Караван. Исторический роман. Том I

– Вот это встреча! – с восторгом воскликнул Сейф ад-Дин, – Не зря же я сегодня так молился о подобной встрече. Настигла, наконец-то кара Всевышнего и этого подлого хыянэтче*!

– Ты его знаешь? – спросил Тимур.

– Это тот самый подлый чуябури*, который пригрелся в нашем доблестном войске, являясь таваджи* Бури. Но вчера у этого изменника помутнился рассудок и он перебежал к душманам*.

– Я не изменник, – подал голос Кара-Кончар, – Я жангчи* Хорасана и тоже верно нёс куч* своему халку*, и его законному правителю Гияс ад-Дину, как и ты нане служишь Самарканду. Быть айгокчи*, это тоже куч*, достойный настоящего воина.

– Айгокчи*, это самое подлое, из всего, что только есть на целом свете, – перебил хорасанца Сейф ад-Дин.

– Но только в том случае, если польза от этого куча* не тебе, – вмешался в разговор Мир Сейид Береке*.

– Твоя вина и беда в том, хорасанец, – спокойно произнёс Тимур, обращаясь к Кара-Кончару – что служил ты не тому, кому следовало бы.

– Когда, где и какому правителю служить, на всё воля Всевыщнего! – ответил Кара-Кончар, пристально взглянув в глаза завоевателю.

– Продолжайте, – тихо сказал Тимур, обращаясь уже к своим гулямам* и продолжил спокойно наблюдать за тем, что на его глазах возобновилось далее. Чагатайцы продолжили измываться над жертвой, избивая и насилуя её с ещё большим азартом. Когда все насытились, к лежавшей, казалось бы, без чувств женщине, подошёл Конхур и навалился на неё своим громадным тучным телом. Он насиловал женщину с пристрастием, одновременно кусая её за верхние части тела, да так что из ран начала обильно хлестать кровь. Казалось, что при каждом его движении, у несчастной трещат кости. При этом женщина вскрикивала, но и сильно кричать уже не могла. У неё просто, не оставалось сил. Закончив насиловать, Конхур в последний момент экстаза вцепился жертве зубами в горло, и рыча словно дикий зверь, стал с силой рвать эту плоть на части. Женщина захрипела и стала биться в конвульсиях, но вскоре затихла и обмякла совсем. Конхур поднялся с бездыханного тела женщины и стал приводить в порядок одежду. В это же время, один из чагатайцев* подошёл к жертве и начал тыкать в её бездыханное тело копьём, проверяя окончательно, не подаёт ли несчастная хоть какие-то признаки жизни.

– Конхур у нас, настоящий конхур*! – с улыбкой произнёс Сейф ад-Дин и взглянул на Тимура. Но тот, молча, с невозмутимым лицом, смотрел на происходяшее.

– Тебя же всё считают мудрым, справедливым, милостливым и благоразумным, останови этих извергов, – шевелясь из последних сил и страдая от боли, обратился к Тимуру Кара-Кончар, – Где же твои милосердие и благоразумие? Чем перед тобою провинилась моя несчастная семья?

– Заткни ему пасть! – прошипел Тимур, обращаясь к Конхуру. Тот подошёл к несчастному, и замахнувшись своей гурзи*, с силой ударил ею Кара-Кончара по зубам. Зубы хорасанца вылетели из челюстей, а сломанная в двух местах нижняя челюсть обвисла. Нос свезло от удара головкой гурзи*, и изо всех повреждённых частей нижней части лица обильно хлынула кровь. Кара-Кончар потерял сознание.

Удовлетворённые насильники поправляли одежду и что-то бормотали между собой. Затем, один из чагатайцев кинжалом отрезал женщине голову. Увидев это, ребёнок закричал диким истощным воплем. Тогда другой чагатаец, вытащив свой кинжал, спокойно отрезал голову малышу. На мгновение очнувшись, Кара-Кончар что-то прохрипел, и от безнадёжности задёргал плечами и головой. Чагатайцы отрезали голову и ему. Один из гулямов* взял все три головы за волосы, отнёс и бросил их в находившуюся недалеко кучу. А Тимур и его свита продолжали спокойно наблюдать за тем, что творилось на их глазах, не говоря своим, творившим безпредел воинам ни слова.

– Напрасно мои аскары* бросают головы хорасанских вояк в одни кучи с простыми горожанами, – наконец обратился Тимур к Сейф ад-Дину, – Мы не сможем посчитать чистые потери их войска.

– О Амир-ал-умар*! – ответил тот, – Я прикажу разделить головы…

– Теперь не стоит, уже поздно, – прервал его Тимур, – Большинство отрубленных голов в кучах без головных уборов. Как ты отличишь голову ихнего воина от простолюдиновой? Твой приказ внесёт ещё большую неразбериху. Проследи лучше, чтоб пересчитали наших воинов перед погребением, или мы не будем знать, даже о количестве своих потерь. И ещё! Срочно прикажи пригнать сюда сотню пленных хорасанцев, из тех, что мы взяли в ближних селениях. Пусть таваджи* отберут в эту сотню, наиболее трусливых и впечатлительных. Эти хорасанцы пусть насмотрятся на наши зверства, увидят кучи отрубленных голов, сожжённые и разграбленные жилища, обезглавленные тела женщин, стариков и детей. Пленным нужно вбить в головы, что это случилось из-за глупости и непокорности тех их правителей, что отказались сдать мне без боя Фурандж, а также напрасную гибель моих воинов. Затем эту сотню необходимо скорее направить в Герат и его окрестности. Пусть сеют там страх, панику и неразбериху.

– Слушаюсь мой повелитель! – ответил Сейф ад-Дин. Затем, собрав таваджи*, принялся давать им напутствия, как выполнять повеление Тимура.

На следующий день к полудню Тимур собрал темников* и других наиболее приближённых амиров* своего войска. Мираншах с восторгом докладывал отцу об успешном взятии города, чудесах храбрости и героизма, проявленных его воинами при штурме этой крепости, называя имена особо отличившихся амиров* и простых аскаров*. Он отдельно остановился на Бури и других таваджи* и джандарах*, которые принимали непосредственное с Мираншахом участие в приступе. Заслуга Бури, сыном Тимура была подчёркнута особо. Но, в то же время, подвиг аскара*, закрывшего Мираншаха от копья, и тем самым спасшим ему жизнь, был озвучен сыном Тимура без упоминания даже имени этого кахрамон жангчи*. В конце своей речи Мираншах просил отца наградить Бури по заслугам и возвести его в более высокий чин, доверив тому наиболее ответственный куч*, исходя из заслуг последнего.

Тимур, нахмурив лицо, внимательно слушал сына. Когда Мираншах закончил, он пристально осмотрел присутствующих, словно выискивая кого-то, и остановил свой взгляд на Сейф ад-Дине Нукузе*.

– Вчера я велел пересчитать головы убитых хорасанцев. Вы выполнили моё повеление? – спросил он, словно обращаясь ко всем сразу.

– Выполнили, – отозвался Мираншах, – Их более десяти тысяч. Твои таваджи* сверяют списки и как только закончат, доложат точно.

– Сколько при штурме крепости полегло моих аскаров*? – задал другой вопрос Тимур.

– Примерно столько же, – потупив взгляд, чтобы не смотреть в глаза Тимуру, ответил Сейф ад-Дин.

– Чтож получается? – повысив голос, продолжал Тимур, – Война только началась. И в первом же бою, я потерял столько своих жангчи*, сколько мои враги потеряли вместе с невоюющим населением этой крепостёнки? Если же потери врага разделить на военные и невоенные, то выходит, что я потерял втрое больше? Что же тогда получается? Мои доблестные амиры* и аскары* вообще не умеют воевать? Что вы на это ответите?

Тимур бешинным взглядом обвёл присутствующих. Они, опустив головы, молчали, опасаясь в сложившейся ситуации, что-либо перечить своему разгневанному повелителю.

– Отец! – первым нарушил молчание Мираншах, – Твои амиры* и аскары* дрались словно львы, проявляя чудеса храбрости и массового героизма. Амиры* руководили штурмом по всем правилам военного искусства. Но хорасанцы достойный противник и они оборонялись отчаянно, защищая свой город. Здесь им был знаком каждый дом, каждая улочка, каждое дерево. То, что у нас потери больше чем у них, это всем известное правило любой войны, наступающие теряет больше, чем обороняющиеся. Мы воевали честно, и по правилам. Нас не в чём за это упрекнуть. Всевышний тому свидетель и он на нашей стороне.

– От кого-то я уже это слышал? – взглянув на Сейф ад-Дина и хитро прищурясь, и без того прищуренным лицом, сказал Тимур, – Да сынок! У тебя достойные учителя! Но, в чём ты безусловно прав, так это в том, что Всевышний сегодня на нашей стороне. Он всегда на стороне победителей. Но если мы и впредь будем нести подобные потери, то Всевыщний может отвернуться и от нас. Ты оправдываешь наши потери тем, что мы начали эту войну по правилам? Чтож, возможно ты и прав. Значит, впредь будем вести войны без правил. И начнём это делать с Герата. Ты отправил туда сотню подготовленных здесь вчера «трусов» и «паникёров» из числа хорасанцев? – обратился он уже к Сейф ад-Дину.

– Отправил мой повелитель, – ответил тот.

– Вот и отлично, – Тимур повернулся к Мираншаху и уже спокойным тоном сказал ему, – Ты меня просишь наградить и возвести в достойный чин своего приятеля и троюродного брата Бури? Чтож, вчера он безусловно этого заслужил. В этом ни у меня, ни у кого либо из моих амиров*, нет сомнения. Но накануне, этот герой, совершил непростительную оплошность, хуже которой может быть только прямая измена. Он пригрел у себя под боком хорасанского «сукыр тычкана»*, что сегодня могло привести к нашему поражению. Вам должна быть известна простая истина. Наличие в рядах даже самого победоносного войска хоть одного «сукыр тычкана»* может свести на нет усилия этого войска, даже в борьбе с гораздо, более слабым противником. А может и вовсе явиться причиной поражения в войне. Поэтому, главная задача, которая ставилась Бури, заключалась в том, чтобы не допустить в ряды нашего победоносного войска «сукыр тычкана»* из стана душманов*. Для этого он не был ограничен ни в силах, ни в средствах. Но Бури с ней не справился. Он не только не очистил ряды нашего войска от «сукыр тычканов»*, но и пригрел самого опасного из них у себя под боком, а заодно и в моей ставке. И как после этого я должен с ним поступить?

– Но одного Бури в этом винить сложно, – вмешался Сейф ад-Дин, который чувствовал и свою личную оплошность, способствующую проникновению Кара-Кончара в ряды таваджи* Тимура, – Здесь и я оплошал. В сложившейся ситуации, никто из нас не смог бы распознать в Кара-Кончаре айгокчи* душманов*. Достаточно вспомнить, что доверие к себе он заслужил своими ратными подвигами, демонстрируя нам на деле свою преданность. Ты лично не один раз восхищался его подвигами, мой повелитель, ставя их нам в пример.

Сейф ад-Дин был одним из немногих амиров* Тимура, который иногда мог прямо в глаза высказать своему грозному повелителю всё, что думает, не боясь при этом за последствия. К подобнам высказываниям одного из самых преданных и заодно талантливейших полководцев, Тимур относился весьма терпеливо и сдержанно, хотя по большей части они ему и не нравились. Особенно, не нравилось Тимуру то, что Сейф ад-Дин высказывал ему всё это публично, в присутствии всей его хаваши*, и особенно то, что теперь его примеру, стал следовать и один из лучших учеников Сейф ад-Дина, повзрослевший не по годам, сын Тимура Мираншах. Вот и на этот раз, несмотря на высказанный в глаза неприятный намёк, Тимур всё же до конца выслушивал суждение своего лучшего, но не всегда удобного полководца.

– Поэтому, – заканчивал Сейф ад-Дин, – ни у кого из нас и в мыслях не возникло заподозрить в этом человеке айгокчи* Гияс ад-Дина. Потому, мой повелитель, решая вопрос в отношении Бури, прошу проявить объективность, милосердие и справедливость, исходя из всего, мною и Мираншахом сказанного.

Выслушав до конца Сейф ад-Дина, Тимур ещё раз обвёл своими прищуренными глазами присутствующих и сверлящим взглядом глядя в лицо своего любимца, в ярости начал «воспитывать» его, словно несмышлёного ребёнка.

– А по твоему, что же получается? – надрывая голос, отчитывал полководца Тимур, – По твоему мнению, «сукыр тычкан»* душманов*, внедряясь в нашу ставку, не должен был маскироваться под безупречного аскарбека*? На твой взгляд, этот хорасанский «сукыр тычкан»*, во время следования по улицам Самарканда или Бухары, а также находясь в моей ставке, должен был быть одетым в доспехи хорасанца. А кроме того, иметь в руках туг* самого Гияс ад-Дина? Тогда бы точно Бури и его яргу*, обратили на этого человека внимание, заподозрив в нём что-то неладное? Или этого тоже недостаточно? А-а-ах! Как же я забыл? – уже с иронической насмешкой продолжил Тимур, – Ведь для яргу* Бури, хорасанский «сукыр тычкан»* обязан был ещё воспевать своего правителя Гияс ад-Дина и читать в его честь философские рубаи* Омар Хайяма! Вот тогда бы, мои доблестные яргу*, уж наверняка распознали бы в этом «доблестном аскарбеке*, засланного хорасанского айгокчи*! Примерно это я, к сожалению, сегодня слышу от моих доблестных амиров*! Кто мне ответит, наконец? Зачем мне такие яргу*, а вместе с ними и Бури, хоть он мне и родственник? Из-за их ротозейства, я могу потерять не только всё своё победоностное войско, но и все мои завоевания в целом. Значительная часть погибших вчера наших жангчи*, это одновременно и заслуга того-самого айгокчи* Гияс ад-Дина, сумевшего загодя предупредить чурибаши* этой крепости о нашем приближении. Это и грубый просчёт Бури, который в условиях военного времени можно приравлять к измене. Может, я в чём-то не прав, ошибаюсь, или требую лишнего? Может ещё кто-то рискнёт меня по этому поводу поправить?

Сейф ад-Дин, потупя голову, молчал. Молчали и все остальные, включая Мираншаха. Тимур ещё раз окинул суровым взглядом каждого из присутствующих. Это, во многом ироничное напутствие правителя Мавераннахра выглядело как-то одновременно, и комично, и трагично. Но его амиры* и таваджи* уже знали, чем может заканчиваться «чёрный юмор» их Амир-ал-умара*, поэтому, как правило, основная часть амиров предпочитали отмолчиваться.

– Что вы все стоите как истуканы? – обратился Тимур сразу ко всем присутствовавшим, – Посоветуйте, как мне поступить в сложившейся ситуации? Или я один должен за всех думать и принимать решения, в том числе непопулярные? А потом получается, что ваш Амир-ал-умар* изверг, а вы все такие чистенькие, белые и пушистые? Что молчите? За дельные советы я больше никого наказывать не буду, даже если они не будут мне нравиться, или оскорблять моё личное достоинство. Давайте! Кто первый! Или мне назначать выступающих, да ещё установить очерёдность выступлений каждого из вас? Я жду ответов!

– Отец! – раздался голос Мираншаха, – Я не отступлюсь от своего требования. Никто не оспаривает виновность Бури в провале с этим хорасанским айгокчи*. Да, он безусловно допустил ошибку, как следует не проверив своих таваджи*, яргу* и джандаров* на причастность их куча* душману* в качестве яширин* хабарчи*. Но ошибка, это ещё не преступление. Ошибки можно исправлять и на них учатся. Любой человек, не может всю жизнь всё делать безукоризненно, избегая ошибок. Не ошибается только тот, кто вообще ничего не делает. Кроме того, любая ошибка исправляется без вреда для общего дела. Я считаю, что Бури во вчерашнем бою, уже исправил допущенную оплошность, показав чудеса героизма и при этом рискуя своей жизнью. Полученное им ранение говорит само за себя.

– Стоп, стоп, стоп сынок! – остановил Мираншаха Тимур, – Немного уйми свой пыл. Ты так слишком далеко зайдёшь, со своими неуёмными амбициями! За твою первую блестящую победу, от меня большое отеческое спасибо. Но это не даёт тебе права, что либо, требовать от меня. В условиях военного времени, я для тебя, как и для всех моих амиров* и, аскаров*, прежде всего Амир-ал-умар* и лишь потом отец, да и то не по военным вопросам. Поэтому, ты меня, можешь лишь просить о чём-то, а не требовать от меня что либо. Заруби это себе на твоём горбатом носу. Теперь послушай меня по поводу Бури. Ты настаиваешь на том, что Бури совершил всего лишь непреднамеренную ошибку. Возможно, что ты и прав. За принципиальную позицию я тебя искренне уважаю. Молодец! Но, запомни раз и навсегда! В условиях войны подобная непреднамеренная ошибка может быть хуже любой измены. Смотря, кто её совершает. Бури, безусловно, храбрый, ловкий и надёжный в сражении жангчи* и товаришь. В этом ни у кого нет сомнения. Этих его качеств, с лихвой хватило бы простому аскару*. Но их недостаточно амиру*. А тем более, амиру-ал-яргу*, каковым является Бури. Амир-ал-яргу* должен уметь не только безрассудно первым кидаться в пламя сражения и лихо махать саблей, но прежде всего, думать, и возможно даже головой.

Здесь Тимур явно съиронизировал, но он иногда умышленно использовал подобного рода приёмы. Этот бывалый воин считал, что они помогают юным, ещё не окрепшим «аболтусам», наподобие Мираншаха, лучше усваивать азы истины.

– У Бури же, мозги пока набекрень, – немного смягчив суровый тон в голосе, продолжил Тимур, – Ему явно не хватает терпения, усидчивости, широты мысли, смекалки и фантазии, и ещё ряда качеств, которыми должен обладать амир-ал-яргу*. Похоже, что на это место я его назначил преждевременно, а отсюда и результат, который мы теперь имеем. Но вот в чём ты прав, так это в том, что Бури способен признать свои ошибки, самокритично оценить их, научиться исправлять и больше не допускать. Поэтому, я пожалуй выполню твою просьбу. Дам возможность Бури достойно проявить себя, но, в несколько другом качестве. Для этого, ему придётся перевоплотиться в «другую шкуру» и проявить свои способности с противоположной стороны. Если справится, верну его на прежнее место. Уверен, что тогда, он уж точно не совершит подобной оплошности. Для этого, я уже подготовил тайное послание Умар-Шейху. Бури доставит его в Самарканд и передаст твоему брату. Затем, он пусть остаётся там и лечится, пока окончательно не выздоровеет. Но выздоровев, пусть Бури останется на куче* у Умар-Шейха, о чём я твоему брату тоже написал в данном послании. Достойнее места для Бури я пока не вижу. Собирай его в дорогу. А вы расходитесь по своим шатрам и хорошо подумайте, – обратился Тимур уже к присутствующим амирам*, – Вечером каждый из вас представит мне свои соображения, как с наименьшими потерями захватить Герат. Ещё раз повторяю тем, до кого туго доходит. О понятиях, воевать честно и по правилам, забудте! Помните только одно правило, вы должны непременно побеждать, и как можно с наименьшеми потерями. Не бойтесь на войне быть жестокими. Победителей никто и никогда не осудит, а вот побеждённым – горе. Так, кажется, когда-то говорили древние властители мира – великие румы*! Вечером всем быть у меня в ставке и каждому представить свои видения продолжения этой войны. Воевать и дальше, так как мы с вами начали, недопустимо ни в коем случае.

Амиры* разошлись по шатрам, а Тимур с Сейф ад-Дином Нукузом*, Мир Сайидом Береке* и Мираншахом остались обсуждать свои планы дальнейшего продолжения войны с Хорасаном.

Глава 4: Напутствие посланцам

от Умар-Шейха

На центральной площади Самарканда Регистане, где располагался главный городской базар, всегда было многолюдно и шумно. Узкие проходы его торговых рядов постоянно оставались завалеными грудами посуды, тазов, кувшанов и подносов, вычищенных до блеска и украшенных искустно выбитыми узорами. Здесь продавалась глиняные миски, тарелки и чашки, а также тонкая белая и голубая китайская посуда, да стеклянная из Багдада. Рядом располагались ряды всяких материй и сукон, китайского щелка и персидских ковров, а также изделий из кожи. В особых рядах продавались ароматные лечебные бальзамы, касторовое и розовое масла, бухарское мыло и тибетский мускус, темные шарики гашиша, дающего дурман.

Опираясь на свою трость и всматриваясь в лица тогующих, по рыночным рядам пробирался значительного роста и телосложения человек. Несмотря на то, что одет он был в обыкновенный халат, которые носили среднего достатка жители Мавераннахра*, в его осанке и поведении просматривалась принадлежность этого человека к воинскому сословию, представители которого звались гулямами*. Этого незнакомца звали Бури. Ещё совсем недавно, он вместе с войском владыки Мавераннахра амиром* Тимуром* находился в Хорасане*. Там Бури был ранен стрелой в бедро во время штурма города Фусанджа и теперь, вернувшись в Самарканд, подлечивался после ранения.

Походив по рынку, Бури остановился у груды ковров, возле которой сидели важные купцы. Они, скрестив ноги, беседовали друг с другом о своих делах, попивая чай. Среди них Бури увидел одного из тех торговцев, которых искал.

– Дядюшка Кутфи! – подняв руку вверх, обратился он к этому купцу – Ты меня не помнишь? Я твой сосед Бури. Мы одно время жили пососедству в Широзе*.

– Ас-саляму алейкум* Бури, – начал припоминать купец, – Как ты вырос! Я тебя сразу и не признал. Что ты здесь делаешь и как меня нашёл?

– Ва-алейкум ас-салям*, – ответил на приветствие Бури, – Добрые люди подсказали, Я вас с Камолом уже с самого утра ищу. Мой саид* Умар-Шейх* велел его срочно разыскать и к себе доставить. Дело у него очень важное к твоему сыну. Мы Камола быстро разыскать сможем?

– Непременно, – ответил Кутфи, и подозвав слугу, отправил его на поиски сына.

Пока слуга непонятно где пропадал в поисках Камола, тот сам вернулся на рынок к отцу, где они и встретились с Бури.

– Ас-саляму алейкум*. Какими судьбами в наших краях? Ты, насколько мне известно, в нукерах* у самого Амир-ал-умара* и с его победоностным войском добываешь себе славу в Хорасане?

– Ва-алейкум ас-салям*. По поводу славы ты конечно прав, а сюда мне пришлось вернуться из-за ранения. В остальном, ты тоже прав. Я теперь являюсь нукером* у Великого амира*. Мы же с ним не только соплеменники, но и родня. Одним словом – барласы*. Теперь я здесь поправляю здорновье и нахожусь в распоряжении его сына, и своего троюродного брата Умара-Шейха. Кстати, я ему доставил какое-то послание Амир-ал-умира* и на счет тебя.

– Какое именно, если можно полюбопытствовать?

– Мне о том не ведомо. В Кук-Сарай*, то послание Амир-ал-умара*, я привёз в запечатанном виде и передал лично Умар-Шейху. А сегодня он велел мне тебя срочно разыскать и доставить к нему прямо в Капу*. Поговорить с тобой о чём-то очень важном желает.

– Ну что же! Для меня это большая честь! В Кук-Сарае* я бывал всего один раз и очень, очень давно.

Камол с Бури покинули рынок, сели на заранее приготовленных для них лошадей и направились прямо в Капу*. Умар-Шейх находился в одном из садов Бустосарая*. Стража пропустила к нему прибывших, и Камол опустился перед Умар-Шейхом на одно колено. Он имел на это право в соответствии с действующим этикетом, установленным Тимуром для той категории нукеров*, которые звались посланцами*, приравняв их тем самым к воинскому сословию. Умар-Шейх относился к разного рода этикетам совершенно равнодушно, поэтому придерживался их лишь во вренмя публичных мероприятий. Он знаком велел Камолу встать, а Бури и другим, удалиться из помещения, что те и сделали.

Поинтересовавшись, для приличия, здоровьем и состоянием дел Камола и его семьи, Умар-Шейх быстро перешёл к делу.

– Сейчас мой отец, во главе нашего славного войска, ведёт победоносную войну в Хорасане, – продолжил Умар-Шейх, – Вчера я получил радостное известие! Нашим победоносным войском, почти без потерь была взята главная столица Хорасана, город Герат. Потерь удалось избежать благодаря мудрости, воинского таланта, а главное хитрости наших амиров* и самого Амир-ал-умара*, тоесть моего отца. Но в этой войне нам не всегда сопутствовала такая удача. Тебе, наверное, Бури уже рассказал о штурме нашим войском крепости Фусанджа?

– Да, кое-что он мне рассказывал. Но, в общих чертах. В подробностях лишь об обстоятельствах полученного ранения.

– Значит, рассказывал не всё. Я так и думал. Скрывает кое-что от огласки, и прежде всего своё собственное фиаско. Так вот, послушай обо всём от меня, чтобы сделать для себя правильные выводы. За взятие этой, даже не крепости, а крепостёнки, нам пришлось заплатить, слишком, дорогую цену. Наша победа оказалась «Пирровой»*. Почему такое могло произойти? А произошло это потому, что в ходе её штурма, нашим воинам пришлось столкнуться с заранее подготовленным и очень хорошо организованным сопротивлением душманов*, а также мастерски построенным, и потому, почти неприступным стенам и бастионам данной крепости. В довершение ко всему, накануне этой войны, в наших рядах зарылся хорасанский «сукыр тычкан»*, который держал амиров* Фусанджа в курсе наших намерений, передвижениях чагатайского войска, его численном составе и вооружении. О том, что хорасанский тагнуул* оказался, чуть ли не в самой ставке Амир-ал-Умара*, во многом вина непосредственно Сейф ад-Дина и особенно Бури, пригревшех этого чуябури* под своими боками. Их халатность привела к дополнительным людским и иным потерям с нашей стороны. За это, твой друг детства и мой троюродный брат Бури, ещё достаточно легко отделался от наказания. Ранение спасло его от худшего. Не смотря на то, что Бури любимчик Амир-ал-умара*, сидеть бы этому любителю помахать шамширом* по делу и без дела, в каком нибудь зиндане*. Не помогло бы ни родство, ни прежние заслуги. Я знаю своего отца слишком хорошо, он не терпит подобных провалов и прощает за них крайне редко. Если бы не тот самый случай, при штурме Фусанджа, давший возможность Бури проявить себя с наилучшей стороны и смягчиший гнев отца за допущенную оплошность, о последствиях, грозящих этому бесстрашному, но безрассудному вояке, даже страшно подумать! Вероятнее всего, теперь уже его верные яргу*, сдирая шкуру с их недавнего амира*, словно с простого куйкора*, с упоением наслаждаясь бы экзекуцией. А такой, как асосий* джандар* Конхур, не упустил бы возможности вырезать из тела вчерашнего своего саида* кусок мяса и сжарить из него шашлык, чтобы затем уплетать это жарево за обе щёки. После всего случившегося, Бури было бы лучше тихо сидеть в Самарканде и зализывать раны, при этом всё переосмысливать и сделать правильные выводы. Он же занимается бравадой по поводу своих случайных подвигов. Даже мой мудрый отец признал свои ошибки за Фусандж перед Всевышним, извлёк из них необходимый урок за случившееся! Поэтому, уже при взятии гораздо более серьёзной крепости, такой как Герат, наше войско почти не понесло потерь. Но отец и на этом не успокоился. Он хочет сделать всё возможное и невозможное, чтобы в дальнейших войнах, наше победоносное войско несло как можно меньшие потери. У отца уже теперь, на этот счёт имеются свои соображения. Ещё в ходе подготовки к этой войне, ему от торговцев стало известно, что в некоторых странах, в том числе соседней Комании*, имеется какое-то невероятное, стреляющее огненными стрелами оружие. Эти стрелы якобы крушат всё на своём пути, в том числе пробивают любые крепостные стены. В Комании*, это оружие якобы научился делать один из мастеров, ранее долго скитавшийся по странам последнего моря*, а ныне проживающий в городе Булгар*. Там это оружие зовут туфангами*, а сам город располагается в верховьях реки Итиль*. Если это действительно так, то подобное оружие нам тоже необходимо заиметь. Вот отец и решил направить тебя в эту самую Команию*, чтобы выяснить правду о наличии там этого оружия, а если повезёт, и раздобыть его. Бури поступает под твоё начало. Делай с ним всё, что посчитаешь нежным, без оглядки на принадлежность к нашему родству. Это повеление самого Амир-ал-умара*. Оно не подлежит обсуждению, ни под какими, даже самыми весомыми предлогами. За неповиновение тебе, Бури ждёт смерть. Это тоже веление Амир-ал-умара*. Я уже уведомил об этом Бури лично. Используй его в самых опасных местах и в самых трудных делах. А заодно, выбей из Бури остаюшиеся у него дурь и спесь. Но самое главное, научи его думать, и обязательно головой. Кажется, в детстве ты был у Бури «мальчиком на побегушках»? Так вот теперь, уже он переходит к тебе в «мальчики на побегушках». Ты что-то хочешь мне сказать?