Пушкинские Горы. Это моя земля. Киберпутеводитель

В 2005—2007-м я училась на Высших литературных курсах в мастерской литературного критика Евгения Юрьевича Сидорова, бывшего министра культуры РФ. В следующие годы вела Школу малой прозы и поэзии для детей и взрослых в Москве зимой и в Пушкинских Горах летом, где рядом со мной жила старушка с немецкими корнями, Ирина Вильгельмовна Вейс, которую я считала святой. От нее шел неземной свет любви к людям и вообще всем живым существам. Мы очень любили друг друга. Восхищенная глубиной сердечности старушки, я звала ее «моей Ариной Родионовной» и писала о ней стихи. Когда Ирина Вильгельмовна умерла в 2012 году, по ним поставила спектакль питерский театральный педагог Екатерина Громакова, чьих детей я учила писательству. Они показывали спектакль на Театральном фестивале «Лик» в Пушкинских Горах. Моя серия стихов памяти Ирины Вильгельмовны вошла в новеллу «Божий малинник» ниже, а видеозапись детской постановки вы можете найти по QR коду:

Эта серия – лауреат межрегионального конкурса «Вслед за путеводной звездой» Русского географического общества (2013) и международного конкурса «Дорога к храму» Союза писателей Израиля и журнала «Интерпоэзия» (2014).

В итоге в 2013 году я издала учебник «Как писать в XXI веке?» с примерами пушкиногорских новелл и стихов своих учеников. И поехала в столицу России пушкинских времен – Санкт-Петербург, чтобы под эгидой Международного писательского форума провести серию мастер-классов своей Школы и собрать коллекцию историй о культурном бренде нашей страны в рамках международного конкурса «Россия глазами поэтов». Отталкиваясь от пушкиногорского опыта и стремясь продолжить традиции первого русского поэта в XXI веке, я отбирала присланные из разных стран тексты, с наибольшей глубиной и силой говорившие о нашей земле.

Сборник сложился через полгода после моего интервью с Анхольтом в декабре 2012 года, стал ответом на его вопрос «What’s for?» о России – и вкладом участников конкурса в созидание светлого образа и пути в будущее нашей земли, которое я веду от гения чистой красоты русской поэзии – Александра Сергеевича. В числе финалистов было много участников моей Школы малой прозы и поэзии, а также ряд новых для меня русскоязычных писателей и поэтов. Всем этим замечательным людям я была безмерно благодарна за возможность собрать, как мозаику, единую оптимистическую литанию о современной России. И все-таки, запуская этот инновационный проект «на фоне Пушкина», я не ожидала, что сборник произведет на меня сильное впечатление. Все-таки уже довольно много прочитано и, объявляя любой конкурс, понимаешь: Толстого и Достоевского мы не дождемся, а о новом Пушкине даже не мечтаем. В русской литературе давно уже не золотой век, и даже не серебряный. Даже бронзовый вроде прошел.

Однако когда я собрала работы финалистов в их внутренней, родовой, национальной логике, то «сквозь магический кристалл» увидела две вещи, впечатлившие меня: все истории были новеллами о преддверии рая, об ожидании его – и во всех был воздух надежды на лучшее будущее даже в самых темных обстоятельствах жизни. В книжку собрались народные гуляния и истории из родильной палаты, семейные легенды и описания русских земель, новеллы о городских бомжах и истории волшебной степи, поселковые драмы и деревенские заговоры, печали россиян и ностальгия эмигрантов. Весь этот живописный постмодерн и поэтический самоанализ как-то незаметно сошелся в единую, искомую мною оптимистическую литанию о совершенной – всезнающей и безусловной – любви, которая, по апостолу Павлу, «никогда не перестает». Вслушиваясь в гармонический хор авторов, я различила несколько показательных сквозных тем, приведших меня к созданию эпиграфа к сборнику, с которого начинается этот текст.

Ключевая тема России – травма. Она предстает родовой, унаследованной от предков, историей жизненной муки, и физической, полученной от несчастливого появления на свет и годами не залеченной врачами. Это тема социальной раны от людского безразличия возникает и в беспомощной роженице в суровом родильном доме, и в снах наяву неприспособленных к жизни непробивных людей, и в тихой погибели опустившихся страдальцев. Частью национальной травмы проявилась в этих рассказах тема смерти и забытья как средств избавления от жизни, в которой для бессильного сонма героев есть нечто невыносимое: им и родиться здесь тяжко, и родить муторно, а уж жить-то – просто неподъемно. Поэтому читателю становится легче, когда в сюжетах наконец возникает тот, кто твердо ведет машину с раненым, разгребая светом темноту и почти не тормозя на поворотах. Он дает надежду, что в этой литании мы все-таки доедем до дома со светящимся окном.

Второй сквозной темой оказалось одиночество в семье. Женское – прямое и ясное, необратимо разлучающее расхождением по сути и смыслу жизни, а также мужское, творчески осознающее свою внутреннюю эмиграцию. И наконец, комически отстраненное и обоюдное. Откуда и о чем это одиночество? Оно из земли, на которой мы живем, – и о нашей душе, являющейся частью общенационального и общемирового духа. Оно сквозит в ощущении утраты народом глубин и высот русской речи, в потере контакта интеллигенции с радостями задумчивой зимней и бойкой весенней природы России. Оно порождается юношескими ожиданиями и кризисами среднего возраста, чтением сказок детства и поэзии зрелости, романтикой каменных городов и сумрачным погружением в деревенские вечера. Одиночество настигает женщин, переживающих коротко живущих мужчин, творческих мужчин, ищущих свободы, – и всех возвышенных людей, живущих среди обычных.

Куда это нас ведет? К мучительным раздумьям об истории, гармоническим песням о родных городах, разделенной с провинцией тишине, цветущим полям, диким ритмам городов и нескончаемому дорожному путешествию. А еще – к веселому женскому хулиганству, воспетому Пушкиным творческому «тунеядству», заразительным пляскам и общению с чужими народами, которые оказываются порой ближе своего, к дауншифтингу из офисного рабства и мечтам о лучшей жизни.

Чем же успокаивается во всем этом волнении российское сердце? Вдохновенным пением лесов и полынным дыханием степи, приморскими просторами и путешествием по старым городам, небесной нежностью внутренней поэзии страны и земной нежностью ее стариков. Чем же на это откликаются поэты? Творческим желанием подслушать непрозвучавшее и выразить глубинное – объемно, безудержно, огнедышаще… и чуть слышно. Желанием, стоя на земле, наконец достигнуть неба, познать, как рождается поэзия, и пройти сквозь всемирный сумрачный лес, в котором заблудился когда-то Данте Алигьери в начале «Божественной комедии». Мечтой попасть в центр мира, ощутить в себе всю планету, найти колыбель жизни и источник всего сущего, – и наконец достичь того рая, на пороге которого Россия веками безнадежно стоит.

Что для этого нужно? Прочувствовать смерть как часть жизни, чтобы сделать свое поэтическое видение пронзительно острым и спокойно глобальным. И тогда можно увидеть Планету как часть Космоса – и благословить идущих за нами с надеждой, что у них все сложится лучше и счастливей. И пережить, наконец, чувство глубокого и гармонического – и музыкально-волнового – единства современного мира. Мира, кажущегося снаружи столь корпускулярным, разрозненным – и гибнущим от неразрешимого внутреннего конфликта. Это и есть оптимистическая литания.

Никому не расскажешь, как рождается поэзия, естественная как вдох и выдох, от которого омывается грозой тот самый сумрачный лес, возникает космическое обращение к любимому человеку на Thou, как к земному божеству, и оживает Россия, увиденная глазами поэтов XXI века. За мной, читатель, и Вам откроется истина: зачем Планете нужна Россия. И сквозь образ отечества прозреете Вы и what’s for живет человек на Земле.

В этом стремлении, издав сборник о России глазами современных поэтов, я поехала на лето в Михайловское, как обычно – «себя под Пушкиным чистить». Ибо в его солнечном гении надеялась найти ответы на вопросы, мучающие современников. В этом поиске оптимистической литании XXI века душе моей настало пробужденье от общения с источником гения чистой красоты. И под крылом Александра Сергеевича я написала книгу, которая сейчас перед вами, – чтобы вдохновить себя и Россию на новый виток культурного развития страны и мира.

Пушкин – самое удивительное явление в русской культуре и огромный дар для человечества всей планеты. Поэтому моя книга о Пушкинских Горах – это трамплин для раскрытия гармонии культурного бренда России XXI века на мировой арене. Ключевая ее новелла показывает, как соединить ресурсы человеческого ума и сердца в заботе о себе, стране и планете. Она называется «Настройщик гармоний» и получила призы VIII международного мультимедийного фестиваля «Живое слово» при поддержке Роспечати (Большое Болдино) и межрегионального конкурса «Вслед за путеводной звездой» Русского географического общества в 2013 году.

Три новеллы о земле поэта – «Ливень», «Мишка Пушкиногорский» и «Ни-ни-ни» – вышли в журнале Союза писателей Москвы «Кольцо А». Журнал «Юность» опубликовал триптих историй о культурном бренде России «Одиссея Олександра Николаевича», «Пушкин, а Пушкин?» и «Коля Хлебный», снабдив его предисловием, в котором порадовался, что в XXI веке «появляется литератор, желающий поговорить с нами о Пушкине не как филолог, с литературоведческим апломбом, а как неравнодушный человек – о пушкинских ситуациях, интонациях, землях. Последним с нами так говорил, наверное, Синявский в своих „Прогулках“… Из каких же лоскутов соткан наш сегодняшний Пушкин? Мы пока помним, что Николай Васильевич оценил Александра Сергеевича как явление чрезвычайное, а Федор Михайлович добавил к оценке сей эпитет „пророческое“. При этом мы и Хармса пока не забыли: „Однажды Гоголь переоделся Пушкиным…“ Но памяти такой маловато будет. Писатель Наталья Гарбер в своих незамысловатых заметках пытается настроить нас на волну поэта, подводит к природной сути гения и обозначает приметы неиссякаемой, пусть и потаенной духовной жизни народа. Так же, как, возрождая после войны Пушкиногорье, его труженик-директор Семен Степанович Гейченко отыскал в свое время место снесенной часовенки в еловом лесу сельца Михайловского».

Остальные новеллы вошли в книгу «Тайные истории Пушкинских Гор», которую я издала – и надолго отложила, уйдя в изучение глубин и высот искусства развития планеты. Этот путь вернул меня в визуальное искусство. И, отвечая на вопрос «What’s for?» инструментами живописи и фотографии, я вошла в эпоху искусства с использованием искусственного интеллекта, которое позволило объединить искомые смыслы и образы в иллюстрации книги, лежащей перед вами.

И тогда я решила отредактировать и пересобрать истории о Пушкинских Горах как месте моей силы для серии «Это моя земля», опираясь на накопленный за жизнь опыт писателя, художника, педагога, коуча творческих карьер и специалиста по культурным брендам России. Я захотела по-новому удивиться культурному бренду нашей страны, стартуя от «солнца русской поэзии» – и самого удивительного феномена русской культуры – во вторую четверть XXI века.

В январе 2025-го я отредактировала и пересобрала книгу, намывая чистое золото любви к своей стране из потока сознания 2013 года. Повествование о самой поэтичной земле России завершает моя поэма «Кантата мира», с которой началось мое творческое осмысление Пушкиногорья как «своей земли». Собрав новую версию книги, я чувствую, как эта земля заиграла в ней всеми красками никогда не перестающей любви поэтических сердец к гению чистой красоты русской природы и культуры.

Сегодня Пушкинские Горы – место силы и «своя земля» не только для меня, но и для всех этих людей. Прозревая Россию сквозь собранные здесь воедино новеллы и стихи, я непроизвольно шепчу: «…и сердце бьется в упоенье, и для него воскресли вновь и божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь». Это и есть ответ на вопрос, «What’s for?» Пушкинские Горы стоят на Земле. И мне очень интересно, что в наших оптимистических литаниях увидите Вы, читатель?

⠀Наталья Гарбер2005—2025

Сороть

Сороть – речка узкая и быстрая.

Против течения далеко не уплывешь. А по течению – унесет, только держись.

Поэтому плавают в Сороти философски: полчаса гребешь против течения, а все на том же месте. Десять метров вперед – подвиг для профессионалов.

Одно из самых широких и удобных мест для купания – под мостом, что виден от Тригорского, со скамьи Онегина, через поля.

Сквозь ступени лестницы, ведущей от моста к Сороти, прорастает дикий шиповник. Спускаясь, видишь, что там, где каменные опоры моста – впятеро выше человеческого роста – крепятся снизу к полотну дороги, ласточки налепили гроздья гнезд. Веселые птицы со свистом ныряют в них, промельком бликуя белыми грудками в речной воде, среди отражений медленных облаков.

Мост дает тень, в которой видно, как в стремнине Сороти шныряют мальки, умудряясь плыть и по, и против течения. Впрочем, вдоль берега течение слабеет, полоща листья кувшинок и прибрежные водоросли.

За ними в прибрежном ивняке деловито крякают невидимые утки.

Ты садишься на бревно, щурясь на блики солнца в реке, затихаешь – и большая оранжевая бабочка доверительно садится на голую коленку, довершая идиллию жаркого дня. Когда она удовлетворится исследованием и улетит, можно идти купаться – чтобы в ближайшие полчаса активно грести против течения, не двигаясь с места. Чтоб философски созерцать ласточкины промельки у гнезд и торжественный ход облаков вдалеке.

Впрочем, нет, это еще не все.

Над мостом, в небесной вышине почти видимый самолет медленно прорезает белый след, завершая гармоническую композицию в рамке из опор и полотна моста.

А между самолетом и тобой кружит ястреб, вдумчиво надзирая над просторами поместья Александра Сергеевича, где я вежливо гощу тринадцатое лето. Каждый раз тихонько удивляясь тому, почему это мне здесь по-прежнему интересно.

Я пишу об этом помаленьку и думаю, что любители малой прозы и поэзии являются любителями жизни как таковой. В частности, потому, что малые формы не несут особой славы, власти или денег – они не модные. Поэтому читать – как и писать – их стоит только для души. Малые формы – инструмент самосовершенствования и арт-терапии, глубокого чувствования и уважительного общения, тишины и благодати растворения в мировой гармонии.

Любители малой прозы и поэзии ищут состояние мировой гармонии и зону следующей из нее «биосферной» самореализации как свой гармоничный голос в обертонном вселенском хоре Природы. Частью жизни становится не только восприятие и создание, но и передача другим этой картины мира, альтернативной доминирующему в современном мире эгоистичному антропоцентризму «больших форм». Проще говоря, малые формы любят гуманисты, а не карьеристы.

Хор наш негромок и созвучен, а отношения в нем построены на взаимном, добровольном и бережном взращивании людей. И нацелены на созидание общей музыки, высоко над которой возникают неожиданные божественные мелодии – это музы присоединяются к нашим трудам, открывая новые возможности гармонических созвучий, горних высот и дольних глубин. Этот доверительный и созвучный труд по согласованию своих и высших голосов в мировую гармонию и составляет образ жизни любителей, читателей и авторов малой прозы и поэзии.

В этой книге мы проплывем по ее волшебному течению, выйдя из Сороти.

В путь, читатель!

Справка об объекте

Река Сороть

Россия, Псковская область,

между Михалкинским озером и правым берегом реки Великой

Со́роть – река в Псковской области, правый приток реки Великой. Вытекает из Михалкинского озера в Новоржевском районе Псковской области на севере Бежаницкой возвышенности. Протекает по территории Новоржевского, Бежаницкого и Пушкиногорского районов Псковской области. Устье реки Сороти находится в 161 км по правому берегу реки Великая. Длина реки – 80 км, площадь водосборного бассейна – 3910 км². Этимология названия точно не установлена.

Пушкин описал Сороть в своей энциклопедии русской народной жизни, в последней строфе «Путешествия Онегина»:

Вдали, один, среди людейВоображать я вечно будуВас, тени прибережных ив,Вас, мир и сон тригорских нив.И берег Сороти отлогий,И полосатые холмы,И в роще скрытые дороги,И дом, где пировали мы —Приют, сияньем муз одетый.

Поэт Н. М. Языков, в 1826 году гостивший у А. Н. Вульфа в Тригорском на берегу Сороти, воспел реку и купание в ней в огромном стихотворении «Тригорское», из которого я приведу вам только две небольшие части – о реальной реке, и о реке поэзии, вплывать в которую надо постепенно:

…В стране, где Сороть голубая,Подруга зеркальных озер,Разнообразно между горСвои изгибы расстилая,Водами ясными поитПоля, украшенные нивой —Там, у раздолья, горделивоГора трехолмная стоит;На той горе, среди лощины,Перед лазоревым прудом,Белеется веселый домИ сада темные картины,Село и пажити кругом.Приют свободного поэта,Непобежденного судьбой! —Благоговею пред тобой. —И дар божественного света,Краса и радость лучших лет,Моя надежда и забава,Моя любовь и честь и слава —Мои стихи – тебе привет!…Что восхитительнее, крашеСвободных, дружеских бесед,Когда за пенистою чашейС поэтом говорит поэт?Жрецы высокого искусства!Пророки воли божества!Как независимы их чувстваКак полновесны их слова!Как быстро, мыслью вдохновенной,Мечты на радужных крылах,Они летают по вселеннойВ былых и будущих веках!Прекрасно радуясь, играя,Надежды смелые кипят,И грудь трепещет молодая,И гордый вспыхивает взгляд!

Ливень

Дождь в Пушкинских Горах – это обычно ливень.

Утром обманчиво солнечно и жарко, но в квартире у меня душно. Я выбираю из видеотеки подходящий к моим текущим размышлениям фильм – чтобы подтолкнуть творческий дух. Беру горячую тарелку курицы с картошкой, несу в комнату под ТВ – и наконец слышу с небес угрожающее погромыхивание. Включаясь в реальность, соображаю, что это уже не первый сигнал «к бою». Я сажусь есть и снова отвлекаюсь на ТВ – авось, пронесет. Гроза с пониманием относится к моим планам, и лишь когда я доедаю, в окна косо и яростно ударяет ливневая волна.

Началось!

Вода бьет сквозь сетки на окнах так, что подоконник около них в момент заливается водой. Я переставляю фрамуги щелью вверх в комнате и бегу в кухню – там тоже потоп и большая деревянная икейская чаша на окне налита ливнем уже на треть.

Я переменяю положение кухонной фрамуги и с наслаждением смотрю, как гроза снаружи отмывает до скрипа мои окна. А я все думала – пора помыть. Видать, и вправду пора – с размахом, от души.

В этот момент во всей квартире гаснет свет. Я бегу к счетчику – он включен, в коридор – тоже все ок. Я щелкаю там и тут – никаких перемен. Звоню соседям – звонок не играет – и тут до меня доходит, что отключился весь дом.

Я звоню в ЖКХ, он говорят – у нас тоже света нет, но чего ж вы хотите от нас? ЖКХ здесь отвечает только за квартплату, а за обслуживание, включая электричество, отвечает ЖКО. Сидящие на двух разных этажах конторы делают вид, что живут в разных мирах, все очень по-советски. Но в ЖКО я не перезваниваю – если весь поселок во тьме, электриков поднимут без меня.

Окна в квартире вымыты уже дочиста, и ливень становится вертикальным.

Я в ответ открываю окна настежь, чтобы наполнить озоном комнаты, душные от настоявшейся в них предгрозовой утренней мари.

Сверху, пыша на меня искрами, грохочет молния, а под ней ливень надраивает до блеска зеленые, незрелые яблоки в саду. Яблок много, и ливень старается не на шутку.

Листья яблонь аккомпанируют ему, шумя как волны, и звук грозы становится похожим на бурное море.

Все. Это – очевидно, призыв муз.

Я зажигаю свечку на подоконнике и от руки в блокноте быстро записываю эти строки, добавляя в палитру ливневых звуков шум переворачиваемых страниц. Когда я заканчиваю новеллу о ливне, единовременно во всей квартире дают свет. С писком, ойкая, включается ТВ, скрежещет и трещит нервический принтер, в ванной ему подгуживает толстый водонагреватель, в кухне радостно взвывает холодильник.

Привет, друзья, все в норме, все в сборе. Успокойтесь, все ок.

В Пушкинских Горах всем заведует Бог, и если правильно себя вести, то все будет, причем вовремя. Поэту будет дадено впечатление, а чтоб его записать, Бог уберет все отвлекающие сигналы – и не позволит невидимым электрикам починить сеть до тех пор, пока ты не допишешь все, что надо, со свечой на окне.

А вот теперь плоды ливневых муз надо оцифровать.

Мельком удивившись, как все-таки много аппаратов нужно сегодня человеку для элементарного удобства, я успокаиваю принтер, выключаю ТВ и включаю ноутбук – единственный аппарат, который после возвращения электричества в дом терпеливо ждал, пока понадобится, и сам по себе не голосил.

Сегодня я допишу эту историю о ливне и порадуюсь тому, как складывается моя новая книга, вымечтанная за июнь через сны. Вчера Бог наконец отмыл мне глаза в стремительной Сороти: вот, об этом пиши, что прямо перед тобой. Все – здесь. Вот и пишу, про все, которое – здесь. И оказывается: здесь – красота!

Я люблю ею делиться, поэтому и веду свою Школу малой прозы и поэзии, создавая потоки красоты. Подключаясь к общему процессу сочинительства, из «когда б вы знали, из какого сора» своих душевных треволнений мы выделяем чистую, тихую и высокую мелодию, услышала и записала свое состояние чистоты и музыку высших сфер. Недавно, сидя на Савкиной Горке, мы с группой потратили на вход в это состояние «простого слушания» шесть часов интенсивной работы. Суммируя свои ощущения, участники мастер-класса сказали, что понимают наконец, насколько сложным трудом является стихотворство. Но удовольствие от высоких вибраций поэзии так сильно, что многие из них решили теперь идти по этой стезе. Давайте я подключу вас, читатель, к этому сладостному процессу, окатив музыкальной поэзией пушкиногорского ливня.

Обертоны

Я слышу – поют обертоны о ливнях,Четко по крышам стучат обертоны,Их водопад распадается дивно,Обер-тонируя звучные стоны.Косильщик косит газон обертонно,Машина подъехала с обертональным дитя.Вышел водитель, дверцей сонноСтукнул, с ливневыми обертонами шутя.А дождь идет, отбивает по крышеТакты глухих обертонных низов.Сосны в ответ поднимаются вышеК шелесту ангельских голосов.Плачут, роняя кипучие слезы,Ливнями обертонов залив.Их окаймляют аккордами грозы,Шумно сливаясь в Балтийский заливГде-то далеко, где буйные волныСлитными гонгами бездны гудят —В тайных вибрациях древнего стонаПесни о Божьем движенье сквозь ад.Справка об объекте

Савкина Горка

Россия, Псковская область, Пушкинские горы,

берег реки Сороти, в 1 км от усадьбы «Михайловское»

Савкина Горка является объектом федерального значения и входит в состав Музея-заповедника им. А. С. Пушкина. Поселение появилось тут в IX столетии и существовало до XVI века, когда во время Ливонской войны местность была опустошена войсками Стефана Батория. Археологи считают, что до Ливонской войны здесь был относящийся к части укреплений города Воронич Михайловский монастырь с Городища. Земля, где теперь находится деревня Савкино, называлась Сафронова пустошь и принадлежала крестьянину деревни Стеймаки, находившейся в версте от Святогорского монастыря в сторону Новоржева. Возможно, его звали Сафроном, и по его имени могла быть названа пустошь, которая занимала около 30 га. С востока она граничила с озером Маленец и протокой из Маленца в реку Сороть, с севера ее ограничивала Сороть от протоки до родников, а с запада – заливные луга деревни Гайки, принадлежащие святогорским мещанам. С юга пустошь ограничивалась местом под названием Кривые сосны.

Савкино было одним из любимейших мест Пушкина на Псковщине. В 1831 году он, обращаясь к хозяйке усадьбы Тригорское и прося ее выступить посредницей в покупке земель на Савкино, писал: «Я просил бы Вас, как добрую соседку и дорогого друга, сообщить мне, не могу ли я приобрести Савкино, и на каких условиях. Я бы выстроил себе там хижину, поставил бы свои книги и проводил бы подле добрых старых друзей несколько месяцев в году… меня этот проект приводит в восхищение, и я постоянно к нему возвращаюсь…»

Сегодня на вершине холма городища расположена восстановленная в XX веке часовня и каменные кресты, перенесенные сюда директором заповедника Гейченко из других мест. На гранитном постаменте самого известного креста, стоящего около часовни, есть церковнославянская надпись: «Лета 7021 постави крест Сава поп». 7021 год соответствует в современном летоисчислении 1513 году. Сам крест, поставленный на этот постамент, сделан из песчаника и установлен в XX веке.