Человек в толпе. Поэзия

Человек в толпе

Поэзия

Константин Кривчиков

Иллюстратор Е. Кривчикова

Фотограф В. Березин

Фотограф Е. Болюх

Фотограф Е. Гапонов

© Константин Кривчиков, 2025

© Е. Кривчикова, иллюстрации, 2025

© В. Березин, фотографии, 2025

© Е. Болюх, фотографии, 2025

© Е. Гапонов, фотографии, 2025

ISBN 978-5-0064-1622-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вам – на долгую память

«В джунглях мегаполиса…»

В джунглях мегаполиса                       в поисках тропы, —где не слышно голоса                       в рокоте толпы, —мечется взъерошенный,                        хмурый человек…Как тебя забросило                       в двадцать первый век?

Тем, кто понимает

Громче всех кричат те, кому нечего сказать.

Прежде чем говорить, научить слушать и понимать других.

Поймёшь другого – поймут тебя. Но учитывай, что слышит лишь тот, кто хочет услышать. Поэтому не старайся докричаться до глухого и не мечи бисер перед свиньями.

Каждый человек – галактика. Понять другого человека, всё равно, что познать новую галактику. Понимать только себя – жить в одиночестве в целой галактике, не видя другие звёзды.

Если ты понимаешь других, то расширяешься, словно Вселенная. Если тебя понимают другие, ты становишься частью их Вселенной. Если тебя не понимают – тебя нет.

Человек, которого не понимает никто, есть фантом, чёрная дыра, поглощающая свет. Это – невидимая миру звезда.

Мысль изречённая всегда является посланием окружающему миру. Оно существует до того момента, пока находит отклик в сознании людей; примерно так же, как свет звезды блуждает много лет по просторам Вселенной, и пока он виден – звезда ещё не погасла.

Творчество есть уникальный продукт человеческого сознания, направленный, словно свет звезды, в Вечность. А уж кем он там в итоге останется, – плевком, по меткому замечанию Ф. Раневской, или звездой – решит время.

В ЗАПАСЕ – ВЕЧНОСТЬ

«Там, далеко за холмами…»

Там, далеко за холмами:                       ровно рокочет прибой;то, что осталось мечтами;                       то, что не стало судьбой.Всё, что случается с нами,                        мы выбирать не вольны.Там, далеко за холмами —                        ждут нас иные миры…

Избави бог…

Яше Каплану

В запасе ещё вечность,                          и вечности не жаль.Ещё к лицу беспечность,                          и бесконечна даль.Ещё за всё мы платим,                          наивные, в кредит.И, не жалея, тратим,                          и не храним обид.И раздаём надежду, —                          не ведая о том, —как лишнюю одежду,                          в надежде на «потом».А время волны катит,                          и сеет слов песок.Всё больше тёмных пятен,                          всё меньше светлых снов.Избави бог нас, грешных,                          до края наших днейот надоевших женщин                          и преданных друзей.

Мыс Харасавэй

//Тут, на конце земли1 —                    песчаные холмы,халеи в брызгах волн                    кричат осиротело,а сердце холодит                    дыхание зимы…Тоскливо на душе,                    и нет тоске предела.В тумане горизонт                    сливается с водой,а небосвод висит                    свинцовой пеленою.И на краю земли,                     наедине с собойты начинаешь жизнь                    осознавать судьбою.//Харасавэйская мелодия —знобящий, тягостный мотив.Хрустит рассветная рапсодия,стаккато хрупкое разбив.Здесь – на пороге мироздания —пьянит сознание простор,и вечно длится неприкаянныйземли и неба тщетный спор.Душа больна тоской безбрежною,жизнь до безумия проста.За кромкой серого пескадень расстилается над бездною.//Очнувшись среди                            первозданного снега,весь мир восприня́ть                            чёрно-белым этюдом…Воды ледяной                             и пшеничного хлебаиспробовать вкус                             и запомнить, как чудо.Томясь притяженьем                             Полярного круга,торопится к югу                              утиная стая.А грузные волны                              прибоя морскогото грозно рокочут,                              то жалобно стонут.Развесила осень                              прозрачные сетинад стылым пространством                              безлюдного мыса.Теперь до весны                              можно думать о смыслах,о звёздных мирах,                               Мнемози́не и Лете…

«Я просто Костя Кривчиков…»

Я просто Костя Кривчиков.Не знали?Снимайте кофты.                     К чёрту – лифчики!Дышите голыми грудями!В тугих капроновых застенкахне прячьте прелести свои.На свете нет печальней смерти,чем задохнуться без любви.Пока ещё заря багрится,и небо звёздами чудит,пока серебряным копытцемроса рассветная блестит,пока я весел и заносчив,пока вселенская кроватьдаёт мне в жертвенные ночиот мира ласки принимать.Пока не умерли, не сгнили,пока быльём не поросло…Я так хочу,                    чтоб вы любили,чтоб вам всегда                    в любви везло!Не каюсь грешною душою,что плоть моя сильней души.И бог любви всегда со мною,и разрешает мне – греши!Ах, жаль мне тех, —                                 а их не мало, —кто, опалённый чувств пожаром,любви боится, как чумы.Поэтам трусить не пристало.И потому, подняв забрало,я снова к вам иду на вы!

<1983>

«На небе таяла звезда…»

На небе таяла звездав конце апреля.Ты уходила навсегда,а я – не верил.Хмельной от счастья бытия,я был беспечен.Но ты, тирадами звеня,ушла под вечер.Тебе казалось: ты права,себя не мучай;что всё на свете трын-трава,счастливый случай.Жизнь, это сладостный мираж.Лови мгновенье!А от меня какой кураж?Закроем пренья.Я простофиля, мещанини неудачник.Тебе же нужен Алладини джин – в придачу.Чтоб вы с заоблачных высотна мир глядели,и весть про солнечный восходвам птицы пели;чтоб от любви кружилась кровь,и сердце глохло…А я не слышал этих слов,мне было плохо.А я всё думал – ты придёшьи скажешь: «Здравствуй!»Но застучал по крышам дождьшальной и праздный.Прокралась ночь, темным-темна,как вор на дело.А за окном цвела веснасиренью белой.Но я, затравленный тоской,был хуже Шнитке,терпя, как чудик за стенойнудит на скрипке.Орал котяра на трубе —знать, тоже бросили…И так я думал о тебедо самой осени.

Транзит

Салехард-Харасавэй —         нет погоды, хоть убей!Третьи сутки, как в угаре,третьи сутки мы в «Ямале»2отдыхаем от забот…Третьи сутки вахта пьёт!На последние грошиналивай и не греши.Салехард-Харасавэй —«Надя, штопор поскорей!»За столом всё веселее.Снова голос из оркестра —«Для гостей с Харасавэя…»в пятый раз звучит «Маэстро».В голове сплошной туманот креплёного вина…И помбур был пьян,и она пьяна.Яшу мучает икота.До чего же спать охота!Салехард-Харасавэй…Улететь бы поскорей.

Родившийся в пятидесятых

Мы живём, под собою не чуя страны…

О. Мандельштам

Родившийся в пятидесятыхровесник оттепели ранней,я, как кали́ка неприкаянный,в стране, иудами распя́той,живу, не веря в покаяниени каинов, ни геростратов.Живу без цели, как в прострации,меж митингов и демонстраций,под лозунги лукавых пастырейи визг сплошного одобрямсав шизофреническом пространствелжи, демагогии и пьянства.А с мавзолея рожи корчит,до славословия охочий,очередной великий кормчийкосноязычием мороча,заблудший в соснах трёх источниковчастей марксизма, ну и прочего.А те, кому совсем не хочетсяс толпой маршировать на площади,обречены на одиночество.Они читают между строчек,и пишут непонятным почерком,где вместо фиги – многоточие.А дальше – прочерк…

<1987>

«Не пей с утра», …»

«Не пей с утра», —                                    мне говорил отец.Его я не послушался, подлец!Всегда спешил желанию навстречу,и утро плавно утекало в вечер.А дальше снова солнышко вставало…Так незаметно время пробегало.Вконец устав от утренних забав,подумал я, что был отец неправ.И понял, чтоб на вещи сохранитьвзгляд трезвый – надо с вечера не пить.Тогда увидишь, как сияют звёзды.Увы, догадка озарила поздно.

«Странное имя – Анита…»

Странное имя – Анита.Парки прядут полотно.Эхо – и то позабыто,и не тревожит давно.Старые письма листая,высмотрю серый листок —словно гусиная стаясонно летит на восток.Канула в сумерках синих,но обронила перосказочная гусыня,Матушка Шарля Перро.И долетело из детствапёрышко это, кружась…Вера в чудесные средства,магии тайная вязьне защитят от печали.Но всё равно – чёрт возьми! —в юности все мы мечталии не боялись любви.Ах, эти чистые чувстванезамутнённой души!В них уже не окунуться,сколько родник ни ищи.Грусть о прекрасном далёкомв сердце горчит, как полынь…Жизнь обжигают не боги.Как бы ни был одиноким,я не останусь один.Детский разборчивый почерксвяжет в единый узорто, что, – блуждая меж строчек,тонкий знаток многоточий, —я не прочёл до сих пор.Сны паутины сплетают,каждому – впору и в срок.Где ты, Анита? Не знаю.Старые письма листая,серый увижу листок…

Время Паганини

Весенний ветер за дверьми…

В кого б влюбиться, чёрт возьми!

С. Чёрный

Апрель!            Капель, колготки, мини…Либидо плещется из глаз.На сердце время Паганини —мечты, волнения, экстаз!Природа ёрзает со стоном,и суслик щерится в норе.Душа трепещет от озонаназло озоновой дыре.А кровь, как кратер Кракатау,клокочет, упаси господь,так, что шальные фру и фрауфривольно оголяют плоть.От Кабо-Верде и до Кубычуть зазеваешься —                                  пропал!Креолок сладострастных губыиспепеляют, как напалм.Весна!И дочери Востоканаводят чары чередой.В очах такая чернь порока,что не упрячешь за чадрой.И даже эскимосы в тундре,презрев снега и холода,забив моржа на «Камасутру»,носами трутся без стыда.Мимозы.                  Грёзы.                               Вожделенье.Кошачий вопль пронзает слух.Пьянят до головокруженьяжеланья зов, томленья дух.Лови капель.                          Чуди ночами.И феромонами дыши.Пока, звенящими ручьями,зимы заботы и печали,как снег, смываются с души.

Бессонница

Сердце врёт: «Люблю, люблю!» —

на истерике.

Невозможно кораблю

без Америки.

А. Кукин «Гостиница»

Не называй меня                                 по отчеству,стыдливо шею наклоня.Своим озябшим одиночествомты так похожа на меня.Как я —           не веришь обещаниям,не строишь замки на песке.Лишь сердца стук,                          как SOS нечаянный,дрожит прожилкой                                      на виске.Часы твердят —                           уж время позднее.Наводит скуку натюрморт:в пакете сок,                  коньяк трёхзвёздочныйи с колбасою бутерброд.Прогноз на завтра —                                    неуверенный,с утра – похмелье,                                 днём – капель.И, не открыв себе Америки,я за тобой закрою дверь.Была ли ты —                        на час наложница?..Лифт, забренчав,                                  поехал вниз.Транзит.                Гостиница.                                   Бессонница.И рифмы пошлые,                                    как жизнь.

Посвящение

…Как мало пройдено дорог,

Как много сделано ошибок.

С. Есенин

Я жизнь испытывал сполна,в потёмках кофточки снимая.Как много выпито вина!Но в чём же истина?Не знаю.С горячечных слетая уст,слова любви пьянили сладко.Глаза манили морем чувствс невыразимою загадкой.Казалось – только выбирай:о, эти плечи, груди, ноги!Развратницы сулили рай,интриговали недотроги.Я верил – выпадет зеро.Но, где они? —                        скажи на милость.Как много мимо их – прошло.Как мало их – остановилось.Сквозь строй изменчивых огнейпромчалась жизнь,                                 как электричка.Но… снова тамбур, лязг дверей…Нет, я не изменю привычке.Пред тем,                 как стихнет бес в ребре,и обретёт душа смиренье —я всё же посвящу тебепоследнее                      стихотворенье.

О наболевшем

*Прекрасна женщина во сне…*Как долог он, —                           короткий этот взгляд.*Два вечных повода                                     для творчества:чужая женщина                               и одиночество.*Чем с женщиной вести                                 напрасный спор —помой посуду;                           вычисти ковёр;пол подмети,                         забыв о кураже…И сразу станет легче                                       на душе.

Разговор с литредактором

И тёща, самолюбие дразня, В бездарности и лени упрекает, И не зовёт, когда звонят друзья, И никого с бутылкой не пускает.

Давным-давно устал я от родни.

И грустно мне, да некуда деваться:

Пока я жизнь осмысливал, они

Успели победить и окопаться!

И. Жданов

Не жди признания от тёщии вдохновенья от жены.Что им самшитовые рощи?Что им провидческие сны?Когда бюджет расквасил губы,а тёща полет огород,аллюзия её с Гекубойуж знай – к добру не приведёт!И если шурин смотрит Гогой,а тесть с похмелья хлещет чай —ты клаузулой их не трогай,амфиболией не смущай.Про непотребные серены3,колон4 – не надо за столом.Учти – метрические членычреваты по башке колом.Давно пришла пора признаться,что ты, как кур во щи, попал.Твоя родня – твоё богатство.Ты разве этого не знал?Смирись, худого мира ради(с опроверженьем не спеши),что все твои знакомки – ляди,а все коллеги – алкаши.Троп про Алкеевые строфыздесь все сочтут за пьяный бред.Ты сам закрыл окно в Европу,вникай в иной менталитет.Смотри, друган, на вещи проще,пока мосты не сожжены.Не жди раскаянья от тёщии оправданий от жены.

Ты не один в подлунном мире?

Так привыкай к ярму, старик!

Забудь, что дважды два – четыре,

здесь надобен иной язык.

Стерпи, чтоб избежать цунамии не закончить, как Нимрод,когда с блестящими глазамиполучку тёща заберёт.Спроси с улыбкой кроткой:«Сколько?» —карманы вывернув до дна,когда, сияя, словно ёлка,придёт с обновками жена.Попробуй объяснить без мата,что вовсе не ленив, как пень,и то, что ты зовёшь «зарплатой»,дают раз в месяц, а не в день.И если хочешь под пельменииметь сто грамм от тёщи в дар —избавься от учёной фени,открыв сифон – фильтруй базар.Когда от корректурной правкивпадешь в литературный зуд —про антиклимакс вдруг не брякни,тебя неправильно поймут.Чтоб не спалиться на изменеи допуск получить в постель,не молви в трубку: «Кантилена5»,не прошепчи во сне: «Газель6».Моя твоя не понимает…Прозренье – как холодный душ.Эх, за кого тебя считают,монтажник человечьих душ?!Ты совершил немало ходоки помнишь, как сказал пиит:неисчислимо сколько лодокуже разбилось так о быт.Ведь как бы ни манило небо,ты знаешь, что голодный – слеп,и между зрелищем и хлебомсначала выбирает хлеб.Цени, что где-то на планететебя, «ты – наш кормилец», ждут,с приветом у порога встретяти даже тапки принесут.Ну а когда под ношей тяжкойбезвременно сгоришь в труде —повесят в шкаф твои подтяжки,как кенотафию тебе.Он часто спал на унитазе,а, в общем, был большой простак.И, находясь, порой, в экстазе,всех посылал на твёрдый знак.

УХОДЯЩАЯ НАТУРА

Отцы

Памяти Владимира Артеева

У Бога вам прощенья не просить,поскольку расплатились в полной мере.И не гадали: «Быть или не быть?»С любовию, надеждою и веройвы жили безоглядно, на разрыв,в одном строю идя к великой цели.От напряженья губы закусив,пахали, строили…                                И плакали. И пели.Вы, словно хлеб, делили со странойна всех – победы, промахи, удачи…И обрели покой в земле родной.А Страшный суд для вас не много значит,коль суд людской вы вынесли, как крест,среди толпы оставшись человеком —в жестокий век, забывший стыд и честь…Вы совладать сумели с этим веком!

Мёртвая дорога

Прикоснуться руками, как будто – к огню,к стекленеющей стали куржавого рельса.Не обжечься, но сердцем почувствовать всюостроту и отраву манящего Цельсия.В коченеющем небе продрогший петухпрочертил горизонт окровавленным гребнем.И гудит тишина, словно свесился вдругна морозную стынь древний колокол медный.То ли кости стучат похороненных здесь.То ли сердце икает густеющей кровью…Ни кола, ни двора, ни собаки окрест.Кто же бродит тогда сквозь седое безмолвье?Скоро вскрикнет петух, затрясёт головойи рассыплет на снег кумачовую краску.И нацелит, шипя, клюв изогнутый свой.И сдерёт темноту, как посмертную маску.

Поминки

Памяти моего дедушки Константина Кривчикова

и других родных – жертв террора сталинской эпохи

Когда встречаются этапы

Вдоль по дороге снеговой,

Овчарки рвутся с жарким храпом

И злее бегает конвой…

Ах, вроде счастья выше нету —

Сквозь индевелые штыки

Услышать хриплые ответы,

Что есть и будут земляки.

Я. Смеляков

На похороны деда не успел.Мне бабушка открыла дверь. С порогазаплакала. Я постоял немногов молчаньи. А заплакать не сумел.Мы выпили с угрюмым стариком —роднёю дальней. Может быть, в последнийего я видел раз, он из деревниприехал на прощанье похорон.Мы пили самогон и говорилио жизни, не стыдясь и не таясь.И Сталина, конечно, приложили,и прошлую, и нынешнюю власть.Старик завёлся: «Как же так, племяш?Ублюдки те – живут и в ус не дуют.Послать бы их в расход – в подвал под пули.Но где там? Даже в морду им не дашь».Он стукнул по столу, встряхнув посуду.«Да будь он проклят, грёбаный ГУЛаг!Эх, сколько загубили душ, паскуды…Помянем дядю Костю… Мать их так!»«Отмучился, – продолжил он, хмелея.– Господь его простит. А этих – нет!Они людей губили за идею.Ведь суки же?» И я кивнул в ответ.Бледнею, и накатывает злость,когда я вижу ястребиный профильтого, кто всю Россию, словно гвоздь,вбивал по шляпку в рудники и топи.Уже лежит в могиле баба Нюся.И дед навечно лёг в суглинный склеп.А дядя Коля полностью ослеп,пятнашку отмотав в Экибастузе.Иудам, палачам и стукачам —безвинных жертв,                  клеймённых в чёрных списках,кровавых слёз своих родных и близких —вовеки не прощу и сам воздам.История, как дерево, растёт.А ветви на стволе, как вехи роста.И ветку отломить не так-то просто…Эх, лишь бы не безмолвствовал народ.И если совесть будет в нас жива,и в детях наших не засохнет память,то будут рощи полниться стволамии зеленеть побеги со ствола.На кладбище и жизнь, и смерть проста,а мысли обнажённей и яснее.Как короток он, путь от Мавзолеядо праха безымянного креста.На кладбище ни свиста, ни оваций.А раб ты или царь —                                        не в этом суть.Ведь смерть не подкупить, не обмануть,её вердикт не признаёт кассаций.Мои родные, в чём вы виноваты?Да есть ли он —                          тот самый Высший суд,где власть и блат от кары не спасут,а палачам не избежать расплаты?Как тихо здесь… Берёзы не шумят,лишь дышит земь пожухлою травою.И кажется, что снова в листопадтропинкой узкой мы идём с тобою.И знаю я, что вечно вспоминатьосенний вечер, мелкий дождь и слякоть.И стыдно мне, что слёз не удержать.И горько мне, что разучился плакать.

<1986>

Комбат

Он пережил своих солдат.

И больше писем не придёт

ни через день, ни через год

в квартиру, где живёт комбат.

Открытки, письма на столе…

Отдельной стопкой – телеграммы,

что много лет не уставали

напоминать о той войне.

Перебирая имена,

он до утра сидит на стуле

и «Беломор» угрюмо курит

без утешения и сна.

Как будто в том виновен он,

что смерть сама верстает списки,

и весь полёг под обелиски

его стрелковый батальон.

Приходит боль ночной порой,

осколком разрывая сердце.

За бруствером – не отсидеться.

И дольше жизни длится бой.

Первые

Габдель Махмуту

               Наш бедный стол всегда бывал опрятен               И, вероятно, только потому,               Что чистый спирт не оставляет пятен.               Так воздадим же должное ему.               А. МежировБыло дело!Наше дело не забыть, не сплавить.Как хрустелана морозе сталь – тоскует память.Не сиделив ожидании небесной манны.Поседели.Эй, хозяин, доставай стаканы.Не стремилисьни в герои, ни в газетные портреты.Не светилисьв комсомоле, не хватали партбилеты.Не крестились —бога нету и оставим сантименты.Уносились —ноги в руки, от тоски и алиментов.Было племя!Не скулили, не считали километров.Было время!Пролетело, просвистело ветром.Эй, хозяин!Режь буханку, открывай консервы.Мы то знаем,то, что значит это слово – первый!Тост поднимемна закате нашей прежней жизни.Не забыть нам,как торили путь, тараня зимник.Как вгрызался бур,хрипя, круша гранитную породу.Как ломался лёд,и уходил гружёный КрАЗ под воду.Как пахалидо угара, таял снег на потной… робе.Как давалигазу и фитиль вставляли всей Европе.Как гуделипод аккорды: «Путь далёк и долог!».Как шалелиот нахальных рыжих комсомолок.Были люди!Не считали, что зачтётся – не зачтётся.Кто рассудит,как там дело наше отзовётся?Первый поезд,первый факел и уан, ту, фри.Эту повестьмы с тобой давным-давно прочли.

Прошагали.

Прободались на зубах, на жилах, нервах.

Мы-то знаем,

кто на самом деле был и будет первым.

Не по лжи

прожили, пусть сипели, но не пели лживо.

Коли живы,

то и значит, наше время – живо!

Наступает

время волка – наливай, приятель.

Мы-то знаем,

то, что спирт не оставляет пятен.

Не устанем,

не отстанем, поспевай, приятель.

Мы-то знаем —

чистый спирт не оставляет пятен!

Костёр

Р. П. Ругину

Костёр пылает на песке.Закат кровавится.Вода качается в реке,и жизнь качается.Качает лодку на воде.Скрипят уключины.Луна качается на дне.Всё – дело случая.Теперь кричи и не кричи —ушло мгновение.Лишь тихо плещутся в ночислова сомнения.Щемящий до озноба путьблестит под звёздами.Но невозможно повернуть,уж время позднее.Неужто мы мечтали зря?А в искрах пламенисгорает время и заря.Пришло прощание.Ах, не хватает нам всегдакакой-то малости.Висит над берегом звезда,и нет в ней жалости.

Прозрение

Товарищ мужчина,

А всё же заманчива должность твоя.

Б. Окуджава

Прозренье наступит,              когда парашютом                          качнётся снежок.Признанье прелюдий              прошло, пролетело.                            Подводит итогбесстрастная вечность.              А, вроде, не вечер —                             казалось вчера.Такая вот встреча.              Такая вот нынче                               на сердце пора.Сто грамм без закуски               не чокаясь выпьем                                 и снова нальём.По тропочке узкой                в набухшую тьму побредём.По снежному следу                в бесслёзный мужской разговор.Спешили к обеду —                на шапочный, вышло, разбор.Ах, если б в походе,                 в лихом поединке,                           в крутом вираже.Но время уходит.                  И звёздный наш час                           не наступит уже.Ни завтра, ни позже                  нас смерть ни в походе,                            ни в битве не ждёт.В предснежную пору                    глухарь не токует,                             труба не зовёт.Стыдливо и горько                    нам вслед прозвучит                                 на исходе пути:Пусть жили и долго.                    Но в долг. И всю жизнь                                 раздавали долги.Засыпано тело.                    И не с кого справить                                последний должок.Душа отлетела,                     когда парашютом                                 качнулся снежок…