В зелёных фуражках май

– Вопросы есть? – спросил он перед строем.

– Есть, товарищ майор, – крикнул Цветок, – когда нам дадут оружие?

– Молодец, старший сержант! Оружие вам дадут тогда, когда вы сможете крепко держать его в руках и не уронить на землю даже в эпицентре ядерного взрыва. Ясно сказал? Всем разойтись!

Как и обещал Попов, началось всё действительно скоро. Часа в четыре утра я проснулся от истошного крика:

– Застава, к бою!

Ой-ой-ой, что тут началось! Кто-то куда-то бежал, кто-то на кого-то кричал… На кого-то наступили, когда спрыгивали со второго яруса. Я одевался и не понимал: какой бой, какая застава, мы же в центре Мурманска? Кто-то направлял: «Бегом, бегом, общее построение на плацу!». Значит, никто не нападал. Это было важно. Где бы и в каких ночных подъёмах по тревоге в армии ты не участвовал, думаю, что первые тридцать секунд запоминаются надолго.

Мы прибежали на плац. Попов стоял с секундомером в руках и делал пометки в черном блокноте. Я пробежал мимо майора с видом солдата, привыкшего к таким пустякам, как ночная тревога. Цветок уже стоял на месте построения нашего отделения на плацу. Вид у него был такой, что будто он не ложился спать совсем.

Попов подождал ещё минуту. Кто-то бежал, кто-то уже не торопился и просто шёл. Все поняли, что это проверка. Попов молча записывал свои мысли в блокнотик.

Рассчитались.

Не хватало пяти человек. «Отлично», – подумал я. Ещё минус пять…

Как потом оказалось, эти пятеро даже и не проснулись от топота копыт и кованых сапог. Они вчера отмечали свой приезд и, заодно, день рождения одного из них. Майор даже не стал проверять, где они. Просто переписал фамилии в свой блокнотик.

– Товарищи пограничники! Сердечно поздравляю вас с началом курса боевой подготовки! Это как солдатская каша, на которую в первые дни службы смотреть не можешь, а потом бежишь в столовую в одной майке в первом ряду. Так вот. Я буду кормить вас этой кашей так, что потом добавки будете просить. Мне слабаки не нужны! И ещё вот что хочу до вас донести.

Он сделал паузу и поднял над головой свой чёрный блокнот.

– Это мой боевой друг. Его зовут Пылесосик. Всё время я буду кормить его информацией, а потом просто вытряхну из него всю пыль и грязь. И останутся только лучшие.

«М-да», – подумал я. Как же наша армия богата на сравнения и обозначения. Люблю русский язык! Особенно военный русский язык. На заставе мы как-то читали «Словарик русского пограничника» и смеялись. Там было не меньше 150 слов и выражений, на которых могли разговаривать только военные люди, а гражданские, как говорится, нервно курили бы в сторонке, ничего не понимая.

Майор продолжил:

– Через два часа подъём. Лёгкая общая зарядка. Пока никого не заставляю. Но помните, что кто не выйдет на зарядку, того сожрёт Пылесосик. Ясно всем? Разойтись!

Мы вернулись в казарму и легли спать, но сон, как рукой сняло. Я даже догадывался, что эта рука в звании майора, не меньше. Появились первые ворчуны, послышались недовольные голоса.

– Ну вот на хрена так уже в первую ночь гоняет?!

– Ага! Только с дороги вчера, думал выспаться. Хрена с два поспишь тут…

Помаленьку все затихали. Кто-то храпел. Я тоже постарался уснуть. Но как только закрывал глаза, мне представлялось, как блокнотик майора пытается проглотить нашего Серёгу (художника) и ломается. Улыбаясь, я всё же уснул.

Утром были подъём и лёгкая, по словам майора, зарядка. Обычная утренняя пробежка на 3 км. Я так не бегал уже давно. После пробежки завтракать не хотелось. Хотелось пить.

После завтрака, где толпой выпили весь чай и вчерашний компот, всех разделили и развели по занятиям. У моей группы была расслабуха. Политинформация!

Приехавший проводить политзанятия старший лейтенант рассадил нас в учебном классе, развесил карты и начал объяснять. Говорил он твёрдо и уверенно. Рассказал нам историю, предпосылки и создавшуюся ситуацию на границе Таджикистана и Афганистана на сегодняшний день. Объяснил «что, кто и зачем». Кто друг, а кто враг для нашей страны, а значит и для нас. И для чего Родина посылает своих бойцов держать и охранять южную границу бывшего Союза. Я смотрел на старлея и думал: «Молодец! Офицерская косточка! Сразу видно— школа Чешенко! Патриот!». Старлей напоминал мне политрука со знаменитой фотографии времен Великой Отечественной, где он поднимает бойцов в атаку. Было очень интересно слушать этого молодого офицера. И особенно запомнилась его последняя фраза:

– И запомните, парни! Там, на афганской границе, вы не оккупанты или наёмники, как пытаются представить нас в мире недружественные страны. Вы там – русские солдаты, и вы там находитесь по международному и общепринятому человеческому праву. Далеко от дома, чтобы дома не было войны. Чтобы дома, в России не гибли люди. Удачи вам, парни!

Прошло несколько первых дней нашей подготовки. Я втянулся в службу, ребята тоже привыкли. Отсеялись ненужные и тяжёлые в плане взаимодействия люди. Всё было по обоюдному согласию. Не хочешь – никто не держит. Пожалуйста, домой, в родную часть. Многих отчисляли по личным причинам, которые не озвучивались.

Пылесосик майора работал исправно. И теперь стало видно, что майор Попов уже не отбирал, а старался научить, обучить и подготовить. Сашка Цветков старался каждый день. Он с детства знал, что рождён для службы в армии. Теперь это знали все. А Саня стремился стать действительно лучшим воином в каждом подразделении, где бы ни служил. На кроссах он прибегал в первой пятёрке, подтягивался до тех пор, пока не просили спрыгнуть и освободить место для следующего. На занятиях слушал, впитывал, запоминал. Но отдельной главой в его жизни было оружие. Здесь нет никаких сравнений. Любое оружие знало, что оно было изготовлено для того, чтобы старший сержант Цветков взял его в руки, – и тогда рождалась страшная и грозная сила. И Цветок знал, как правильно эту силу применять и точно использовать.

Но то, что произошло в один из дней наших занятий, думаю, запомнилось многим, кто это видел. В тот день были плановые занятия по АК-74. Разбирали, собирали, изучали матчасть. Также слушали про другие виды стрелкового оружия. Но всё внимание, конечно было к автомату Калашникова. В конце занятия капитан Герасимов предложил сдать предварительный норматив на сборку-разборку АК-74. Каждый пограничник отлично знает автомат Калашникова. Каждому времени службы – своя модификация. Меняются времена года, приходят и уходят министры обороны. Неизменны две постоянные – верность присяге и автомат Калашникова.

Сдача норматива проходила азартно. Каждый хотел отличиться, – мальчишки! Кто-то укладывался в норматив, и спокойно отходил; кто-то нервничал, начинал заново и тоже спокойно собирал.

– Помните! – повторял капитан, – Мы это здесь делаем не для того, чтобы я или майор Попов поставили вам галочку в тетрадке или минус. Нет! Это для того, чтобы там, в горах, да неважно где… чтобы в любой боевой обстановке, каждый из вас мог в темноте и с закрытыми глазами разобрать и собрать автомат заново. А там, поверьте, возможно будет дорога каждая секунда, и нужно научиться делать это так, чтобы эти секунды спасли не только вашу жизнь, но и жизни ваших товарищей.

Когда к столу подошёл Цветков, ничто не предвещало олимпийского рекорда. Саня выдохнул и положил перед собой на стол АК так, как только мать кладёт своего ребёнка на пеленальный столик. Уверенно и аккуратно.

Капитан нажал на секундомер. Начали!

Мне показалось, что Саня ударил по автомату ребром ладони и он просто рассыпался на части.

– Разбор автомата закончил! – отчеканил он. В классе наступила тишина. Никто ничего не понял, но автомат лежал разобранный, причем части его были разложены в ряд, а не валялись в куче, как у предыдущих парней.

Попов даже подскочил на своём стуле.

– Что по времени, капитан? – спросил он.

– 8 секунд. Я такого никогда не видел!

– Вот это да! Вот это я понимаю! – восхитился Попов. – Я видел подобное один раз, в училище. Там у нас майор Вострухин был. Такое же вытворял. Но это было так давно. Но было. А сейчас…

Попов ещё раз недоверчиво осмотрел все части автомата на столе, словно у Цветка в рукаве, как у фокусника, спрятаны детали, а возможно и целый АК. Но всё было, как положено.

– Молодец, старший сержант! Откуда прибыл?

– Алакуртти. 101-й погранотряд.

– А ну-ка, добей меня, Цветков! Собери его!

Цветок без всякой улыбки на лице пододвинул автомат и разложил детали так, как ему было удобно. Попов взял в руки секундомер. Все в классе повернули голову и посмотрели на таблицу на стене класса, где сборка на «отлично» была 25 секунд.

– Я готов, —кивнул майору Цветок.

– К сборке оружия приступить!

Цветок накинулся на детали и начал чётко и точно собирать их в оружие.

– Готово! – крикнул он.

Попов радостно щёлкнул секундомером.

– 17 секунд! Рекорд погранвойск! Поздравляю, Цветков! Вы первый зачислены в группу для прохождения службы в Республике Таджикистан. Молодец, старший сержант!

Саня щёлкнул каблуком в стойке «смирно»:

– Служу России!

– Значит так, – успокоил всех своим командирским голосом Попов. Послезавтра – важный для всех вас день. Сдача нормативов по стрельбе. Скажу сразу: для многих это путь домой. Кушаете вы хорошо, бегаете хорошо, но всего лишь один выстрел врага может это всё испортить. Вы должны стрелять лучше, точнее и быстрее. Сейчас подготовка к ужину. После ужина свободное время. Завтра занятия по химзащите. Сегодня воскресенье, отдыхайте!

Занятия по химзащите проводил сам Попов. Он старался не забивать нам голову названиями отравляющих веществ, а показывал и учил, как пользоваться спецаптечкой, как беречь противогаз, чтобы он сберёг тебя. По окончании занятий майор приказал всем разобрать противогазы и сказал фразу, которая меня насторожила. О том, что пограничник должен всегда и ко всему быть готов.

– Во даёт! Опять что-то придумал! – Цветок начал шептать мне на ухо.

– Ну не будет же он травить нас отравляющими газами? Хотя, Сань…

Мы оба посмотрели на Попова и поняли: этот будет! Кто выживет – полетит, кто не выживет – того повезут!

Засыпал я в тот вечер спокойно. Цветок предложил мне положить противогаз под подушку, и сам заснул. Я думал о завтрашних стрельбах, где мне очень хотелось отличиться. Постепенно тоже уснул. Снилось мне тогда Бородино. Залпы артиллерии, редуты русских войск и поле боя – всё в едком дыму. Внезапно во сне какой-то гусар закричал: «Застава! Пожар!».

Я открыл глаза и сначала подумал, что мы горим. Белый вонючий дым клубами заполнял казарму. Я выхватил противогаз из-под подушки, натянул его и стал одеваться. Из дыма выскочил Цветок, – в майке, трусах, сапогах, но в противогазе. Мой друг – он первым делом бросился проверять меня! Увидев, что я в норме замахал руками в сторону выхода. Мол, бросай всё и на выход бегом. Я вскочил в сапоги и побежал на улицу. Всё оказалось просто. Ночью Попов занёс в нашу казарму дымовую мину и активировал её. То же самое он сделал в другой казарме в течении одной минуты. Так было задумано.

Мы выскакивали на улицу, кто во что был одет. Майор стоял в противогазе с секундомером в руке и следил за нашими действиями. Подняв руку, он щёлкнул секундомером, давая всем понять, что время вышло. Кое-как построившись, мы наблюдали за остальными. Всех, кто выбегал из казармы без противогаза Попов укладывал прямо на газоне, давая понять, что они уже умерли или сильно отравились газами во время атаки, и не могут двигаться самостоятельно. Последним выбежал Лёша Аганин, размахивая руками. Попов поймал его на выходе, уложил на газон, снял свой противогаз и крикнул:

– Средства индивидуальной защиты снять!

Строй снял противогазы и все разом задышали.

– Бойцы! Рядовой Аганин надышался смертельными газами, но его ещё можно спасти. Ваши действия?

Из строя вышел Цветок и четко объяснил, что в данном случае нужно сделать.

– Правильно! – сказал майор. – Рядовой Аганин, поднимайтесь. Старший сержант Цветков только что спас вам жизнь. Отбой тревоги. Проветрить помещение и всем разойтись. Утром всех жду на построении.

Занятия, конечно, были на пределе возможностей. Попов готовил нас, по нашему мнению, к марш-броску в эпицентр ядерного взрыва, и, по мнению майора, мы обязаны были там закрепиться и держать круговую оборону до подхода основных сил.

В тот же день нас повезли на стрельбы. За годы службы я понял, что стрельбы – это лучшее, что проводят в армии на «отлично». Ну и парады, конечно. После недели сборов осталось человек 200. И было неясно, кто из нас полетит. Уже можно было выбирать, а лететь хотели все. И, значит, сегодня мне нужно было отличиться.

Здесь, на стрельбах, и проявился мой солдат удачи. Он вышел вперёд, отправив скромного повара отдохнуть. Радовало то, что оба были пограничниками.

После того, как наша группа отстрелялась из АК, к нам подошёл капитан Герасимов и спросил, есть ли желающие пострелять из снайперской винтовки. Желающих было много, и я в том числе. Нас собрали и отвели в другую часть стрельбища. Там капитан вкратце объяснил принцип работы снайперской винтовки и правила прицеливания. Нам дали по 5 патронов и организовали очередь. Стреляли мы тогда по двое, лёжа на животе.

Выстрел!

Вот это я понимаю! Мощное оружие!

Вот это да!

Это был мой день из тысячи. Ни до, ни после так метко на стрельбах я не стрелял. 49 из 50. То есть, один выстрел из пяти ушёл чуть выше, в девятку. Я знал, что это был первый. Остальные четыре я загнал друг в друга, что называется «в яблочко».

Ко мне подошёл капитан Герасимов.

– Молодец, правильно понял принцип стрельбы! Сегодня у тебя лучший результат.

И добавил:

– В группу подготовки снайперов пойдёшь? Чему смогу – научу, что знаю – расскажу. Готовимся по отдельной программе. Если справишься – полетишь вместе с основной группой.

– Так точно, товарищ капитан, справлюсь! Записывайте!

И я справился. На стрельбище нас теперь возили два раза в неделю. Через пару занятий в группе подготовки Герасимов оставил только четыре человека, в том числе и меня. За эти дни я узнал больше про стрелковое оружие, чем за предыдущие два года службы. Мы изучали точность и дальность прицеливания, держали дыхание, прятались в чистом поле и в скалах на стрельбище. За эти дни я просто влюбился в снайперскую винтовку Драгунова. СВД отвечала мне взаимностью.

На очередном построении Попов зачитал окончательный список тех, кто зачислен в группу для отправки в Таджикистан. В списке был и я, ефрейтор пограничных войск Махновский Роман Владимирович. Я получил шанс, и я его использовал. Я продолжал быть солдатом России.

По ночам, кто не спал— разговаривали. Мужские, душевные разговоры бывают на кухне под стопочку водки, в бане, бывают на рыбалке возле костра вечером, но ночные разговоры в солдатской казарме особенные, мечтательные. Общие на всех. Один из таких ночных разговоров особенно врезался в память.

Буквально за пару дней до отправки группы я проснулся от шума. Оказалось, что трое ребят пошли ночью в «самоход» и, когда они возвращались и полезли через дыру в заборе, на этой стороне их встретил Попов. Бр-р-р-р, жуткая встреча! «За вещами ребятки, вернулись? Ну и правильно. Как домой-то без вещей ехать? До завтрака получить документы и – всего хорошего!» – сказал им Попов, развернулся и ушёл. Отчисление.

Что их тогда дёрнуло уйти за забор, никто не знает. А вот что там, возле дырки в заборе в три часа ночи делал майор Попов – это всем известно. Он работал и просеивал своё сито. И, возможно, сам злился на себя, что не доработал и слишком доверял. Если ты здесь не выполняешь приказы командира, то что ты можешь выкинуть там, в боевой обстановке? Один из парней был наш – Андрюха Алфимцев. Теперь парни злились сами на себя, на дурацкий «залёт», на отчисление. проснулись и другие наши. Чтобы не будить остальных, все дружно пошли в умывальник, который ночью становился курилкой. Стали обсуждать это ЧП. Вот там-то и состоялся разговор между Алфимцевым и его закадычным дружком Серёгой. Они вместе призвались, служили на срочной, потом вместе подписали контракт и очень сильно дружили.

– Блин! Андрюха! Как так-то? Послезавтра вылет, а ты вот так вот! Что за фигня? Ты же знал, что нельзя, я же тебе говорил… Что, не мог потерпеть?

– Серёга, не злись. Самому тошно. Ну так вот получилось… что теперь сделаешь? Ну всё, уже случилось. Жаль. Парни, простите, я вас подвёл!

– Ну и всё теперь. Езжай домой. а я поеду денег заработаю себе.

– Ладно… Что теперь? Одно радует: завтра уже семью увижу.

– Какую, нафиг, семью? Мы с тобой как договаривались? Поедем денег заработаем, полетим вместе…

Потеря друга в самый последний день сильно разозлила Серёгу:

– Ну что было не так-то?

– Да, жаль, конечно… Но семья всё-таки важнее.

Здесь нужно сказать, что Сергею было 22 года, и он был неженатый и без детей. А вот Андрюха в свои 22 года был обладателем несметного богатства. У него уже было трое деток. Все свои, родные. Дочке 4 годика, и двое пацанов: 1 и 2 годика, соответственно.

Об этом мы узнали только на сборах и смеялись, когда кто-то брякнул, что за полгода командировки жена Андрюхи отдохнёт от брутального исполнения им супружеского долга. А когда, всегда стоявший в шеренге перед Андрюхой, был отчислен со сборов, то наше настроение поддержал и майор Попов, который сказал, что если в строю Алфимцев сзади, то у любого бойца нервы сдадут.

Разговор между двумя друзьями продолжался.

– Серёга, ты просто многого ещё не понимаешь. У тебя пока нет детей, и ты не представляешь какое это счастье, когда маленькая девочка, твоя дочка, запрыгивает к тебе на колени, обнимает за шею двумя ручонками, целует тебя в щеку, и шепчет на ухо: «Папочка, я так сильно тебя люблю!».

После этих слов стало тихо. Я понял, что действительно ещё очень многого не знаю в жизни. Но Сергей не унимался:

– Да какие дети? Нафиг они мне нужны! Возня, сопли, пелёнки… Я хочу пожить для себя, в своё удовольствие. Это мой выбор!

– Ты возвращайся главное, друг, живым! И у тебя тоже будут и пелёнки, и распашонки. И счастье в них в придачу.

Разговор постепенно затихал. Здесь всё было ясно. А уже через два часа нас ожидал подъём и утренняя трёхкилометровая пробежка.

Я навсегда запомнил этот разговор ещё и потому, что Серёга погиб через 3 месяца в Таджикистане…

Уже после командировки, гуляя вместе с Цветком по Алакуртти, мы случайно встретили Алфимцева на воскресном рынке. Как же мы обрадовались! Не выпуская друг друга из тройных объятий, мы рассказывали друг другу про жизнь. Взяли по 100 грамм водки и помянули Сергея. И вот тогда Андрюха сказал:

– Я помню этот ночной разговор в Мурманске. Помню прекрасно. Как я выл, когда узнал, что с ним случилось. И помню его слова: «Это мой выбор!». Пусть земля ему будет пухом. Он погиб воином!

Мы выпили тогда и помолчали…

За три дня до отправки была медкомиссия.

Попов на вечернем построении громко огласил:

– Завтра у нас серьёзный день, как и все остальные. Завтра приезжает медицинская комиссия. Проверит, посмотрит, потрогает, пощупает. Как хотите, но все должны быть здоровы. Ещё приедет зубной врач с необходимым для своей работы инструментом. Кто хочет к нему записаться – отдельно список составить.

– Товарищ майор, а зубной бесплатно?

– Конечно, бесплатно.

Чуть ли не началась драка. Все хотели перед отъездом проверить и подлечить зубки. Составили список. Практически 30 человек. Когда он успеет принять всех за один день? Решили завтра посмотреть, что будет. По очереди, если что. Кому повезёт, тому повезёт.

На следующий день в помещении части собрались медики, все разделись до трусов и ходили по кабинетам. Всё напоминало комиссию в военкомате. Настроение было призывное. Позже всех приехал зубной врач. Здоровый, огромный прапорщик с большим чемоданом. Ни с кем не здороваясь, прошёл в отведённый ему кабинет. Сразу же собралась очередь, кто-то обрадованный, что пацаны заняты у других врачей, пролез по списку первым и радостно улыбаясь, зашёл в кабинет. Минут пятнадцать мы слышали сдавленные стоны, крики, возможно шум борьбы.. Открылась дверь, и оттуда вышел первый, кто пролез без очереди. Вид у него был ещё тот: на груди ошмётки десны, на щеке засохшая кровь, а рот забит ватой.

– Не, пацаны, он не лечит, он только вырывает зубы.

Через минуту возле кабинета никого не было. Только на полу валялся брошенный список очереди к зубному врачу, с таким трудом составленный вчера.

Был последний день мурманских сборов. Днём, после обеда, было, если можно так сказать, торжественное построение. Слова, которые сказал нам тогда майор Попов, проникли в самую душу. Пусть они там и останутся! Дальше было всё официально:

– Борт назначен на завтра на 8.00. Утром ваша группа вылетает в Санкт-Петербург. Там вы получаете оружие, соединяетесь с группой Северо-Западного округа и через день вылетаете на Душанбе. Сбор здесь, на плацу, в 6.00. Выезд из части в 6.20. Быть всем. И да, парни! Последняя проверка на вашу готовность. Самая опасная и трудная (при этих словах я представил, что ночью Попов взорвёт в нашей казарме ядерный заряд, остальное уже всё вроде с нами было). Так вот, парни. До утра свободный выход в город. Утром в 6.00 я жду вас всех на этом месте. Повторяю! Я хочу утром видеть вас всех! Трезвыми и здоровыми! Разойтись!

Это был подарок! Награда за эти недели беготни, стрельб и зарядок. Сразу же после ужина почти все «навострили лыжи». Брились, мылись, одевались. Я разделился во мнениях с Цветком (тот категорически остался в казарме) и вышел в город с Ваней Костюком. Мы вышли через КПП и пошли куда-то наугад. Нам хотелось кому-то рассказать, что мы готовились, что мы старались, и что завтра утром мы улетаем на военном самолёте в «горячую точку» на карте мира, но мы не знали куда идти. Деньги у нас были, поэтому просто гуляли по вечернему Мурманску.

И, конечно, совершенно случайно нашли то, что искали. Вернее, тех, кого искали. Три симпатичные девушки сидели на лавочке во дворе девятиэтажки и болтали. Мы с Иваном сразу же поняли, что они ждут нас. Подошли к ним, поздоровались, и как-то сразу же подружились. Ну вот так вот бывает, когда совершенно незнакомые люди общаются с первой минуты так, будто они знали друг друга много лет до этого. Просто когда-то разлучились, и сейчас рассказывали всё, что произошло с ними за это время. Девчонкам мы сразу же с гордостью и наигранной грустью сообщили о том, что завтра нас ждёт война. Всё! Теперь они были влюблены в нас. А мы отвечали им взаимностью.

Незаметно на лавочке появились вино, фрукты, стаканчики. Возможно, мы виделись в первый и последний вечер в жизни, и это сближало.

Было уже часов одиннадцать вечера, когда на дороге возле дома появились двое. Ребята молодые, крепкие, чуток пьяные и немного агрессивные. Мы с Ваней поднапряглись, ожидая конфликтной ситуации. Вот чего-чего, а драки совсем не хотелось. Утром самолёт, командировка, которую заслужили. И всё это могло пойти коту под хвост. Как пойдёт разговор, так и будет.

Парни увидели девчонок, заулюкали и двинулись к лавочке. Мы спокойно сидели, а когда они дошли до нас, резко встали и сделали шаг навстречу, закрывая девчонок.

– Здорово. Как сами?

Парни, думая, что на лавочке с девушками какие-то студенты, осеклись, увидев военную форму, но разогретые спиртным, начали прощупывать нас:

– Опачки, солдаты! Почему без доклада? Доклад по форме! Кто такие?

– Порядок ребята, свои. Погранцы с отряда.

– Погранцы? Это хорошие ребята! А мы только-только из Чечни вернулись.. В отпуске первый день. Апатитский ОМОН, слыхали про такой?

Нас с Ваней будто током пробило.

– Вот это встреча! Конечно, знаем! Мы сами апатитские! А Лёху Козича вы знаете? Он писал, что тоже в командировку уезжает. Что с ним? Живой?

Вот здесь наступил черёд удивляться парням. Они мгновенно протрезвели и задышали нам в лицо.

– Вы Козича знаете? Да он наш командир отделения. Охренительный пацан. Живой, живой, конечно.

– Козич – наш друг. С детства вместе. Апатиты, Северная 15.

– Блин, браток, они Козича знают!

Парни стали с нами брататься.

– Мы только первый день дома. Десятого обратно вернулись в часть. Нас пятого вечером сменили, а шестого утром началась мясорубка там, слыхали?

Мы слушали их историю, и не могли поверить в случайность такой встречи. Парни рассказали, что были в переделках, что погиб в боях их друг, накрыв своим телом гранату, спасая жизни друзей. То, что они живые, видимо им самим ещё не верилось.

Но не это в рассказе было главное.

Я услышал в их словах грусть о том, что они здесь, что их вывели в самое трудное время, а ребята там сейчас бьются. Кто-то служит на их постах, и, по их словам, «они же котята, блин, только-только прибыли. А мы же там уже каждый кустик, каждый камень знали».