bannerbanner
Путешествие в окружающие миры животных и людей. Теория значения
Путешествие в окружающие миры животных и людей. Теория значения

Полная версия

Путешествие в окружающие миры животных и людей. Теория значения

Язык: Русский
Год издания: 1934
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 4

Каждый субъект, словно ткущий нити паук, выстраивает отношения, связывающие его с определенными свойствами вещей, и выплетает из них прочную сеть, на которой держится его бытие.

Какими бы ни были связи между субъектом и объектами его окружения, они всегда осуществляются вне субъекта, – и именно там мы должны искать воспринимаемые признаки. Таким образом, признаки восприятия всегда имеют какую-нибудь пространственную привязку, а поскольку они сменяют друг друга в определенной последовательности, они также связаны и во времени.

Однако нам трудно отказаться от того заблуждения, согласно которому отношения между другим субъектом и предметами окружающего его мира выстраиваются в том же пространстве и в том же времени, что и отношения, объединяющие нас с предметами нашего человеческого мира. Это заблуждение подпитывается убеждением в существовании одного-единственного мира, в котором пребывают все живые существа. Отсюда проистекает прочно утвердившееся мнение, будто бы у всех живых существ должно быть только одно общее пространство и общее время. Лишь в последнее время у физиков возникло сомнение в том, что пространство вселенной едино для всех существ. Невозможность существования такого пространства следует уже из того факта, что каждый человек живет в трех пространствах, которые обоюдно проникают, дополняют, но отчасти и противоречат друг другу.

Пространство действия

Когда мы, закрыв глаза, свободно двигаем своими конечностями, мы точно знаем как направление, так и размах этих движений. Своей рукой мы намечаем пути в пространстве, которое мы называем пространством наших движений или, кратко, пространством действия. На этих траекториях мы регистрируем мельчайшие отрезки, которые мы предлагаем обозначить как шаги ориентации в пространстве, поскольку нам точно известна ориентация каждого такого шага благодаря чувству или сигналу ориентации. А именно: мы различаем шесть направлений, которые попарно противопоставлены друг другу: направо, налево, вверх, вниз, вперед и назад.

Специальные опыты показали, что наиболее короткие шаги, которые мы можем выполнить, судя по движениям указательного пальца на вытянутой руке, охватывают приблизительно два сантиметра. Как мы видим, эти шаги не дают особо точного измерения пространства, в котором они осуществляются. Каждый может легко убедиться в отсутствии точности, если попытается свести с закрытыми глазами указательные пальцы своих рук. Он увидит, что большинство попыток не удастся и пальцы пройдут на расстоянии до двух сантиметров друг от друга.

Илл. 4. Система координат человека


Еще более значимо для нас, что однажды освоенные ходы движения легко удерживаются в памяти, благодаря чему мы можем вести записи в темноте. Эту способность называют «кинестезией», и о ней нам уже хорошо известно.

Таким образом, пространство действия – это не просто пространство для движения, выстроенное из тысяч пересекающихся шагов ориентации, оно снабжено системой из напластованных одна на другую вертикальных плоскостей, то есть всем известной системой координат, служащей основой для определения всех положений в пространстве.

Принципиально важно, чтобы всякий, кто занимался проблемой пространства, удостоверился в этом факте. И сделать это очень легко. Достаточно лишь с закрытыми глазами поводить туда-сюда ладонью перед лбом, чтобы точно определить, где пролегает граница между правым и левым. Граница эта практически совпадает со срединной линией тела. Если, закрыв глаза, поводить перед лицом ладонью в вертикальном направлении, нетрудно определить, где пролегает граница между верхом и низом. У большинства людей она находится на высоте глаз. И всё же достаточно много и таких, кто определяет эту границу на уровне верхней губы. Наименее ясной является граница между задом и передом, которую можно ощутить, если водить фронтально поставленной ладонью вперед-назад сбоку от головы. Многие определяют эту плоскость в области ушной раковины, другие обозначают в качестве такой грани скулу, наконец, кто-то переносит ее к кончику носа. Всякий нормальный человек имеет прочно связанную со своей головой систему координат, образованную из этих трех плоскостей, и благодаря этому наделяет свое пространство действия четкими границами, в которые заключены шаги ориентации.

В изменчивый хаос шагов ориентации, которые, будучи элементами движения, не могут придать стройность пространству действия, устойчивые плоскости привносят прочный каркас, поддерживающий в пространстве действия порядок.

Большой заслугой И. Ф. Циона[44] является то, что он возвел трехмерность нашего пространства к органу чувства, находящемуся в нашем внутреннем ухе, – к так называемым полукружным каналам (илл. 5), положение которых в общих чертах соответствует трем плоскостям пространства действия.

На существование этой закономерности недвусмысленно указывают многочисленные эксперименты, что позволяет нам сделать следующее утверждение: все животные с тремя полукружными каналами обладают трехмерным пространством действия.

На илл. 6 показаны полукружные каналы рыбы. Очевидно, что они очень важны для животного. В пользу этого говорит и их внутреннее строение, представляющее собой трубчатую систему, в которой в трех пространственных направлениях под контролем нервов движется жидкость. Движение жидкости точно отражает движения всего тела. Это служит указанием на то, что, кроме задачи переложения трех плоскостей в пространство действия, у органа есть и другое значение. Нам представляется, что он должен играть роль компаса. Но не того компаса, что всегда указывает на север, а компаса, направленного на «двери дома». Когда все движения тела раскладываются и маркируются в полукружных каналах по трем направлениям, животное должно вернуться в исходное положение, после того как в ходе движения нервные показатели вновь придут к нулю.

Нет сомнений в том, что всем животным, имеющим фиксированное место пребывания, например во время гнездования или нереста, в помощь обязательно дается такой компас, указывающий путь к дому. В большинстве случаев для определения пути к дому оптических признаков, имеющихся в зрительном пространстве, оказывается недостаточно, так как его необходимо найти даже в том случае, если внешний вид дома поменялся.

Способность вновь находить путь к дому, опираясь только на пространство действия, можно обнаружить также у насекомых и моллюсков, хотя у этих животных нет полукружных каналов.

Илл. 7. Пространство действия пчелы


В особенности показателен для нас следующий опыт (илл. 7). После того как из улья вылетело большинство пчел, его перемещают на два метра. Мы можем наблюдать, что пчелы собираются в свободном пространстве близ того места, где прежде находилось отверстие, из которого они вылетели, – двери их дома. Должно пройти пять минут, чтобы пчелы наконец развернулись и полетели к улью.

По продолжении эти опыты показали, что пчелы с отрезанными усиками сразу летят к перемещенному улью. Из этого следует, что пчелы превосходно ориентируются в пространстве действия до тех пор, пока у них есть их усики. Без них пчелы руководствуются оптическими впечатлениями от зрительного пространства. Таким образом, усики пчелы при обычных обстоятельствах берут на себя роль компаса для определения пути к дому, и этот компас надежнее, чем зрительные впечатления, показывает им обратную дорогу.

Илл. 8. Брюхоногий моллюск в поиске дома


Еще более поразительно, как находит обратный путь брюхоногий моллюск пателла, также называемый англичанами «homing» (илл. 8). Пателла обитает на скалистом дне в зоне приливов и отливов. Крупные особи своей твердой раковиной выцарапывают в породе ложе и, крепко прижавшись к нему, проводят период отлива. Во время прилива они пускаются в странствие, снимая слой каменной породы в своем окружении. Когда начинается отлив, они снова находят свое ложе, не всегда при этом прокладывая такой же путь. Глаза пателлы столь примитивны, что, если бы моллюск пользовался только ими, он никогда бы не нашел место своего дома. Наличие обонятельного признака столь же маловероятно, как и оптического. Остается лишь предположить существование компаса в пространстве действия, о котором, однако, мы не имеем представления.

Пространство осязания

Элементарной составной частью осязаемого пространства является не величина, определяемая движением, наподобие шага ориентации, но величина покоящаяся, а именно – место. Место также обязано своим существованием перцептивному сигналу субъекта и является образованием, не привязанным к материальному окружению. Доказательство этому было разработано Э. Г. Вебером[45]. Если в рамках опыта приложить ножки циркуля (илл. 9), концы которых отстоят друг от друга на 1 см, к затылку человека, он будет отчетливо различать оба конца. Он будет знать, что каждый из них упирается в свою точку. Но если мы будем перемещать циркуль, не изменяя заданного им расстояния, вниз по спине, то эти концы будут восприниматься человеком как более сближенные друг с другом и, наконец, слившимися в одну точку.

Илл. 9. Опыт Вебера с циркулем


Из этого следует, что у нас, кроме сигналов восприятия, связанных с осязанием, также имеются перцептивные сигналы и для ощущения места, которые мы называем локальными сигналами. Каждый локальный сигнал, вынесенный вовне, определяет место в пространстве осязания. Площадь участков нашей кожи, при прикосновении к которым в нас пробуждаются одни и те же локальные сигналы, очень разнится, и это зависит от значения, которое имеет для осязания соответствующее место на коже. Наряду с кончиком языка, обследующим полость нашего рта, наименьшие по площади участки есть и на кончиках наших пальцев, и потому им под силу распознавание большинства поверхностей. Когда мы ощупываем предмет, мы прикосновениями своих пальцев наносим на его поверхность тонкую мозаику из точек. Мозаика из точек, находящихся в среде обитания животного предметов, как в осязательном, так и в зрительном пространстве – это дар, который субъект преподносит вещам своего окружающего мира (умвельта), поскольку в самом окружении такая мозаика отсутствует.

При нащупывании точки пространства увязываются с шагами ориентации и вместе способствуют сложению представления о форме.

У многих животных пространству осязания отводится совершенно выдающаяся роль. До тех пор, пока у крыс и кошек есть осязательные волосы (вибриссы), они даже при потере зрения остаются нестесненными в своих движениях. Все ночные животные и животные, обитающие в пещерах, по преимуществу существуют в пространстве осязания, представляющем собой слияние места с шагами ориентации.

Пространство зрения

Кожа безглазых животных, в том числе клещей, восприимчива к свету, одни и те же участки их кожного покрова предназначаются для производства локальных сигналов как для световых, так и для осязательных раздражителей. В их окружающем мире зримые и осязаемые места совпадают.

Лишь у животных, наделенных глазами, зрительное и осязаемое пространства четко разграничены. В сетчатке глаза плотно друг к другу размещены крошечные элементарные участки – зрительные элементы. Каждому зрительному элементу соответствует место в окружающем мире, ибо было обнаружено, что на долю каждого зрительного элемента приходится по одному локальному сигналу.

На илл. 10 изображено зрительное пространство летящего насекомого. Естественно, что из-за круглого строения глаза фрагмент внешнего мира, отражающийся в зрительном элементе, по мере отдаления увеличивается, так что один участок глаза охватывает всё более и более значительные части внешнего мира. Вследствие этого все предметы, отдаляющиеся от глаза, постепенно уменьшаются, в конце концов исчезая в одном участке, ибо он представляет собой мельчайший пространственный сосуд, внутри которого нет различий.

В пространстве осязания уменьшения предметов не происходит. И это тот момент, когда пространство зрения и пространство осязания начитают состязаться друг с другом. Если мы протягиваем руку, берем чашку и подносим ее ко рту, в зрительном пространстве чашка становится больше, но не меняет своей величины в пространстве осязаемом. В этом случае превосходство на стороне последнего, ибо неискушенный наблюдатель даже не обратит внимания на то, что чашка увеличилась.

Подобно руке, двигающейся на ощупь, взгляд, блуждая, выстраивает из всех вещей окружающего мира искусную мозаику, точность которой зависит от количества зрительных элементов, охватывающих один и тот же фрагмент окружения.

Так как количество зрительных элементов в глазу разных животных значительно различается, мозаика мест их окружающего мира соответствующим образом отражает эти различия. Чем грубее мозаика мест, тем больше деталей предметов теряется, и мир, воспринимаемый глазами мухи, выглядит намного упрощеннее в сравнении с миром, который созерцает человек.

Поскольку при помощи наложения тонкой сетки любую картину можно превратить в мозаику из мест, метод решетки позволяет нам наглядно продемонстрировать многообразие мозаик, воспринимаемых взглядом разных животных.


Для этого нужно лишь последовательно уменьшать одну и ту же картину, каждый раз фотографировать ее сквозь одну и ту же решетку и затем снова увеличивать. Тогда постепенно мозаика картины будет становиться всё более грубой. Решетка, зафиксированная на снимке, мешает восприятию, поэтому более грубые мозаичные изображения воспроизведены без нее и выполнены акварелью. Илл. 11 (a – d) сделана при помощи метода решетки. Она дает возможность составить мнение об окружающем мире животного, если нам известно число зрительных элементов его глаза. Илл. 11с приблизительно соответствует картине, которую получают глаза домашней мухи. Очевидно, что в столь мало детализированном окружающем мире никак нельзя увидеть нитей паутины, и мы можем утверждать, что паук плетет остающуюся совершенно незримой для его добычи сеть.

Последнее изображение (илл. 11d) приблизительно передает зрительное представление моллюска. Становится ясно, что зрительное пространство улиток и мидий состоит лишь из нескольких темных и светлых пятен.

Как и в пространстве осязания, в зрительном пространстве связи между разными местами возникают за счет шагов ориентации. Если мы будем препарировать предмет под лупой, задача которой состоит в объединении на малой поверхности большого количества мест, мы обнаружим, что не только наши глаза, но и наша рука, орудующая препаровальной иглой, будет выполнять гораздо более короткие шаги ориентации, в соответствии с близостью размещения распознаваемых мест.

2. Самый дальний план

В отличие от пространства действия и пространства осязания, зрительное пространство со всех сторон ограничено непроницаемой стеной, которую мы называем горизонтом или самым дальним планом.

Солнце, луна и звезды, в равной степени отдаленные от нас, блуждают на самой дальней плоскости, замыкающей собой всё зримое. Положение самого дальнего плана не является неизменным. Когда я, тяжело переболев тифом, впервые решил прогуляться, самая дальняя плоскость оказалась передо мной на расстоянии около двадцати метров и была подобна пестрой драпировке, на которой были отображены все видимые предметы. За ней уже не существовало более или менее отдаленных предметов, но лишь предметы меньшего или большего размера. И даже повозки, проезжавшие мимо меня, достигнув самой дальней плоскости, становились не отдаленнее, а попросту меньше.

Хрусталик нашего глаза выполняет ту же задачу, что и объектив фотокамеры, а именно: четко отображает на сетчатке, соответствующей светочувствительной панели, находящиеся перед глазом предметы. Хрусталик человеческого глаза эластичен и благодаря особенным мышцам может искривляться (такой же результат получается при передвижении объектива фотоаппарата).

При сокращении мышц хрусталиков сигналы ориентации направляются вперед. Когда расслабленные мышцы растягиваются эластичным хрусталиком, начинают действовать сигналы ориентации, которые задают направление назад.

Если мышцы расслаблены полностью, глаз настраивается на расстояние от десяти метров до бесконечности.

Благодаря движениям мышц предметы окружающего мира в радиусе десяти метров идентифицируются как близкие или дальние. За пределами этого радиуса младенец может распознать лишь увеличение или уменьшение предметов. Здесь положена граница его зрительного пространства, замкнутая охватом самой далекой плоскости. Лишь постепенно при помощи сигналов отдаления мы научаемся отодвигать самую далекую плоскость всё дальше, и у взрослого человека она оканчивается на отдалении в шесть или восемь километров, там, где начинается горизонт.

Илл. 12. Самая далекая плоскость у взрослого человека (внизу) и у ребенка (вверху)


Разницу между зрительным пространством ребенка и взрослого поясняет илл. 12, наглядно демонстрирующая наблюдения, изложенные Г. Гельмгольцем[46]. Он рассказал, как, будучи маленьким мальчиком, проходил мимо Потсдамской гарнизонной церкви и заметил на ее колокольне нескольких рабочих. Тогда он спросил у своей матери, не может ли она достать ему этих маленьких куколок. Церковь и рабочие находились как раз на самой дальней для него плоскости и потому были не далекими, а маленькими. Вследствие этого он имел все основания предполагать, что мать своей длинной рукой может снять куколок с колокольни. Он не знал, что в окружающем мире его матери у церкви совсем иные размеры, а на колокольне находятся не маленькие, а отдаленные от нас люди. Нам трудно представить себе положение самой дальней плоскости в окружающих мирах животных, поскольку в большинстве случаев непросто установить экспериментально, когда предмет, находящийся в окружении субъекта и приближающийся к нему, становится в его окружении не просто больше, но ближе. Если мы попытаемся поймать комнатную муху, то увидим, что она улетает лишь тогда, когда приближающаяся рука человека оказывается в полуметре от нее. Из этого можно было бы заключить, что самую дальнюю плоскость мухи следует искать на таком расстоянии.

Между тем другие наблюдения над домашней мухой позволяют допустить, что в ее окружающем мире самая дальняя плоскость проявляет себя еще одним способом. Известно, что мухи не просто кружат вокруг висящей лампы или люстры, но всегда совершают разворот в тот момент, когда отдаляются от источника света на полметра, чтобы затем пролететь под ним или мимо него в обратную сторону. При этом они ведут себя как боцман, который, управляя парусником, не хочет потерять из виду остров.

Глаз мухи (илл. 13) устроен так, что его зрительные элементы (рабдомы) представляют собой длинные нервные структуры, которые на различной глубине должны улавливать фиксируемое их линзами изображение в соответствии с расстоянием до видимого предмета. З. Экснер[47] высказал предположение, что здесь речь может идти о подобии мышечного линзового аппарата нашего глаза.

Илл. 13. Схема строения сложного глаза мухи

(а – глаз с вырезанной справа частью (по Гессе); b – два омматидия)

Условные обозначения: Cor – роговичные фасетки; К – ядро; Kr – кристаллический конус; Krz – клетка хрустального конуса; Nf – нервное волокно; P – пигмент; Pz – пигментные клетки; Retl – ретинула; Rh – рабдом; Sz – зрительная клетка.


Если мы предположим, что оптический аппарат зрительных элементов действует как насадочная линза, то на определенном отдалении люстра должна исчезать и тем самым обуславливать возвращение мухи. В пользу такой гипотезы говорит сравнение илл. 14 и 15, где показаны снимки люстры, сделанные с насадочной линзой и без нее.

Илл. 14. Люстра в восприятии человека


Каким бы образом ни ограничивала самая дальняя плоскость зрительное пространство – она всегда существует. Поэтому мы можем себе представить, что каждое животное, населяющее окружающую нас природу, например жуки, бабочки, мухи, комары или стрекозы на поляне, будто заключено в мыльный пузырь, стенками которого положен предел его зрительного пространства и который заключает в себе всё, что доступно его зрению. В каждом мыльном пузыре содержатся другие места, а также находятся плоскости ориентации для действия, служащие прочным каркасом для пространства. Порхающие кругом птицы, перепрыгивающие с ветки на ветку белки или пасущиеся на лугу коровы – все они постоянно пребывают в своем мыльном пузыре, замыкающем их пространство.

Илл. 15. Люстра в восприятии мухи


Лишь после того, как мы живо вообразим это положение вещей, мы станем распознавать мыльный пузырь вокруг каждого из нас и в нашем мире. И тогда мы увидим, что мыльные пузыри окружают всякого человека, их границы беспрепятственно пересекаются, поскольку они выстроены из субъективных сигналов восприятия. Пространства, не зависящего от субъектов, попросту не существует. Если мы всё-таки, несмотря ни на что, продолжаем придерживаться фиктивного представления о всеохватной вселенной, то лишь по той причине, что эта принятая всеми иллюзия позволяет нам легче условиться друг с другом.

3. Воспринимаемое время

Время – порождение субъекта, и убедительным тому доказательствам мы обязаны Карлу Эрнсту фон Бэру[48]. Время как последовательность мгновений разнится от умвельта к умвельту и зависит от того количества мгновений, которые субъекты могут пережить за один и тот же временной отрезок. Мгновения – это мельчайшие неделимые ячейки времени, ибо они суть выражение неделимых элементарных ощущений, так называемых временных сигналов. Как уже было отмечено, у человека длительность одного мгновения составляет 1/18 секунды. Примечательно, что момент остается неизменным для всех областей чувств, так как ощущениям сопутствуют одни и те же временные сигналы.

Мы не различаем восемнадцать колебаний воздуха, воспринимая их как один звук.

Было установлено, что восемнадцать прикосновений к своей коже человек воспринимает как одно единовременное нажатие.

Кинематограф дает нам возможность спроецировать на экран движения внешнего мира в привычном для нас темпе. При этом отдельные изображения следуют одно за другим с небольшим интервалом, равным 1/18 секунды.

Если у нас возникает необходимость проследить за движениями, скорость которых слишком высока для нашего глаза, мы используем высокочастотное воспроизведение.

Так мы называем процедуру фиксации большего числа изображений, сделанных за одну секунду, с последующей их демонстрацией в нормальном темпе. Используя ее, мы растягиваем ход движения во времени и благодаря этому получаем возможность сделать наглядными процессы, слишком быстрые для нашего человеческого темпа времени (1/18 секунды), например взмах крыльев птицы или насекомого. При более частотной съемке процессы движения затормаживаются, при замедленной съемке они, напротив, ускоряются. Если мы будет делать один кадр в час, а затем покажем отснятое в темпе 1/18 секунды, зафиксированный процесс спрессуется в короткий отрезок времени, вследствие чего мы получим возможность увидеть слишком медленные для нашего темпа процессы, например, то, как распускается цветок.

Илл. 16. Мгновение с точки зрения улитки

(В – шар, Е – эксцентрик, N – перекладина, S – улитка)


Напрашивается вопрос о том, существуют ли такие животные, воспринимаемое время которых состоит из более коротких или более длительных мгновений, чем у нас, вследствие чего в их окружающем мире процессы движения протекают медленнее или быстрее, чем в нашем окружающем мире.

Первые опыты в этой области провел один молодой немецкий ученый. Позже вместе с еще одним исследователем он изучал реакцию бойцовых рыбок на свое отражение в зеркале. Если зеркальное изображение демонстрируется восемнадцать раз в секунду, то бойцовая рыбка не распознает его. Необходимо, чтобы частотность показа достигала по крайней мере тридцати раз в секунду.

На страницу:
3 из 4