Вернись ради меня

Брат замолкает, и я понятия не имею, услышал ли он хоть что-то из моей маленькой тирады или связь просто пропала. Тем не менее звонок я завершаю, а когда оборачиваюсь, то почти подскакиваю от неожиданности.

– Привет, Коннор!

– Боже! – кричу я и хватаюсь за грудь в том месте, где теперь колотится сердце. – Хэдли, я не слышал, как ты вошла.

– Я могу быть очень тихой, когда захочу, – она широко улыбается, переминаясь с ноги на ногу.

– Я вижу, – говорю я с тихим смешком. – Ты как мой брат Шон. Он раньше тоже так подкрадывался ко мне, чтобы напугать.

– Сколько у тебя братьев? Я всегда хотела брата. Брата или сестру. Я бы даже с ними не вредничала. Но мама говорит, что меня одной ей вполне достаточно. Она тоже была единственным ребенком в семье.

Раньше я, бывало, мечтал об этом. Иметь трех старших братьев – то еще развлечение. Когда рядом была мама, жизнь была беззаботной и веселой в основном для них, потому что я был несмышленышем, который верил всему, что они говорили. В том числе потому, что хотел получить их признание. Братья казались мне очень крутыми и знающими все на свете. Так что в возрасте Хэдли я был очень приставучим.

Кто спрыгнул с дерева, чтобы узнать, больно ли приземляться? Я.

Кто съел коровью лепешку, чтобы стать сильнее морячка Попая?[10] Я.

Кто взял на себя вину за разбитую мамину статуэтку, потому что младшего никто не станет наказывать? Я.

И наказали ли меня тогда? Конечно же!

– У меня есть три старших брата: Деклан, Шон и Джейкоб.

– Ничего себе! А они сейчас здесь? Они такие же большие, как и ты? Могу я их увидеть?

Трепет в ее голосе смешит меня.

– Не-а, они все разъехались по домам, а я остался здесь работать.

Хэдли задумчиво наклоняет голову в сторону.

– Это грустно. Ты будешь здесь совсем один.

– Мне нравится быть одному. Кстати… а что ты здесь делаешь? Твои родители знают, где ты?

– Мама сказала мне пойти поиграть на улице, вот я и пришла сюда.

Это совершенно бессмысленно, но кто я такой, чтобы спорить с ребенком.

– Поиграть?

– Я хотела залезть на твое дерево, но обещала этого не делать, пока рука не заживет.

– Ты была у врача?

Хэдли оживленно кивает:

– Да. Там просто ушиб, и я должна носить эту штуку на плече, но она неудобная, поэтому я ее снимаю, когда мама не видит.

Я фыркаю:

– Я бы делал точно так же. Но тебе все же стоит слушать маму.

– Обещаешь не говорить ей?

Я поднимаю руку, двумя пальцами показывая знак мира:

– Слово скаута!

Не то чтобы я когда-то был скаутом. Черт, я почти уверен, что клятву они дают не так.

Хэдли подходит ко мне ближе, глядя на груду дерева, лежащую в стороне.

– Ты хочешь снести амбар?

– Нет, починить. Мне нужно снять все поврежденные доски, чтобы потом заменить их новыми.

– Можно мне посмотреть?

Эм-м. Не очень понимаю, что делать в такой ситуации. Она семилетка, с которой я знаком лишь по той причине, что нашел ее травмированной у себя на дереве.

– Не думаю, что твоим родителям это понравится.

Она пожимает плечами:

– Папе все равно, пока я не путаюсь у него под ногами.

– Что насчет мамы?

Хэдли поджимает губы и пинает землю.

– Может, ты спросишь у нее?

Ага, ни за что. Вряд ли это удачно стыкуется с моим намерением избегать Элли.

– Не думаю, что это хорошая идея.

– Но мы же друзья! – возражает малышка.

– Конечно… – я правда не понимаю, как выпутаться из этой ситуации. – Но у меня много работы и нет времени, чтобы ходить к твоей маме.

– Пожалуйста, Коннор! Ты мой единственный друг. Я не буду мешать, обещаю. К тому же что, если ты поранишься? Кто позовет на помощь?

Хэдли скрещивает руки на груди и самым очаровательным образом надувает губы.

Боже, теперь я понимаю, почему взрослые мужчины не могут отказать своим дочерям. Девчонки знают, как добиться своего. Я видел подобное у Арабелль и Лиама. Она вила из него и всех остальных «морских котиков», которых знала, веревки.

– Уверен, со мной ничего не случится.

– Но как ты можешь это знать? – не сдается Хэдли.

И как я постоянно влипаю в подобные ситуации?

– Вероятно, никак.

– Видишь! – она оживляется. – А я могу помочь. Я хорошая помощница. Так ты спросишь у мамы? Ну пожалуйста! Она скажет тебе «да». Таковы правила: когда один взрослый просит о чем-то, другой не может сказать «нет». Кстати, я один раз помогала чинить забор и делала все сама. И тебе с амбаром помогу!

Это такая плохая затея. Я понимаю это, но все же почти готов согласиться, потому что так я увижу Элли. Может, я найду в ней какой-нибудь изъян. Нечто, что сделает ее менее манящей. Нечто, что даст мне понять: та ночь – лишь плод моей разыгравшейся фантазии и в реальности все было совершенно не так. Если мне удастся изменить собственное восприятие этой истории, возможно, я перестану проигрывать воспоминания о ней снова и снова.

Я себя обманываю. Мое желание увидеть Элли не имеет ничего общего с поисками недостатков в ней. Все дело в ней самой. В женщине, которая спасла меня в ту ночь, когда я был на самом дне. Я хочу заглянуть в ее голубые глаза и запустить пальцы в ее длинные каштановые волосы. Хочу узнать, пахнет ли она до сих пор ванилью. Я гребаный дурак, который никак не может прекратить об этом думать.

– Ладно, но если она скажет «нет», ты должна пообещать, что послушаешься.

Хэдли с визгом обнимает меня за талию:

– Спасибо, Коннор! Ты самый лучший друг на свете!

О боже, эта малышка однажды разобьет мне сердце.

7. Элли

– Мама! – я слышу крик Хэдли с улицы и вскакиваю.

Кевин спит, и невозможно предсказать, в каком он будет настроении, если его разбудить. Он вернулся около получаса назад, уставший и уже злой. Каким-то неведомым образом мне удалось его уложить. Недаром ведь говорят: не буди лихо, пока оно тихо.

Я бросаюсь к двери, чтобы остановить Хэдли, и в этот момент вижу его.

Коннор Эрроуд снова передо мной. На нем узкие джинсы и облегающая серая рубашка. Его волосы откинуты набок – так, будто он только что провел по ним пятерней. А еще у него небольшая щетина, которая очерчивает его челюсть. Он выглядит как воплощение греха, секса и всех прочих вещей, которых я не должна желать.

Коннор подходит ближе, держа Хэдли за руку, и лениво улыбается:

– Я нашел эту милую девочку возле своего амбара и подумал, что она твоя.

Мое сердце бешено бьется, но я тоже пытаюсь выдавить улыбку:

– Конечно.

– Мам, Коннор хочет кое-что у тебя спросить, – вмешивается Хэдли. Она смотрит на него снизу вверх горящими от радости глазами.

Я снова поражаюсь тому, насколько они похожи, и чувствую, как ноет в груди. Возможно ли, что они родные отец и дочь? И поменяется ли что-то, если это правда так?

Поменяется, конечно. Тогда ничто не будет связывать нас с Кевином, и как знать, может, он не станет нас искать.

А может, станет только хуже. Он слетит с катушек и начнет творить бог весть что.

Если его отцовство гарантирует Хэдли безопасность, то я не имею права подмечать то, что может быть лишь плодом моего воображения.

– Ты хотел что-то спросить? – обращаюсь я к Коннору.

– Ну Хэдли снова зашла в гости и поинтересовалась, нельзя ли ей иногда тусоваться у меня… Не знаю ваших правил в семье и насколько тебя это устраивает. Я собираюсь чинить амбар, потом возьмусь за дом и так буду приводить все в порядок следующие полгода. Малышка любезно вызвалась следить, чтобы я не упал или не остался без помощи в случае чего.

Я понимаю, что он все еще что-то говорит, но мой разум больше не в состоянии обрабатывать информацию после новости о сроках его пребывания здесь.

– Полгода?

– Это обязательный срок моего нахождения на ферме, – раздраженно говорит Коннор. – Каждый из моих братьев, включая меня, должен пожить здесь, и только тогда мы сможем получить ферму для продажи.

У меня сводит живот. Полгода жизни по соседству с ним. Целая вечность моих попыток не давать мыслям уплывать в неведомые дали. Полгода попыток скрыть его от Кевина.

Мне хочется воздеть руки к небу и закричать от отчаяния. Я должна оградить Хэдли от Коннора. Не из-за Кевина. Если она привяжется к нему, это только навредит ей, когда придет время бежать.

– Вот это да, многовато работы на такой срок, – выдыхаю я и перевожу взгляд на дочку: – У тебя тоже много школьных заданий и работы по дому.

– Но… – ее губы дрожат. – Я люблю помогать, обещаю, от меня не будет никаких проблем.

– Какого черта здесь происходит?! – грохочет позади низкий голос Кевина.

Ужас разливается во мне так быстро, что я не успеваю взять себя в руки и просто поворачиваюсь к нему.

– Ты уже проснулся, любимый?

Кевин смотрит на меня, на Хэдли и только потом на Коннора, стоящего рядом с ней.

– Ты еще кто?

Хэдли рвется вперед:

– Это Коннор, папа. Он живет по соседству.

Я на секунду закрываю глаза и пытаюсь думать. Мне нужно выпроводить Коннора раньше, чем Кевин разозлится и мне придется поплатиться за это. Полностью его гнева уже не избежать, но я могу попытаться минимизировать последствия.

Взгляд Кевина вновь скользит от Хэдли к Коннору.

– Ты один из братьев Эрроуд?

– Он самый, – голос Коннора ниже, чем у Кевина, и я клянусь, тестостерона в воздухе столько, что можно задохнуться. – Я так понимаю, ты отец Хэдли? Приятно познакомиться.

– Откуда ты знаешь мою дочь?

Я делаю шаг к Кевину и кладу руку ему на грудь, расплываясь в нежной улыбке.

– Хэдли во время прогулки далековато забрела, и Коннор проводил ее до дома.

Кевин спускается еще на ступень и оказывается на одном уровне с нами. Его рука скользит вдоль моей спины и сжимает плечо.

– Что ж, это было мило с его стороны. Хэдли, сходи на задний двор на минутку. Потом можешь проверить лошадей.

Она смотрит на меня, и я одариваю ее улыбкой, которую за годы довела до совершенства.

– Хорошо, пап.

– Спасибо, принцесса. И не уходи далеко в этот раз.

Хэдли оборачивается, в ее глазах по-прежнему страх, но она все же отвечает Кевину с улыбкой:

– Не буду.

– Вот и умница.

Мой муж прекрасно умеет создавать нужное впечатление. Для любого стороннего наблюдателя он любящий и заботливый отец семейства. Он всегда прибегает к этому приему. Никогда не даст повода распускать слухи.

На людях он обожает меня: с нежностью касается лица, держит за руку, улыбается. В его ложь так легко поверить. Порой даже я могу запутаться в ней. А ведь я знаю, как обстоят дела в реальности.

И все же как бы мне хотелось, чтобы он любил меня так всегда. Мое сердце болит за того доброго человека, который предложил мне помощь, а не подрезал крылья. Это глупо, я понимаю. Он никогда не станет прежним, поэтому мне и нужно уходить.

Рука Кевина спускается по моей спине и сжимает бедро. У меня там синяк, и я молюсь, чтобы он не вспомнил об этом, иначе точно этим воспользуется.

– Тогда с возвращением. Я Кевин, а это моя жена Элли.

Коннор чуть прищуривается, но делает шаг навстречу и протягивает ему руку. Кевину ничего не остается, кроме как отпустить меня. Они жмут друг другу руки, и я слышу отголоски грома вдалеке.

– Приятно познакомиться с вами обоими, – Коннор протягивает руку и мне.

Я пожимаю ее так быстро, как могу, и придвигаюсь обратно к Кевину, заставляя себя вновь оказаться в его руках. Он обнимает меня, и я улыбаюсь, глядя на него снизу вверх.

Пожалуйста, пусть этого будет достаточно.

– Хэдли же не доставила тебе хлопот, правда?

– Вовсе нет. Я собирался заглянуть к вам, когда переехал сюда на днях, но замотался. Я давно не был в городе и не знал, кто теперь живет на ферме Уолкоттов. Насколько помню, у них не было детей.

Кевин медленно кивает:

– Ага, ее мне оставил дядя. Мы вышли на прибыль впервые за более чем пятнадцать лет. Я знаю, что несколько лет назад и у твоего отца все было не очень.

– Меня это не удивляет, – бесстрастно говорит Коннор. – Я скорее потрясен, что ферма до сих пор стоит.

– Хотелось бы надеяться, что у тебя дела пойдут лучше. Сомневаюсь в этом, конечно, но как знать, вдруг выгорит, правда?

Я едва не открываю рот от удивления из-за подобного неприкрытого оскорбления, но успеваю сдержаться. Обычно Кевин не настолько груб при посторонних. Ему нравится казаться замечательным. Ну или, по крайней мере, нравилось когда-то.

Коннор фыркает от смеха так, будто ничего не заметил.

– Уверен, у меня получится, Кевин. Кстати, мне пора возвращаться к работе. Увидимся.

– Спасибо, что привел Хэдли домой, – говорю я, когда он уже разворачивается.

Кевин рядом тут же сжимает мой бок, и я содрогаюсь от боли. Звук, с которым я втягиваю воздух, кажется в сотни раз громче, чем есть на самом деле.

Коннор хмурится и переводит взгляд на руку Кевина.

– Без проблем, – говорит он непринужденно. Однако по его глазам ясно, что он сделал для себя некие выводы, и это меня беспокоит.

– Если что-то понадобится, обращайтесь, – добавляет Коннор.

– У нас все в порядке, но спасибо.

Мы прощаемся, и я позволяю Кевину отвести меня обратно в дом. Пока мы поднимаемся по ступеням, я борюсь с желанием убежать от него подальше. Он зол, и вряд ли я получу хоть немного милосердия, на которое надеялась.

Едва дверь захлопывается, как муж начинает расхаживать взад и вперед. Я вслушиваюсь в тиканье часов и прокручиваю в голове миллион возможных сценариев, как буду справляться с его неизбежной потерей контроля.

Наконец через несколько минут Кевин останавливается и впивается в меня взглядом.

– Ты спала с ним?

Мое сердце екает, а рот открывается от шока. Я ожидала много разных претензий, но точно не эту.

– Что?

– Ты меня слышала, Элли! Не вздумай обманывать меня, твою мать!

Я не знаю, что ему на это ответить. Знает ли он? Заметил ли, что у Хэдли глаза Коннора? Или я выдумала это все, потому что нос у нее Кевина? Все это сводит меня с ума. Не могу понять, спрашивает ли он про случай восьмилетней давности или думает, что я спала с Коннором вчера.

– Нет! Я не спала с ним! – кричу я и отворачиваюсь, будто он ранил мои чувства. Кевин не должен догадаться, что я лгу. – Как ты можешь спрашивать такое?

– Я видел, как он смотрит на тебя! Как будто знает тебя. Как будто имеет право на то, что принадлежит мне.

Я поворачиваюсь обратно к Кевину:

– Ты обвиняешь меня в измене, потому что незнакомец как-то не так смотрел на меня?

Он качает головой:

– Я все видел.

– Ты хочешь это видеть, Кевин. Как я могла спать с ним, если никогда его раньше не видела? Как я могла сотворить с нами такое, если он сам тебе сказал, что приехал недавно? Как?!

Я знаю, что он недостаточно умен, чтобы спросить о том, что было до нашей свадьбы, и хватаюсь за этот шанс.

– Я не знаю, но… Богом клянусь! – Кевин делает шаг ко мне и сдавливает мои руки в том самом месте, где совсем недавно сошли синяки. – Если ты хоть раз еще на него посмотришь, Элли… я не смогу остановиться. Если ты причинишь мне боль…

Слезы, которые я упорно сдерживала, бегут по моим щекам. Не только из-за душевной боли, но и потому, что он в очередной раз ломает меня.

– Ты сейчас причиняешь боль мне, Кевин. Ты причиняешь мне боль каждый раз, когда делаешь так.

Его хватка настолько крепкая, что я понимаю: синяков не избежать, и в этот раз их будет еще больше.

– Ты не уйдешь от меня! Поняла?! Я не буду за себя отвечать. Я… Я…

– Ты что?

Пальцы Кевина сначала сжимаются еще сильнее, а потом он вдруг отпускает меня.

– Я пытаюсь удержать тебя!

– Избивая меня? Пиная? Называя меня никчемной? Угрожая мне? – спрашиваю с невеселым смешком. – Думаешь, что так сможешь спасти наш брак?

Я вижу, как его лицо на мгновение искажает мука. Мои слезы и давление на чувство вины иногда срабатывают. Случается, что муж осознает, в кого превратился, и наступает счастливое и спокойное время. Но оно всегда быстро заканчивается, и, стоит ему разозлиться вновь, я расплачиваюсь за этот перерыв десятикратно.

В этот раз я не хочу блаженного затишья. Жизнь в иллюзорном счастье даже хуже, потому что я знаю, что она конечна.

Кевин делает шаг ко мне с горящими от ярости глазами и дает мне пощечину.

– А ты думаешь, что своей дерзостью делаешь лучше? – рычит он.

Я касаюсь места удара и чувствую, как к глазам вновь подступают слезы.

– Почему ты это делаешь?

Он стискивает зубы, находясь совсем близко от моего лица, и шипит:

– Потому что ты принадлежишь мне. Ты и Хэдли – все, что у меня есть, и я не потеряю вас, черт побери!

По моей щеке катится слеза.

– Ты убиваешь меня, Кевин. Ты убиваешь меня каждый раз, когда бьешь меня, хватаешь или говоришь, какая я ужасная жена. Я трещу по швам, и это твоих рук дело.

– Моих рук? А что насчет твоих? Это у тебя есть любовник!

Я больше не могу это выносить.

– Я была с тобой с семнадцати лет! Когда, как ты думаешь, у меня было время или желание искать кого-то еще? Я так сильно тебя любила! Я вышла за тебя замуж, растила с тобой нашу дочь и получала от тебя удар за ударом!

Кевин смотрит на меня так, будто это я его ударила. В его глазах плещется боль, и я делаю к нему шаг. Не знаю почему, но мне хочется утешить его. Возможно, потому, что я приучила себя к этому.

– Ты сводишь меня с ума, Элли. Ты понятия не имеешь, как сильно я тебя люблю. Я бы сделал что угодно ради тебя. Просто… когда я вижу тебя такой, я представляю жизнь без тебя и понимаю, что не могу этого допустить.

– Я не хочу быть такой, – говорю я.

Но для меня эти слова значат совсем другое: я больше не хочу видеть в зеркале печальную, жалкую женщину, которая позволяет себя избивать. Я должна быть сильнее ради Хэдли. Мне нужно еще немного времени, и тогда я вытащу нас отсюда.

Вскоре у меня будет достаточно денег, чтобы найти домик в маленьком городке, где он даже не подумает нас искать. Кевин скорее предположит, что я вернулась в Нью-Йорк, откуда родом мои родители. Он не станет искать нас на юге или западе.

Если я скоплю нужную сумму, то осуществлю свои планы и дам Хэдли ту жизнь, которую она заслуживает. Я хотела больше времени на подготовку, но уже не думаю, что смогу столько продержаться.

Кевин подходит ближе, и мне приходится приложить усилия, чтобы остаться на месте. Он мягко обхватывает ладонями мое лицо.

– Я люблю тебя, Эллс. Я люблю тебя и больше не причиню тебе вреда. Обещаю.

Я прикрываю глаза и прижимаюсь к нему, когда он целует меня в лоб.

Синяки заживают, но ничто не сотрет душевные шрамы, оставленные насилием. Кроме того, обещания легко нарушаются.

Словно в подтверждение моих мыслей Кевин заглядывает мне в глаза. От раскаивающегося мужчины со сладкими обещаниями не осталось и следа.

– Но если ты попытаешься уйти, Элли, – произносит он, – я убью вас обеих. И сначала я убью ее, а тебя заставлю смотреть, до чего ты меня довела.

8. Элли

Я лежу, глядя в потолок, и жду, когда его дыхание выровняется.

«Если ты попытаешься уйти, Элли, я убью вас обеих».

За все эти годы Кевин никогда не угрожал убить меня или как-то навредить Хэдли.

«Если ты попытаешься уйти, Элли, я убью вас обеих».

Он убьет нас. Мне нужно уходить сейчас. Ради Хэдли. Ради себя самой. Ради шанса выжить. Я больше не могу ждать.

«Если ты попытаешься уйти, Элли, я убью вас обеих».

Не имеет значения, что у меня нет ни нужной суммы на тайном счету, ни нормального плана. Мне хватит денег, чтобы купить билеты на автобус и уехать подальше отсюда. Я ни за что не позволю моей дочери провести здесь хотя бы еще одну ночь. Кевин свихнулся от ревности, и если подобную угрозу я получаю после одной его встречи с Коннором, боюсь представить, что случится, если он узнает правду.

Мое тело дрожит от тревоги. Кажется, будто мои нервы натянуты так сильно, что готовы оборваться в любой момент.

У Кевина чуткий сон. Если он услышит рев мотора, то точно проснется, и тогда нам с дочкой конец. Придется уходить пешком. Хэдли, конечно, немного замедлит меня, но мы постараемся не идти вдоль главных дорог.

Прошу, Боже, если ты есть, я очень нуждаюсь в тебе сейчас.

Храп разрезает тишину – сейчас или никогда.

Я выползаю из кровати, хватаю платье и натягиваю его через голову. Когда мы готовились ко сну, я припрятала сумку в ванной и приоткрыла там окно, чтобы суметь забрать с собой хоть какие-то вещи.

Я захожу в ванную, выбрасываю сумку в окно и молюсь, чтобы выйти отсюда незамеченной. Полдела сделано.

Медленно крадусь дальше. Кевин ерзает во сне, и я замираю, молясь, чтобы он не открыл глаза. Проходит несколько секунд, и он по-прежнему спит, так что я продолжаю идти. В моей голове сейчас только одна мысль: я должна продолжать идти.

Дверь в комнату Хэдли приоткрыта – я продумала и это, ведь она самая скрипучая в доме. Я легонько трясу дочку:

– Хэдли, зайка, проснись, это мама.

Ее сонные глазки открываются, и она подскакивает на постели.

– Мама?

– Ш-ш-ш, – быстро говорю я, призывая ее вести себя как можно тише. – Нам нужно идти, милая. Мне нужно, чтобы ты не издавала ни звука, сможешь?

Она кивает, и я мягко улыбаюсь:

– Хорошо, тогда одевайся и бери свое одеяло и мишку.

Пока Хэдли медленно собирается, я хватаю несколько ее вещей. Тишину нарушает лишь звук нашего дыхания.

Через несколько мгновений я беру дочку за руку.

– А как же папа? – тихо спрашивает она, и я слышу боль в ее голосе.

– Нам нужно идти, зайка. Нам нужно выбраться отсюда, и папу будить нельзя. Ты мне веришь?

Ее глаза наполняются слезами, но она кивает.

И снова я чувствую себя худшей матерью на свете. Ни один ребенок не должен выскальзывать из дома посреди ночи. Дом должен быть надежным местом, где исчезают все горести и проблемы. Наш же вместо этого стал местом, где царят крики и насилие.

Но больше я этого не допущу. Больше Кевин и пальцем меня не тронет, а добраться до Хэдли он сможет только через мой труп.

– Хорошо, мы должны быть супертихими, – шепчу я. – И как только мы выйдем за дверь, нам нельзя останавливаться, ладно?

Хэдли утирает слезу и кивает.

– Моя большая девочка. Если папа вдруг проснется, беги в свою комнату и закрой дверь. Запри ее или подопри чем-нибудь. И не впускай никого, кроме меня, хорошо?

Я понимаю, что пугаю ее, но у нас нет времени, и я не хочу, чтобы она сомневалась в своих действиях.

– Мне страшно, – хнычет Хэдли.

– Прости, но нам пора.

– Мы вернемся?

Я качаю головой и прижимаю палец к ее губам. Сейчас или никогда.

Не уверена, что нам стоит идти через задний двор, но в действительности это единственный возможный вариант. Если получится обойти дом незамеченными, у нас будет больше шансов на успех.

Я тяну дочь за собой, прислушиваясь к каждому скрипу и малейшему шуму вокруг. Все звуки кажутся слишком громкими, даже собственное дыхание.

Мы добираемся до двери, и я медленно открываю ее на себя. Уже на улице застегиваю на Хэдли толстовку и говорю, глядя ей в глаза:

– Хорошо, нам пора идти.

– Мам? – в ее глазах так много страха.

– Все в порядке. Нам нужно уходить. Прости, Хэдли. Я знаю, как ты любишь своего папу, и это очень тяжело, но нам… нам нужно уходить.

Хотелось бы мне все ей рассказать, но я не могу. Она не поймет: это будет слишком для нее – милой девочки с огромным сердцем. Однажды дочка вспомнит этот момент и либо поймет, что я делала то, что считала лучшим для нас, либо возненавидит меня до конца жизни. Но в любом случае она будет жива. Это все, что имеет значение.

Я хватаю ее за руку и веду к тому месту, куда выбросила сумку. Как только я надежно фиксирую ее на своем плече рядом с рюкзаком Хэдли, мы быстро огибаем дом.

Нельзя замедляться. Отдохнем, когда отойдем от дома на достаточное расстояние.

Хэдли почти бежит рядом. Мы проходим мимо нашей машины и устремляемся дальше вниз по подъездной дороге.

И в этот момент я слышу, как деревянная дверь хлопает о стену дома.

Он проснулся.

Он здесь.

Он собирается убить меня.

Я ощущаю это всем своим существом. Мои чувства обостряются: лунный свет, прохладный воздух, запахи коров и свежесрубленных деревьев… Если он поймает меня, это будет последнее, что я запомню.

Я смотрю на свою прекрасную девочку, борясь со слезами при мысли, что могу больше никогда ее не увидеть. Ласковый лучик, освещающий мою жизнь. Единственная, ради кого я боролась и жила.

– Беги, Хэдли, – велю я, тяжело дыша. – Беги как можно быстрее и дальше. Найди кого-то, кто тебя защитит. Беги и не оглядывайся. Не останавливайся. Не обращай ни на что внимания. Просто беги.