Ворота во тьму. Часть 1

– Вы не бойтесь, – крикнул мужчина Анне. – Мы только в магазин. Лимонаду возьмем и обратно.

Неизвестно, что бы с ней стало, подойди мужчина со своим спутником ближе. Но они свернули в другую сторону. Кабанчик изредка похрюкивал набегу.

На холм Анна поднималась медленно, будто перед этим пробежала марафон. Ноги едва держали. Делянка? Подсобное хозяйство? Она завтра же уйдет отсюда. Пешком? Да хоть ползком, только подальше от выпотрошенных домашних животных и их не совсем живых хозяев. Уже, подойдя к воротам, Анна оглянулась. Она помнила единственный въезд в деревню, от него продолжалась центральная улица, перепутанная мелкими переулками, но никаких других дорог, кроме бетонной тропинки, по которой она только что поднималась, не увидела. Даже намека на колею, даже примятой травы. Дорога, по которой они катили от вертолетной площадки, так заросла, что отыскать ее среди поднявшейся травы стало невозможно.

Ксюха металась в бреду. Анна ее полностью раздела, ужаснувшись жуткой худобе. На берегу в купальнике девушка выглядела просто стройной, но за прошедшие сутки будто истаяла. Ребра выпирали, вот-вот порвут сухую горячую кожу. Обтирание уксусом чуть сбило жар, однако в себя Ксения так и не пришла. Анна вскипятила воду, вытряхнула туда сизые былинки, поставила стакан на подоконник собственной спальни.

Надо было чем-то себя занять. Если она останавливалась хоть на минуту, тут же наваливался ужас. В лаборатории она до глубокой ночи перепроверяла свежие образцы. Сверилась с предыдущими результатами – ничего нового.

Спать она пошла около трех часов, приняла душ, переоделась в светлую легкую пижамку и уже выключила свет, когда в окно влетел камешек.

Дедок в клетчатой безрукавке плакал. Рядом стояла Полина, придерживая левой рукой, неестественно искривленную правую. Девочка застыла, только слезы ползли по щекам. Полнолуние, света хватало, чтобы рассмотреть все в мельчайших подробностях.

– Помоги, – запричитал дед. – Лекарка пропала. Внучка моя… рука у нее.

Девочка покачнулась. Дед успел подхватить. Поломанная рука мотнулась будто тряпичная. Анна заметалась по комнате, схватила халат, начала шарить по карманам, не нашла ключ-карту, кинулась искать в сумке и натолкнулась на очки, которые следовало надевать в темное время суток. У нас что? Ночь! От того, что нацепила на нос допотопные окуляры в круглой железной оправе, ничего не изменилось, четкости, во всяком случае, не прибавилось. А тут и карта нашлась.

– Заходите! – крикнула Анна, подбежав к окну, и осеклась.

Вместо буколического старичка под окном топтался сутулый, поросший диким волосом урод, голову которого покрывали зеленые шишки. Урод, послюнив палец, провел по щекам. Влажные дорожки тут же заструились ручейками. У девочки от прежнего облика остались только огромные серые глаза с пушистыми ресницами. Из-под верхней губы вылезли два клыка. Волосы на голове превратились в колючую поросль. Ребенок, или что оно там было, улыбнулся. Нижние клыки приходились к верхним, как у хищника.

– Внучка… рука у нее, – продолжал надрываться волосатый монстр.

– Не ори, дед. Она нас видит, – остановила его бывшая девочка, вскинула поломанную руку, та с винтовочным клацаньем встала на место.

– У, сука! – рявкнул дед, подхватил камень и запустил в окно.

Анна отскочила, каким-то чудом успев подхватить стакан с настоем. Камень чиркнул по стеклу, упал на пол, разлетевшись фонтаном зеленых искр. Только тут она почувствовала, что кольцо нагрелось и пульсирует. Камень светился.

А за окном уже никого не было. Анна поставила стакан с настоем на тумбочку у кровати, опустилась на пол и на четвереньках поползла в угол комнаты.

Она так сидела в детстве, когда дома полыхал скандал. Если зажать уши руками, почти ничего не слышно. Если закрыть глаза…

Они кривлялись: выйди к нам, ну, выйди! Анна давила на глаза пока под веками не поплыли оранжевые круги. Заломило глазные яблоки, но жуткая парочка пропала.

Уйти пешком, хоть по лесу, хоть по болоту – только отсюда! Завтра же на рассвете! Она дойдет. Доктор сказала, что у нее на пальце оберег. Ее не тронут. Она найдет дорогу! Найдет, чего бы ей это ни стоило.

Громко застонала Ксюха. Анна не шелохнулась. Ее сковало жутью, превратило в кокон из нервов, пошевелись, они начнут сочиться кровью, пока вся не вытечет.

Ксюха застонала еще раз – слабее, будто на пределе дыхания. И еще – едва слышно.

Пока Анна тут баюкает собственные страхи, там, возможно умирает девочка, которая вообще ни в чем не виновата. Следовало с самого начала смотреть правде в глаза, а не прятаться за надуманными объяснениями. Дура! Сто раз дура! Бабка же велела надевать очки!

А ведь чужая бабушка, любезная Алиса Генриховна, кажется, знала, куда едет внучка, но недрогнувшей рукой отправила ее на верную смерть. Или все же – дрогнувшей? Дала же она кольцо и очки. Почему тогда не объяснила, что тут творится? Или ей тоже позволяют жить, пока рот на замке?

Мысль о том, что Анну вроде Красной Шапочки отправили в темный лес, доподлинно зная, что по дороге к ней выйдет серый волк, так разозлила, что даже страх отступил. «Они тебе ничего не сделают», – сказала доктор. Они ей ничего не сделают! Зато она теперь легко отличит, кто свой – то есть человек, кто чужой в прямом смысле: чужой, чуждый, левый, зомбоватый, монструозный, тухлый или вообще выпотрошенный, как тот поросенок.

В серой тусклости, зарождающегося утра – ни солнца, ни тьмы, один застоявшийся бледный туман – Ксюха показалась уже вовсе мертвой. Анна с перепугу тряхнула ее так, что клацнули зубы. Но девочка зашевелилась.

– Вот и прекрасно. Сейчас, сейчас!

Анна принесла стакан с настоем, зачерпнула, осторожно влила темно-зеленую жидкость между сухими губами. Ничего не произошло, то есть мгновенного выздоровления не последовало, но доктор же сказала: каждый час.

Все время до прихода начальника охраны Анна провела возле Ксюхи. Она строго по часам секунда в секунду вливала настой в безвольно открытый рот. Когда солнце разогнало серую муть, выяснилось: жар отступил, Ксения ровно дышит, а жуткая худоба куда-то исчезла.

Главный охранник, как показалось Анне, ухмылялся. Захотелось надеть очки и тут же проверить свои подозрения. Но для чистоты эксперимента следовало, найти товарища ночью, дабы убедится, человек ли он вообще.

Потеряв со злости всякий страх, Анна подойдя вплотную к камуфляжному великану, вложила ему в руку дежурный лист. Тот никак не отреагировал, развернулся и шагнул в дверь. Зеленая ветка, которая по утрам то исчезала, то появлялась у него за ухом, оказалась побегом, который произрастал из ушной раковины. Начальник охраны заметил взгляд Анны, ухмыльнулся и обломил веточку под корень.

– Дарю.

А поскольку храбрость куда-то подевалась, и Аня как в первый день начала пятиться, заткнул ветку за косяк.

Это уже было немножко множко. Аня сползла по стенке на корточки, зажав уши руками.

Они были кругом, даже тут в, казалось бы, полностью защищенном месте. Деревянный монстр мог в любой момент вернуться… и что? Почему он тогда исправно приходил каждое утро, чтобы исчезнуть до обеда?

Через некоторое время просто сидеть в углу и сходить с ума, показалось не правильным. Раз уже все случилось, следовало как-то жить дальше. Приспособиться, возможно, привыкнуть.

Чтобы стать, как они?

Анна поднялась, опираясь о стену. Подходило время, давать Ксюхе лекарство.

Девушка пришла в себя часа через три, но Анна продолжала вливать настой по ложечке, пока он не закончился. Ни о каком походе в деревню за молоком и хлебом даже мысли не возникало. Есть кладовая, прожить на ее запасах можно не четыре, а все четырнадцать месяцев.

– Я такие сны видела! – с восторгом сообщила Ксюха, уплетая за ужином кашу.

Они сидели на кухне. Готовила Анна. Ксении хватило сил только подняться, накинуть халат и доковылять до стола. Сама Аня прихлебывала жидкий чаек, едва не падая от усталости. Впечатлений от предыдущей ночи осталось воз и маленькая тележка, но в сон тянуло – до подушки бы доползти.

– Какие сны? – спросила она чисто из вежливости.

– Будто на озере есть остров, там живут русалки, и я, как будто, тоже русалка. А потом туда пришел наш шкаф в камуфляже и всех прогнал, а меня взял за руку и встряхнул, так, что у меня хвост отвалился. И вот, когда хвост отвалился, я поняла, что до этого не дышала, и чуть не умерла, а потом стразу задышала.

– Это от температуры.

Анна решила пока не посвящать Ксюху в местные реалии. Пусть сначала поправится.

Маленькой Анечка, как и все дети, боялась темноты, бабайки за стенкой и ночных шорохов. Встречались, конечно, дети, которые вообще ничего не боялись из вышеперечисленного. Но это по тому, что им не рассказывали сказок, или у них не было развито воображение, или реальная жизнь этих детей оказалась страшнее выдумок. Анечка верила, но постепенно вырастала из своих страхов, не впадая в возрастные аберрации. Она не ходила к гадалкам, не таращилась на странные картинки Таро, пытаясь понять, что ей советуют вещие карты. Она как-то так проскочила возрастной эзотерический период, что следа почти не осталось. Образование, знаете ли. Остепененный биолог многому может найти вполне рациональное объяснение.

Ксюха с утра все же выползла на кухню, дабы приступить к своим обязанностям. Анна ушла в лабораторию, надела тонкие резиновые перчатки и вытянула подвявшую веточку из-за косяка.

Тончайший срез лег на предметное стекло. Она взяла материал с самого края у места отлома. Ничего интересного, обычные растительные волокна. Еще срез. Опять ничего. Только с третьего раза ей удалось найти крохотный кровеносный капилляр, который оканчивался синапсом, от которого разбегались мелкие сосудики с растительным соком.

Раз есть кровеносные сосуды, должны быть и нервные окончания.

За спиной глухо кашлянули. Анна медленно обернулась. Он стоял, подперев косяк плечом, и криво улыбался.

– План-наряд.

– Кто вы? – спросила Анна.

– Начальник охраны объекта.

– Какое вы дерево?

– А разве по листочкам не видно? Дуб, разумеется.

– Вам было больно?

– Да.

– А как вы тут…

– План-наряд!

– Возьмите. Может, чаю?

– В другой раз.

– Сколько вы тут? – спросила Анна, впрочем, не надеясь на ответ.

Человек-дерево украдкой показал на дверь, развернулся и вышел. Анна оставалась на месте еще пару секунд, потом выскочила следом. Он медленно шел в сторону выхода.

– Там нельзя разговаривать.

Они остановились за кустами. Рядом с ним Анна чувствовала себя первоклашкой на последнем звонке для выпускников. Огромный с зеленоватой, кое-где в древесных разводах кожей человек-нечеловек, смотрел печально.

– Почему?

– В лаборатории, кухне, кладовой стоят камеры. В жилые комнаты посторонним входить запрещено.

– Если есть камеры, они куда-то должны передавать сигнал. Тут есть связь?

– Нет. Скоро приедет человек и заберет записи.

– Что тут вообще происходит? – взмолилась Анна.

– Я жив, пока молчу. Любые контакты, кроме оговоренных запрещены. Сырое дерево плохо горит, пока его не польют бензином. Живое дерево при этом катается и кричит.

– Вас убьют за то, что говорили со мной в лаборатории?

– Я устроил короткое замыкание. С наступлением сумерек мы уходим в лес и укореняемся. Не открывайте никому двери, будь то родные, близкие, кто угодно.

– Мне страшно, – просто сказала Анна.

Человек-дуб легко погладил ее по щеке. Его пальцы оказались твердыми, но теплыми.

– Ты очень красивая и живая. Такая живая! Пока на пальце у тебя есть кольцо ничего не бойся. Только не выходи из дома по ночам. В темноте Эти могут напасть всем кублом.

– Они кто?

– Не знаю. Мне пора.

– Постой, погоди. Люди, которые летели с нами в вертолете тут?

– Сплошные осины.

– Хоть кто-нибудь отсюда возвращался? – безнадежно спросила Анна.

– За два года я таких не видел.

Бледная Ксюха прихорашивалась, по всему, собираясь в деревню. Аня встретилась с ее взглядом в зеркале и только покачала головой.

– Ой, ну я уже почти здорова. Я только туда и обратно. Искупаюсь один разочек, возьму молока, хлеба и вернусь.

– Ксения, забудь пожалуйста про купание.

– Почему?

– Ты чуть не умерла.

– Ну не умерла же! Подумаешь, простудилась. Все уже прошло.

– Ксения, это не простуда. Это… инфекция.

Девчонка, надув губы, молчком ушла в кладовую. Ее ключ-карта лежали в ящике стола в лаборатории. Стол, и дверь Анна заперла.

– Я в окошко вылезу! – заорала Ксюха.

– Вокруг базы колючая проволока под напряжением. Давай договоримся, как только ты па-настоящему поправишься, пойдем с тобой вместе в деревню. Я тебе там кое-что покажу. Ты поймешь… я надеюсь.

На самом деле надежды на пустоголовую девчонку не было никакой. Наоборот, у Анны появилось подозрение, что та кинется в русалье озеро, при первой возможности.

Ксения гремела кастрюлями на кухне. Под этот грохот Анна переоделась, прихватили пакет и покинула базу, тихонько притворив за собой дверь.

Луг пронзительно зеленел. В траве появились мелкие яркие цветочки. За гривой серебряной спинкой выгибалось малое озеро. Интересно, – подумала Анна, – там тоже живут русалки? Надо спросить у доктора, если она на месте. «Мне дают жить, пока рот на замке». Но ведь она, в сущности, ничего не рассказала, только намекнула и дала лекарство. Этих Анна увидела ночью сама.

Кто-то должен приехать за записями. Как вытряхнуть из него правду? Но самое главное: как отсюда выбраться?!

Она остановилась на полпути к деревне. Бетонную дорожку переползала толстая желтая змея. Рептилия подняла голову внимательно посмотрела и двинулась дальше по своим делам.

Анна панически до иррационального ужаса боялась змей. Раньше она, встретив такое, непременно заорала бы, а то и пустилась бежать. Сегодня просто наблюдала, соображая по ходу, что и не змея это вовсе, а безногая ящерица – желтопузик – не ядовитая и вообще полезная. Простые страхи отступили стали смешными, как уютный бабайка за стенкой.

Дальше она пошла все же поглядывая под ноги – вдруг еще кто вздумает прогуляться по солнышку. Да хоть гадюка! Все лучше нежели дедушка с внучкой из прошлой ночи.

Околица встретила покосившимися заборами да сухим шелестом серых прошлогодних сорняков. Трупы растений перешептывались под ветерком: «Не ходи, не ходи, не ходи». Первый шаг, второй, третий… чем дальше, тем шепот становился тише. У ближайшего синего забора он стих.

Я схожу с ума, только и всего. Стоит поддаться панике, внутренний барьер упадет, через него повалят монстры. Мне тогда от них не спастись. Нельзя бояться! А это как? Все равно, что нельзя любить, или нельзя дышать.

Пекарка открыла, будто стояла за дверью дожидаясь. В пакет легла свежая еще теплая булка. Анна приготовилась попрощаться, общением их тут пока не баловали.

– Жива девчонка-то твоя? – вдруг спросила суровая тетка.

– Жива. Поправилась, – на одном дыхании выдала Анна. – Спасибо.

– Не на чем. Не пускай ее пока из дому-то. Пусть нитки ослабнут. Опять поди в озеро просится?

– Требует. Кастрюли швыряет.

– Крепко ее. Молоком отпаивай. Дня три-четыре, может пройдет. Эти-то полночи завывали, когда ты их турнула. Пока синие огни не пришли носились всей оравой по улицам.

– Какие огни?

– Мертвые. Они всех подряд жгут, хоть людей, хоть Этих. Ну Эти и убрались. Деду, говорят, голову опалило. Жаль не насовсем. Так эта парочка всем надоела. Хитрые они. Иди, Файка-то тебя ждет, поди.

У колодца стояли женщины, рядом плескались полные ведра. Анна подошла и молча поклонилась.

– И тебе привет, – отозвалась высокая тетка с резкими почти мужскими чертами в цветастом халате и вязаной шапочке, завернутой по краю в тугой валик. Головной убор не по погоде делал ее похожей на моджахеда.

– Не знаете, доктор в медпункте?

– Дома лежит. Недужная она. Не ходи к ней. Али тебе занадобилось?

– Спасибо хотела сказать.

– Не тревожила бы ты ее пока. Ей за каждого приходится так-то. Иди себе.

К колодцу подходил мужчина в компании выпотрошенного поросенка. Мужчина поднял бескровную руку.

– Всех приветствую. Открыт ли магазин?

– Открыт, Коля. За лимонадом?

– За ним. Ну мы пойдем. Борька, куда?

Отбежавший в сторонку поросенок, метнувшись к хозяину, затрусил следом, как послушная собачонка.

– Плохо ему, – обернулся Коля, уже свернув в сторону сельпо. – Брюхо за траву цепляется.

– Подвяжи чем, – крикнула тетка-моджахед.

– Ага, ага, – покивал Коля и пошел дальше.

– Он кто? – спросила Анна.

Губы и кончик языка онемели. Ужас, с которым она боролась всю дорогу, вот-вот мог обернуться обмороком.

– Ты че побелела-то? Нашла кого бояться. Этих ночью-то погнала, а Коли испугалась. Наш он, тутошний. Нинка-то его сильно злая была. Коля он тихий. Все с Борькой сидел. Строгает, чего или ладит, там, Борька рядом об ногу трется. Он сильно Нинку просил кабанчика не губить, а осенью пошел на гриву за грибами, Нинка возьми и зарежь Борьку. Коля вернулся, Нинка потроха в тазик складывает, сейчас, говорит, печенки нажарю. Коля развернулся и убежал на дальнее озеро, да там и утопился. В том озере давно уже поселилась одна. Этих не любит и к себе не пускает, а людей не трогает. Как уж у них получилось, только Коля тем же вечером к себе во двор вернулся и кабанчика с собой увел. Его эта сильно лимонад любит. Коля за ним в магазин каждую неделю ходит, да за карамельками.

– Вы его не боитесь? – спросила Анна.

– Колю-то? Нет. Добрый он. А добрый что по эту сторону, что по ту.

Фая забрала пустую банку, вынесла полную, прибавив поллитровую сливок.

– Пусть девошька поправляесса, и сама попей.

Месяц молчала, а тут! Новое отношение жительниц деревни озадачило. На обратном пути Анна у колодца не задержалась. Женский саммит рассосался. Мужчин кроме первого раза, когда автобус разгружали у магазина, Анна пока не встречала. Добрый утопленник не в счет.

На кухне стоял чад. На сковородке загибались краями сгоревшие оладышки. Расхристанная Ксюха плакала у окна. Анна налила ей молока.

– Выпей. В деревне сказали, так быстрее поправишься.

– От чего? – заорала девочка.

– От инфекции, которую подхватила в озере.

– Вы все врете! Я просто видела сон. Отпустите меня, ну пожалуйста. Хотите, я на колени встану?

– Не хочу. Пей! Быстро, как лекарство.

Девчонка привыкла подчиняться, рука дрожала, но стакан до рта донесла. Ксюха сделал глоток, закрыла глаза и одним духом осушила стакан.

– Я, что?

Взгляд обежал разгромленную кухню. Ксюха посмотрела на свои руки, потом на Анну.

– Это последствия температуры. Ты иногда не понимаешь, что делаешь. Говорят, пройдет. Только кушать хочется. Давай, что-нибудь приготовим.

К вечеру следующего дня молоко кончилось. Ксюху пришлось запереть в кухне. Там до полночи гремело, Ксения орала и материлась. Утром, после обязательного вручения план-наряда Анна побежала в деревню.

– Плохо? – спросила пекарка.

– Я не знаю, что делать. Доктор болеет. Пойду к Фае. После молока девочка часа на два приходит в себя. Я уже по полстакана наливала. Молоко кончилось, начался погром.

– Крепко ее зацепили. Тебе к берегине надо.

– Хоть к кому! Где ее искать?

– Ой, не знаю. Сама я там не была. Говорят, за озером, точно против русальего острова живет одна. Кто говорит, она из Этих, кто – наоборот. Зайди к Файке молока возьми да отнеси. Без подарка нельзя. А вы уж как-нибудь, два дня перебедуете. У колодца спроси дорогу-то. Там вернее подскажут. Эти опять ночью куролесили. К вам не приходили?

– Нет. Что им там делать? Периметр под напряжением.

– И то ладно. Ступай себе.

У колодца на этот раз не оказалось рослой женщины в вязаной шапке. Анна поклонилась. Ей поклонились в ответ.

– Как к берегине пройти, подскажите, пожалуйста.

– Ты к докторше зайди. Она там бывала.

– Поправилась она?

– Нет, но вроде встала. Второй дом от озера.

На стук долго никто не открывал. Анна насмелилась и заколотила в ворота еще раз.

– Кто там? – последовал едва слышный шепот.

– Простите, что беспокою, мне сказали, что вы знаете, как найти берегиню.

Створка приоткрылась. За ней стояла древняя старуха. Длинная белая рубашка сползла с костлявого плеча. Лицо оказалось исполосовано глубокими морщинами.

– Собралась? А знаешь, что не все от берегини возвращаются? – прошамкал беззубый рот.

– Вас из-за меня? – у Анны затряслись губы.

Доктор же просто дала траву. Да и помогла та трава только вначале. За что ее так? И кто?

– Не ходи к берегине. Она редко помогает, а оставить у себя может. Боюсь, даже твое колечко не спасет. Сила у нее.

– Ксения сходит с ума. Я ее закрыла…

– Раз мое лекарство не помогло, отпусти. Все равно убежит. Они, когда в силу входят дом могут развалить, железо руками рвут. А уж кто по пути попался – все!

– Что все?

– Растерзать могут. Девочка твоя прикоснулась к кромке. Эти которую ночь хороводы водят, к себе ее зовут.

– Я пойду, – решилась Анна.

Еще одна ночь с беснующейся, готовой на все девчонкой, могла стать последней для обоих. Снаружи база была защищена. А изнутри? Эти, – Анна впервые так мысленно назвала нежить, – если Ксения их впустит, пройдутся по базе смрадным кублом. Начальник-дуб предупреждал, что с толпой Анна может не справиться.

– Пойдешь по берегу. В воду только не ступай. Тебя будут звать. Не отвечай. Лучше вообще уши заткни. Тебе будут показывать, как кто-то тонет у самого берега. Не смотри. На дальнем конце озера сложена пирамидка из камней. Кто ее поставил не знаю. От нее разбегаются три стежки. Иди по средней. Никуда не сворачивай. Все прямо и прямо. Тропинка тебя сама выведет.

Ноги вязли в песке. В прошлый раз он казался плотным и бархатистым, сейчас тянул как болото. Анна ставила ногу, проваливалась выше щиколотки, пока вытаскивала эту, проваливалась другая нога. Казалось, что топчешься на месте. Высоченный синий забор простирался вперед и назад в бесконечность. Через полчаса Анна решила отдохнуть. Как раз поперек дороги лежало дерево с вывороченным корнем. Голые ветки полоскались в воде. Но стоило присесть, ствол зашевелился. Анна перепрыгнула извивающуюся лесину и побежала, захлебываясь собственным дыханием.

Синий забор кончился, за ним открылся изумрудный луг, мерцающий разноцветьем. Прибрежный песок стал плотным. Захотелось пройтись босиком. Анна уже наклонилась, расстегнуть ремешок босоножки, когда со стороны озера долетела мелодия – что-то дивное, знакомое и не знакомое одновременно. «Под небом золотым… под музыку, под музыку, под трели… мы танцуем, мы танцуем…»

Они действительно танцевали. Семь девушек с длинными по пятки волосами скользили по поверхности воды, едва касаясь ее босыми ступнями. От прикосновений разбегались мелкие круги, которые соприкасаясь начинали искриться. Поверхность озера играла множеством радуг.

– Иди в наш хоровод. Ты ведь можешь. Ты станешь повелительницей вод. Иди-и-и к нам-м-м.

Анна вдруг почувствовала необыкновенную легкость. Только что ее засасывал песок, а сейчас она уже готова была бежать по воде, доподлинно зная, что не утонет. Тяжелый пакет с продуктами вдруг показался отвратительным, мерзким, инородным.

Поставив сумку к ногам, она опять наклонилась, теперь уже точно освободиться от обуви…

На пальце в кольце, в центре аметиста что-то происходило. Само кольцо сильно нагрелось. Анна вгляделась в фиолетовый туман кабошона.

– Крути быстрее! – кричала Полина. – Сивуха, ты заснул? Она уже почти наша!

Дед в клетчатой безрукавке, будто очнувшись, схватился за свою клюку и начал поворачивать ее в чане с дымящимся варевом.

Озерная вода у самых ног Анна забурлила. На поверхность вырвалась детская ручка, показалась голова. Ребенок беззвучно позвал. На помощь? На помощь!

Заткни уши, закрой глаза. Иди!!!

Берег опять стал зыбким. Песок хватался за ступни ледяными пальцами, не желая выпускать жертву.

Анна закрыла глаза. Она делала пару шагов, смотрела в прищур, делала еще пару, пока не смолкла песня.

Дальняя оконечность озера оказалась узким заливом, на самом кончике которого высилась пирамидка из серых камней. В босоножки набился песок. Анна присела на пирамиду, стянула обувь, вытряхнула. Сил идти дальше не оказалось. В двух шагах от нее плескалась озерная вода, незаметно по сантиметру приближаясь к босым ступням. Движение завороживало. Когда осталось на пядь сухой земли, Анна заставила себя подняться, прихватила, ставшую неподъемной сумку с молоком и хлебом и шагнула за пирамидку. За спиной со стоном вздохнуло озеро.

От кучки камней действительно расходились три дорожки. Но, стоило ступить на среднюю, как две другие начали заплетаться вроде косы. Перед глазами мелькало. Анна сделала шаг, но оказалось, что двигается уже по левой тропке. Она вернулась, выбрала опять среднюю тропу, шаг – она стояла у самой кромки воды. Каменный указатель остался за спиной, а набежавшая волна лизнула край босоножки.