипело – А как тебя звать-величать?

– Александр Витренюк, – выдохнул полковник.

– Очень приятно! – возрадовался приемник и включил новую песню, объявив при этом, что песня в честь их знакомства.

– Группа «Би – 2», конца 1990-х годов – сказало радио-Город – Песня «Полковник». Главный саундтрек к фильму «Брат-2».

Полковник вздрогнул и поднялся с пола. Он уперся руками в стол и спросил:

– Чего тебе надо? – Былая уверенность вернулась к нему, и дрожь в голосе можно было принять за ярость.

– Я устал. Я устал от войны.

Витренюк вышел и вернулся со стаканом воды. Он медленно пил и слушал исповедь толи старого радиоприемника, толи древнего города. ГОРОДА. Его Города.

– Война. Люди воюют и воюют. Они уничтожают друг друга, уничтожают все живое, разрушают все вокруг. – Он помолчал. – Разрушают меня: мои улицы, мои здания, мои парки.

– А все начиналось так хорошо, – продолжал он. – Сюда пришли люди. Они увидели поле. На нем зеленела трава, редкие деревья давали скупую тень, а вдали виднелась березовая роща. На некоторых деревьях был сделан надрез и сок капал в деревянные чаши, оставленные странниками. Родник вытекал из рощи и питал поле живительной влагой, впадая в великую реку.

– Увидев все это, вышли люди на берег и сказали: здесь будет город. И воздвигли они хоромы и дома, и прибывали люди и строили хижины и жилища. И разросся город и стал велик.

– Но уже не было поля, – добавлял он с грустью. – Не было рощи, а ручей повернули вспять. Да, были кочевники… Меня разрушали много раз. Но сейчас… Это совсем другое. Сейчас никто не строит. Война – она убивает меня. Пять букв наводят на меня ужас. С каждым днем война разрушает меня. Это невыносимо.

В приемнике зашипело, и полилась музыка. Витренюк погрузился в себя, но со временем начал вслушиваться в слова

А над городом желтый дым

Городу две тысячи лет,Прожитых под светом звезды,По имени солнце.И две тысячи лет войнаВойна без особых причинВойна – дело молодыхЛекарство против морщин.2

Песня незаметно стихла, и Витренюк оказался в полной тишине. Через пару минут появилось чувство, что ничего не было.

«Мне все это показалось – подумал он и вслух сказал:

– Полковник Витренюк, у вас развивается старческий маразм.

Но все эти песни, рассказ… А теперь ничего.

Но это было. Было!

Он долго еще сомневался, уговаривая себя, но так ни к чему и не пришел.

– Будет, что будет, – произнес он в тишине комнаты.

– Что было, то было. – Говорил он, надевая пиджак и выходя на прогулку.

Гуляя по улице, его мысли постепенно вернулись к рассказу Города. Неужели раньше, когда-то здесь было поле, росла трава, а на краю поля была роща? В это верилось с трудом. Это невозможно было представить! Он оглядел улицу: асфальт, бетон, кирпич – все искусственное, неживое. Он спустился по улице и вышел к полю. Нет, это не такое поле. В нем нет такой жизни, которую описывал Город. Оно удобрено различными химикатами, нещадно используемое (с него снимали урожай три раза). Поле выглядело измученным и мертвым, как и все вокруг. Оно было накрыто саркофагом, от воздействий внешних загрязнений и заражающих веществ, и от этого еще больше теряло свою естественность, свое отношение к природе.

Земля, казалось, стонала и рыдала от кощунственного отношения, но все же давала плоды своим мучителям. Под паром ей уже не стоять никогда.

Александр Александрович Витренюк понимал это, знал об этом всегда, но никогда не задумывался об этом раньше. Может быть это хорошо, не думать об этом, обо всем, ведь мысли эти приводят к плохому. Приводят к другим мыслям. Мыслям о том – что они сделали! Что они натворили за последние пятьдесят лет. Город прав – все это война. Разрушительница разрушений.

Он не заметил, как стало вечереть. Домой вернулся уже в сумерках. Глянув на радиолу, он вновь заколебался.

Было или не было?

Было.

А может – не было?

Было.

Да. Было.

Но главный вопрос, который он боялся себе задать, был не в том – было или не было, а в том – будет ли еще? Или это единичный, последний крик его Города о помощи.

Но он не просил помощи. Да и чем ему может помочь старый полковник в отставке? Пойти в Сенат? Он ничего не добьется. Выйти на улицу и «раскрывать глаза» каждому? Нет. Это тоже не пойдет. Все в глубине души знают, что война – это плохо. Пусть это звучит примитивно, но это правда. Но каждый и все вместе не знают иной жизни, не умеют жить по-другому.

Или это простая исповедь перед смертью? Может быть, Город предчувствует свою гибель? Нет. Просто так погибнуть Город не может. Его «душа» будет жить до последнего кирпичика.

Витренюк сел у радиолы и крутил стакан, из которого он пил воду, слушая Город.

– И пришли люди и увидели поле. – Произнес полковник в тишине.

Он сидел и ждал, прислушиваясь к скрипам и шумам, приходящим снаружи.

Радио молчало.

Молчало неделю.

Две.

Уже был конец сентября. Листья опадали все стремительней. Держались самые крепкие и стойкие. Ночами уже холодало. Вчера был первый заморозок.

Витренюк каждый день ходил к полю. Оно колосилось под колпаком. Там температура стабильна.

Лет двадцать тому назад он восхищался саркофагом. Ставил в пример создателя своим солдатам, а теперь… Теперь он жалел землю и проклинал чудо техники и ума.

Вечером он по долгу сидел у приемника и ждал. Он не верил, что это ВСЕ, что больше он не услышит голос Города. И, каждый раз, он шел спать, так и не дождавшись.

Однажды он уснул у радио. Проснувшись посреди ночи, он не сразу сообразил, где он. Оглядевшись и уяснив свое положение, он, покряхтев и размяв затекшие мускулы, поплелся спать.

Но надежда не покидала его. Он чувствовал, что скоро, очень скоро, Город снова заговорит.

Началось это с песни.

Полковник сел и слушал. Наконец-то он дождался.

Певчая птица, ангел, попавший в силкиРадужный пленник коварной и ловкой рукиПосланница неба, прости, что яПоймал тебя, что ты – моя.Клетка твоя, станет вблизи окнаПесня твоя, птицам другим слышна

Кто-то в ней слышит смех,

Кто-то в ней слышит плач,А кто-то в ней слышит шаги у дверей —Это пришел палач…3

Сан Саныч слушал, а по щеке его катились слезы. В последний раз он видел птицу в юности. Еще в академии. Она пролетала высоко в небе. Пролетала мимо. В те края, куда уже не добраться человеку. Здесь ей делать было нечего. Она не нужна была людям и люди ей тоже небыли нужны. Все верно. И все так ужасно.

Но тут птица подпрыгнула в воздухе, сделала еще пару взмахов, снова подпрыгнула, затрепыхала крыльями и камнем пошла вниз. Он следил за ней взглядом, стараясь запомнить ее живой, летящей в вышине. С гордостью, имеющей крылья.

Птица давно упала, а он стоял, ища взглядом ее подругу или друга, но только синее небо и белая полоса от фриактивного самолета.

– Я ее подстрелил, – послышался голос – Ей богу, до нее было пару километров, а я ее уложил. Это просто абзац!

– Добрый вечер. – Проскрипел приемник.

– Добрый – ответил полковник

– Последняя новость. Разрушен последний мост на материк. Проезд только на плотах с разрешением сената. А жаль. Мост этот строили еще в двадцатом веке. Четыре года строили. Сдали до срока. Еще бы на год раньше и был бы побит рекорд постройки мостов. А сейчас побит рекорд по разрушению мостов. Секунда, бабах и нету. Но это больно!

– «Мне жаль», – сказал Витренюк.

– Мне тоже, – ответил город.

Молчание затянулось, и полковник подумал, что это все.

И снова – месяц ожидания.

– «Ты все еще здесь?» – спросил, наконец, Витренюк.

– Да. Здесь?

– Где ты был так долго?

– Я думал, – был ответ города.

– «О чем?» – спросил Сан Саныч.

– О смерти.

– О чьей смерти? – не унимался полковник.

– Я думал о том, как мне убить… Войну.

Молчание.

– Я думал об этом все время. Я мучался, путаясь в мыслях. Я отметал сотни безумных идей и вариантов, обрабатывал каждый возможный вариант и рассматривал последствия. Один я выбрал.

– «Какой?» – спросил полковник. Его ужаснули мысли города, но он хотел знать, что же придумал Город. Он хотел это знать, но в то же время боялся знать это. Он боялся быть первым, кто будет знать, что…

– Я вызвал убийц, чтобы убийцы убили войну.

И он отключился.

Сан Саныч долго сидел, осмысливая последние слова Города. Он прокручивал их снова и снова и вдруг понял: из всех безумных планов, Город выбрал самый безумный. Еще он понял, что это конец. Конец всему.

Убийц, чтоб убийцы убили войну.

2

Н О Ч Ь П Е Р В А Я

Ветер гуляет по пустынным улицам, гоняя бумажки, пустые пластиковые бутылки, целофановые кульки и ещё много всякой гадости, скопившейся в переулочках и подворотнях Города. Район, не обслуживаемый рободворниками. Трущобы.

Площадь, освещаемая одной тусклой лампочкой с задней стороны, темна и пустынна. Только несколько окон в близстоящих домах освещены. Но свет горит для мух и тараканов на общественных кухнях.

Из темноты появляются тени. Они останавливаются в центре площади и образуют круг. Их восемь. На лицах маски, в руках автоматы. Они одеты в военную форму и вроде бы одинаковы. Но маски отличают их.

Золото.

Серебро.

Бронза.

Медь.

Олово.

Никель.

Железо.

Платина.

Они молча наблюдают друг за другом, изучая один одного и оценивая всех и каждого.

Молчание прервал золотая маска. Голос его был стар, но твёрд и силён.

– Я – Голд, и вы знаете, зачем мы здесь.

– Я – Сильвер, – отозвался серебряная маска – И я готов действовать.

– Мы все готовы. – Произнёс бронзовая маска.

Все кивнули в знак подтверждения. Голд осмотрел их всех снова и начал говорить:

– У нас одна задача. Мы должны убить Войну. Будем действовать по заранее намеченному плану. Необходимо разделиться на пары. Я зачитываю список. Если кто не согласится, выскажетесь сразу, и мы решим все проблемы. – Он зашуршал листком и стал читать, подсвечивая себе фонариком – Голд (золото) – Стил (железо); Сильвер (серебро) – Никсон (никель); Оливерс (олово) – Меджис (медь); Брониген (бронза) – Платдорф (платина). – Возражения? – он поднял глаза и выключил фонарик.

Возражений не было.

– Задача на сегодня, – продолжал Голд. – Голд, Стил, Оливерс, Меджис – казарма №380. Пятьдесят солдат.

– Сильвер, Никсон, Брониген, Платдорф – казарма №251. Тридцать солдат. Убрать всех тихо и быстро. Завтра в полночь на этом же месте. Во второй группе, Сильвер за старшего. Всё ясно?

– Да.

– Так точно

– Ясно

– Нет проблем

Голд повернулся и зашагал во тьму. Он не оглянулся, идут ли за ним ещё трое? Он знал, что идут. Он чувствовал их присутствие. Он мог на них положиться. Положиться полностью и бесповоротно. Это его солдаты. Это его люди. Это его семья. Их действительно семеро. Семь Я. Это все, что у него есть, было и будет. Общее дело связывает их, как связывало всё время. Пусть он видит их впервые, но там, где-то глубоко внутри себя, он знает их. Знает, как себя. Знает лучше, чем себя. Уверен в них более чем, уверен в себе. И, это хорошо, это прекрасно, это правильно, и это то, что нужно.

К казарме они дошли быстро. Она располагалась в тех же трущобах. Возле казармы они разделились. Двое поднимались на крышу. Они попадут сразу на второй этаж через люки. Двое, Голд и Стил, пошли к двери. Отворив её, Голд вынул нож. Бросок, и дневальный уже не стоит на тумбочке. Подхватив его, они уложили парня на пол. Вынув нож из его горла, Голд двинулся в конец казармы. Стил последовал за ним.

В конце казармы находился туалет. Проверив его, Стил и Голд занялись делом. Двадцать четыре солдата на двоих – это нормально. Главное – соблюдать тишину.

Голд и Стил шли у изголовья кроватей. Одно движение, и горло перерезано от уха до уха.

Следующий.

Ещё движение, и ещё один труп.

Меджис попала внутрь первой. Она спустилась на верёвке и стала ждать Оливерса. Он не спешил.

Вдруг она увидела тень. Кто-то выходил из туалета. Недолго думая, она бросилась под кровать. Но веревка то все ещё висит. И Оливерс сейчас спустится. Если его увидят, то поднимется тревога, и первая операция сорвётся. Да, они перебьют их всех из автоматов, но тишину сохранить не удастся. А это главная их задача на сегодня. Как говорили в Академии: тишина – залог здоровья.

Оливерс показался в люке, но спускаться не спешил. Он не видел Меджис.

Тут он увидел солдата, выходящего из сортира. Сонный солдат притормозил у верёвки, глянул вверх и начал было что-то говорить:

– Что за ….

Успел произнести он. И в этот момент Меджис воткнула нож в его пах. Он, молча, осел, и девушка перерезала ему горло.

Оливерс спустился вниз, и они принялись за работу.

Кровь стекала на подушки, превращая их белизну в томатный цвет, капала на пол, оставляя лужицы, растекавшиеся и соединявшиеся, образующие большие и большие лужи.

Глядя, как кровь стекается и перемешивается одна с другой, Оливерс заметил:

– Теперь я понимаю, что значит кровосмешение.

И он зашелся немым смехом убийцы.

Меджис лишь улыбнулась под маской и зашагала к выходу. Там их уже ждали Голд и Стил.

Они молча зашагали прочь.

Сильвер и ещё трое пробирались к казарме №251. Эта казарма принадлежала спецназу и хорошо охранялась. Они продвигались ползком, что заметно замедляло их движение.

Сейчас они находились под вышкой. На ней было двое. Убийцы притаились, вслушиваясь в их разговор.

– «Мост они давно хотели подорвать», – говорил один

– Но им не везло, – продолжал второй. – Мы ловили их людей задолго до взрыва и успевали обезвредить бомбу.

– Ага. Если бы наши ребята дежурили в ту ночь, мост стоял бы до сих пор. – Доказывал первый.

– Да, – соглашается второй.

– А может, кому-то надо было, чтобы мост всё-таки взорвали. Не зря, может, сняли наших, и выставили обычный патруль?

– Кому бы могло это понадобится?

– Сенату…

– Ты что?!

– Что?

– Ты с ума сошел! Это бредовая идея.

– «Может быть», – сказал первый

– Точно бредовая – подтвердил второй, и добавил: – Пойду, возьму чего-нибудь пожевать. Смотри в оба.

Сильвер дал сигнал и Брониген пополз в кусты. Он полз до тех пор, пока не стал различать солдата, стоящего на верху. Он зарядил арбалет, и пустил стрелу. Она вонзилась в горло солдата, и он исчез из виду, упав на платформу вышки. В тот же миг другому Никсон перерезал глотку.

Ещё две вышки. Они двинулись к восточной. По пути Сильвер их разделил. Никсон и Брониген повернул к центральной вышке. Так они сэкономят время.

Сильвер и Платдарф подобрались под вышку и стали ждать. Наверху было тихо.

– Может быть, там никого нет? – Предположил Платдарф.

Сильвер замахал в ответ.

Мол, не может быть.

– Нужно проверить – прошептал он и полез вверх.

Платдарф остался его прикрывать.

Через пару минут Сильвер спустился и, отступая в кусты, усмехнулся:

– Тоже мне спецназ! Спали, как мертвые.

– Умерли во сне. – Процедил Платдарф и улыбнулся.

Никто не увидел эту улыбку. Её прикрывала маска.

– Нам нужно поспешить. – Сказал Сильвер, когда они лежали в кустах. – Скоро смена караула.

– «Чего они копаются?» – спросил никого Платдарф.

Брониген снял двоих и уже полз назад, когда Никсон указал на тень, стоящую у здания. Тень задвигалась и, при лунном свете они увидели солдата.

Сейчас он их заметит и закричит.

Брониген поднял арбалет и только сейчас заметил, что забыл его зарядить.

Парень шел.

Никсон занёс нож, но Брониген остановил его:

– Слишком далеко. – Прошептал он.

Никсон кивнул.

Вот. Ещё секунда и все пропало.

Никсон ринулся вперёд. Он, молча, бежал на юношу, сокращая расстояние с каждой секундой.

А парень застыл на месте и, открыв рот, наблюдал, как человек в маске, с горящими от ярости глазами, несётся на него, как почтовый поезд, везущий золотой запас их города. Его остолбенение длилось всего один миг, растянувшийся, казалось, на долгие века. Солдат повернулся и побежал. Ни звука не вырвалось из его легких. Лишь хриплое дыхание выдавало весь фонтан чувств, клокочущих в нем.

Брониген не понимал, почему солдат не кричит?

Более Бронигена не понимал этого Никсон. Но это его мало волновало, учитывая сложившуюся ситуацию. А ситуация была не из лучших. Расстояние между ним и парнем сокращалась.

Но сокращалась медленно.

Парень успеет вбежать внутрь и поднять тревогу.

Может быть, успеет?

Нет. Успеет наверняка.

Солдат уже взялся за ручку двери, когда его догнал…

Нож.

Нож вонзился ему между лопаток и вышел из груди, проткнув его насквозь. Солдат повис на ручке двери, так и не отворив её.

Никсон вздохнул.

Отлягло и у Бронигена.

Они двинулись к кустам.

– «Что так долго?» – спросил Платдарф.

– Возникла проблема, – ответил Брониген.

– Надеюсь, она так же канула, как возникла? – спросил Сильвер.

– Так точно. – Отрапортовал Никсон, восстановивший, наконец, нормальное дыхание.

– Вперёд. У нас есть час.

Они двинулись к входу в казарму. На пороге лежал солдат. Осмотрев его, Брониген подытожил:

– Он немой. Ему кто-то вырезал язык.

– Наверное, он много знал. – Сказал Платдарф, снова улыбнувшись. И снова никто не увидел его улыбку.

Затащив парнишку за казарму, они вошли внутрь

«Займёмся делом» – подумал Брониген, перерезая первое горло.

– Плат, что ты делаешь? – шепотом возмутился Никсон, глядя на «колумбийские галстуки», что «повязывал» и оставлял за собой Платдарф.

Тот не ответил и продолжал вытаскивать языки своих жертв. Его руки были в крови и становились всё краснее и краснее с каждым убитым.

3

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Утро. Оно ознаменовалось двумя событиями. Во-первых: радиола работала. Во-вторых: у Сан Саныча пропал аппетит. Такое наблюдалось у него раньше, во время операций, еще не завершенных. Или после бессонных ночей.

Утренний эфир начался, как всегда, с песни.

Так вот теперь сиди и слушай

Он не желал ей зла

Он не хотел запасть ей в душу

И тем лишить ее сна

Он носил по выходным ей сладости

Читал в ее ладони линию

И он не знал на сете большей радости

Чем называть ее по имени4

Сан Саныч сидел у радио и ждал.

Что же дальше?

– Ты знаешь, что такое любовь, полковник? – спросил вдруг Город.

Витренюк вздрогнул. Он погрузился в думы. Он думал как раз о ней. О любви. О том, что искоренила война. О том, на что никогда не хватало времени.

«Неделя зачатия» – так называется праздник, когда каждый мог овладеть каждым. Так повышается рождаемость.

Но это не любовь, нет. Это животные инстинкты, природная необходимость, вырывавшаяся из клетки раз в год в неделю разврата и блаженства. Неделя, в которой побеждает похоть над разумом.

А где же первое свидание?

Первый поцелуй?

Первая ночь? (пусть и не брачная)