Чарующая Магнолия

– И это тоже. Просто… я был о войне иного мнения, пока не увидел её вблизи: мои глупые юношеские иллюзии очень быстро развеялись. Я-то считал, что это будет чем-то вроде торжественного парада: в великолепных мундирах и под грохот барабанов, с цветами и приветственными криками толпы. Но в действительности… – Эллиот вздохнул, пытаясь отогнать непрошенные воспоминания о крови, смерти и аде, в который ему пришлось ненадолго окунуться. – Почти ничего общего.

Магнолия притихла, будто расшалившийся щенок, вдруг столкнувшийся нос к носу с грозным старым задирой-котом, победителем множества уличных драк.

– Пиренейские войны? – повторила она. – Мне показалось, что вы… слишком молоды для них.

– Это комплимент, мадемуазель? Нет, как раз тогда мне исполнилось восемнадцать лет – и я сразу же отправился на войну, преисполненный радужных надежд. Знаете ли – возможность совершить подвиг, прославиться на века! – Эллиот говорил с лёгким оттенком горечи. – А в итоге я вернулся домой спустя десять месяцев из-за тяжёлого ранения.

– Как хорошо, что вы остались живы! – воскликнула девушка, и, будто устыдившись своей эмоциональности, шутливо добавила: – Иначе мне пришлось бы ночевать в стоге сена, питаться сухарями и идти пешком, – она ласково погладила по шее свою серую кобылу.

– Если рассматривать ситуацию с такой стороны, то, конечно, большая удача, что я не погиб! – засмеялся Эллиот.

И только тогда до него внезапно дошло, о чём они разговаривают с Магнолией.

– Для француженки вы на удивление лояльно относитесь к англичанину и бывшему военному, мадемуазель, – промолвил Эллиот подозрительно.

Мэг предательски покраснела.

– Я… роялистка, – выдавила она. – И не питаю к Наполеону никаких тёплых чувств! И вообще, я против войны. Ненавижу насилие, кровь и смерть! Да и вы не виноваты в том, что вы англичанин.

– Наполовину шотландец, – напомнил Эллиот.

– Ах, да: как я могла забыть! Кажется, шотландцы терпеть не могут англичан, верно? Но для жителей континента что одни, что другие – без разницы. Должно быть, это обидно для вас!

– Скорее, немного раздражает.

– Понимаю! А кто из ваших родителей имеет шотландские корни, мама или отец? Кстати, разве Мередит – не валлийская фамилия?

Эллиот взглянул на неё с заметно возросшим уважением.

– Вы знаете даже про Уэльс? Неожиданная осведомлённость для француженки!

– Среди моих предков были англичане, – девушка внезапно нахмурилась и поспешила вернуться к своему вопросу: – Так что же с вашими шотландскими родственниками?

– Моя мама была родом из Шотландии.

– Она умерла? Ох, я вам соболезную!

– Это случилось давно. Не прошло и года после моего рождения: так что я не знаю, чего был лишён. Быть может, так даже лучше. Я знаю мать только по портретам: судя по ним, она была красавицей. Среди домочадцев ходят слухи, что отец называл её Дикой Розой Шотландии. Наверное, хотел вскружить ей таким образом голову.

– Как романтично, – вздохнула Мэг мечтательно.

«Скорее, банально», -скептически подумал Эллиот.

– Если хотите, мадемуазель, я буду именовать вас «Дикая Магнолия Нормандии», – ответил он как можно более серьёзным тоном.

Мэг снова покраснела. Затем фыркнула.

– Какая нелепость! – воскликнула она. – Не говоря уже о том, что называть так своего слугу – более чем странно, мистер Мередит!

Он усмехнулся.

– Вы, как всегда, правы, мадемуазель. Что ж, я очень рад, что вы не собираетесь преследовать меня из-за принадлежности к проклятому племени англичан! У меня сложилось впечатление, что жителей Британских островов не жалуют ни роялисты, ни бонапартисты. И вчера своим враждебным видом вы лишь подтвердили мою теорию!

– Я сужу о людях по их делам, а не национальности, – в смущении откликнулась девушка.

– И правильно делаете, – кивнул Эллиот.

Некоторое время они молчали. Слышался лишь приглушённый перестук лошадиных копыт и звонкие птичьи трели в кронах деревьев, одетых в нарядные ярко-зелёные уборы листвы.

– Неужели вы совсем-совсем нигде не бывали? – спросила Мэг минут через пятнадцать, не удержавшись. – Вы выглядите, как заядлый путешественник!

– В самом деле? Ну, хорошо, признаюсь, ретивый инквизитор: вы правы, я был в Америке.

– В Америке! – воскликнула Магнолия с восторгом. – Неужели? Вы видели индейцев? А диких мустангов? А хлопковые плантации и чернокожих рабов?

– Боюсь, что на самом деле Соединённые Штаты не столь колоритны, – отшутился молодой человек. – Да, кое-что из перечисленного вами я видел. Мой кузен владеет весьма преуспевающей плантацией в Джорджии; я был у него в гостях.

– И какой вам показалась Америка?

– Невыносимо жаркой и пыльной. Большую часть времени я провалялся в своей комнате, полумёртвый от жары, хотя кузен Джордж уверял меня, что лето прохладное! Я так и не понял, говорил он это серьёзно или же потешался надо мной. Самое удивительное, что ночами в той части страны действительно очень холодно, температура падает сразу на несколько десятков градусов. Это стало для меня большим сюрпризом, когда я решил заночевать возле костра под звёздами!

– И неприятным, должно быть. Как интересно! Хотелось бы мне побывать за океаном хоть раз в жизни! Расскажите ещё что-нибудь, Эллиот, пожалуйста! – воскликнула Мэг с энтузиазмом, и молодой человек, улыбнувшись, подчинился её просьбе.

В разговорах: дружеских, непринуждённых и затрагивавших исключительно отстранённые темы, – дорога показалась Эллиоту и Мэг короче. Путешествовать верхом тоже было гораздо удобнее, чем на своих двоих, и девушка повеселела. Наверное, Эллиота ей послало само Провидение! Кто знает, сколько времени добиралась бы она до Бордо без его помощи! Мэг вспоминала, как в Гавре, подсчитывая по карте расстояние до пункта назначения, с леденящим ужасом понимала, что преодолеть ей предстоит добрых полтысячи километров.

С Эллиотом это уже не представлялось такой страшной и невыполнимой задачей.

Вежливый, добродушный и галантный, он оказался очень приятным спутником. На людях, когда Мэг приходилось прикидываться его слугой, усердным растяпой Мартином, девушка превосходно чувствовала, какую неловкость испытывает мистер Мередит, строго соблюдая субординацию. Видимо, ему, воспитанному и учтивому английскому джентльмену, претило поручать хрупкой девушке благородного происхождения чистить его заляпанные грязью сапоги или выносить ночной горшок (с подобными сугубо личными просьбами, конечно, Эллиот к Мэг не обращался). Но иногда Эллиот явно наслаждался своей ролью «господина». С особым удовольствием он принимал такие услуги, как завтрак, поданный прямо в постель, или по-женски придирчивое отношение Мэг к его внешнему виду. Шейный платок теперь завязывала исключительно она (Эллиот коварно ссылался на боль в раненой руке); Мэг была готова даже включить в свои ежедневные обязанности его бритьё, но молодой человек здраво рассудил, что Магнолия может перерезать ненароком ему горло: не из злых побуждений, но по неопытности.

Однажды (Мэг потом дулась на него весь остаток вечера), на одном из постоялых дворов Эллиот, легонько подтолкнув девушку, взглядом указал ей на служанку, платье которой скорее подчеркивало, чем скрывало пышные формы, и выразительно подмигнул Мэг. От служанки этот красноречивый обмен мнениями между привлекательным джентльменом и его неказистым мальчишкой-слугой не укрылся, и во время ужина она постоянно вертелась возле Эллиота, призывно улыбаясь, покачивая крутыми бёдрами и наклоняясь так низко, что Мэг опасалась, не вывалится ли содержимое декольте девушки на стол. К ещё большему возмущению Мэг, взглянув на неё саму, служанка хмыкнула и глубоким грудным голосом снисходительно объявила, что у неё «худенький маленький мальчик вызывает исключительно материнские чувства» и что его «не мешало бы подкормить».

Мэг не сомневалась, что Эллиоту пышнотелая мадам предложила услуги совершенно другого рода, и утром входила в его комнату с опаской. Но Эллиот, пребывая в полном одиночестве, сосредоточенно брился, заглядывая в осколок зеркала, и вид имел чрезвычайно весёлый и самодовольный: быть может, служанка всё-таки наведывалась к нему ночью.

– Вы всё ещё не жалеете, что связались со мной? – шутливо осведомился Эллиот, уже когда Везувий и Фиалка снова бодро застучали копытами по дороге. – Должно быть, так утомительно ехать верхом часами подряд! А эти унылые постоялые дворы? Не знаю, как обстояли дела у вас, но моя кровать была ужасно жёсткой и неудобной, а кресло шаталось. Я уже молчу о местной еде! Искренне сожалею, мадемуазель, что по моей вине вы вынуждены выносить столь скверные условия!

Девушка рассмеялась.

– Я непритязательна! А вот вы жалуетесь подозрительно много для человека, побывавшего на войне. Вы ведь не какой-нибудь там изнеженный граф!

Эллиот вздрогнул.

– Что, простите? – спросил он рассеянно.

– Конечно, вы не представлялись мне по полной форме, но почему-то мне кажется, что обладатель титула не стал бы воевать на Пиренейском полуострове, гостить в Джорджии у кузена или же путешествовать по Франции в одиночестве.

– Да, -Эллиот улыбнулся. – Графы живут так скучно, не находите? Колесят целыми днями из Палаты лордов в клубы для джентльменов, из клубов – на балы и приёмы, с балов и приёмов – в ветшающие родовые поместья, чтобы узнать, у кого из арендаторов прохудилась крыша, а у кого родился младенец, и из родовых поместий – снова в Палату лордов. Можно застрелиться от тоски!

Мэг нахмурилась, о чём-то размышляя, затем улыбнулась.

– Разве у англичан не принято целыми днями скучать? – ответила она весело. – Я думала, они только и делают, что сидят в гостиной, печально уставившись из окон на дождь, пьют чай и обсуждают короля Георга7.

– А как же проводят время французы? – заинтересовался Эллиот.

Мэг, к его удивлению, смутилась.

– Совершенно иначе! – воскликнула она. – Мы не поклоняемся чаю, дождливых дней в году во Франции гораздо меньше, чем в Великобритании, и у нас нет короля Георга, о котором можно рассуждать до бесконечности!

– Понимаю. По-видимому, излюбленное занятие французских девушек знатного происхождения – убегать из дома от угнетателей-родственников!

Магнолия строго сжала губы.

– Это не предмет для шуток, мистер Мередит!

– Эллиот. Простите меня, но это почти единственное, что я знаю о вас, Мэг.

– А больше вам знать ни к чему. Всё равно мы скоро расстанемся! Лучше нам считать друг друга всего лишь случайными попутчиками.

Эллиот кивнул, выражая согласие, но подумал, что не хотел бы остаться в памяти Мэг всего лишь тем, кто сопровождал её из Нормандии в Аквитанию. Магнолия казалась ему живой загадкой. Какое отчаяние могло заставить столь юную, симпатичную и – да простит его Мэг за подобное мнение! – неприспособленную к жизни девушку убежать из дома? Её дядя был жесток с ней? Принуждал Мэг к чему-то настолько ужасному и немыслимому, что она предпочла путешествие пешком через пол-Франции дальнейшему пребыванию с дядей под одной крышей?

Эллиот был знаком с Мэг уже четыре дня, но ему так и не удалось вытянуть из девушки какие-нибудь подробности об её жизни. Что ж, им предстоял долгий путь до Бордо, и Эллиот надеялся, что в дальнейшем узнает о своей удивительной спутнице хоть что-нибудь.

*****

В нескольких десятках миль от Эллиота и Мэг, примерно на полпути между Гавром и Аржантаном8 тем временем высокий худощавый мужчина с властным лицом и холодными глазами, остановив коня возле изгороди, соскочил на землю. Его внимание привлекла сцена возле местной кузницы: старик-фермер, крепкий и сильный, невзирая на почтенный возраст, избороздивший его смуглое лицо многочисленными морщинами, распекал плечистого черноволосого парня – похоже, и бывшего кузнецом, – за какую-то провинность. Делая вид, что проверяет, хорошо ли затянута подпруга его лошади, мужчина некоторое время вслушивался в воинственный дребезжащий тенор старого фермера и миролюбиво звучавшие басистые ответы широкоплечего молодца, постепенно уяснив для себя ситуацию: оказывается, подкова одной из лошадей фермера отвалилась всего через несколько дней после визита к кузнецу, и теперь её хозяин выражал вполне обоснованные претензии. Это мало интересовало проезжего мужчину, но он терпеливо дождался момента, пока кузнец принялся осматривать одно за другим копыта смирно стоявшей лошади, и только тогда обратил на себя внимание владельца последней.

Старику всё равно было нечем заняться, пока кузнец заново подковывал кобылу, которую держал ещё один крепкий мужчина, вероятно, работник с фермы. Окинув быстрым взглядом незнакомца, фермер в считанные мгновения составил о нём мнение: изысканная одежда, находившаяся в безупречном порядке, добротная упряжь и великолепный экстерьер коня позволяли предположить, что мужчина небеден и влиятелен. Что-то в его виде сразу же выдавало национальность приезжего: старик не сомневался, что перед ним англичанин. Подозрения его лишь подтвердились, когда незнакомец заговорил: сколь правильной с точки зрения грамматики ни была его речь, в ней слышался явственный и режущий ухо акцент уроженца Британских островов. Фермер чуть прищурился, придавая лицу непроницаемое выражение.

Сначала англичанин перебросился со стариком несколькими малозначащими фразами о погоде и состоянии дорог. Фермер отвечал вежливо, хотя и слышал в сдержанном и ленивом голосе собеседника высокомерную пренебрежительность аристократа к человеку, стоявшему ниже его на социальной лестнице. Незнакомец, разговаривая, почти не смотрел на фермера и постукивал хлыстом по своему сапогу: этот неосознанный жест выдавал его нетерпение и беспокойство.

К делу он перешёл не сразу.

– Я разыскиваю одного человека, – признался англичанин, наконец, впервые за весь разговор заглядывая фермеру в глаза. Тот встретил холодный пронизывающий взор невозмутимо. – Не исключено, что он появлялся в этих местах.

– Что за человек? – старик вынул из кармана трубку и принялся набивать её табаком. – Сами понимаете, здесь бывает много народу!

– Но его, я уверен, вы бы запомнили. Точнее, её. Это молодая девушка со светлыми волосами, бледная, худая и невысокая. Она хромает на левую ногу.

– Девушка? – удивился фермер, выдыхая облачка табачного дыма.

– Да, девушка. Ей около двадцати лет. Дамочка работала у меня служанкой, – лицо незнакомца исказилось мимолётной гримасой ненависти, – и не так давно сбежала, прихватив с собой кое-какие из украшений моей жены. Мне стало известно, что на днях кого-то похожего видели неподалёку, но куда девица направилась дальше – неясно. А мне бы хотелось лично разыскать воровку.

Фермер медленно покачал головой.

– Никаких хромых девиц я не видел, мсье! А ты, Жак? – обратился он к человеку, державшему лошадь. – Видал кого похожего?

Жак отрицательно помотал головой.

– Возможно, она не стала здесь задерживаться. Или отправилась другой дорогой, – неприветливое лицо англичанина стало ещё более угрюмым. Его вид оставшейся без обеда опасной рептилии привел бы в трепет любого смельчака. – Не посоветуете ли вы мне какую-нибудь гостиницу или постоялый двор, где я мог бы остановиться?

– Конечно, мсье, – выслушав указания фермера, высокий англичанин, от взгляда которого дрожь пробирала до самых костей, вскочил в седло и, хлестнув коня, вскоре скрылся из виду.

Фермер смотрел ему вслед задумчиво, рассеянно вертя в пальцах соломинку. Он не только видел описанную незнакомцем девушку, но и даже разрешил ей переночевать у себя на конюшне. Правда, девушка была переодета пареньком, но старику не составило труда разгадать её обман, хотя он не подал о том и вида. Изящные ухоженные руки выдали юную мадемуазель, представившуюся «Мартином»: они никак не могли принадлежать обычному помощнику конюха. Но, девушку отличали приветливость и доброта; кроме того, её французский оказался настолько безупречен, что едва не ввёл фермера в заблуждение относительно происхождения мадемуазель. И совсем другое впечатление производил сегодняшний гость из-за пролива.

Старик-фермер ненавидел англичан большую часть своей жизни, но этот мужчина не понравился ему особенно. В холодном и цепком взгляде серых глаз незнакомца чудилось что-то змеиное. А его слова о «служанке-воровке» никак не могли быть правдой.

Все симпатии старого фермера были на стороне «Мартина» (разумеется, его наследственная неприязнь к англичанам не могла распространяться на очаровательную девушку, попавшую в беду). В том, что она попала в беду, сомневаться не приходилось, достаточно было лишь один раз взглянуть на её преследователя. Фермер от всей души пожелал «Мартину» ускользнуть от разыскивавшего её неприятного типа.

Эймери в прескверном настроении обустраивался на ночлег в убогой местной гостинице. Куда подевалась проклятая девчонка? Её видели в Гавре, затем – неподалеку от Ливаро, знаменитого своими сырами. Здесь след Магнолии обрывался. Впрочем, виконт никогда бы не подумал, что его племянница сумеет забраться так далеко. Отправиться во Францию! Девчонка определённо сошла с ума.

Едва только Эдвард Эймери обнаружил исчезновение племянницы, он бросился сломя голову в Гретна-Грин9, скандально известное пристанище влюблённых сердец, не нашедших понимания (и согласия на брак) у родных; именно это и помешало ему вовремя перехватить Магнолию в Портсмуте10 и не дать ей пересечь Ла-Манш. Действия виконта оправдывала обнаруженная им в спальне племянницы короткая записка, в которой Магнолия сообщала, что никогда не станет графиней Мейтленд, потому что решила выйти замуж по любви. Что мог подумать виконт? Правильно: что Магнолия сбежала с каким-то мужчиной, за которого теперь и собиралась выйти замуж «по любви».

Вот почему он пустился в погоню за девушкой и её воображаемым кавалером в Шотландию: ведь именно туда стремились многочисленные пары, желающие вступить в брак без лишних проволочек, что позволяло более лояльное шотландское законодательство. В представлении Эймери, его племянница была так глупа, что какому-нибудь охотнику за приданым не составило бы труда обвести её вокруг пальца, выдав свою алчность за искреннюю преданность и любовь. А если худшие подозрения виконта верны, все его планы пойдут прахом. Лорд Мейтленд не женится на девушке с загубленной репутацией; разрыв помолвки станет не только его правом, но и долгом… Если, конечно, граф обо всём узнает.

Или же виконту удастся вовремя найти своенравную племянницу и вернуть её домой, пусть даже придётся для этого связать Магнолию, как поросёнка, которого несут на убой, и тащить её силой.

Правда, виконт не мог понять, почему возлюбленный увёз Мэг во Францию, а не в Шотландию. И почему девушку в Портсмуте, в Гавре и в Ливаро видели одну, без сопровождающего (у Магнолии достало ума переодеться юношей, но очень светлые волосы и заметная хромота всё равно выдавали её с головой). Так может, виконт всё-таки ошибся? Но, с другой стороны, разве Магнолия – тихая, робкая и запуганная – решилась бы убежать из дома одна? Вряд ли девушка осмелилась бы отойти хоть на десяток шагов от границ владений дяди!

Но факт оставался фактом: девушка в одиночестве бродила по Франции. Глупая девчонка, вероятно, даже не осознавала, насколько это опасно; виконт подозревал, что Мэг направляется в Аквитанию, к тёте со стороны матери, и вёл поиски в соответствии со своей догадкой. Но после Ливаро Мэг словно сквозь землю провалилась. Что ж; если девчонку ограбили, убили или же продали в один из борделей, она виновата сама.

Виконт выругался сквозь зубы. А затем услышал всего в нескольких шагах от себя низкий мужской голос, неожиданно угодливый и подобострастный:

– Мсье… Я хотел бы с вами поговорить с глазу на глаз.

Обернувшись, виконт упёрся взглядом в широкоплечего и рослого молодого мужчину, показавшегося ему знакомым. Мгновением позже он понял, что это местный кузнец: тот самый, что присутствовал при его непродуктивной беседе со стариком-фермером. Виконт, вздёрнув подбородок, уставился надменным взглядом на неожиданного гостя.

– У нас с вами могут быть какие-то общие дела? – спросил он самым своим холодным тоном.

– Возможно, – кузнец хитро ухмыльнулся. – Быть может, я смогу кое-что вспомнить… если увижу пару-другую монет.

– Хотите сказать, что видели девушку? – насторожился виконт. – Собственно говоря, это всё, что было мне нужно от вас узнать. Можете быть свободны!

Но кузнец покачал головой.

– Я не говорил, что видел девушку. Я знаю кое-что, что вас наверняка заинтересует, но…

– Но просто так говорить ничего не собираетесь, – рот Эймери искривился в презрительной гримасе. – Хорошо. Получайте, – он выложил перед собой четыре монеты, затем несколькими последовательными резкими движениями кисти переправил их на другой конец стола. – Ну, так что у вас за сведения для меня? Надеюсь, они окажутся достаточно важными, – он в упор глядел на кузнеца, собиравшего монеты, так долго и пристально, что тот, в конце концов, неуютно поёжился и отвёл глаза.

– Такую девушку, как вам нужна, я не видел, – промолвил тот. – Но зато недавно здесь обретался белобрысый паренёк. Он хромал на левую ногу.

Виконт кивнул.

– Мерзавка вполне могла переодеться мальчишкой. Когда найду, непременно сверну ей шею!

– Огюст соврал вам, мсье: он тоже видел этого мальчишку, даже приютил у себя на ночь. Просто он терпеть не может англичан, поэтому не стал вам ничего говорить!

– Вижу, что ты об англичанах другого мнения… По крайней мере, об англичанах при деньгах, – лорд Эймери усмехнулся. – Превосходно! Расскажи мне ещё что-нибудь об этой хромой девчонке. Она была одна?

– Одна. Она пошла в сторону… – кузнец стал обстоятельно излагать всё, что было ему известно о Мэг, миновавшей деревню всего несколькими днями ранее.

7 Георг IV – король Великобритании и Ирландии с 29 января 1820 года по 26 июня 1830 года. Фактически возглавлял страну гораздо раньше, с рубежа веков, из-за психической болезни отца, Георга III. Обсуждали же все, в основном, нездоровье Георга III.

8 Гавр, Аржантан – города на севере Франции, в регионе Нормандия. Гавр знаменит своим портом.

9 Совершеннолетними в Англии в то время считались люди, достигшие двадцати одного года. Если же несовершеннолетний хотел вступить в брак, ему требовалось разрешение родителей/опекуна. Но это касалось только Англии, Ирландии и Уэльса – в соседней Шотландии были уже совсем другие законы. Юноши и девушки там могли вступать в брак, не спрашивая ни у кого разрешения, соответственно, с 14 лет и с 12 лет. Для этого было достаточно в присутствии свидетеля назвать друг друга супругами. Поскольку деревня Гретна-Грин была первым населённым пунктом по ту сторону границы на дороге из Лондона в Шотландию, она стала популярным местом, где несовершеннолетние влюблённые могли заключать брак в обход английского закона.

10 Портсмут – город и порт на юге Великобритании.

ГЛАВА 4

– Как вы считаете, правда ли, что Людовик XIV мылся за всю свою жизнь всего лишь два раза? – снова принялся поддразнивать девушку Эллиот. Порой он шутливо принимался доказывать Мэг, что англичане, как нация, превосходят французов: Эллиоту нравился упрямый огонёк, вспыхивавший в такие минуты в глазах девушки, а оживлённые споры скрашивали дорогу, к обоюдному удовольствию.

Но сейчас ему не удалось добиться желаемого: ответные чувства Мэг оказались вполне искренними.

– Два раза? – ахнула она. – Не может быть! Всего лишь два раза в жизни?!

– Наверное, это были какие-то особо знаменательные дни его жизни. Например, крестины и свадьба.

– Бедные его придворные, – сочувственно промолвила Мэг. – Я имею в виду, – она вдруг смутилась, – это же… так негигиенично!

– О, не жалейте их! Они и сами пахли ничуть не лучше, уверяю. В те времена в Европе царила полная антисанитария!

– Наверное, поэтому тогда так часто вспыхивали эпидемии, – задумчиво кивнула Магнолия. – Да уж, это так странно, – она пожала плечами, подумав, какой ужасно грязной и неряшливой чувствовала себя, не имея возможности помыться со времени своего побега из дома. На второй же вечер их совместного путешествия Эллиот, как истинный джентльмен, предоставил в распоряжение Магнолии приготовленную специально для него ванну. Правда, Мэг немного беспокоили мысли, что Эллиот просто-напросто испытывал чувство брезгливости, находясь с ней рядом. – Не представляю, как женщинам мог нравиться Людовик XIV, если то, что вы сказали – правда!

– Почему же: именно это очень легко объяснить! Он король Франции. С давних пор высокие титулы действуют на женщин магически, – Эллиот скептически повёл плечом.

– На меня бы не подействовал, – упрямо надула губы девушка. Эллиот запоздало сообразил, что мог обидеть Магнолию неосторожным замечанием. Да, наряд Мэг даже его иногда заставлял забывать, что рядом с ним особа противоположного пола! Что поделать; Мэг действительно обладала мальчишеской фигурой, а в седле держалась, словно амазонка.