Ворота во тьму. Часть 1

– Ну, упокой, Господи, рабу Твою, Нину, – скороговоркой выдал дядя Гриша и кинул содержимое стаканчика в рот.

Поражала сноровка, с которой он расправлялся с немаленькими порциями. Жидкость кучным потоком перетекала по воздуху. Это походило на фокус, который показывают настоящие картежники, когда колода растягивается и сжимается в воздухе.

Лида, махнув стопку, привычно занюхала корочкой хлеба. Аня однажды попробовала так, запах у хлеба после водки оказался оглушительный до слез.

– Давайте, по второй, за встречу, – заторопился дядя Гриша.

Лида поглядела на него косо, неодобрительно. Дядя Гриша пил, похоже, с самых похорон.

– Ты так в городе и живешь? – спросила Лидка, отодвигая бутылку от деда.

– Живу. Работаю.

– Институт закончила?

– Угу. Пирожки у тебя вкусные.

– С капустой? Я сама люблю. Завтра на сороковины с мясом напеку. До завтра то останешься, или тебе домой надо?

– Надо, – криво улыбнулась Анна.

– Что-то не загостилась ты у тетки.

– Тетя Саша давно отсюда уехала. Алиса мне вроде бабушки.

– Я ж тебе говорил, что Александра укатила! – встрял дед. – Давай вспомянем тех, кого с нами нет.

– Деда, ты уже до чертиков довспоминался! Хватит!

– А ты мне не указывай!

– Утром забегает в комнату, кричит: «Висит, висит!»

– Висел! – рявкнул дядя Гриша, сотрясая кулаком воздух.

– Кто висел? – не поняла Анна.

– Телефон, говорит. Я как дура поперлась смотреть.

– Висел, – дед уперся, как очевидец, которому не верят по злому умыслу.

– И куда он подевался?

– А!

Вдовец подпрыгнул, ухватил с того конца стола бутылку и быстро набулькал себе порцию.

– Висел!

Лиду вынесло из-за стола в прихожую, за ней качнулся дед. Анне поневоле пришлось идти следом. Оставаться за столом одной показалось неловким.

– А-а-а!

– О! Висит!

На неровно оштукатуренной стенке, на том именно гвоздике, куда Анна пыталась пристроить свою дубленку, висел огромный черный телефон допотопного вида. В дырочках диска вместо цифр проступали похожие на иероглифы знаки. Анна не срезу сообразила, что это полустертые буквы алфавита. Лида дрожащей рукой сняла трубку.

– Работает, – сообщила женщина, не поднося ее к уху.

Из трубки проистекал ровный басистый гудок. Тяжелая как кирпич эбонитовая трубка невероятного аппарата вдруг выпала у нее из руки, Лида начала заваливаться вбок. Дед, не теряя присутствия духа, подхватил семипудовую внучку под микитки и потянул в комнату.

Анна, онемев, смотрела на Лидины пятки, под которыми складками ехал домотканый половик.

А телефона на стенке уже не было. Только что трубка качалась, стукая по штукатурке, и – все.

Лида пришла в себя на пороге кухни, затрепыхалась, сбила с ног деда и успокоилась только у стола. Дед ползал у нее за спиной.

– Это че? Это че было? – потребовала она у старика.

– Телефон, – пробормотал он, пытаясь подняться на неверные ноги.

– Все! Завтра бабку помянем, и в завязку, иначе я тут с тобой, старый хрыч, рехнусь.

Пока Анна ползла по обледенелым тропинкам к тракту, в голову пришла спасительная мысль, что все дело в старой сварыкинской печке. Лида с дедом слегка угорели под утро, вот и привиделось. А ей самой тоже привиделось? Да! И она угорела. Хотя, она как раз сидела против печки и видела, что вьюшка открыта. Да мало ли? А вдруг и так тоже бывает?

Тяжелая эбонитовая трубка, раскачиваясь, постукивала о стену.

Задумавшись, Анна как бы выпала из действительности. А когда вернулась, стало ясно, что еще чуть-чуть и она уже не сможет двигаться. Будто лягушка в куске льда. Пошевелить рукой удалось с трудом. А вдруг она не сможет забраться в электричку? Если та вообще придет. Дедок в тулупе будто примерз под фонарем на том конце перрона. Голубой пуховик приник к двери вокзала. Оттуда, наверное, поддувало теплом. Анне вдруг стало по-настоящему страшно. Она попыталась заговорить со стоявшим рядом мужчиной и не смогла. Губы заледенели. Вместо слов выполз невнятный вой.

– У! Ваши дела, кажется, совсем плохи. – Обтянутое тонкой курточкой плечо надвинулось, загородило свет. Мужчина вдруг распахнул куртку и ее полами как крыльями прикрыл Анну.

– Трепыхаться не стоит. Не будете? И ладно. Вдвоем есть возможность выжить. По отдельности мы с вами, леди, околеем тут как два цуцыка.

Нос уперся во что-то мягкое и неровное. Анна не сразу сообразила, что это толстый свитер. И уже подавно не сразу почувствовала тепло. Она чуть не заплакала. Стало обидно. Вот он стоял рядом, изображал погорельца, а сам оказывается, был горячий как печка.

Как только начала возвращаться чувствительность и мучительно заболели пальцы в тонких перчатках, Анна попыталась отстраниться.

– Куда! – хмыкнул над головой нахальный спаситель, и покрепче сжал объятья.

– Пустите. Я уже согрелась, – кое-как проблеяла Анна.

– А я – наоборот. Не дадите же вы помереть человеку на морозе.

Сволочь! Он над ней издевался. Анна толкнулась в довольно-таки широкую грудь изо всех сил. Мужчина не ожидал от замороженной лягушки такой прыти. Объятия разжались, Анна, не удержавшись, отшатнулась, куда совсем не собиралась – за угол.

Ну, какого мы дергаемся? Какого вспоминаем о приличиях, когда о них надобно забыть и растереть! Испорченные дети цивилизации. Все в лес! Все в лес! Там просто и понятно. Там закон – тайга. А хозяин – тот, кто сильнее, кто ловчее, кто умнее, в конце концов. Или кто, как в данном случае, теплее.

Ветер, который досаждал по эту сторону угла, оказывается, был легчайшим дуновением. По ту сторону Анне показалось, что ее сейчас повалит, покатит, прибьет к сугробу, да там и похоронит. Она зацепилась за каменную ребристую кладку стены и вылезла в относительно спокойную трескучую морозную освещенность, как скалолаз, перебирая руками и ногами. Лицо и руки успели онеметь. Затылок ломило от холода.

Мужчина поймал ее крыльями своей куртки и снова вдавил в теплую вязаную грудь.

– Полетать захотелось?

– У-у-у…

– Угу. Я там был и полностью разделяю ваше мнение. Так, шажок, прислоняемся к стенке. Сейчас меньше дует?

Анна припадочно затряслась, соглашаясь. И чего она собственно? А? Стой, дура, грейся.

Но отвергнутое тепло так и не приходило. Анну начало колотить позорно крупной дрожью. Даже то, что мужчина наклонился и дышал ей куда-то в шею, не помогало.

– Расстегивай шубу.

Анна замотала головой и даже попыталась отступить, забыв, что за спиной стена.

– Быстро! Воспаление легких хочешь получить?

Он, не спрашивая больше, взялся за пуговицы. Полы дубленки расползлись в стороны.

– Засунь руки мне под мышки. О! А еще упиралась.

Возвращались чувства. Рядом, вплотную, функционировала большая и очень горячая отопительная система.

– Я понимаю, постель не повод для знакомства, – пошутил мужчина, но может быть, представишься?

– Ан-на.

– Согрелась?

– Да. Немного.

– Много будет дома под одеялом. А тут – все, чем могу.

– Правда, мне лучше, – пролепетала Анна.

Он наклонился и говорил ей в ухо. Ухо загорелось.

– Сейчас станет еще теплее, – предупредил мужчина и сильнее вдавил в себя Анну.

А пока она не вырвалась и не отскочила на мороз, наклонился и прихватил ее губы своими.

Поцелуй на ветру. Холодные сухие губы. Ни запаха, ни вкуса. Очень мягко не напористо. Просто. Почти не чувствительно.

Что-то уперлось ей в живот.

– Неконтролируемая реакция, – прошептал спаситель. – Стой не ерзай. А то я за последствия не отвечаю.

Анна замерла. Ей вдруг стало по-настоящему жарко, хоть сейчас на ледяной сквозняк. Закружилась голова, и даже сознание выпало на какую-то секунду, а уже в следующую – ворвался грохот, подходящей электрички.

Дедок приплясывал возле путей. Шуба на нем ходила колоколом. Рядом громоздился голубой пуховик. Спешили еще какие-то люди.

Анна стояла в распахнутой дубленке, из-под которой даже ледяной шквал не смог выгнать жара. Высокий мужчина пропал.

В лабораторию филиала известной европейской фирмы Анну пристроила Алиса Генриховна.

Только-только прошла защита кандидатской. На кафедре все, включая заведующего, затаились. Да, тема актуальная, да, работа тянет на докторскую, только мест-то все равно нет.

Даже младшим научным? Даже старшим лаборантом?

– Анна Сергеевна, вы ж понимаете, – тянул зав нудную песенку. – Нет ставки даже простого лаборанта. Да я вас на нее бы и не взял. Несоответствие, знаете ли. Спросят-то с меня.

Угу, конечно спросят! Странно, от чего до сих пор руководство института не интересовалось, что делают на его кафедре дочь и двое племянников, один из которых не имел даже профильного образования. Из ее диссертации по ходу работы вычленилось три темы, на которые плотно присели родственники начальника – докторские кропали.

А ты сделала свое дело, и иди себе, желательно без лишнего шума.

Ане тогда очень хотелось продолжить свои изыскания, только где? Областной центр, в котором она родилась и жила, базами, способными предоставить ей такую возможность, не располагал. Она составила резюме, приложила все нужные бумаги и отправила в головной институт в столицу.

А там свои дети и племянники. Перспектива идти в школу преподавателем биологии, не радовала.

Существовал еще тот самый Химико-биологический Центр. Но он оказался столь закрытым заведением, что на все попытки выйти на руководство, Анна получила ответ: не знам, не ведам, не было такого.

Аня, предварительно созвонившись и объявив о цели своего визита, отправилась на поклон к бабке.

– Нет, – отрезала Алиса.

– Не мой профиль? – робко заикнулась соискательница.

– Без комментариев. Отправляйся домой. Я подумаю.

Аня почувствовала себя беременной выпускницей ПТУ, которую хоть куда, лишь бы сбыть с рук.

Бабка отзвонилась через два дня.

– Лаборатория «Нутридан». Им нужен биохимик.

– Но, я…

– Ничем больше помочь не могу, – бабушка отключилась.

Анна задумалась. Первый порыв: плюнуть и пойти работать в школу, сменился удивлением. «Нутридан» являлся дочкой «Данона». О их зарплатах по городу ходили легенды. Легче было попасть в депутаты городского собрания, нежели устроиться туда хотя бы уборщицей. А тут целый биохимик.

Чтобы быстрее определиться с реалиями, она отправилась в фирму уже на следующий день.

Скорее всего, ее даже на порог не пустят, то есть, оставят дожидаться у турникета под присмотром мордатого охранника, вынесут документы, которые и смотреть-то никто не станет, и объявят: у нас таких пруд пруди.

Ее пропустили! Директор филиала просмотрел ее бумаги, пару раз хмыкнул и велел отправляться в отдел кадров. Там пожилая, но подтянутая и великолепно ухоженная кадровичка, без вопросов приняла заявление и велела выходить на работу с начала следующего месяца.

Оставшиеся два дня Аня занималась подбором гардероба. Хотелось выглядеть, если не лучше кадровички, то хотя бы не бомжушкой. Гардероб оставлял желать. Подходил, пожалуй, единственный костюм, который хоть в пир, хоть в мир.

Но в первый же день ей показали шкафчик в раздевалке. На работе следовало переодеваться в хлопчатый хирургический костюм. Хорошо, хоть ношение медицинской шапочки оказалось не обязательным.

С работой она разобралась быстро. Рутина. Биохимические пробы поступающего продукта. Аппаратура, кстати, оказалась покруче, нежели на ее кафедре. Втянувшись, Аня даже мимоходом проверила, кое-что из своих гипотез.

Она не думала, что резонанс от ее коротенькой статейки в научном журнале докатится до дирекции филиала. Анну вызвали и мягко, но категорически прорисовали две перспективы: либо она прекращает заниматься посторонними изысканиями на рабочем месте, либо освобождает шкафчик в раздевалке и идет на все четыре стороны. Позвонившая на следующий день Алиса, присоединилась к мнению руководства фирмы, прибавив от себя, что всегда считала ее дурой, но не до такой же степени.

К тому времени в жизни Ани уже появился и успел обосноваться Борис. На ее порыв уйти в свободное плаванье, он в свою очередь присоединился к мнению бабушки.

Аня сдалась. Над ее рабочим столом теперь бдила видеокамера. А Борис просто отвел ее в ЗАГС. Пышной свадьбы категорически не хотелось. Жених не возражал – только деньги на ветер.

Продержался он почти два года. Вернее, она продержалась. Как-то быстро выяснилось, что им не о чем говорить. Его не интересовала ее биохимия, книги, фильмы, музыка. Анну – его сделки, ставки и курсы валют, а также прихоти клиентов его фирмы.

Но, что происходило в те два года неукоснительно и постоянно, так это – визиты в Хрюкино. Алису Генриховну Борис обожал и обхаживал по полной программе: с цветами, поздравлениями и подарками.

Как-то он показал Ане кольцо из тусклого старого золота с гладко отшлифованным кабошоном. Аметист благородно переливался, на просвет давая совершенно необыкновенное зеленовато-розовое мерцание.

– Как думаешь, Алисе оно понравится?

– Мне тоже, – откликнулась Анна.

– Ты пока до таких подарков не доросла, – цинично заявил муж.

– Почему? – больше удивилась, нежели обиделась Анна.

– Ты положишь его в стол и забудешь, а Алиса станет носить.

– Ты так хорошо успел познакомиться с ее вкусами?

– А ты хоть раз обратила внимание на ее украшения? Ты же сама вообще ничего не носишь, даже обручальное кольцо. Ты в украшениях разбираешься…

– Как бомж в столовых приборах, хочешь сказать?

– И даже хуже, – припечатал муж.

Он как будто специально провоцировал скандал. Борис и раньше неоднократно высказывался по поводу ее несовершенств, но до прямых оскорблений пока не опускался.

Аня же панически боялась скандалов. Молчаливая напряженность, которая накапливалась в их семье ее тоже пугала. Последний месяц не больно-то пылкий с самого начала Борис спал в соседней комнате на диване. Он даже домой не всегда приходил ночевать, отговариваясь работой и мальчишниками.

Страх перед злым молчанием и громкими выяснениями отношений перекочевал из детства. Так вели себя родители. Брат просто уходил из дома, она пока была маленькой, забивалась в угол, зажимала уши руками, потом стала запираться в комнате с книгой, нацепив наушники.

– Если тебе надо уйти, – тихо предложила Анна, – ты иди.

– Я всегда подозревал, что ты вышла за меня из чистого расчета! – крикнул муж и залепил дверью так, что звякнули оконные стекла.

Через неделю, вернувшись с работы, Аня не обнаружила его вещей. Обручальные кольца покупал он. Их она тоже не нашла. Деньги у каждого были свои с самого начала. О каком расчете упомянул Борис перед ретирадой, оставалось загадкой.

С его уходом Ане стало даже легче дышать, будто вынырнула из-под душной перины. Теперь в будни по вечерам она занималась в автошколе, а по выходным водила машину под руководством разбитного тренера – трусила до потных ладоней, но отступать не собиралась. Инструктор норовил погладить по коленке. Для повышения самооценки, можно было даже прыгнуть к нему в постель – побоялась подцепить какую-нибудь заразу, не одну же ее он по коленке гладит.

Алиса прорезалась месяца через два и потребовала объяснений.

– Чего? – спросила Аня.

– Почему ты выгнала Бориса?

– Почему я его выгнала? – отозвалась вопросом на вопрос внучка.

Образовавшаяся финансовая и матримониальная свобода толкали к фронде.

–Ты мне хамишь? – вкрадчиво спросила Алиса Германовна.

Аня испугалась, как всегда пугалась ее напора.

– Он сам ушел. Я его точно не выгоняла. Просто хлопнул дверью, а потом потихоньку забрал свои вещи.

– Но ты подала на развод.

– А что еще оставалось делать? Я даже не знаю, где он сейчас живет.

– Я с ним поговорю.

Алиса положила трубку. В ее тоне к концу разговора убавилось злого напора, осталось обычное раздражение. Борис мог ей просто чего-нибудь наврать. За ним водилось. Аня же не врала почти что по принципиальным соображениям. Лгут либо слабаки, либо аферисты. Сильный человек может себе позволить, говорить правду!

Ты почитаешь себя сильной? А кто только вот вывернулся наизнанку перед старухой, которая нагло лезет в твою жизнь?

Борис образовался на пороге через пару дней и тут же попенял Анне, что сменила замки.

– Что тебе нужно?

– Я пришел…

– Зачем? Вещи ты забрал. Что еще?

– Давай не будем торопиться. Ты совершаешь сейчас необдуманный поступок.

– Я?

Деревянный массажор весь в мелких острых пупырышках сам оказался в руках. Аня пошла на Бориса. А он, оказывается, не запер дверь – выскочил, только хвост плащика мелькнул. Аня уставилась на побелевшие костяшки. Такого она от себя точно не ожидала. Чтобы тихоня и отличница полезла в драку!? Не зря Борюсик испугался.

– Вечно ты ползаешь, как моль бледная!

Мать подцепила это выражение из какого-то фильма и употребляла, где надо и не надо. Дочь ей не нравилась. Это не было активной неприязнью, скорее происходило от изначального равнодушия.

Брата Ваньку мать любила и прощала ему все. Ваньке же ее прощение было до фонаря. Он всю жизнь делал только то, что хотел, но, будучи изрядно трусоват, в откровенные авантюры все же не ввязывался. На редкие замечания отца он отмахивался: иди Аньку учи.

Отец не пил, и руки росли, откуда надо, вот только ни на одной работе долго не задерживался. Ему всегда казалось, что платят мало, уважают мало, любят мало. Ему всего было мало. Анну он периодически принимался поучать. А она приспособилась так прятать под волосами наушники, что отец ни разу не заподозрил отсутствия интереса к воспитательному процессу.

Анна его наслушалась еще в младших классах. Отец расписывал, как надо устраиваться в жизни, приводя в пример естественно себя. На момент разговора ему светило место чуть ли ни губернатора, а там и до премьер-министра недалеко, тогда они уедут в Москву, Анна будет учиться в МГУ, а еще лучше за границей. Ванька станет генеральным директором. Мать пусть дома сидит, надо же кому-то готовить и прибирать.

Но восхождение к вершинам благополучия приходилось начинать с автомастерской. Кругом к тому же были одни завистники.

От него года три не приходило никаких вестей. Если бы что-то случилось, Анне, наверное, бы сообщили. Пока все оставалось тихо.

Мать осела на берегу во Владике, работала в кафе. Ванька изредка позванивал: ты как? Нормально. Паришься в своем институте? Вроде того. А я… далее следовало перечисление его достижений: гостиница на побережье, свое кафе, дети.

Ванька ни разу не пригласил ее в гости. Анну это цепляло, не по тому, что хотелось халявного моря – а просто. Брат, кажется, раз и на всегда отсек себя от остальной семьи. От младшей сестры, уж точно. В последний созвон он спросил, что они будут делать с квартирой.

– Какой?

– Нашей. Ты там живешь, но я тоже имею на нее право. Давай, продадим. Деньги пополам.

– На нее еще имеют право наши родители, – оторопела Анна.

– А мы им не скажем, – расхохотался Ванька.

Она этого не допустит! Она только-только привела свое жилище в порядок, мебель купила. Получилось вполне уютное гнездовье. Как у тети Саши, – вспомнилось не кстати. Тетка исчезла, ни адреса, ни телефона.

Из зеркала на Анну смотрело бледное, засыпанное светлыми веснушками личико сердечком. Непослушные светло рыжие завитки торчали во все стороны.

Анна всю жизнь мечтала иметь прямые волосы. Однажды она пришла в салон и попросила исправить положение. Ее крутые вихры вытягивали и выглаживали утюгом в четыре руки. Результат оказался столь страшен, что, вернувшись домой, она тут же подставила голову под струю воды. Волосы тогда сожгли до самых корней. Анна поплакала над собственной дурорстью и подстриглась почти наголо.

Она больше не будет экспериментировать с собственной внешностью. Моль бледная тоже имеет право на существование!

Если волосы заколоть повыше, отдельные прядки возле ушей будут живенько так завиваться. Можно, конечно, завязать тугой узел на затылке, но тогда хвост будет торчать вроде кучерявой метелки.

Анна полезла в ящик под зеркалом за заколкой, забрала буйные кудри в кулак и небрежно сколола. Она не ожидала, что получится так здорово. Из зеркала на нее смотрела уже не рыжеватая мышка, но…

С какой стати ей вообще пришло в голову прихорашиваться? Настроение такое? Ага, себе-то не ври!

Поцелуй на морозном полустанке никак не шел из головы. Даже не из головы, а откуда-то из живота. Она его помнила тактильно. Лица ведь даже не разглядела. Но все остальное помнила так, что дергалось и свербело внутри.

Это все от чисто физиологического простоя, решила Анна и позвонила Максиму.

Они познакомились еще при жизни Бориса в ее квартире. Какой-то знакомый ее знакомых на чьем-то дне рождения оказался рядом за столом. Вполне себе необыкновенный парень, вернее мужчина, который до старости останется пацаном. Он трудился директором спортивного центра, занимался когда-то бодибилдингом, да и теперь качался, благо тренажеры всегда под рукой.

Аню поразил его смех. Он не просто хохотал, он ржал! перекрывая любые децибелы. Ей все время хотелось отодвинуться подальше, а лучше отбежать. Если выключить звук, им можно было любоваться, как живой скульптурой.

К концу вечера пришла его жена – очень спокойная, высокая статная. Пара – загляденье. Ане тогда показалось, что она пришла именно забрать благоверного домой. Сам бы он, пожалуй, до утра тусовался.

В следующий раз они встретились уже после бегства Борюсика. Максим узнал, что Анна работает в «Нутридане», приехал к ней домой и предложил выйти на руководства фирмы с предложением сотрудничества. Площади спортивного центра простаивали. Максим предлагал оптовые цены, для выгона людей умственного труда на беговые дорожки.

Аня даже пробовать не собиралась, о чем тут же и сообщила.

– У меня не тот уровень, чтобы задавать руководству такие задачки.

– У вас там какая-нибудь доска объявлений имеется? – нашелся Максим. – Хотя бы постер повесь. Вот, я принес.

Плакатик с рекламой спортивного центра Анна прикнопила и очень удивилась, когда Максим явился к ней через месяц с тортом и бутылкой вина. Оказывается, народ из «Нутридана» хоть толпой и не валил, все же периодически захаживал по объявлению.

Тогда-то все и случилось. Легко и необязательно, как и продолжалось потом в редкие встречи. Одна из знакомых Анны под хихиканье как-то ей поведала, что Максим, – ну ты помнишь, у Самойловых рядом с тобой за столом сидел, громкий такой, – ходок тот еще. У него то ли пять, то ли шесть любовниц. И на всех сил хватает! Представляешь?

Ну и что? Она не была даже чуточку в него влюблена. Чтобы в боку не кололо, говорила когда-то тетя Саша.

Максим прибыл в некотором удивлении. Анна никогда ему сама не звонила. Обычно инициатором встреч являлся он.

– Что с тобой? – спросил он после здрасьте.

– А что со мной?

– Ты какая-то другая. Влюбилась, что ли? Предупреждаю, только не в меня.

И счастливо заржал на всю квартиру.

Аня поняла, что погорячилась с приглашением.

– Макс, давай чаю попьем. А хочешь вина?

– Я чай дома могу пить. С плюшками. Я не для того через весь город к тебе ехал, чтобы чаи распивать.

Он уже не только снял верхнюю одежду, на и рубашку успел расстегнуть. Аня улыбнулась. В постель, так в постель. А ты чего ждала? Ты же хотела физиологии? Получай в чистом виде. Молодой здоровый красивый. Въедет по самые уши, сразу забудешь поцелуй на морозе. Да и был ли тот поцелуй? Вдруг ей все померещилось, как тот телефон на облупленной стене?

– Анна Сергеевна. Анна!

Оказывается, возле ее стола топтался Зеленкович.

– Что? Простите, задумалась.

– Анализ последней партии сухого молока готов?

– Да. Только краска в принтере закончилась. Я позвонила техникам, сейчас принесут новый картридж. Придется подождать, или сама занесу.

Зеленкович переминался с ноги на ногу. В лаборатории имелось одно единственное кресло, и его занимала Анна. Стоять столбом ему было неловко, уходить не хотелось. Наконец он как бы присел на край ее стола.

– Я подожду. Вы потрясающе выглядите. Много раз хотел вам это сказать, да как-то все не получалось. Спешим все, спешим. А куда?

Невысокий щуплый хорошо за сорок зав орготтдела периодически предлагал интим всем женщинам более или менее товарного вида. До Анны очередь дошла, почему-то именно сегодня. Вчера Максим, сегодня этот селадон. Будто, впервые ее увидели. Уходя Максим сказал, что раньше не замечал, какие у нее зеленые глаза.

Глаза действительно были зеленые, но меняли оттенок в зависимости от настроения или от цвета одежды. Когда Аня плакала, они становились цвета молодой травы и светились.

– Как вы смотрите на ужин в ресторане? – не стал церемониться Зеленкович.

– У меня вчера был такой ужин со всеми вытекающими из него последствиями. Сегодня хочется отдохнуть, – тоже не стала стесняться Анна.