Татьяна Вергай. Цветы у дороги

– Ты говоришь о моей матери, как я должна на это реагировать? – спустив улыбку, уточнила – временами Анжела была слишком колючей. Сосредоточившись на плавающих в кювете соседских утках с пометкой на левом боку, я не сразу ответила. – Иногда мне кажется, что встань выбор между нами и отцом, она, не задумываясь, выберет его. Такое сложно не ценить.

– Всегда всё бывает в первый раз, – словно рассердившись, обронила девушка, – и все же подобное событие в таком возрасте иначе как глупым не назовешь. И все ради того, чтобы привязать к себе мужчину, который ценит ее не больше перезрелой сливы.

– Пусть так, – согласилась я, минуя ступени споров, доказательств, аргументов и примеров, – но кто знает, какие уловки придется предпринимать нам, когда придет время испить отравленную воду.

Приезд Кости, временно оставившего учебу по состоянию здоровья, скрасил одиночество. Раздражительность и пессимизм брата были непривычны, но душа тянулась к нему, как к спасительному маяку, и он с готовностью принимал в свои объятия.

– Значит, ангина свалила тебя, и ты решил взять больничный, – мы наблюдали за карасями, плавающими в огромной поливочной бочке, что, резвясь, разрезали поверхность воды плавниками. – Еще недавно ты игнорировал бронхит.

– Давно не был дома, – Костя облокотился на борта емкости и, задумчиво щурясь от солнечных лучей, отражавшихся от мутноватой воды, бросил рыбам перловку, зерна которой болтались в подвешенном на прищепку пакете. – Знаешь чувство, когда упал и нет сил подняться? Меня словно горой к земле придавило: еще движение, и от меня ничего не останется. – Он раскрошил перловку, отстраненно наблюдая, как несколько десятков серых спинок показалось из воды. – Какой смысл от знаний, когда ничего нельзя сделать? Время упущено. Упущено. – Он вдруг резко обернулся и, радостно вздохнув, обнял. – Где еще, как не дома я наберусь сил? Мой дом – мои костыли, ты – мой врач! Мое лекарство!

– Анжела думает, что отец уйдет от мамы, – Костя был выше на две головы, оттого приходилось запрокидывать голову.

– Она продолжает с тобой общаться? – желваки заходили по потемневшему лицу. Разве что живущим за пределами поселка не было известно об отношении брата к этой девушке: их конфликты и стычки в свое время породили немало домыслов и неприятных слухов. – Однажды ты проклянешь день, когда ввела её в дом.

Неторопливо прошествовавшая кошка с оцарапанной мордой, несшая в зубах неподвижную крысу, привлекла внимание.

– Старушка с охоты возвращается…

– В ее годы это подвиг, – он вяло улыбнулся и отстранился. – У крыс, как и у тараканов, есть удивительная способность – выживать. Трави, дави, что хочешь делай с ними, выживут. Людям бы так.

– Природа не допустит, чтобы паразит жил долго. Мы слишком вредные.

– Вредность и паразитизм уходит на второй план, когда в деле замешаны близкие, – он закурил, ненадолго замолчав. – Раньше думал, что страшнее, чем потерять своего близкого ничего нет. Это лечится. Год, другой, и… Все заживает, прошлое в прошлом остается… Страшнее жить изо дня в день, зная о смертельном приговоре, который ни один врач не исправит, и молчать, ничем себя не выдавая…

– Кто-то из твоих пациентов должен умереть? – посочувствовала я, положив ладонь на его плечо. – Помнишь совет мамы: выставляй стену между собой и умирающим пациентом, иначе сгоришь.

Некоторое время братец смотрел, словно я направила на него заряженное ружье с намерением выстрелить. Порываясь сказать, смолчал.

Мы часто молчали, когда нужно было говорить и кричать, и временами казалось, что идет соревнование, кто продержится дольше всех в этом невыносимом конкурсе. Хороших новостей то не касалось, ими спешили поделиться со всяким встречным, создавая иллюзию счастливейших из смертных. Плохие скрывались неделями, а то и месяцами до момента, когда события уже вовсю выглядывали из порванного дедоморозовского мешка с плохенькими сюрпризами. Мешок рвался, и нам не оставалось иного, как подставить в молчании плечо друг другу. Слова в такие минуты не имели силы, а зачастую и вовсе не находилось.

Пребывающий несколько недель по делам в Ханты – Мансийске у своего шурина отец только по возвращению узнал о госпитализации матери. К тому времени её перевели в город. Отринув просьбы в компании, отец отправился в одиночестве. Задумчивость и отсутствующий взгляд, с которыми он переступил порог дома, порождали вопросы, ответы на которые возложили на время. Должно быть мысли его были так глубоки и противоречивы, что батюшка счел необходимым пережить их вдали от дома, не подозревая, какую ярость в лице старшего сына встретит поутру. Тяжелый переломный разговор при закрытых дверях, после которого Костя поспешил оставить отчий кров, так и не был прокомментирован отцом.

Пресловутая веснушчатая Варенька, соседка – разведенка, не знавшая порога нашего дома много лет, вдруг обнаружила повод заглянуть «за солью – сахаром», отсылая свой пытливый взгляд в глубь дома. К чести отца, тот не удосужился порадовать гостью, чем спровоцировал новые визиты нуждающегося создания в течение последующих трех дней.

Как сложно сложить два и два не умеющему считать! Все лежало на поверхности, но я ныряла вглубь в поисках ответов. Глубочайшая ошибка начинающих жить своими глазами и сердцем.

Глава 3

И было страшно от обмана,

Но, боже, как же он щадил!

– Доченька, ты напрасно тревожишься, – убеждала Екатерина Борисовна, противясь намерению повидать её. – К тому же здесь всё напоминает о шприцах с длинными, очень длинными и тонкими иглами. Как ты себя будешь чувствовать? Побудь, детка, дома, по хозяйству. Что до телефона… ты же знаешь, что он запрещен из-за работающего оборудования. Приходится выходить из палаты, а мне… тяжело.

– Как твой малыш, мама? – с досадой мирилась я, и мама хмыкающим голосом (её одолевал жесточайший насморк, часто присущий беременным) заверяла в благополучии, напоминая о временности этого кошмара и переключаясь на домашние хлопоты.

Отцу не нравилось копошение около мамы: словно гусыни над гусенком, который давно как гусь. Моя глупость позволяла передавать отцовы эпитеты, и она же не дозволяла осознать, что творилось в голове той, что держала трубку на другом конце связи. Захваченная воспоминаниями, я рапортовала о проделках Крега, что привел на поляну шампиньонов, об экспериментах Саши по эксплуатации индюшек на картофельном поле, полном колорадских жуков, о благотворительных началах Анжелы, к коим присоединился отец… Всякое событие оглашалось мягким смехом, а мне все явственней казалось, что никакого насморка нет, на деле мама задыхается от плача… Но ведь не было причин для того. Не было?

Организация детей и взрослых на сбор мусора по местности с последующей организацией грандиозного пикника в парковой окрестности школы стала началом дружбы с переехавшей из города из-за разбушевавшейся астмы двадцатитрехлетней девушкой. Именно стараниями свалившейся как снег на голову девицы с настырно – мягким неуступчивым характером были отремонтированы спустя многие – многие годы школа и детский сад, отстроена площадка в центре поселка для детских развлечений, приведены в порядок библиотека и клуб, куда завезли громоздкий бильярд и хоккей – забава для любого сельчанина в выходные дни и праздники, когда наведывались с гастролями всевозможные малоизвестные группы и ансамбли. Но главной заслугой стало возрождение зимних игр с катанием на лошадях и празднеств, посвященных народным гуляниям, кое старшее поколение успело подзабыть. Успех затей был колоссальный: потянувшиеся спонсоры, журналисты, высокопоставленные лица с администраций разных уровней предоставляли новые возможности, и уже через пять лет в руках Анжелы были серьезные рычаги, позволявшие решать самые сложные вопросы.

Непредсказуемая и невероятно энергичная Бурьянова Анжела, не смотря на шепотки завистников и праведников, служила образцом привлекательности и женственности для большей части района. Стоило ей в озорстве придумать эпатажный образ и явиться в свет неискушенной сельской молодежи, как следующим днем безумную затею подхватывала воодушевленная молодежь, разносившая новоявленную моду дальше по просторам малой Родины. Природа наделила ее обликом чисто славянским, что подчеркивался лепленой фигуркой, ироничностью, облаченной в женское достоинство, и лукавую недосказанность. Не столько характер и деятельность (Анжела профессионально занималась благотворительностью в сфере социальных услуг), сколько вращение в мужском кругу солидных представителей и их частое пребывание в ее доме в сомнительное время, положило началом к рождению многочисленных слухов, чернящих репутацию божьего создания. Поборовшись безрезультатно за честь, девушка ослабила вожжи, и, словно заключив пари с судьбой, за какие-то месяцы сделала всё, чтобы исчерпать фантазию сельских кумушек. Стоит отдать должное: довольно долгое время, не смотря на шокирующие подробности приключений, чернивших имя, Анжела оставалась напрасно оклеветанной. Переступив же черту дозволенности, она тотчас ушла с головой в соблазны, изменив своим взглядам и себе.

Дружба с эпатажной, острой на язык женщиной обернулась личной драмой, раскрывшей Анжелу с новой стороны, и пусть дела ее продолжали восхищать, каждое последующее общение увеличивало образовавшуюся пропасть, и только память о былой привязанности и вера во временность ее буйства останавливали от окончательного разрыва.

– В этой жизни надо брать всё и от всех, – нанеся визит в один из августовских дней, рассуждала она, ставя кружку с кофе на столик и наблюдая за моими манипуляциями с тюлем у потолка, – пока позволяет молодость. Вот перевалит за 40, успокоюсь. Семью, детей, может, заведу, цветочки стану на подоконниках разводить, как ты. Хотя про детей я погорячилась: как представлю отвисшие живот и грудь, брр. Да и мужчинам, чтобы они там не говорили, ни пеленки, ни эти обязательства на деле не нужны. Посмотри на них: наобещают с три короба, срежут под шумок презенты, а там – любой предлог, и гуляй Вася подальше от хаты Маши. Жить по их правилам их же правилами – так забавно. Это целое искусство обводить вокруг пальца наивного болвана.

– Такие таланты оставят тебя в одиночестве.

– Разве замужество было когда-то моей целью? – девушка закинула ногу на ногу, откинувшись на спинку стула и аристократическим жестом взяв с вазочки кусочек рахат – лукума. – Ежедневно отчитываться: где ты, с кем ты, слушать изо дня одну и ту же чушь о машинах и прочих игрушках – скучно. О, Таня, если бы только знала, как меня порой воротит от их самомнения! Ленивые, напыщенные идиоты, сдвинутые на инстинктах и мысли о своей непревзойденности. Бьют себя в грудь, словами громкими бросаются, но стоит произойти чему-то из ряда вон выходящему, и они уже на поводке, трусливо дрожат, поджав хвост. Стоит ли мне желать такого мужа? – она с утомленно – раздраженным видом умолкла. – Кричат о нашей продажности, а сами? Далеко ли ушли сами? Помани красивой оберткой, они и клятвы у алтаря перед святыми образцами, и семью, и детей забудут. Всё для тебя сделают: и станцуют, и спляшут. Одноразовые моралисты. Столько знакомых мужчин, а достойных, пальцев одной руки хватит сосчитать.

– Если ты питаешься исключительно шоколадом, это не значит, что у всего остального такой же вкус: смени контингент общения, и ты увидишь, как прекрасен мир.

– О, да, уйти из мира порока и спуститься на землю, – сыронизировала она, – ближе к людям твоего окружения. Будь ты искушенная жизнью, ты бы ужаснулась, как скучно сейчас ты живешь.

– Не хочу получить нож в спину от тех, кто рядом, – улыбнулась я. – Как бы то ни было, с такими танцами ты рискуешь сама затанцевать: никто не хочет быть марионеткой.

– Не переживай, я всегда начеку, – Анжела сосредоточилась на кофе. – Люди давно относятся друг к другу как к вещам, и всякий хочет приодеться получше. Ты о морали всё время толкуешь, но какой от нее толк, когда тебе нечего есть и одна одежда на все сезоны? Мать из-за нищенской зарплаты всю жизнь перебивалась с хлеба на воду. Ни пособий от государства, ни алиментов от мужа – изменника, ведь это чужое. Это – унижает, – она поставила кружку на стол и с вызовом уставилась в пространство. – Знаешь, в чем я пошла на выпускной бал? В перешитом из старого платья наряде. Я – лучшая ученица класса. Это у вас, в деревне то допустимо, а для городских… лучше уж голой явиться – больше уважения. А есть раз в неделю полусгнившие яблоки, что она покупала у торгашей со скидкой? А ходить в обуви и вещах до тринадцати лет, подобранных с помойки? Да, брать чужое мы отказывались, мы не нищие, но взять с помойки ничейное – это достойно. Спасибо, насмотрелась. Я жить хочу, – она умолкла, мысленно возвращаясь из унизительного прошлого. – Твой горячо любимый дядюшка не раз проговаривал, что щедрый автоматически лишается недостатков, будь он старик или женатый зануда. Толстые лысые кошельки на тонких ножках всегда хотят чувствовать себя желанными, потому и платят за мнимое счастье. Все всё понимают и не тратят время на ненужную прелюдию.

Конечно же, дядюшка! Для окружающих не было большей радости, чем покровительство этого циничного и жестокого человека, но как же отвратительно он относился к женщинам, в коих видел всё самое низкое, чем только может быть наделен человек!

– Любая здравомыслящая женщина бежит от дяди Назара, завидев его тень, ты же в нем бога увидела.

– Отчего же? – улыбнулась тепло девушка. – Он довольно хорошенький.

– Когда речь идет об отношении к близким, – я слезла со стула, принявшись рассматривать довольное лицо девушки, совершенно не понимая внезапной смены настроения девушки. – Анжела, он к маньякам и педофилам человечнее относится, чем к женщинам. Не дай бог встретить подобное счастье в качестве знакомого.

– Я передам ему твои слова, – лукаво улыбнулась она. – Что ни говори, твой дядя видный и очень богатый человек. Не удивительно, что около него собираются самые голодные акулы. Что – отношение, когда на кону сытая красивая жизнь без ограничений?

– Чтобы не разочароваться, сочту, что ты решила подразнить, – предостерегла от продолжения я, расправляя тюль и довольно осматривая результат своих трудов.

– Отчего же, я серьезна, как никогда, – Анжела улыбнулась, довольная произведенным эффектом, и снова потянулась к кофе, сосредоточившись на обжигающем напитке.

– Ты говоришь отвратительные вещи, которые не делают тебе чести.

– Честь?! – она рассмеялась заливисто, и смех ее, еще хранящий чистоту молодости, разлетелся по комнатам. – Тебя коробит правда наших дней? Будь реалисткой. Сколько бы ты не прятала голову в песок, суровую реальность то не изменит: все хотят жить в достатке, прилагая минимум усилий. Неудобство в виде женоненавистника под боком, если разобраться, такая мелочь в сравнении с тем, что в итоге выигрывается. Это кажется ненормальным для старого поколения и таких комнатных растений, как ты, но большинство цивилизованных людей уже приняли эти правила и вполне сносно с ними уживаются. Ты приглядись к своим знакомым: все так живут. Люди эгоистичны: до твоей души и мыслей никому нет дела; но если у тебя есть статус и деньги, тебя оближут с ног до головы. Взять хотя бы тебя. Считаешь, пороги твоего дома обиваются только потому, что ты характером душка и лицом смазлива? Наивное создание. О пополнении твоего счета дядюшкиными стараниями каждый месяц только ленивый не знает, – она театрально взяла паузу, уставившись на свои накрашенные ногти. – И даже Глеб, как высоко бы ты его не ценила, поддался бы искушению, не вмешайся твой братик. Надеюсь, тебя это не огорчает сейчас? – Оставив кружку в покое и царственно убрав ее на полочку для чашек, Анжела с непринужденным видом улыбнулась. – Всяк выживает, как может, не будем за это винить. Твоя дядюшка поступил весьма опрометчиво, поставив твою нежную душу под удар коварных альфонсов.

Отчего Назар Борисович, с трудом сходящийся с людьми и практически никого в друзьях не имевший, проникся глубокой привязанностью к единственной племяннице даже мне было не ясно. Покровительство и забота сего господина не могла не остаться незамеченной отцом, и когда дядюшка за очередной партией в покер под рюмочку спиртного вдруг поставил на кон домик у Черного моря против права на единоличное воспитание племянницы, отец, не задумываясь, согласился, уже зная исход игры. О договоренности долго умалчивалось, пока любопытная кассир из сельского банка, от скуки просматривая накопления сельчан, вдруг не обнаружила огромнейшую сумму на счете молодой студентки, пополняемой ежемесячно неким Назаром Борисовичем Я. Открытие всполошило округу, пробудив из спячки всевозможных ухажеров и окольцованных героев, кои устроили паломничество к ранее игнорируемому крыльцу дома Вергай. Стоит ли говорить о прозрении, когда стараниями болтливых кумушек – сельчанок стали известны причины эпидемиологической влюбленности? Но что и Глеб мог пополнить список золотоискателей…

– Возблагодарим бога, что дядюшкина милость упала на мое создание, а не на братьев, – пришлось отвернуться к шкафу, сосредоточившись на многочисленных корешках книг, – мы ведь обе понимаем, кто стал бы первым охотником до их состояния.

– Что поделать, – пожала плечами девушка, лукаво улыбнувшись, – живем в такое время, когда каждая вторая себя подает на блюде с яблоками по предварительной оплате. Мерзко? Так всегда было, просто не афишировалось открыто. Уважающий себя мужчина в таких мелочах никогда не опустится до оскорблений женщины, которую он выбрал, а что до других… Всегда найдутся воспитатели, которые выставит тебя в самом блевотном виде. Жить с ориентиром на их мнение…

– Люди были созданы, чтобы их любили, а вещи, чтобы ими пользовались, но никак не наоборот, – я не заметила, что голос изменил мне. Захватив несколько подушек, ожидавших просушки, я поспешила на улицу, вынуждая гостью следовать за мной. – Тому, кто будет тебя любить, будет все равно, с каким ты маникюром и в каком белье ходишь.

– Хотела бы я так думать, но реальность диктует иные условия, – она преградила путь к выходу, холодно улыбнувшись и вещая с непривычной дерзостью. – Нам говорят о любви и свободе выбора, а на деле и то и другое добровольное рабство, которое мы вешаем друг на друга. Все имеет цену. Мне три килограмма взаимной любви. Нет, не этого, вот этого мужчины. И красоты: при мужчине нужно выглядеть как с обложки, особенно, когда он платит. Всё лучшее за деньги того, кто готов оплатить твое тело и время. Вот и вся математика.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.